Как мамочка за чудом ходила

В тот вечер со мной что-то произошло.

Я была дома одна — у моего благоверного вечерний концерт как раз случился, стало быть, вечер у меня свободен. Я домашние дела переделала, и захотелось мне у окна посидеть — просто так, без особой цели, посумерничать. Ну, я в кресле у окна устроилась и на улицу смотрю.

А за окном идет обычная жизнь. Родители последних ребятишек домой загоняют, потому что темнеет уже. В окнах свет зажигается, видно, как на кухнях семьи ужинать садятся.

И в каждой семье — свои задачи, свои проблемы, свои программы… И каждый человек пришел в этот мир, чтобы совершать Поступки, стремясь стать хоть чуточку лучше, чище, добрее. Разогнать собственную Тьму…

Но я знаю очень много людей, которые, наоборот, в эту самую Тьму погружаются все глубже. Обиды, претензии, недовольство, осуждение — все это усиливает мрак, не давая людям разглядеть свою Путеводную Звезду.

Я проделала большой путь. Я скормила птичкам Маму Миому, я сожгла свой Мешок Проблем, я узнала очень многое о себе и о том, что может быть причиной моего бесплодия. Бес-плодия. Чтобы получились плоды, нужно сначала прогнать бесов. Я стараюсь, я каждый день и каждую минутку разбираюсь с собственной Тьмой, чтобы выбраться к Свету. И мне кажется, у меня получается.

Я сняла все претензии к родителям — и к маме, и к папе. Я перестала быть Матерью Мира и больше не стремлюсь все за всех решить, разрулить и сделать. Я осознала свои страхи.

Больше всего я боялась того, что мой малыш попадет в этот Мир, который бывает и недобрым, и жестоким, а я не сумею его защитить и оградить. Но теперь я знаю, что никому не уйти от Школы Жизни, и моя задача — не помочь ребенку сбежать с уроков, а научить его всему, что знаю и умею сама, и самое главное — пониманию, что я всегда готова помочь, растолковать и объяснить.

И даже если я занесена в Особый Список Творца и мне не суждено родить свое дитя — что ж, я приму с благодарностью и такой поворот судьбы. А если мне доверят взращивать «особенного» ребенка — я буду делать это с особой тщательностью, чтобы его душа получила достаточно любви и смогла, насколько это возможно, выправить деформацию. И муж мой с радостью мне в этом поможет, я знаю, ведь наши сердцу стучат в унисон…

Я и не заметила, как задремала. Поняла это, только когда мне стал сниться сон. Это был странный сон, так называемый сон во сне, но я уже перестала удивляться чудесам, которые в изобилии пришли в мою жизнь следом за Мамой Миомой. Мне приснилась Звезда, которая плавно опустилась на подоконник и буднично сказала:

— Привет! Мечтаешь?

— Мечтаю, — улыбнулась Звезде я.

— Хочешь ребенка?

— Очень…

— Не боишься?

— Не боюсь. Теперь — нет.

— Сказку хочешь?

— Конечно… Ты расскажешь мне про детей? Или про звезды?

— И про детей, и про звезды, и про людей… про жизнь. Про Бредущих во Тьме.

БРЕДУЩИЕ ВО ТЬМЕ

не часто снится один и тот же сон. Ночь, пустынное шоссе с белой разделительной полосой, теряющееся во тьме, по бокам — два ряда фонарей, словно подвешенные звезды, разгоняющие мрак. Я иду по кромке шоссе и напряженно смотрю влево и вниз. Там, под высоким крутым откосом, точно такое же шоссе — те же два ряда фонарей, разделительная полоса, ровный асфальт, и по дальней кромке тоже идет человек. Но, в отличие от меня, он не смотрит по сторонам. Он вообще никуда не смотрит. Его взгляд устремлен внутрь, в себя. Он двигается размеренно и механично, как робот. Я его знаю, этого человека. Это мой сын. Я очень боюсь, что он оступится и упадет, — его шоссе, как и мое, слева обрывается высоченным откосом. Улетишь — костей не соберешь. Надо быть предельно внимательным. Но он смотрит вперед незрячими глазами и не ощущает опасности. Я хочу крикнуть, предупредить, но мой крик повисает тут же, неподалеку от моих губ, словно у него нет возможности слететь туда, ниже. Звуковые волны в этом странном пространстве почему-то не распространяются. Не слышно даже звука шагов. Полное, абсолютное безмолвие.

