Известия о нынешних бедах России

ГЛАВА 4

В то время, как по всему огромному городу распространялась весть об обращении с купцом, несправедливости к нему, о его заточении вместе с женой и дочерью, московиты начинают все более открыто выражать свое недовольство, которое так или иначе направляется против поляков и достигает такой степени, что они начинают бунтовать, собираясь большими толпами, с решимостью в душе отомстить за допущенные к ним бесчинства. Понимая это, поляки держатся внутри дворца, не осмеливаясь передвигаться за его пределами. Государь, увидев (но слишком поздно) опасность, использует некоторых представителей знати его двора, тех, которых он знает как людей, способных быть снисходительными к народу, чтобы усмирить эти волнения. В скором времени своей заботой и усердием они, кажется, успокоили, но не умиротворили, людей — купец, его жена и дочь были освобождены, но не удовлетворены, на офицера было наложено наказание, но оно не было исполнено, сатисфакция обещана, но не выполнена, — так что этот огонь был на время ослаблен, но не потушен до конца, и некоторое времени спустя разгорелся так сильно, что его пламя чуть было не поглотило все государство.

Государь, будучи очень растерянным в душе из-за этих волнений и сохраняющейся опасности восстания, просит у своих друзей совета, что лучше сделать не столько для предотвращения беды, сколько для усмирения народа. Самый лучший совет, который ему был дан, состоял в том, что для умиротворения своих подданных ему надо лично применить к ним доброе и приятное обхождение, что послушание из любви лучше послушания из страха, что надо отослать поляков назад в свою страну и поручить его личную охрану своим собственным людям, а также что надо править так, как этого хотят московиты. Однако он последовал самому худшему совету, который состоял в том, что надо предвосхитить [события] — усилить свою гвардию с помощью поляков, укрепить дворец и другие места в Москве, имеющие важное значение, править силой, а не любовью, и полностью лишить московитов благосклонности и доверия. Для этого и с этими целями в Польшу тайно были направлены гонцы, чтобы получить дополнительно десять тысяч воинов, которые будут оплачиваться им для несения его личной охраны.

Когда в душе правителя есть ростки недоверия, а в сердцах его народа упрочилась ненависть, их вряд ли можно устранить, как это хорошо видно на примере этого государя и его подданных. Однако, если бы в этот момент он последовал лучшему совету — выгнать поляков и назначить в его гвардию московитов, он бы, несомненно, добился долгого правления счастливого государя над счастливым народом, а также предотвратил бесконечные невзгоды, которые последовали за этим и даже привели к его полному уничтожению и великому разорению в государстве. Таким образом, в самом начале заканчивается последнее действие его комедии и теперь начинается первое действие его трагедии, при этом насколько первое было коротким и полным удовольствия, настолько второе было длинным и еще более полным невзгод. Ибо его старый противник Knesevansusce, понимая, что только что отправленные в Польшу гонцы царя посланы за свежим пополнением, предвидя, что в этом случае государь будет иметь над ним слишком большое преимущество, если только он открыто не поднимет свои силы, положившись, таким образом, на волю случая в битве, исход которой, как он знал, был сомнительным — как из-за численности поляков, которые считались более хорошими воинами нежели московиты, так и по той причине, что некоторые люди из знати при дворе, обладающие и землями, и воинской силой, как ему было известно, были верны государю и могли вскоре поднять эту силу, посчитал, что самым лучшим для выполнения его планов было воспользоваться существующими преимуществами и, неожиданно напав на поляков с помощью его друзей, устроить новую бойню не только им, но также и самому государю вместе с его близкими друзьями и сторонниками, находившимся во дворце и прилегающих районах. Для претворения в жизнь этих кровавых целей он тайно оповещает своих друзей в городе, которым он особо доверяет, быть в назначенный час при оружии в готовности и, как сказал поэт, «Tenebris audacia crescit»[50] — для этого дела, (требующего) темноты, наиболее подходящим временем была выбрана ночь, а сам дворец был превращен в публичный театр, в котором была сыграна эта сцена ужасной резни. Когда наступила ночь, они собрались вокруг дома Vansusce, на всех путях к которому были устроены засады с тем, чтобы никто не проведал об этих кровавых планах. Таким образом, вооруженных с этой целью друзей и приверженцев Vansusce собралось от десяти до двенадцати тысяч. Vansusce подготавливает (людей) к этому кровавому штурму, выступая перед ними с горячими словами о том, что теперь пришло долгожданное время, которое прославит московитов перед всеми потомками за избавление от жестокой тирании поляков, надменный характер коих они испытали на себе и хорошо знакомы с их кровавыми делами, что наступил час, когда они могли бы сполна отомстить за дикие преступления и невыносимые случаи несправедливости со стороны этих несносных чужеземцев и освободить город и страну от этой опасной гадины. Эти слова Vansusce вместе с уважением и высоком мнением о нем настолько подняли решимость московитов осуществить эту попытку, что большинство из них, горя всеобщим желанием мести, а остальные, воодушевленные ненавистью и желанием прикончить (врага), разрозненными отрядами поспешили от дома Vansusce к дворцу царя, который находился в двух милях оттуда. В то время был некий Glasco[51], секретарь, пользовавшийся особым доверием царя, который, однако, оказался самым вероломным предателем, так как, будучи посвященным во все планы Vansusce, он был единственным средством их проникновения во дворец. Этот Glasco будет нести клеймо позора и оно навсегда останется связанным с его именем и памятью о нем. Оставшись верным своему царю и господину, он, возможно, открыл бы эту ужасную измену, предотвратил последовавшие за ней бесконечные невзгоды, спас жизнь своему царю и заслужил бессмертную славу.

