Молчание затянулось, но совсем не угнетало. Нам обоим было о чём подумать и вспомнить. Я поплотнее укуталась в простыню, вдруг почувствовав неловкость от нашего внешнего вида. И это после того, что между нами было полчаса назад! Но тогда мы оба думали, что партнёр не знает о том, что для другого всё изменилось. Полчаса назад рядом со мной был мой прежний Пашка. Молодой, влюблённый и ещё не изменивший мне, не предавший подло нас с сыном.
Сейчас напротив меня сидел другой человек. Под обманчивой, как и моя, внешностью, был чужой, взрослый мужчина. Только сейчас я начала сопоставлять факты, мелочи в его поведении, словах, разговорах. Он же тоже меня считал прежней Юлькой. Юной и наивной. Той, чьё сердце ещё не разбил. Зачем он пришёл ко мне? Что ему нужно? Моя цель мне была ясна. А его?
— Юль, расскажи, как всё с тобой случилось? Как ты проснулась здесь? Что последнее из своей прошлой жизни помнишь?
Кажется, Пашку совсем не смущал наш внешний вид. Он не стал прикрываться. Упрямо поджав губы, поудобнее сел на кровати напротив меня. Ему важнее было выяснить происходящее.
Я отвела глаза от его совершенного торса, злясь на себя за то, что даже сейчас любуюсь им, и уставилась в окно, на постепенно темнеющее предгрозовое небо.
— Я уснула здесь, в этой квартире, а проснулась уже в маминой. Вот такой какая сейчас. — развела я руками, демонстрируя свою нынешнюю внешность. — Думаю, я умерла в прошлом. Сердце не выдержало.
— Ты так и жила здесь всегда? В нашей квартире? — Пашка не скрывал любопытства.
— Ну да. — мне его интерес к моей прошлой жизни был почему-то неприятен. Она не цирк ему. Никогда не интересовался, а сейчас загорелся вдруг.
— Проснулась, а тут мама жива. И бабушка. И вообще…всё по-старому. Так странно. Я сначала подумала, что это сон. А ты?
— Последнее, что я помню — ехал в машине. Потом удар и темнота. Думаю, тоже умер там, в аварии. Я был…эмм…немного нетрезв.
Мы снова примолкли, время от времени осторожно рассматривая друг друга.
— Зачем ты пришёл ко мне, Паш? Зачем всё это? — обвела я рукой разворошённую кровать. Мне были непонятны его мотивы.
Вот проснулся, снова молодой и красивый. О нашем расставании и неудачном браке знал уже. Мог бы начать новую жизнь без меня. Зачем ему опять молоденькая наивная девчонка, с которой не сложилось в прошлом? Зачем снова портить ей жизнь?
— Юль, ты что? — потянулся он ко мне в порыве обнять. — Да я первым делом о тебе подумал. Как только дошло, что всё наяву происходит, сразу понял, что могу всё исправить. Вернуть тебя.
— Зачем???
Внутри меня от его слов всё переворачивалось с такой скоростью, что кружилась голова и к горлу подкатывала тошнота. Исправить? Вернуть? Что стоило ему, взрослому, опытному мужчине соблазнить, неопытную девчонку? Дурить ей голову? Он же был уверен, что я прежняя Юла. Влюблённая в него как кошка.
— Помнишь? Помнишь, как у нас с тобой всё было? — Пашкины глаза горели каким-то нездоровым, одержимым огнём. Он держал моё лицо в теплых, твердых ладонях и, заглядывая мне в глаза, невесомо поглаживал большими пальцами кожу на скулах. — Помнишь как мы любили друг друга, как были счастливы? Я всю жизнь вспоминал, Юль. Я никого не любил так, как тебя. И никогда так ни за что не проклинал себя, как за свою глупость и подлость.
Пашка прижался лбом, не выпуская из ладоней моего лица, и закрыл глаза. Я чувствовала его дыхание на своих губах. Горячее, рваное.
— Прости меня, прости за то, что я сделал. Знаю, что этому нет оправдания. Прости!
Пекло глаза от подступивших горьких слёз, в голове пульсом билось "поздно, поздно". Я глотала открытым ртом воздух вперемешку с Пашиным дыханием и пыталась не разрыдаться. Что же ты наделал, дурак!
Я тоже помнила. Как рушился, осыпался крошевом наш мир на двоих. Как его осколки резали, полосовали моё сердце. Как годами кровоточили раны. Помнила, как каждый день заставляла себя вставать и заниматься делами, просто жить. Ради сына.
Как выживала в девяностые. Без надежды, без нормальной работы, без денег, без его поддержки.
Помнила, как жгло непонимание, за что он так с сыном? Почему бросил его? В чём Серёжка виноват?
Как выходила второй раз замуж, только потому, что все вокруг убеждали, что мальчику нужен отец, а семье мужчина. Добытчик и защитник.
А через пару месяцев замужества корчилась от отвращения, когда муж прикасался ко мне в постели. Как ненавидела его, себя и Пашку заодно. Да, через предательство самой себя за кусок хлеба с маслом, тёплой одежды для Серёжки, я тоже прошла.
Помню, как каждый раз отказывалась от личного счастья, не желая навязывать сыну отчима.
Как долгие годы любила и ждала Пашку. Ну хоть чего-то, хотя бы весточки, напоминания о себе. Хоть какого-нибудь участия в жизни сына.
