Известия о нынешних бедах России

Предисловие

События Смутного времени вызвали пристальный интерес в Европе и породили обширную литературу о России. На фоне шведских, немецких, французских и даже голландских сочинений английские нарративные источники о Смуте немногочисленны[1]. Нам очень мало известно о реакции «туманного Альбиона» на события в России и о том, что вообще англичане знали о них.

В исторической литературе подробное освещение получил лишь один эпизод русско-английских отношений этого периода, связанный с планами несостоявшейся английской интервенции в Россию[2]. В этом плане сочинение Генри Бреретона «Известия о бедах России»[3], отражающее взгляд просвещенного англичанина на события в России, представляет большой источниковедческий и культурологический интерес.

Смута привела в Россию наемные армии, в составе которых были представители почти всех европейских народов. Заключив соглашение с Карлом IX, правительство В. Шуйского получило союзническую и в то же время наемную армию со всеми ее достоинствами и недостатками. Главное ее достоинство заключалось в профессионализме. Об отрицательных же качествах такой армии писал еще Никколо Макиавелли: «Союзнические войска — еще одна разновидность бесполезных войск — это войска сильного государя, которые призываются для помощи и защиты... Сами по себе такие войска могут отлично и с пользой послужить своему государю, но для того, кто их призывает на помощь, они почти всегда опасны, ибо поражение их грозит государю гибелью, а победа — зависимостью»[4].

Обладая хорошими боевыми качествами, армия. Делагарди отличалась чрезвычайной неустойчивостью в моральном отношении. К ней, в целом, применима характеристика, которую Ф. Энгельс дал европейской пехоте XVI—XVJI вв.: «В это время система военного наемничества была общепринятой в Европе; образовалась категория людей, которые жили войной и ради войны; и хотя тактика от этого быть может выигрывала, но зато качество людского состава — материала, из которого образуются армии и который определяет их morale (моральное состояние, моральный облик), от этого конечно пострадало. Центральная Европа была наводнена всякого рода кондотьерами, для которых религиозные и политические распри служили предлогом для того, чтобы грабить и убивать целые страны. Индивидуальные качества солдата подвергались деградации, которая продолжалась до тех пор, пока французская революция не положила конец этой системе военного наемничества»[5].

Профессией кондотьеров была война, из которой они стремились извлечь максимальную выгоду, продав себя той из противоборствующих сторон, которая имела больше шансов на победу, поэтому они стремились к тому, чтобы по возможности составить какое-то представление о политической ситуации в стране пребывания. Конечно, главным делом для них была нажива, но некоторые стали наемниками, мечтая о далеких и неведомых странах, удивительных тайнах и увлекательных приключениях. Они бежали от одуряющего однообразия и скуки городской или деревенской жизни.

Попав в Россию, наиболее просвещенные из них стремились осмыслить те события, в которых они принимали участие, показать современникам и потомкам, за что и на чьей стороне они сражались. Некоторые из них внесли свой вклад в историографию Смуты. Среди иностранных сочинений о России конца XVI-начала XVII вв. важное место занимают сочинения К. Буссова[6] и Ж. Маржере[7]. Менее известны небольшие сочинения П. Делавиля[8] и М. Шаума[9]. Сочинение же английского кондотьера Генри Бреретона почти не известно исследователям. Ф. Аделунг и М.П. Алексеев лишь упоминают его название[10]. Из русских историков только Н.И. Костомаров использовал его в своей работе о Смутном времени. В списке источников он отметил его одной звездочкой, т.е. отнес к группе менее важных источников по истории Смуты[11]. Более критично оценивал его сочинение шведский историк Х. Альмквист. Он писал, что Бреретон сообщает кое-что об экспедиции Э. Горна в марте — июне 1610 г., в остальном же он дает искаженные и нелепые сведения о русских делах[12]. Краткий пересказ сочинения Бреретона был приведен в комментариях к первому изданию «Краткого известия о Московии» Исаака Массы. При этом было отмечено, что «этот небольшой опус может иметь ценность для библиофилов, но с точки зрения истории — это смешная рапсодия»[13].

