Можно многому научиться, погружаясь в путь, по которому мы все идем
– Как ты познакомился с Тэриком? – спросила я на обратном пути в отель.
– Скажу лишь то, что когда он нуждался в друге, я помог ему. И он сделал тоже самое.
– Я рада, что ты познакомил меня с ним.
– А я рад, что ты здесь со мной. Я знаю, ты бы мне не поверила, если бы я сказал, что не все израильтяне ненавидят палестинцев. Ты девушка, которой нужны доказательства. Ты не должна так сильно доверять телевизору.
– Я не доверяю людям.
– Бьюсь об заклад, если ты откроешь глаза, то увидишь красочный мир вокруг себя.
– Возможно. Но по крайне мере меня не часто предают, потому что я всегда ожидаю, что люди меня разочаруют.
Снижая скорость, Эйви остановил машину около обочины и повернулся ко мне.
– Я хочу поблагодарить тебя.
Вдруг в моем рту пересохло.
– За что?
– Ты заставила меня вспомнить, что есть мир, ради которого стоит жить.
– Как я это сделала?
– Ты первый человек, благодаря которому боль от смерти моего брата становится терпимой, – он целует меня прямо здесь, в машине, припаркованной на обочине пустынной дороги. – Когда я с тобой, я становлюсь прежним.
Внутри и снаружи я улыбаюсь. Смущенно глядя вниз, я перебираю пальцами браслет на его запястье.
– Хочешь его?
– Только если ты хочешь мне его дать, – застенчиво сказала я.
Сняв браслет, он закрепил его на моем запястье.
– Этим браслетом ты как будто всем говоришь, что принадлежишь мне. По крайне мере пока.
Наклонившись к Эйви, я накрыла его губы своими. Как и раньше, поцелуи Эйви для меня как наркотики, они дурманят и возносят меня к небесам.
Прежде чем я осознала, я уже сидела у него на коленях. Я чувствую теплоту и мощь его твердого тела, прижатого к моему.
– Мы должны остановиться.
Прикусывая его мучку уха, я пробормотала:
– Ага.
Простонав, он откинул голову назад.
– Эми, я серьезно. Мы находимся в арендованной машине около обочины дороги.
Я прокладываю дорожку поцелуев от его уха к губам.
– Угу.
– Ты хочешь подавить меня, верно?
– Ааагаа.
Мне нравится, как он чувствует себя, находясь рядом со мной. А так же мне нравится дикие ощущения, пробегающие по моему телу, пока я двигаюсь напротив его тела.
Почувствовав, что он сдается моим рукам и рту, я остановилась и села. Хочу сказать, что мы находимся в публичном месте, и любой может заглянуть в окно. Интересно, если мы продолжим, запотеют ли стекла? Не думаю, что в машине может стать еще жарче, чем снаружи. Несмотря на то, что работает кондиционер, я чувствую, что пылаю.
Эйви медленно облизал губы и открыл глаза.
– Я не могу двигаться.
Я засмеялась.
– Я заставила тебя позабыть, что ты все время злишься?
– Окончательно.
– Хорошо. Если тебя это осчастливит, я всегда буду это делать.
Его пальцы скользят к моему плечу, опуская бретельку кофты вниз.
– Я хочу… – говорит он, наклоняясь и легонько целуя мое плечо.
Я знаю, что он хочет сказать. Мне хочется, чтобы он вслух сказал это, но я помню о нашем маленьком соглашении. Не слишком увлекаться.
Жаль, что я уже так сильно на него подсела.
Знаю, если мы зайдем слишком далеко, я буду сожалеть. Да и к тому же, мы остановились около дороги.
– Если ты не прекратишь меня так целовать, я разорву всю твою одежду, – сказала я
С его губ слетел стон, и он откинулся назад.
– Я без ума от тебя.
– Хорошо, вспомни об этом, когда после моего отъезда какая–нибудь красивая израильтянка попытается флиртовать с тобой. А сейчас нам нужно вернуться к остальным или я действительно воплощу свою угрозу.
Спустя полчаса, когда мы ехали по направлению к отелю, Эйви сказал:
– Так что за история с твоими родителями?
Когда он задал этот тяжелый для меня вопрос, я отвернулась к окну.
– Я не хочу говорить об этом.
– Почему нет? Многие родители разводятся.
Да, но для начала мои родители никогда не были женаты. Каждый раз, когда я пыталась рассказать эту историю своим школьным друзьям, я всегда чувствовала, что они считают, будто моя мама переспала с каким–то университетским парнем и забеременела. И хуже всего то, что это не так уж и далеко от истины.
– Расскажи мне о своих родителях, – возразила я. – Я никогда не слышала, чтобы Рон или мои тетя с дядей говорили о них.
– Особо не о чем говорить. Мама работает учителем в Мошав, а отец коллега твоего дяди. Хорошо, теперь ты расскажи.
Я тяжело вздохнула.
– Мои родители никогда не были женаты, да и по правде говоря, я никогда не должна была родиться. Большущая шестнадцатилетняя ошибка.
Вот, я рассказала ему. Мое лицо пылает, а глаза на мокром месте. Держать себя в руках – лучшее, что я могу позволить себе в данном обстоятельстве. Я тысячи раз думала о своей ошибочной жизни. Если честно, я раньше никогда не озвучивала эти мысли вслух.
Мы подъехали к отелю, и Эйви припарковался на стоянке.
