К Вашим услугам, государь [СИ]

84

В конце марта (еще вовсю стояла зима, и снег, и мороз, и ледок на реках) рота фон Мюнстера, прочесывая окрестности Дерпта в поисках появившихся там по слухам новгородских отрядов, наткнулась на вооруженную группу. Вымуштрованным и экипированным рыцарям не составило труда опрокинуть новгородцев и обратить их в бегство. Домаша и Керебета с гиканьем гнали до самой границы, но легкие всадники князя Александра смогли ускользнуть живыми.

Вернувшись к главным силам, Руперт, повинуясь приказу ландмейстера, поставил роту в авангард и именно он на восходе следующего дня первым увидел неприятельский заслон. Новгородцы стояли на своем берегу Пейпуса и, казалось, ждали атаки. Ждали — получите. «В боевой порядок — становись!»

Жестоким ударом обрушились ливонцы в центр позиции врага. Рыцарский клин пробил линию обороняющихся, завязалась свалка, но где ж новгородцам было устоять против закованных в стальные кирасы крестоносцев. «Смелей! Еще немного, и всех порубим! Да здравствует Орден!»

Но «еще немного» не случилось. Откуда-то ниоткуда, и слева, и справа, на них налетели свежие полки и вмиг решили сражение в свою пользу. Ох, непрост оказался князь Александр! Он как будто заранее знал, как пойдут ливонцы на удар, как расположат свои силы, где будут командиры, когда выводить засадное войско.

Когда сомкнулись за спиной вражеские крылья, Руперт ясно понял, что сегодня, 5 апреля, будет его последняя битва. Вот здесь, на этом озере, он умрет. Умрет так, как мечтал — с мечом в руке, лицом к врагу. И нет уже времени подумать, кто родится у Эделии (а баронессе как раз срок подходил) и как они смогут обойтись без него. Потому что думать — некогда. Пришло время умирать. И только одно теперь было важным — сколько врагов сможет убить он, прежде чем враги убьют его.

Руперт соскочил с раненого коня (тот сразу повалился на бок и захрипел), собрал вокруг товарищей и, построившись кольцом, они встретили натиск. Этот сражающийся круг оказался неожиданностью для новгородцев, они бросили преследование и все обратились на эту кучку непожелавших сдаться безумцев. Остальные силы Братьев Креста, те что были еще в состоянии бежать или сохранили коней, в полной мере воспользовались передышкой. Ливонская колонна во главе с ландмейстером убралась со льда и ускакала прочь. Ускакала через заснеженное поле и скрылась в лесу. Сам ландмейстер, все высшие офицеры, все епископы, большинство рыцарей ушли на Орденскую сторону. На льду, среди свежих полыней, остались лежать вперемешку тела крестоносцев и новгородцев.

85

Уже начинало темнеть, когда командиры победителей спустились на Чудский лед осматривать добычу. Сеча была знатная, что и говорить. Фихтенгольц шел, несколько отстав от князя Александра и его свиты. Только что Васька Петух, конюший князя, хлопнул его по плечу и сказал с чувством: «Молодца, немчура! Славно мы им шею намылили. Князь доволен, жди награды». Не радовала его награда. Вот только что, сейчас, закончилась битва, его битва, закончилась столь впечатляющей победой, а он не радовался. Вокруг на льду лежали убитые и стонущие рыцари и стонали они на его родном языке. Разве не с ними было его место? Почему опять он оказался не с той стороны?

Князем Александром Ярославичем владели смешанные чувства. Да, победа. Да, малой кровью. Но не то, что было два года назад на Неве против Биргера. Сколько они тогда врагов положили, сколько пленных и добычи забрали! А здесь? Уже доложили ему, что убитых крестоносцев не больше десяти сороков, а пленных — только один сорок. Вся главная добыча оторвалась и ушла. И это при таком превосходстве в силах! Ландмейстер ушел, обоз ушел, остались сорок пленных, да лошади, бесцельно бродящие по замерзшему озеру. И все потому, что какой-то безумец из рыцарей держал их на льду и не желал почетного плена, и выкупа, и жизни, и свободы, а желал здесь умереть. Рыцарская честь! А теперь верхушка ливонцев ушла, и основные силы рыцарей ушли, и нельзя будет с наскоку взять Юрьев и Ригу, и Новгород останется без этих лакомых кусочков. А он останется не Невским и Чудским полководцем, а только Невским.

Фихтенгольц осматривал павших крестоносцев и словно боялся увидеть того, кого искал. Боялся, потому что знал — здесь он, не убежал и не укрылся. И нашел. Тело Руперта, без шлема, в помятой кирасе, с чистым лицом и кровавым пятном, начинавшимся от шеи и идущим вниз, с открытыми глазами, с перебитой рукой и с мечом в другой руке, лежало в самой гуще сражения, там, где был сломлен последний очаг ливонской обороны. Фихтенгольц постоял и помолчал. Потом закрыл Руперту глаза, проверил на месте ли нательный крест и, аккуратно вытащив тело из свалки, понес его к берегу.