Тут шоссе делает изгиб, надо поворачивать, а мой мальчик продолжает идти по прямой, и через секунду его нога зависнет над бездной, и тогда… Я отчаянно кричу, срывая голос, увязая в ватной тишине, — и просыпаюсь в холодном поту. Слава богу, это только сон. Всего лишь сон… Хотя наша жизнь очень, просто пугающе, на него похожа.

Я — мама «особенного ребенка». У нас диагноз — аутизм. Вот уже пятнадцать лет мы с этим живем, и я давно оставила наивную надежду на то, что в один прекрасный день мой ребенок вдруг стряхнет с себя сосредоточенное оцепенение, засмеется, запрыгает и завопит во все горло: «Ну что, здорово я вас разыграл???» Нет, таких затяжных розыгрышей не бывает, так что все правда. Аутизм поселился с нами навсегда, и с этим мне давно пришлось смириться.

Аутизм — это такая болезнь, отклонение в развитии. Если кто не слышал, я расскажу: «ауто, авто» — по-гречески значит «сам». Тот же корень, что в словах «автономный», «автоматический», что значит «самодостаточный, самонаправленный». В общем, все сам и в автономном режиме. Ему никто не нужен. Он живет в своем самодостаточном мире и не впускает туда никого, даже меня. И его «самонаправленный» взгляд направлен внутрь — туда, где живет только он сам, в своей запредельной аутентичности. Его реакции на внешний мир неадекватны. Я никогда не знаю, что их вызвало и почему он вдруг ни с того ни с сего начинает прыгать на месте, или взмахивать руками, как крыльями, или безутешно плакать, или отчаянно скрежетать зубами, или прятаться в темные углы, лицом к стенке… Я не знаю, а он не может сказать. Он всегда молчит и никогда не смотрит в глаза. Ему не нужен никто, но нужна я — его мама, хоть он об этом, возможно, и не знает. Я помогаю ему жить и выживать в этом огромном и чужом для него мире.

Я люблю его так, как невозможно любить обычного ребенка. Когда обычные дети растут, они постепенно обретают самостоятельность, отдаляются и отделяются от мамы, пока не станут взрослой, автономной и самодостаточной личностью. Вот видите, и тут — автономность и самодостаточность… Но в этом случае — со знаком «плюс», а в нашем — со знаком «минус». Без меня он просто умрет. Поэтому я его все еще люблю как часть себя. Я не расслабляюсь ни на минутку и делаю все, чтобы защитить его и сделать по возможности счастливым. Хотя чаше всего мне трудно определить, счастлив ли он. Ведь он молчит, и лицо его безучастно, а те эмоции, которые он все-таки иногда проявляет, никто не может «перевести» на человеческий язык.

Я знаю про аутизм много, очень много. Ведь я старалась помочь моему мальчику, как только можно, и изучила проблему аутизма вдоль и поперек. Я знаю, что аутизм бывает разный, и в отельных случаях возможна полная адаптация к нормальной жизни. Я знаю, что многие гении и выдающиеся люди были аутистами. К сожалению, это не наш случай. Мы так и не научились ни читать, ни писать, ни говорить. Так бывает. Мой ребенок все еще бредет во тьме по бесконечному шоссе…

Вопросы «За что?» и «Почему?» в нашем случае неконструктивны. Просто так есть. А вот вопрос «Зачем?» все еще открыт. Зачем ему такой опыт? Зачем он мне? Что мы должны из этого понять, извлечь? Может быть, вы скажете, что глупо — задаваться такими абстрактными вопросами, когда нужно решать насущные проблемы. Но я верю в Бога и в то, что все, что нам ниспослано, — не просто так. У всего имеется какой-то глубинный смысл, и его очень важно понять. Иначе — зачем все это???

И вот сегодня вечером я, накинув теплую курточку, вышла на балкон, чтобы увидеть Вифлеемскую Звезду. Сынуля уснул, у меня есть время для себя. Хотя по-настоящему побыть одной мне не удается — все время незримо присутствует мой мальчик, я боюсь разорвать эту связь даже на секунду. Я смотрела на звезды — они были далеки, холодны и равнодушны, такие же отстраненные, как мой ребенок.

Я почувствовала, как трепыхнулось и заныло мое сердце — изболевшееся сердце матери «особенного» ребенка. Это было нельзя, мне ни в коем случае нельзя распускаться, ведь случись что со мной — и страшно подумать, что будет с ним. Поэтому я стала молиться, обращаясь туда, к звездам. Не о чудесном исцелении, нет. О том, чтобы мне ниспослали сил, твердости и понимания. Я исступленно твердила свою просьбу раз за разом и впала в какое-то странное состояние, не то транс, не то анабиоз. И вдруг одна из звезд стала падать. Хотя нет — не падать, а просто приближаться по широкой луге, стремительно увеличиваясь в размерах, пока не зависла прямо напротив нашего балкона, там, где в темноте угадывались крыши гаражей.

