Как я был вундеркиндом

Между небом и землёй

Класс, грохнув крышками парт, поднялся. Чуть помедлив, встал и я.

– Здравствуйте, дети! – сказала Клавдия Васильевна.

Учительница с улыбкой оглядела всех ребят, а мне еле заметно кивнула.

– Садитесь, дети. Достаньте тетради, проверим домашнее задание.

Я достаю тетрадку по письму, а следом за ней упитанный том «Физики для любознательных». Её мне дал полистать А-квадрат – о нём я ещё расскажу. Тетрадку я кладу раскрытой на край парты. Если Клавдия Васильевна захочет проверить, пожалуйста, я выполнил домашнее задание. Но я уверен, она не захочет.

Клавдия Васильевна прекрасно знает, что я всё знаю, и потому почти никогда меня не вызывает.

Школу я люблю, потому что в школе я отдыхаю. Школа для меня единственная передышка перед самым главным. Перед тем, что начнётся, когда прозвенит звонок с уроков.

Поэтому в школе самое важное для меня – набираться сил, не отвлекаться по пустякам и не заниматься всякой чепухой, ну вроде того, чтобы отвечать на уроках.

Клавдия Васильевна меня не отвлекает и другим запрещает это делать.

Вот и сейчас она на цыпочках прошла мимо моей парты и даже не бросила взгляда на раскрытую тетрадь. Ну и правильно, чего зря время терять, проверять там, где всё в порядке.

Я сказал – моя парта. Верно, моя, собственная. Ведь сижу я на парте один. Может, потому, что некого со мной рядом посадить, может, потому, чтобы никто мне не мешал.

Я уткнулся в толстый том «Физики для любознательных». Правда, я с трудом продирался сквозь джунгли формул. Не выходил у меня из головы Гриша – что он там затеял?

Сегодня я впервые с нетерпением ждал переменки. Хотя переменки, честно говоря, я не люблю. Единственная от них польза – можно выпить чаю с булочкой. На это удовольствие мне хватает пяти минут большой переменки. А куда девать остальное время? А чем заниматься на других переменках?

Наконец звонок! Я с наслаждением захлопнул «Физику для любознательных».

Мальчишки с гиканьем выскочили из класса. Девчонки, разбившись на стайки, принялись шушукаться.

Я неторопливо поднялся и подошёл к окну, у которого стояли три девчонки и, перебивая друг дружку, что-то рассказывали.

При моём появлении девчонки затихли. Они глядели на меня с обожанием. Я был для них загадочной личностью вроде Штирлица.

Девчонки ждали, что я скажу. А я не знал, о чём с ними говорить.

За окном вовсю носились снежинки. Это что же – зима началась? Вроде утром ещё никакого снега не было.

– Как быстро погода меняется, – открыл я наконец рот. – Утром ещё осень была, а сейчас снег валит.

Первой не вытерпела девчонка с голубым бантом. Она прыснула и прикрыла ладошкой рот. А следом засмеялись и её подружки.

Я обиделся и пошёл в коридор. Я давно знал, что девчонки несерьёзные создания. Ну что я такого сказал? Ничего особенного. Так чего смеяться?

В коридоре мальчишки играли в чехарду. С криками прыгали друг через друга.

Когда появился я, игра прекратилась. Я почувствовал, как вокруг меня образуется безвоздушное пространство.

Мальчишки отодвинулись от меня, сбились в кучку.

– Тебе чего? – выкрикнул мальчишка с быстрыми чёрными глазами.

Как же его фамилия? Макаревич? Мандер? Да, что-то в этом духе.

– Я тоже хочу поиграть, – говорю я миролюбиво.

Макаревич или Мандер – хоть убейте меня, не помню его фамилии – настроен воинственно.

– А мы не хотим с тобой играть, – объявляет он за всех.

Мальчишки молча кивают, соглашаются с черноглазым.

Макаревич-Мандер мне по плечо. Если я его как следует толкну, он наверняка упадёт. Другие ребята, конечно, заступятся за него. Нет, придётся уйти. Со всем классом – увы! – мне не справиться.

Я понимаю, что они мне завидуют, и не обижаюсь на мальчишек, хотя мне обидно так, что даже нет слов сказать, как обидно. Что поделаешь, такова судьба всех великих людей – их никто не понимал, над ними смеялись, их гнали…

Ну ладно, если со мной не хотят играть одноклассники, пойду к старшеклассникам – они мне компания.

