Как я был вундеркиндом

ТЯМТЯ-ЛЯМТЯ

— Здравствуйте, Всеволод! Вы совсем забыли к нам дорогу. Что случилось?

Я и вправду забыл Юлю, которая ещё не ходит в школу, а говорит, как взрослая.

Мы тихо прошли по полутёмному коридору, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить хозяйку.

В комнате всё было как прежде. Важное пианино занимало всё пространство. Почти два года, страдая и мучаясь, я барабанил по его клавишам. А теперь в первый раз поглядел на пианино с симпатией.

— Почему вы не приходите, Всеволод?

Юлины глаза, увеличенные очками, пристально смотрели на меня.

— Твоя мама сказала, что мне медведь на ухо наступил.

— Неправда, — возразила Юля. — У вас есть слух, слабый, но есть. Его надо развивать.

Это я тоже забыл. Забыл, что Юле надо говорить только правду. У неё фантастический нюх на фальшь. Она настоящая дочь музыканта.

— Понимаешь, — протянул я, — это долго рассказывать.

— Я никуда не спешу, — Юля поудобнее уселась на диване.

— Это сложная история, — отнекивался я. — Ты не поймёшь.

— Как-нибудь разберусь, — обиделась Юля и добавила, чтобы я понял, с кем имею дело: — Я в этом году в первый класс пойду.

Я задумался. А почему бы не рассказать Юле правду? Она такой человек, что может всё понять.

И я рассказал Юле всё начистоту. И о том, что я света белого не видел, и о Грише, который надоумил меня, как избавиться от учителей, и о том, как я играл её маме лишь бы что, а она думала, что я играю правильно.

— Наверное, твоя мама была чем-то расстроена тогда, — сказал я. — У неё что-то случилось?

— Случилось, — подтвердила Юля.

— А что? — допытывался я.

— Долго рассказывать, — Юля отнекивалась точно так, как только что отказывался я.

— Не хочешь — не надо, — я перевёл разговор на другое. — А вы когда переезжаете на новую квартиру?

— Не знаю, — пролепетала Юля. — Маме сказали, что в том доме квартиру не дадут.

И тут меня осенило:

— Значит, твоя мама из-за этого и была тогда расстроенная?

— Из-за этого, — кивнула Юля.

— А я воспользовался её состоянием и обдурил, — я не на шутку рассердился сам на себя. — Хорош гусь!

— Нет, Всеволод, вы не гусь, — шмыгнула носом Юля. — Вы случайно поступили плохо. Но вы не хотели так поступить.

— Ты меня, пожалуйста, не защищай, Юля, — кипятился я. — Раз я сказал, что гусь — значит, гусь. А почему не дадут квартиру?

— Маме сказали, что непредвиденные обстоятельства, — Юля с трудом выговорила тяжёлые слова. — Пообещали, что дадут через год.

— Ты не расстраивайся, — попробовал я утешить девочку. — Ты думаешь, год — это долго? Время очень быстро летит. Я вон уже десять лет прожил на свете, а не заметил даже…

— Я не из-за квартиры расстраиваюсь, — Юля вытерла слезы ладошкой. — Я из-за мамы с папой. Я не знаю, что мне с ними делать…

— А что? — удивился я.

— Она так дружно жили, так любили друг дружку, что приятно на них было смотреть. А сейчас…

Юля запнулась. Я её понимал. Очень трудно рассказывать про маму с папой да ещё не совсем хорошее.

— А сейчас ссорятся, кричат друг на друга, — переведя дух, вновь заговорила Юля. — И меня совсем не стесняются…

Я сочувственно кивал Юле и ничего не говорил. А чего говорить. Иногда человека просто надо выслушать, и ему сразу станет легче.

— Мама кричит на папу: "Ты ничего не можешь предпринять, сидишь и молчишь, тямтя-лямтя настоящий…"

— А что такое тямтя-лямтя? — подал я голос, услышав незнакомое слово.

— Я думаю, — вздохнула Юля, — тямтей-лямтей называют человека, у которого нет характера, силы воли… А тут ещё хозяйка велит нам убираться, осточертели, говорит, ваши пианины…

— Ну, это уже безобразие, — возмутился я. — Надо что-то предпринять.

— А что? — спросила Юля.

Что, я и сам не знал. Но предпринять что-то надо. Нельзя быть тямтей-лямтей. Правильно сказала Юлина мама.

— Знаешь что, — вдруг сказал я. — Напиши мне, пожалуйста, адрес того дома, куда вы должны были переехать. А ещё ваш теперешний адрес и фамилию, имя, отчество родителей.

— Зачем? — встрепенулась Юля. — Вы нам поможете, Всеволод?

— На всякий случай, — я не стал вдаваться в подробности.

Просто я знал, что с Юлиными родителями поступили несправедливо, но как им помочь, совершенно не представлял. У меня была надежда на Гришу. Мне казалось, что мой друг должен разбираться в такого рода делах.

Юля, хотя ещё не была школьницей, умела писать. Она быстро исполнила мою просьбу.

Я сунул листок бумаги в карман и прямиком направился к Грише. Я рассказал ему обо всём, что узнал от Юли.

— Бывает, — с философским спокойствием заметил Гриша.

— Ну, а что можно сделать, чтобы им помочь?

— Надо написать бумагу, — важно проговорил Гриша.

— Что?

— Заявление в райисполком и всё объяснить.

Я вырвал двойной лист из тетрадки, взял ручку и вопросительно уставился на моего друга.

— Лучше всего писать от имени бывших учеников. — Гриша приосанился. — Пиши! "Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных конкурсов пианистов…"

— Погоди, — остановил я Гришу. — А я не знаю, есть ли у Валентины Михайловны ученики-лауреаты Международных конкурсов?

— Это не важно, — махнул рукой Гриша. — Но все заявления так пишутся… "Мы, нижеподписавшиеся чемпионы мира, Европы и Олимпийских игр" и тому подобное…

— А если у человека нет знаменитых учеников, значит, и квартиры ему нельзя дать? — сердито спросил я.

— Ну до чего вы, вундеркинды, тёмные люди, — вскипел Гриша. — Я же тебе сто раз объяснял: заявления так пишутся. Не хочешь, пиши сам…

Нет, без Гриши я бы не справился. После долгих споров мы начали так:

"Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных и Всесоюзных конкурсов пианистов, а также будущие лауреаты этих конкурсов, обращаемся к Вам с убедительной просьбой…"

А дальше шло более правдоподобное, в общем, то, о чём мне рассказала Юля.

Когда заявление было окончено, Гриша восхитился:

— Отличная работа! А что тебе не нравится?

Я и вправду сидел мрачный.

— А где мы возьмём подписи?

— Ты что, не знаешь ни одного знаменитого пианиста? — спросил Гриша.

— Знаю, — ответил я. — Но не хочу врать…

— Ладно, — ответил Гриша. — Заявление возьми, и попробуем попасть на приём к председателю райисполкома.

— А это трудно?

— Спрашиваешь, — фыркнул Гриша. — Но ничего невозможного нет…