На ветке черемухи над речкой покачивался Сорокопут. Была весна и настроение у Сорокопута было весеннее. Покачивался он на ветке черемухи и чекал:
— Чэк... Чэк... Чэк-чэк.
И тут окликнула его жена:
— Иди сюда... Погляди, у нас в гнезде шесть яичек. Утром, когда я глядела, пять было. Полетела по речке, вернулась, смотрю — шесть. Откуда шестое взялось?
Точно, Сорокопут помнит — было пять. А теперь пять и еще одно. Оно такое же, как и другие — белое в крапинку, только чуть крупнее вроде. Утром его не было.
«Не знаю», — хотел было сказать Сорокопут, но взглянул на жену и догадался: разыгрывает она его. Сказала утром, что полетит полетает над речкой, а сама вернулась потихоньку и снесла шестое яичко, чтобы удивить его.
«Шутит жена», — подумал Сорокопут и решил поддержать ее шутку, сказал:
— Это яичко я снес.
Он сказал в шутку а она поверила и всем птицам рассказала на речке:
— Мой Сорокопут яйцо снес.
И села высиживать птенцов. Сидела, сидела, вывела. Из всех шести яичек птенцы вывелись.
— Посмотрим, — сказала жена Сорокопуту, — как будет расти птенец, который вылупился из яичка, что ты снес. Он вон какой головастый и крепкий.
— Посмотрим, улыбнулся Сорокопут и улетел за червяками на луг.
Ему теперь некогда было на черемухе покачиваться, нужно было детей кормить. Летала с ним и жена... Прилетают они один раз к гнезду, смотрят, а в нем всего один птенец сидит, тот, что из шестого яичка вылупился.
— А где же братья твои? — спрашивают они его.
— Там, — сказал птенец и свесил лысенькую головку через край гнезда. — Пристали ко мне: попестай нас, братец. Посадил я одного на спину, подбросил его слегка, а он и вывалился наружу. И остальные все попадали. Неловкие они какие-то.
Погоревали Сорокопут с женой и полетели на луг — один птенец у них все-таки остался, надо кормить его. А птенец ух каким прожорливым был. Распяливает рот до ушей, орет на всю речку:
— Есть хочу.
Утром просыпается с этим криком и весь день только и слышишь его: «Есть... Есть... Есть...». По ночам и то ворочается во сне и шепчет:
— Есть... Дайте мне поесть.
Сорокопут ворчал на него:
— Обжора. Мы вдвоем с женой не съедаем столько, сколько ты один ешь.
А жена говорила:
— Не надо, не ругай его, пусть ест. Он вон растет как. Едва в гнезде умещается. Он, наверное, будет большим и сильным, ведь он вылупился из того самого яичка, что ты снес.
Сорокопут понимал, что жене тяжело, оттого она и шутит, поддержал шутку:
— Да, да, он вылупился из того самого яичка.
И полетел за гусеницами, потому что птенец кричал изо всей мочи:
— Есть хочу!
— Бедный, кричит и кричит, — сказала Кулику Трясогузка. — Одного прокормить не могут. У меня вон пятеро и все сыты.
Услышал это Сорокопут и наддал ходу: «Батюшки, что о нас с женой на речке говорят». Оглянулся на Трясогузку, хотел было крикнуть: «Пятеро... Тебе бы одного нашего, поглядел бы я тогда, нашлось бы у тебя время с Куликом болтать», — но вовремя спохватился: «Еще подумают, что я их дружбе завидую».
Так и летал Сорокопут всю весну от гнезда к лугу, от луга к гнезду, а однажды вдруг и говорит жене:
— Э-э-э, ты-ы погляди, жена, ведь у нас в гнезде ку-ку-шо-нок.
— Верно, кукушонок, — согласилась жена и добавила: — Оттого он и ел столько, в пот нас вогнал с тобой.
И теперь летает по речке и говорит всем:
— Когда я несу яйца, то из них выводятся маленькие сорокопутики, а Сорокопут мой снес яйцо и из него знаете кто вылупился?
Ку-ку-шо-нок!
Слушает ее Сорокопут и хватается за сердце: ну как ее теперь убедить, что никакого яйца он не нес, что он просто пошутил тогда. А откуда у них взялось шестое яичко в гнезде, он и сам не знает.