Встретив слабое сопротивление, они проникли на нижние помещения двора и, оказавшись там, стали выкрикивать: «Свобода, свобода, свобода, убить, убить, убить». Поляки, некоторые голые, некоторые плохо вооруженные из-за отсутствия времени, оказали слабое сопротивление жестоким мечам неприятеля, и оно, как Vansusce и ожидал, было подавлено, так как остальные, не понимая причины звона набатного колокола, собирались во дворце отовсюду и, узнав, что там находится лично Vansusce, они не задавали дальнейших вопросов, а начали творить расправу, убивая на своем пути всех, кто служил при дворе — и московитов, и поляков. Теперь во дворце были слышны только ужасный глухой шум, исходящий от доспехов, лошадей и аркебуз, жалобные крики людей всех возрастов и званий, шедших на смерть, безжалостные возгласы убийц. Дворец захлебнулся в крови, к тому же, они (хотя они ранее выбрали темноту) тем не менее разожгли огонь для того, чтобы освещать эту резню. Убийства и насилия, продолжавшиеся в течение двух часов, создали позорную известность этим палачам, которая для них же впоследствии оказалась фатальной, поскольку все они были вынуждены признаться в том, что жестоко пролили человеческую кровь. Когда подобные действия могут претендовать на законность, закон в этом свете выглядит отвратительно. Тот, кто создал человека по своему подобию, воздает по заслугам авторам такого кровопролития. Однако, это было еще только введением, вступлением или первой, самой маленькой частью этой трагической сцены, так как когда мечом и огнём они добрались до внутренних покоев дворца, они уже не щадили никого, невзирая ни на чины, ни на должности, — любой, кто встречался на их пути во дворце, становился объектом их ярости.

Царь и царица, будучи в самом сердце дворца, находились в объятиях друг у друга, и в глубокой печали и в подавленном состоянии намеревались уже умереть вместе, когда один из истинно преданных слуг царя нашел путь и средство их спасения. Царь в облачении слуги, царица — в мужской одежде[52] — так, будучи в большой скорби и сильном страхе, эти двое возлюбленных, переодетых подобным образом, взялись за руки и с помощью их преданного проводника вышли окольными путями из горящего дворца. За свою заботу и исполнение своего долга перед государем этот человек заслуживает не меньшей славы и известности, чем образец добродетельного поступка, Эней[53], который нес на своих плечах своего старого отца, Анхиса, через охваченную пламенем Трою.