86

В имении графа Глорио жизнь идет свои чередом. Помолодевшего и приосанившегося графа часто видят проносящимся по лесам со свитой на охоте, со вкусом обучающим всему необходимому дворянским детям занятию крепенького подростка, юного наследника Гвидо. В добродетельной и домовитой графине, всецело погруженной в благоденствие семьи в целом и лично графа в частности, вряд ли кто опознает прежде вздорную Строфокамиллу. Тем не менее, это она. И она опять в интересном положении. В этот раз супруги Глорио ждут девочку.

В степенном и важном господине Ансельмо — учителе Гвидо — еще можно узнать прежнего шута. В свободное время он с неослабевающим энтузиазмом предается сочинению Настоящего Органного Хорала и скоро уже надеется перейти на четвертую страницу.

Обновленный свежим дубовым тесом трактир «Лиса и курица» славится непревзойденной кухней толстухи Матильды, вдовы бесстрашного рыцаря Ательстана из Цвибельфиша, безвременно почившего от ран и испытаний бурной молодости (а скорее от невоздержанности в еде и питье, но мы не станем этого уточнять). Почтенная Матильда свято блюдет память героического супруга, и того, кто осмелится подвергнуть сомнению бравое прошлое Ательстана, ждет неописуемая буря негодования, а пожалуй что и шквал чугунных сковородок.

Крисмегильда покинула цирк и поселилась где-то под Мантуей. Орсо навещает ее всякий раз, когда цирку случается проезжать в окрестностях. Крисмегильда живет очень бедно, но не унывает. Утешением ей служит ее маленький сынишка.

В далекой солнечной Аквитании стопы всех страждущих и скорбных здоровьем с надеждой направляются к прославленной аптеке провизора мсье Лотецки. Пока высокоученый Карл смешивает микстуры и толчет порошки, за прилавком стоит его цветущая и на редкость сметливая супруга Эрнестина в крахмальном чепчике, а ей слегка мешает румяный карапуз Жанна. Склянки, колбы и реторты сияют хорошо промытым стеклом, пучки сушеных трав благоухают в специальных сушилках, аптекарские весы показывают немыслимую точность, пожелтелые манускрипты излучают тайную мудрость, а сушеные саламандры под потолком сообщают помещению необходимый колорит и нагоняют трепет. Неподалеку располагается поросший сиренью и виноградом домик, крытый красной черепицей, двор которого носит следы ощутимого урона всюду, куда удается дотянуться пронырливым ручонкам Луизы. Это старшенькая.

И никто не сказал бы, что было время, когда эти добропорядочные господа и простолюдины скакали дни и ночи, удирая от длинных рук гюнтеров, неприятного прошлого, интриг и сомнительных поручений высоких по рождению особ, чудом избежав участи стать фишками в политических манипуляциях и неизбежного бесславного конца…

87

На родовом кладбище баронского рода фон Мюнстеров внимание проезжающих путников привлекает могила с пышным надгробием. На могильном камне готической вязью высечено «Барон и баронесса Руперт и Эделия фон Мюнстер». Указаны и даты рождения и смерти. Нет, барон и баронесса умерли не в один день, баронесса простилась с жизнью на две недели позже своего супруга. И умерла она, судя по могильной надписи, совсем молодой, ей не было и двадцати одного года. Крестьяне, жители деревни по соседству, за небольшую плату могут рассказать, как в солнечный апрельский день подъехала к баронскому замку телега со страшным грузом — на телеге был простой плохо обструганный гроб, а лошадь вел под уздцы угрюмый мужчина, зябко кутавшийся в походный плащ. Плащ его был грязен, видно от дальней дороги и весенней распутицы, из под плаща при ходьбе были видны ножны с мечом.

Лошадь завезла телегу во двор и вскоре оттуда послышались женский крик и плач. Голосили молодая баронесса и ее старая мать, про которую был слух, что она герцогиня и жила в столице и один раз видела императора, но никто не верил. Баронесса была на сносях и в тот же день разрешилась здоровеньким мальчиком, но сама сделалась сильно больна и, не приходя в себя и даже не увидев своего сына, умерла в лихорадке.

Младенчик, однако, выжил. Его, Руперта фон Мюнстера, полноправного владельца этих мест и обладателя баронской короны рода фон Мюнстеров, немного уже подросшего, вы часто можете увидеть вместе с бабушкой, молящимися у этой могилы. Таинственный мужчина, привезший тело старого барона, сопровождает их до ворот кладбища, но к могиле не подходит, стоит в стороне и ждет, чтобы проводить старуху и молодого барона домой.