— Тихо, не кричи, — прошелестела Звезда, распространяя мягкое голубое сияние. — Просто направь мне мысль, и я тебя услышу.

Я ничуть не удивилась этому тихому голосу — боже мой, мало ли необычного и особенного в этом мире? Аутизм, например… И на меня вдруг снизошло необычайное, ясное спокойствие. Я перестала чувствовать свое тело, словно мой разум освободился от физических оков и стал автономным. И мысли вдруг стали легкими и ясными, как будто очистились от шелухи случайных слов и ассоциаций. Только она и я, и между нами — прямой луч связи.

— Скажи мне, Звезда, — мысленно позвала я, — зачем нам ниспослано такое испытание?

— Какая разница? Разве от знания что-то изменится? — ответила Звезда.

— Изменится, — твердо сказала я. — Для меня — да. Это придаст мне сил, если я буду знать, почему мой мальчик обречен брести во тьме.

— «Брести во тьме»… — И Звезда засмеялась. Смех у нее был тонкий, серебристый. — Да он куда более зрячий, чем любой землянин и чем ты — тоже.

— Зрячий? Нет, ну конечно, он не слепой, он все видит. Но не воспринимает! Иногда мне кажется, что он смотрит в другое измерение.

— Так оно и есть, — подтвердила Звезда. — Он не хочет, не может смотреть сюда, на Землю, где бредут во тьме миллиарды зрячих. У него обнаженная душа.

— Обнаженная душа?

— Да. Он слишком честный, понимаешь?

— Не понимаю, — призналась я. — Что ты пытаешься мне сказать? Что значит «слишком честный»?

— Он не может играть по вашим правилам, — объяснила Звезда. — Ему больно…

— Больно — что?

— Ваши души изначально бывают чисты, но стоит вам родиться, и вы постепенно начинаете обрастать коркой. Наращиваете панцирь, чтобы можно было более или менее сносно существовать. А у него такой корки нет. Поэтому он очень уязвим. У него совсем нет зашиты…

— Ну как так «совсем нет»? Ведь я оберегаю его, — удивилась я. — Я окружаю его любовью, занимаюсь с ним, я забочусь о нем, я никому не позволяю его обижать!

— Ты не понимаешь, — слегка качнулась Звезда. — Он чувствует боль человечества как свою. И не может с ней справиться — так она велика. Слишком велика для одной души.

— Но мы все (или почти все!) чувствуем боль человечества. Переживаем, когда где-то катастрофа, помогаем нуждающимся, поддерживаем страждущих, боремся со злом… Мы сочувствуем и сопереживаем! — возразила я.

— Вот именно… Со-чувствуете. Со-переживаете. А он чувствует и переживает. Как будто это происходит с ним, и все одновременно, в одно и то же мгновение. Представь, что ты каждое мгновение принимаешь на себя за всех и боль утраты, и гнев предательства, горькую обиду и лютую ненависть, неизбывную вину и несправедливое обвинение, и еще много всего… Ты бы вынесла?

— Нет, разве такое можно вынести? — испугалась я.

— Вот видишь… Даже с твоей коркой этого было бы слишком много. А он — обнажен, его душа не имеет иммунитета ко лжи, к коварству, к любому злу… И что он может? Только отгородиться, перестать видеть, замечать и реагировать. Уйти в себя, туда, где безопасно.

— Но от этого он становится еще более уязвимым, — сказала я. — Нельзя, невозможно жить среди людей и не вступать с ними в контакт. Он ведь — часть человечества…

— Это ты — часть человечества, — тут же ответила Звезда. — А он — само человечество. Он — как многоканальный передатчик, понимаешь? В нем на разные голоса вешает весь мир. Он так настроен, и с этим ничего не поделаешь…

— Неправда! — отвергла ее слова я. — Я знаю случаи, когда дети с такими же заболеваниями развиваются, начинают говорить и общаться, приспосабливаются к жизни! Их еще называют «люди дождя»…

— Просто у твоего ребенка слишком тонкая настройка, — тихо сказала Звезда. — Одни способны со временем нарастить хоть какую-то корку, а другие — нет. Но они очень, очень нужны Вселенной, поверь!

— Ты сказала — «передатчик», — вспомнила я. — А кому и что он перелает?