О самом авторе сочинения Генри Бреретоне не известно практически ничего. Наиболее полный английский биографический словарь сообщает о нем лишь то, что он является автором сочинения «Newes of the present Miseris of Rushia»[14]. По всей вероятности, он принадлежал к низшим или средним слоям английского дворянства, которые в поисках средств к существованию поступали на военную службу иностранным государям. Очевидно, он получил неплохое образование. Об этом можно судить уже по тому, что его сочинение насыщено персонажами античной литературы и истории, с которыми он сравнивает действующих лиц своего повествования. Среди них — Гекуба и Поликсена, Эней и Приам, Иоакаста и Латона, Улисс и Ахтиофель, Марк Антоний и Клеопатра, Гней Помпеи и Лукреция. Он ссылается на Плутарха и цитирует латинские стихотворения и пословицы.

Достоверно о нем известно лишь то, что он прибыл в Россию во втором потоке вспомогательного войска, посланного шведским королем Карлом IX для оказания помощи В. Шуйскому в борьбе с польско-литовскими отрядами и русскими сторонниками Самозванца.

В мае 1609 г. в Швецию прибыли наемники, завербованные эмиссарами Карла IX в Англии, Франции и Нидерландах для экспедиции в Россию. Всего их было около 3000 человек: англичане под командованием Колвила, шотландцы под командованием Коб-рона н французы под командованием Делавиля[15]. В их числе были Генри Бреретон и Томас Чемберлен, который считается автором проекта установления английского протектората над русским Севером.

В начале сентября они отправились морем в Россию, но ветром бьши занесены в Финляндию и высадились в Або. Оттуда они совершили пеший переход в Выборг, где командование над ними принял Эверт Горн. Совершив трехдневный переход по льду Финского залива, 12 февраля Горн вышел к Копорью, откуда двинулся на Старицу, где должен был соединиться с Делагарди. В Швеции и Финляндии непривычные к суровому климату наемники страдали и даже гибли от голода и холода. С этими же проблемами они столкнулись и на русской территории. Местные жители покидали свои дома и прятались в лесах. Как заметил Бреретон, «у них не было оснований доверять никому: ни тем, кто пришел защищать их, ни тем, кто пришел их убивать».

Наемники без боя взяли Старую Руссу и сняли осаду Осташкова, выбили поляков из Ржева. 24 апреля Горн взял Зубцов и послал Делавиля на помощь Григорию Валуеву, осадившему поляков и остатки тушинцев в Иосифовом монастыре. 21 мая они были изгнаны из Иосифова монастыря и Горн с Я. Барятинским осадил крепость Белую, занятую А. Гонсевским, но взять ее не смог и, узнав о приближении Жолкевското, отступил к Зубцову. Здесь наемники, недовольные задержками с выплатой жалования, были готовы поднять мятеж и перейти на сторону поляков, которые уговаривали их отступиться от Шуйского и перейти на службу Сигизмунду III. Агитацию среди английских наемников развернул командовавший ими Колвил, в результате чего только в одну ночь дезертировали 60 человек. Сам Горн чуть было не подвергся нападению и вынужден был решительными мерами наводить порядок. Колвил был отстранен от командования и заменен Коброном, несколько солдат было повешено[16].

21 июня Горн соединился с Делагарди в 25 верстах от Можайска. Оттуда они пошли на помощь Григорию Валуеву, осажденному поляками в Царево Займище. 23 июня они соединились с войском Дмитрия Шуйского около Клушина. На рассвете 24 июня Жолкевский, получивший сведения о противнике от перебежчиков, напал на клушинский лагерь. После трехчасовой битвы поляки вступили в переговоры с наемниками, которые стали переходить на сторону противника. Узнав об этом, Д. Шуйский бежал с поля боя, его примеру последовало все войско. Наемники, по словам Бреретона, «разделились: одни вернулись к царю, другие — к королю Швеции, большинство — к полякам, многие — домой в свои страны». Очевидно, в числе последних был сам Бреретон. Делагарди и Горн с небольшим отрядом финнов и шведов ушли к погорелому Городищу, где был Делавиль, а затем на Торжок, оттуда к Новгороду.