Помнила Серёжкины вопросы о Паше. Его боль. Попытки понять чем он не угодил родному отцу и бабушке с дедом.
Слишком много я помнила.
Все эти обиды я оставила в прошлом. Невысказанные когда-то упрёки, которые я тысячу раз репетировала, но так и не произнесла тогда, теперь не имели никакого значения. К чему они сейчас?
Когда-то я не стала выяснять отношения, у меня не было сил на это. На следующее утро после признания мужа1 просто собрала самые необходимые вещи для сына и уехала к маме, пока Пашка был в институте. Можно сказать, что сбежала.
Паша потом целый месяц вечерами приезжал к нашему дому, но я так ни разу и не вышла к нему, а в квартиру его не пускала мама.
А потом он перестал приходить. В июне ко мне пришёл Стас и отдал ключи. Паша защитил диплом и уехал в Москву, оставив нам с сыном квартиру.
Я очень старалась оставить всё это в прошлом и жить дальше. И у меня получилось. Я даже убедила себя, что простила всё. Но забыть…
— Юля, давай попробуем начать всё сначала.
Пашка пытался уловить мой взгляд, держа моё лицо в своих ладонях и не давая отвернуться. Я просто закрыла глаза не в силах выдержать его напора. Тяжело дышала, пытаясь собраться мыслями и ответить ему.
— Ты же тоже этого хотела. Ты не прогнала меня, пришла сюда. Ты не знала, что я тоже всё помню. Значит, хотела попробовать? Значит, всё ещё любишь меня?
Он был уверен в своей правоте. Не спрашивал — утверждал.
Я отчаянно замотала головой, вырываясь из его рук.
— Нет! Не люблю!
Пашка медленно опустил руки.
— Тогда зачем, Юль? Зачем всё это, если больше не любишь, если не простила? — отзеркалил он мой вопрос. — Объясни.
— Ребёнок, Паша. Мне нужен наш сын! — выпалила я быстрее, чем сообразила, что сдаю себя с потрохами.
— Ребёнок?
Я смотрела на него с надеждой, но Пашка только мрачнел. Его лицо застыло каменной маской, огонь в глазах потух.
— Ребёнок, значит? — процедил сквозь зубы.
Его метаморфозы меня пугали. Только что передо мной сидел парень, горячо признающийся мне в любви и вечной верности, и вот уже чужой, холодный как айсберг, мужчина, смотрящий на меня с неприязнью.
— Я вам что, бык-производитель?
На его застывшем лице заходили желваки, а в голосе заскрежетал металл. Я, зажав покрепче простыню на груди, предпочла отодвинуться подальше, к спинке кровати.
— Сам я тебе не нужен. — с горечью ухмыльнулся Пашка. — За ребёнком сюда пришла, Юла?
Из горькой ухмылка переросла в злую.
— Иди ко мне, детка. — потянул меня за ногу Паша. — будем делать тебе ребёнка.
— Паш… — упёрлась я ладонями в твёрдую и холодную как камень грудь.
— Отчего же, Юла? Ты же этого хотела.
Хотела, но…
Это был уже совсем другой секс. Бесчувственный, и равнодушный, со стороны Пашки. Мучительный долгий и горький для меня. Близко не напоминающий предыдущий. Никакой нежности, взаимного удовольствия. Паша совсем не заботился об этом.
Когда всё закончилось, Паша молча поднялся и ушёл в душ, а я подтянула к груди колени, свернулась калачиком, и едва сдерживая подступившую к глазам горячую влагу, захлёбывалась горечью и беспомощностью.
Готова ли я платить такую цену? Готова ли к унижению?
Я ненавидела сейчас Пашку всей душой, каждой клеточкой своего тела. Сволочь! Подонок! За что он так со мной?
Казалось, меня сейчас просто разорвёт на мелкие кусочки, если я останусь здесь хоть на минуту. Я вскочила с кровати и трясущимися руками стала натягивать на себя одежду.
Металась по комнате в поисках нижнего белья и колготок. В каком-то неистовом порыве собралась за считаные минуты и только в прихожей, срывая плащ с вешалки, осознала, что если сейчас уйду, то вернуться уже не смогу. Это будет вдвойне унизительно. А если не вернусь, то надежды на рождение сына больше не будет.
Застыла, замерла на секунду с бешено колотящимся сердцем, понимая, что решение нужно принять прямо сейчас, потому что в ванной затих шум воды.
Просто ненавижу тебя, Паша! Однажды ты уже сломал мою жизнь и чуть не сломал меня саму. Больше я тебе этого не позволю.
Я шла между домами, сквозь проходные дворы, мимо железных гаражей и пустых детских площадок, дальше, дальше от дома, от Пашки, от тошнотворного чувства, что меня использовали, унизили, растоптали. Можно было пойти на остановку и дождаться автобуса, но сама мысль стоять на одном месте была невыносима. Мне нужно было двигаться. Казалось — если остановлюсь, то упаду замертво и больше никогда не смогу встать на ноги.
Чем дальше я отходила от дома, тем обречённее понимала, что сейчас лишаю Серёжу шанса появиться на свет.
Эта мысль давила на плечи, сковывала движения. С каждым следующим шагом я снова и снова умирала вместе с сыном, с надеждой на его рождение. Это уже шла не я. Пустая оболочка. Передвигала ногами, дышала, но была мёртвая внутри. Однажды я уже переживала это состояние. Я была человеком потерявшим смысл и силы жить.