Как я был вундеркиндом

НУЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ

Я открыл дверь, и у меня испуганно забилось сердце. В доме было ужасно тихо. Ни в одной из комнат не горел свет, хотя за окном сгущались сумерки. Может, родители куда-нибудь ушли?

На цыпочках я пробрался по коридору, заглянул в большую комнату, и у меня ещё сильнее застучало сердце.

В комнате были мама с папой и бабушка с дедушкой. В сумерках не очень-то разберёшь, но я увидел, что сидели они, поникнув головами, явно чем-то опечаленные.

— Что случилось? — громко спросил я. — Почему вы не включаете свет?

Мама с папой и бабушка с дедушкой вздрогнули, зашевелились, но не сказали ни слова. Наконец дедушка подал голос:

— А и правда, Сева, зажги свет.

Я щёлкнул кнопкой выключателя. От яркого света мама и бабушка зажмурились, папа прикрыл ладонью глаза, а дедушка расплылся в улыбке и радостно потёр рукой лысину. Дедушка любил, когда светло.

Но если они все дома, то выходит, что с ними ничего не случилось. Ну, а всё-таки, что произошло?

— Итак, у тебя нет никаких талантов?! — то ли спросила, то ли сообщила мама.

— Ну, отец, не ждал я от тебя такого финта, — папа страдальчески сморщился, как будто пропустил левый прямой в челюсть. — Знаешь, как это называется? Удар ниже пояса.

— Столько потрачено сил и денег, — бабушка всплеснула руками. — И всё насмарку.

Фу, гора с плеч. Значит, все живы-здоровы… Теперь всё понятно. Мои учителя сообщили моим родным, что я никакой не вундеркинд, а самый обыкновенный третьеклассник, каких хоть пруд пруди или набирай класс за классом.

Я достаточно хорошо знал моих учителей и потому мог представить, как всё произошло.

Валентина Михайловна, которая разрывалась между учениками и больной Юлей, вероятней всего, позвонила и сказала:

— У Севы очень средние данные. Я пыталась развить его слух, есть сдвиги, но весьма скромные. Сева перегружен занятиями, поэтому освобождение от музыки пойдёт ему лишь на пользу.

Лев Семёнович договорился с моей помощью о дне и часе, когда его сможет принять бабушка. В назначенное время он явился — строгий чёрный костюм, галстук-бабочка трепещет под кадыком, бледное, оттого и более торжественное лицо.

— Как ни грустно сознавать, — произнёс, вполне вероятно, Лев Семёнович, — но на старости лет я потерпел фиаско. В одну реку нельзя войти дважды, как справедливо утверждали древние. Дар педагога, учителя — дар бесценный, и не каждому дано им владеть, поэтому позвольте мне откланяться.

Лев Семёнович шаркнул ножкой, а рукой сделал такое движение, как будто галантно помахал широкополой шляпой с перьями.

Бабушка долго и мучительно соображала, в чём смысл слов старого дипломата, а потом робко призналась:

— Лев Семёнович, дорогой, я ничего не понимаю… Объясните по-человечески…

Я представляю, как расстроился учитель. Ему казалось, что он выразился изящно, а теперь приходилось обыкновенными словами растолковывать то, что и так всем ясно.

— Милая Елизавета Петровна, что тут непонятного? Просто-напросто я оказался никудышным учителем. Я не только ничему не научил Севу, но я разучил, отучил его от того, что он знал. Севины знания английского сейчас ниже, чем они были тогда, когда я стал с ним заниматься. Теперь вам всё ясно?

Бабушка кивнула. Теперь ей было всё ясно.

Пожелав бабушке крепкого здоровья, а мне — настоящих учителей и больших успехов, Лев Семёнович удалился.

А перед визитом старого дипломата был телефонный звонок от Александра Александровича.

А ещё раньше я чуть не утонул в бассейне, и о занятиях плаванием не могло быть и речи.

И что же получается? Была у меня куча учителей, а теперь ни одного. Можно кричать "ура". Но почему такое уныние среди моих родных? Надо радоваться, а не печалиться.

— Столько надежд мы на тебя возлагали, — мечтательно протянула бабушка. — Я думала, доживу до того счастливого дня, когда тебя покажут по телевизору и о тебе все заговорят… Нет, не доживу…

И правда, столько учителей со мной занималось, и всё напрасно. Бабушка так на меня надеялась, а я её подвёл. И мама с папой надеялись, и я тоже их подвёл. Один дедушка на меня не возлагал своих надежд. Хорошо, что хоть дедушку не подвёл.

— Может, с горем пополам окончит восемь классов и пойдёт в слесари-водопроводчики, они прилично зарабатывают. — Мама, как всегда, не поддавалась всеобщей панике. — Впрочем, блестящее будущее водопроводчика не для тебя — на двоечках да троечках далеко не уедешь.

— Тогда уж лучше в футболисты, — воспрянул духом папа. — Или в хоккеисты… Заграничные поездки и всё такое прочее…

Я понимал, что у моих родных произошло крушение надежд.

Но при чём тут я? Таких, как я, миллионы мальчишек и тысячи девчонок. Но их родители не мучают.

Ну что я им сделал? Почему они глядят на меня, как на прокажённого?

Я повернулся и ушёл к себе в комнату.

Если говорить честно, я страшно огорчился, что у меня нет никаких талантов. То есть мне, конечно, ужасно надоело быть вундеркиндом, но в глубине души я надеялся, что хоть какой-нибудь завалящий талантишко у меня отыщется. Не отыскался. Оказалось, что ровным счётом ничего… В общем, нуль без палочки.

Я упал на тахту и уткнулся лицом в подушку.

Вдруг чья-то рука коснулась моего плеча. Я обернулся — дедушка.

— Ты чего тут разлёживаешься? — сердито спросил дедушка. — Мы опоздать можем.

— Куда? — пробурчал я.

— А это ты видел?

Дедушка помахал перед моим носом билетами в кино. Билеты были настоящие — синие с чернильными штампами.

— На что? — я приподнялся и сел на тахте.

— На Чарли Чаплина, — объявил громогласно дедушка.

И мне показалось, что сейчас дверь отворится и в комнату влетит смешной и грустный человек, похожий на мальчишку.

Вскоре я сидел вместе с дедушкой в тёмном зрительном зале и визжал от хохота, глядя на приключения Чарли Чаплина — золотоискателя. А когда я вспомнил, что завтра после школы мы встречаемся с Гришей, я напрочь забыл все огорчения сегодняшнего дня.