Со времени «открытия» Московии Ричардом Ченслером в 1553 г. Русское государство с его высоким торгово-промышленным потенциалом привлекает пристальное внимание английских политических кругов и купечества. Это определило тип английских сочинений о Московии. Во второй половине XVI в. работы, посвященные России, носят односторонний характер и представляют собой, как правило, либо наполненные практическими сведениями описания торговых путей, товаров и цен на них, либо отчеты послов об отношении московского правительства к английской торговле. Содержание и характер этих экономико-географических описаний Московского государства, главным образом его северной части, определялись теми практическими целями, которыми руководствовались их составители. Деловому содержанию этих записок соответствует и их изложение: не вдаваясь в общие рассуждения, их авторы сообщают краткие, но точные сведения, факты и наблюдения. По достоверности и обилию информации В.О. Ключевский относил их к лучшим иностранным сочинениям о России, благодаря которым представления англичан о России приобрели устойчивый характер[17].

У сочинения Бреретона в отличие от сочинений его предшественников (Д. Флетчера и Д. Горсея) нет практической направленности, у него другой жанрообразующий фактор: оно написано для занимательного чтения высших аристократов, в частности, для фаворита Якова 1-го государственного секретаря Роберта Карра.

Его сочинение — не только рассказ о поездке в экзотическую страну, где случались самые невероятные происшествия, но и своего рода роман. Его отличительная черта — образность. Бреретон выводит на историческую сцену людей с их сложными характерами и судьбами (как правило, вымышленными), вкладывает в их уста длинные речи и монологи, составленные по правилам античного ораторского искусства (например, речи Шуйского при захоронении останков Дмитрия Трагуса и во время судебного процесса Делавиля перед боем). У него бойкое перо, он склонен к риторике и театрализации описываемых событий. Смуту в России он сравнивает с превращением всей страны в «горестную сцену», на которой актеры играют под аплодисменты «свои кровавые роли». Стиль Бреретона напоминает стиль автора сочинения о путешествии в Россию Томаса Смита[18].

В России Бреретон попал в особый мир. Поэтому его интересовала не только современная Россия, но и подступы к современности. Он имел самые смутные представления о русской истории, поэтому многие его персонажи условны. Главной реальной фигурой ближайшего прошлого для него, как и для большинства иностранцев, был Иван Грозный. Его основная характеристика — тиран, но тиран великий, поскольку до Смуты страна «процветала в богатстве, государственных делах и мирной торговле с иностранцами». Такой унаследовал ее его сын Дмитрий, но вместе с тем он унаследовал и ненависть подданых, «которую они испытывали по отношению к его отцу, и которая была настолько сильна, что не умерев с его смертью, продолжала жить вместе с его потомком и вскоре повергла его в смятение».

Вообще, Дмитрий у Бреретона — собирательный образ. Его биография составлена из биографий Федора Ивановича, Лжедмитрия I, Лжедмитрия II. Это некий символ, за которым последовательно шли сторонники всех самозванцев[19]. Он наделяет его природными добродетелями н способностями, а также молодостью и красотой. По его словам, Дмитрий был «наиболее совершенным князем с благородной душой и царской внешностью». Его антиподом выступает ближайший советник царя, «великий Конюший» некто Vansusce (Knesevansusce). В нем угадываются черты Б. Годунова и В. Шуйского. Бреретон характеризует его как властолюбивого, лицемерного и жестокого человека, который во всех своих делах «руководствовался больше собственными амбициями, чем заботой о государстве». Сознавая исходящую от него опасность, Дмитрий решил укрепить свое положение брачным союзом и стал искать себе невесту при дворе польского короля. С этой целью в Польшу было отправлено посольство во главе с родственником царя неким Трагусом, в котором довольно трудно узнать кого-либо из реальных лиц.

Избранницей Дмитрия стала некая изумительной красоты польская госпожа княжеского рода, которую Бреретон нигде не называет по имени, поскольку, очевидно, просто не знает его. Характеризуя этот брачный союз, Бреретон пишет, что он не был навязан каким-либо предварительным согласием и между молодоженами «не было несовместимости характеров, являющейся причиной сдержанности или скуки, ибо они были одного возраста и являлись и тот и другая наиболее совершенными и абсолютными творениями природы, какие только жили на этом свете.»