Я поднялся на второй этаж и очутился перед весёлой толпой мальчишек, которые играли в «мазилу».

Посредине стоял очкарик с розовыми от волнения ушами. Правой рукой он подпирал щеку, будто спать собрался, а левую выставил из-под мышки.

Вот по этой руке один из ребят и бил изо всей силы, а когда очкарик оборачивался, мальчишки глядели на него с самым невинным видом – мол, угадай, кто из нас тебя «погладил».

Очкарик морщился и наобум показывал. Конечно, он не угадывал, мальчишки смеялись, и очкарик снова подпирал правой рукой щеку, а левую выставлял из-под мышки.

Нет, к ним я не пойду. К ним попадёшься, потом живым не уйдёшь.

И тут я увидел парня и девушку, которые медленно прогуливались по коридору. Парень, махая руками, о чём-то говорил девушке. Она глядела на него, широко раскрыв глаза, и молча кивала. А парень загорался то ли от её кивков, то ли от распахнутых глаз и ещё быстрее махал руками.

Вот это другое дело. С этими ребятами я найду общий язык. С ними есть о чём поговорить. Они явно обсуждают космические загадки.

Я двинулся наперерез парню и девушке.

– Как вы считаете, – спросил я, – чёрные дыры в космосе существуют или это гипотеза?

Парень осёкся и, хлопая ресницами, недоуменно поглядел на меня.

– Чего?

Начиная догадываться, что влез туда, куда не надо, я всё же переспросил:

– Я хотел узнать ваше мнение о чёрных дырах в космосе.

У парня раздулись и побелели ноздри. Он стал удивительно похож на разъярённого тигра.

– Слушай, малявка, катись отсюда…

Но девушка коснулась рукой его руки, и этот сорвавшийся с цепи «тигр» в одно мгновение затих.

– Мальчик, о чём ты хотел узнать? – спросила девушка.

Теперь я понял, что им не до меня, не до загадок космоса, вообще, ни до чего на свете.

– Извините, – попросил я прощения у девушки, а на «тигра» даже не поглядел. Конечно, я виноват, но зачем же орать?

Тут как раз прозвенел звонок, и я поплёлся в свой класс. Я видел, что «тигр» хотел мне что-то сказануть на прощанье. Не тут-то было. Девушка мягко, но надёжно держала его руку, и «тигр» лишь только прорычал мне вдогонку.

Что же мне делать? Младшие не хотят со мной играть, а старшие не хотят со мной разговаривать.

В классе я появился, когда урок уже начался. Клавдия Васильевна очень обрадовалась, что я пришёл.

На задних партах и на стульях у стены сидели тётеньки с блокнотами в руках. Всё понятно – открытый урок. То есть такой урок, на котором учителя сами учатся, как нас лучше учить.

Так вот открытый урок – это был единственный урок, на котором меня вызывала Клавдия Васильевна.

Я сел за свою парту и стал глядеть, как, волнуясь, отвечали одна за другой девчонки.

Я покосился на Макаревича-Мандера. Тот сидел с отсутствующим видом. То есть он вроде сам сидел, но его мысли, а значит, и он сам, были где-то далеко отсюда. В общем, он явно отсутствовал. Ну, конечно, он спокоен, его ни за что не вызовут, потому что Клавдия Васильевна на него не надеется, потому что она не уверена в нём на все сто процентов. А во мне Клавдия Васильевна уверена, она знает, что я её не подведу…

И вот настал мой звёздный час. Я вышел к доске и принялся решать задачу. Я стучал мелом по доске, оборачивался к ребятам и объяснял, что я делаю. Потом то же самое я объяснял учительницам. Учительницы открыли блокноты и дружно застрочили. Чтобы они успевали записывать, я стал объяснять чуть помедленнее…

Клавдия Васильевна сияла от счастья.

А девчонки, те девчонки, которые только что хихикали надо мной, снова глядели на меня восхищённо, как на Штирлица.

И Макаревич-Мандер наконец вернулся в класс. Словно завороженный, он следил за движениями моих рук. Ага, понял теперь, кто я такой.

И тут я вспомнил, как его фамилия – и не Макаревич, и не Мандер, а Ситников.