– Я не очень верующий человек, но я уверен, есть очень важная причина твоего рождения.
– Ты говоришь как раввин 34.
– Нет, я всего лишь пастух овец.
– Эйви, ты НАМНОГО выше этого и ты сам это знаешь, – откинувшись на спинку кресла, я вздохнула. – Не хочу, чтобы сегодняшний день заканчивался.
Он послал мне одну из своих ослепительных улыбок.
– Я тоже.
В течение нескольких минут я смотрю в его глаза, а он удерживает мой взгляд. Мы ничего не говорим, да и нет слов, которые могли бы выразить то, что я хочу ему сказать. Или есть?
– Эйви.
– Шшш, – прошептал он, прикладывая палец к моим губам. – Я знаю.
Я неохотно вышла из машины и направилась в вестибюль отеля.
Ребята уже ждали нас.
Когда я увидела Снотти… точнее О’Снат… одиноко сидящую в углу, я подошла к ней.
– Мне жаль, что я сказала о том, что ты носишь коротки кофты, обтягивающие штаны и что у тебя плохая грудь.
О’Снат в замешательстве покачала головой.
Я смотрю в пол, топчась с ноги на ногу.
– Я имею в виду, что ты действительно носишь облегающие штаны…. а твоя грудь меньше моей. Но прекрасная грудь. И я уверена, что в Израиле модно носить облегающие брюки.
Ее темные брови приподнялись.
– Ты пытаешься извиниться передо мной? Если это так, то у тебя ужасно получается.
Я развела руки в сторону.
– Дай мне отдышаться. Я не привыкла быть ласковой и просить прощения.
О’Снат встала.
– Я сожалею, что сказала, что у тебя обвисшая грудь. Твоя грудь тоже не плоха, – она протянула мне руку для пожатия. – Перемирие?
Минуточку, подождите.
– Ты никогда не говорила, что моя грудь обвисшая! – говорю я, игнорирую ее фальшивое перемирие.
– Я не говорила тебе этого в лицо, – призналась она.
Думаю, я заслужила это оскорбление. А я буду держать язык за зубами и не скажу ей, что называла ее Снотти почти с самого начала нашего знакомства.
Мы истерически засмеялись, а все остальные смотрят на нас так, будто мы картофельное пюре. Две двоюродные сестры картофельное пюре.
– Мы можем пойти прогуляться? – спросила она.
Выйдя из отеля, мы бесцельно направились к парковке.
Я пнула камушек под ногами.
– Я не хотела приезжать на лето в Израиль. И я не хотела здесь кому–либо понравиться.
Спускаясь вниз по дороге, она тоже пнула камушек.
– Я удивилась, когда узнала, что у Рона есть секретная дочь. Думаю, каким–то образом я ревновала к тебе.
Я? Секретная дочь? Уверена, будучи названной секретной, меня также считают незаконной.
– Поверь мне, тебе не к чему ревновать. По крайне мере твои родители любят друг друга.
– Но у Рона работа лучше. Ты должна им гордиться.
Итак, наверное, тебе интересно, чем по жизни занимается Рон. Все что я знаю, так это то, что он работает в сфере обеспечения безопасности.
– Не такое уж это и большое дело, – в конце концов, в наши дни многие работают в этой сфере.
О’Снат дотронулась до моего плеча, останавливая меня.
– Ты шутишь? Мама сказала, что он подписал контракт и работает помощником начальника Национальной Безопасности США.
Что? Я не знала этого. Думаю, я даже никогда не спрашивала его об этом. Я была слишком занята, злясь на него из–за того, что он не лучший отец.
– Да, конечно, но он немного рассказывает об этом.
– Возможно, он не может, потому что это секретная информация.
Я с трудом представляю, как начальник Безопасности США мог нанять Рона в качестве помощника. В конце концов, я привыкла думать о нем только как о Доноре Спермы.
О’Снат повернулась ко мне.
– Ты не знала, чем он занимается, пока я тебе не сказала, верно?
– Я никогда не была папиной дочкой, если ты это хочешь сказать. На самом деле я не близка со своей семьей. Моя мама витает в собственном мире, а Рон точно не самый лучший отец. У меня даже нет двоюродного брата, который любил бы меня. Ну, кроме твоего брата, но я не могу разговаривать с ним по–английски. Вероятно, если бы я могла, я бы тоже ему не понравилась.
– Ты точно не самый веселый человек.
– Ты шутишь? Я многое могу показать. Например, я могу показать, как не переборщить с макияжем и не испортить его. Я гений причесок, я даже умею плести французскую косу. А так же я многих знакомых могу обыграть в теннис. А что ты можешь предложить? – спросила я, уперев руки в бока, ожидая ее ответа.
– Я могу скакать на лошади без седла, а еще я хорошо танцую. И если ты поближе со мной познакомишься, ты узнаешь, что я хороший человек, – сказала она, уверенная, что обыграла меня.
Мне кажется, что езда на лошади без седла не особо отличается от поездки в джипе по горной местности, но все же у нее есть свои заслуги.
– И?
– И я могу сказать, что с тех пор, как Эйви познакомился с тобой, он изменился. Сейчас он улыбается… После смерти его брата, он редко улыбался. Думаю, я не буду возражать, если вы будете вместе, и ты сделаешь его счастливым.
Мы обнялись. Я счастлива, что у меня есть кузина, которая может ездить на лошади без седла.
А так же, она моя подруга.