Главная ошибка Дмитрия, по мнению Бреретона, состояла в том, что он не заменил польскую гвардию своими соотечественниками и тем самым попустительствовал бесчинствам поляков. Антипольскими настроениями в столице воспользовался В. Шуйский, который, сплотив вокруг себя около 12 тысяч москвичей, напал на царский дворец и уничтожил всех поляков. При этом Дмитрию удалось бежать вместе с женой в Калугу. Этим, по словам Бреретона, заканчивается последнее действие его комедии и начинается первое действие его трагедии.

Ее основную сюжетную линию составляет борьба между Лжедмитрием II, который у Бреретона по-прежнему выступает как сын Ивана IV Дмитрий, и В. Шуйским (Vansusce). Объявив Дмитрия убитым и устроив его фальшивые похороны, Шуйский решил устранить его родственника Трагуса, «который в глазах народа был также великим» и поэтому являлся для него «огромным камнем преткновения». При помощи своего брата Дмитрия и некого «подлого изменника» Glasco, который «был орудием исполнения его планов и намерений», он заманил его в Москву. Там его пытали, судили и, приговорив к смерти, бросили в тюрьму, где он покончил с собой, а его жена, которую Бреретон сравнивает с героинями античной истории, умерла от горя, явив «замечательный пример любви и постоянства». За этой античной трагедией, разыгранной Бреретоном на русской сцене, стоят реальные факты расправы В. Шуйского со своими политическими противниками[20].

Возложив на себя корону и «прибыв в гавань, к которой он так долго держал курс», В. Шуйский тем не менее не обрел покоя, поскольку, как пишет Бреретон, узурпатор «никогда не пребывает в покое и редко спит спокойно по ночам», ибо власть, достигнутая ценой крови и подлости», таит в себе много опасностей.

Античная трагедия, описываемая Бреретоном, происходила на фоне реальных событий русской истории, которые он представлял лишь в самых общих чертах. Бреретон пишет о том, что из Калуги Дмитрий бежал в Польшу и, собрав там 40-тысячную армию, осадил Москву, но встретил сильное сопротивление. Поляки же, по словам Бреретона, как и в 1605 г., вели себя не самым лучшим образом; они «грабили и убивали... проявляли всевозможные акты жестокости», а Дмитрий был не в состоянии обуздать их. Для того, чтобы защитить своих подданых от поляков, В. Шуйский обратился за помощью к шведскому королю Карлу, которого «он знал как смертельного врага польского короля Сигизмунда». При этом он из двух зол выбрал меньшее: предпочел терпимых иностранцев (шведов) нетерпимым (полякам)[21]. В свою очередь, Карл IX, понимая, что поляки в России представляют для него не меньшую опасность, чем в Швеции, направил на помощь Шуйскому 12-тысячную армию под командованием Якова Делагарди, который, как считает Бреретон, «пользовался больше славой, чем своими достоинствами».

В целом, Бреретон довольно объективно оценивает шведское военное присутствие в России, о цели которого он говорит устами Делавиля, сказавшего перед штурмом Ржева, обращаясь к наемникам: «Мы пришли с целью послужить во славу наших стран и веры». Характерно, что он не видит особой разницы между поляками и армией Делагарди и пишет, что с приходом столь пестрой по национальному составу наемной армии бедствия России увеличились. Несмотря на то, что они пришли на помощь как друзья, «однако, кто может остановить армию от разорения страны и насилия». Тем не менее, приход наемников изменил соотношение сил. Соединившись с ними, русские разбили армию Дмитрия, н поляки из его ближайшего окружения начали роптать и склонялись к переговорам с подступившим к Москве Делагарди. Видя, что его авторитет падает, приказания не выполняются и опасаясь быть убитым или отбавленным, он вновь спасается бегством в Калугу.