— Нам. Звездам, — просто ответила она. — Вы все бредете во тьме. Вы совершаете множество нелогичных и разрушительных поступков, из-за которых жизнь на Земле может прерваться в любую минуту. Вы изобретаете все новые и новые способы уничтожения друг друга и окружающей среды, не задумываясь о последствиях. Если мы будем знать, мы сможем вам помогать. Но ваши умы засорены искаженной информацией, ваши чувства все время лгут вам, а ваши души разучились видеть. Некоторые способны различить частности, но уже не могут охватить целостность. А вот «люди дождя» эту способность сохранили. Они передают информацию в чистом виде, такой, какая она есть. Что ж поделаешь, если она такая страшная…

Я молчала. В моей голове мгновенно пронеслись мысли о техногенных катастрофах, бездумном и опасном использовании атомной энергии, грязных политических играх, оружии массового уничтожения, генетических экспериментах… Мой бедный мальчик! Как же все это принимать на себя, если корки нет и душа так и не смогла огрубеть…

— Представь себе сеть, — помолчав, сказала Звезда. — По всей планете разбросаны вот такие «передатчики». И Звезды имеют полную картину того, что творится на Земле. Благодаря этому нам до сих пор удавалось вас спасать. Иногда — в последнюю секунду, но удавалось. Понимаешь, как важна их миссия?

— Пока что я поняла только одно: он переполнен ужасом, — горько сказала я. — Ему невыносимо страшно выйти из своей скорлупы и попасть в наш безумный мир. Мы-то привыкли, мы уже разучились бояться. Мы просто живем! А он… Слишком ранимый… Слишком чистый для этого несовершенного мира, где каждый бредет во тьме, и немногим удается пробиться к Свету.

— Ты спрашивала — «Зачем?». Зачем это происходит с ним — ты теперь знаешь. Поняла ли ты, зачем это происходит с тобой?

— Да, — отвечала Звезде я. — Я должна еще тщательнее охранять и беречь его, чтобы он мог выполнять свою миссию. Я должна помогать ему всем, чем смогу. И еще— я не должна дать ему упасть.

— Ты правильно поняла, — кивнула мне Звезда. — Ты сможешь, потому что в душе каждой мамочки такого ребенка сияет свет Звезды. Он дает вам силу.

И она протянула ко мне тонкий голубой лучик, который легко коснулся моей груди, словно мягкая ладошка.

— До встречи, — шепнула Звезда и стала подниматься вверх, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. — Я полетела делать свое дело, а ты делай свое. Прощай…

Я до сих пор не знаю, что было там, на балконе. Действительно ли ко мне спустилась Звезда, или я все это придумала, или почудилось… Впрочем, мне все равно. Главное, что после этого я обрела уверенность и ясность. Если мой сын — «особенный» ребенок — что ж, мне предстоит стать «особенной» мамочкой.

Мне все еще снится мой сон с двумя ночными шоссе, но теперь он немного другой. Я так же иду по верхней дороге, а сыночек — по нижней. Он так же погружен в себя и не видит поворотов. Но я уже не та, что прежде: во мне нет тревоги, потому что от меня к нему тянется тонкий голубой лучик, соединяющий нас надежно и крепко. Этот луч словно поводок, а я — поводырь. Я веду своего мальчика по дороге жизни. И я знаю, что проведу его по краю любой пропасти, и не дам ему упасть, чтобы он смог выполнить то, что ему предначертано судьбой.

Так мы и движемся по нескончаемой ленте шоссе, а выше и ниже идут, едут, летят, спешат в будущее другие такие же люди, живущие на нашей планете. И пусть все мы пока Бредущие во Тьме — у нас есть сеть из «людей дождя» и, наверное, есть еще какие-то средства высшей зашиты, и главное — за нами наблюдают Звезды, и я верю, что когда-нибудь мы все обязательно придем к Свету.

Я вздрогнула и открыла глаза. За окном уже совсем стемнело, и люди в окнах переместились из кухонь к телевизорам — холодных синих огоньков стало гораздо больше, чем теплых желтых.

Что это было? Вещий сон? Сообщение о том, что мне предстоит стать мамой «особенного» ребенка и поводырем? А впрочем, какая разница??? Если надо, значит, надо! Я теперь ко всему готова и все смогу.

— Слышишь, Господи, я готова! — шепнула я в ночное небо.

Мне показалось, что все звезды разом замигали, словно сигналили: «Слышим, знаем, передадим!» Ну и хорошо. Я выбралась из кресла и пошла на кухню — скоро наш папочка придет, и я намеревалась закатить нам совершенно сказочный ужин.