Узнав об этом, Сигизмунд «навсегда отказался от своей дружбы и союзничества и объявил, что впредь никогда не будет помогать ему ни людьми, ни деньгами». Теперь, чтобы возместить потери, он решил лично вмешаться в события в России и, собрав 100-тысячную армию, состоявшую из «людей со всех стран мира, привлеченных лишь жаждой убивать и грабить», вступил в Россию и осадил Смоленск. Тогда Шуйский обратился к Карлу IX за дополнительной помощью, и тот прислал в Россию новый экспедиционный корпус, в составе которого был Бреретон. Вот так он представлял развитие событий в России от смерти Ивана Грозного до начала открытой польской интервенции. Дальнейшие события, в которых он принимал непосредственное участие, Бреретон описывает в 11 и 12 главах своего сочинения.

В последней главе он дает краткий обзор событий от Клушинской битвы до взятия Смоленска поляками, среди которых он называет свержение В. Шуйского, вступление польских войск в Москву и антипольское восстание в столице, а также смерть Дмитрия.

К концу повествования главные герои из действующих лиц античной трагедии постепенно превращаются в более реальные исторические персонажи. Мы уже не видим большой разницы между В. Шуйским, у которого «не осталось ни поддержки ни надежды», и Дмитрием — «несчастным князем, который, перебегая с места на место и нигде не находя безопасности, пал мучительной смертью от руки татарина». С большим сочувствием Бреретон пишет о «несчастных московитах», для которых жизнь стала земным адом и которым борьба между двумя политическими соперниками и поддерживавшими их иностранными государями не принесла ничего, кроме бед и страданий. И еще одна актуально звучащая и сегодня мысль его сочинения: если все несчастья и замышляются дьяволом, то исполняются они самими людьми.

Наиболее сложным является вопрос об источниках сочинения Бреретона. Ими могли быть сочинения Р. Ченслера, А. Дженкинсона, Т. Рандольфа и Д. Боуса, опубликованные в 1589 г. Р. Гаклюйтом. Но хронологические рамки их сочинений (1533—84 гг.) находятся за пределами хронологических рамок сочинений Бреретона.

Он мог использовать также изданную в 1589 г. книгу Джерома Горсея «Торжественная ... коронация Федора Ивановича»[22], но это событие вообще не получило отражения в сочинении Бреретона, из чего можно сделать вывод, что эту книгу он не читал.

По всей вероятности, ему было неизвестно и сочинение Джильса Флетчера «О государстве Русском». Оно было опубликовано в 1591 г., но почти весь тираж был уничтожен, вновь оно стало издаваться только с 1625 г.[23]

Труд неизвестного автора о путешествии в Россию представителя Московской компании Томаса Смита был издан в Лондоне в 1605 г., незадолго до отъезда Бреретона в Россию. По всей вероятности, он также был неизвестен Бреретону. Если бы он читал его, то в своем сочинении написал бы о Борисе Годунове, на личности которого было сосредоточено внимание автора, и об Угличском деле, которому посвящена последняя глава сочинения его предшественника. Единственное, что объединяет Бреретона с Томасом Смитом — это уверенность в том, что на русском престоле был не самозванец, а подлинный Рюрикович — сын Ивана IV Дмитрий.

Таким образом, по всей вероятности, основным источником сочинения Бреретона была устная информация, полученная им как в Англии (возможно, также в Швеции и Финляндии, где он перед отправкой в Россию провел почти 7 месяцев), так и непосредственно в России. Косвенно это подтверждается его словами «как я слышал», «узнал понаслышке», «не смог выяснить», а также тем, что почти все русские имена искажены им до неузнаваемости, в то время как имена иностранцев, вместе с которыми он воевал, переданы практически без искажений. Если бы он пользовался сочинениями своих соотечественников, то русские имена и фамилии были бы переданы им более точно.

Конец XVI—начало XII в. было временем англо-русского культурного сближения[24]. Одно из свидетельств тому — сочинение Бреретона, которое представляет собой не только исторический, но и литературный памятник. Разрыв дипломатических отношений правительства Алексея Михайловича с правительством революционной Англии и изгнание английских купцов из России сильно уменьшили в Англии интерес к Московии. Поэтому во второй половине столетия число английских сочинений о России сократилось, изменился их характер, а действительное представление о реальной Московии, стране довольно знакомой и популярной, расплылось в красочное экзотическое пятно с оттенком русофобии[25].