Как я был вундеркиндом

Штыки на кургане

Я торопливо закрыл дверь и обернулся к пунцовой от гнева Юле.

– Всеволод, неужели вы не знаете, что нельзя подслушивать, о чём говорят взрослые?

Я прекрасно знал, что нельзя подслушивать взрослых, даже если они тебя хвалят. Конечно, когда тебя поднимают на щит, возносят до небес, это гораздо приятнее, чем когда тебя ругают. Но Юля права, всё равно некрасиво подслушивать.

Я, конечно, предполагал, что рано или поздно (лучше – поздно) учителя догадаются о моих проделках. Но, честно говоря, мне бы хотелось, чтобы всё осталось в тайне. Вернее, чтобы учителя обо всём догадывались и я бы знал, что они обо всём догадываются, но чтобы никто про это не говорил вслух.

– Ну что, мама не называет больше папу тямтей-лямтей? – спросил я у Юли.

– Нет, – покачала головой девочка. – Теперь она говорит ему: «Серёженька».

– Вот видишь, всё и уладилось, а ты беспокоилась.

– Всеволод, – перешла на шёпот Юля, – значит, тем лауреатом, который заступился за маму, были вы?

– Я, – в тон ей таинственно прошептал я.

– А вы не обижаетесь, что я маме всё рассказала о вашем приходе?

– Теперь всё равно, – успокоил я девочку.

– А кто был второй лауреат, который ходил вместе с вами? – Юлю мучило любопытство.

– Мой друг Гриша, – с гордостью произнёс я.

– Если он ваш друг, – сказала Юля, – почему в такой радостный день его нет с вами?

Юля попала в самую точку. Я был уверен, что Гриша немедленно примчится с поздравлениями. А его нет. Куда же он запропастился? Наверное, дрессирует своих «тигров». Из-за собачек Гриша совсем забыл друга, то есть меня.

– Гриша скоро придёт, – ответил я и взял для Юли с полки ещё одну толстую книгу с картинками.

Мне сейчас не хотелось разговаривать. Я должен был собраться с мыслями. Мои мысли куда-то разбрелись, и мне надо было их собрать в голове.

Сперва я должен был разобраться, как мои учителя узнали, что меня будут показывать по телевизору.

Только через два дня я узнал всю правду. Мне её открыл Игорь. Оказалось, что о моём плане помочь Янине Станиславовне он рассказал своему папе. В день соревнований Александр Александрович позвонил бабушке и сообщил, что в два часа пятнадцать минут дня её внука будут показывать по телевидению. Александр Александрович попросил бабушку, чтобы она ни о чём не расспрашивала внука, потому что он хочет сделать ей сюрприз.

Но бабушка не удержалась и обзвонила всех моих учителей, даже молодого академика. Вот так все они оказались в тот час у телевизоров и видели мой триумф.

Раньше о человеке, который неожиданно становился популярным, говорили, что однажды утром он проснулся знаменитым. Теперь человек становится знаменитым ещё до того, как ляжет спать, то есть в ту минуту, когда его покажут по телевидению.

И тут начинается. Знаменитого человека узнают, ему не дают прохода на улице, просят, чтобы он дал автограф – взял бы да написал, как его зовут и как его фамилия, и ещё прибавил закорючку.

Э, я же совсем не умею расписываться. Надо срочно потренироваться.

Я сел за стол. Итак, начнём. В.Соколов. А теперь – закорючка. Какой-то хвостик жиденький получается, совсем как мышиный. Надо ещё разок попробовать. Вот теперь лучше. У меня вышел хвостик, за которым скрывается что-то огромное.

А что, если к моей фамилии добавить ещё одну? Был же «Семёнов-Тян-шанский». А я какой? Да пока никакой.

Поразмыслив, я решил отказаться от двойной фамилии. Если я, имея одну фамилию, не научился толком расписываться, то с двумя фамилиями мне никак не совладать.

А что значит «В» в моей росписи? Владимир, Валерий, Василий… Всё, что хочешь, но только не Всеволод.

Я вспомнил, что один знаменитый писатель подписывался «Вс.», и все сразу догадывались, что он Всеволод. Я хоть и не писатель, но уже знаменитый. Это мысль – буду расписываться «Вс. Соколов».

И вот что получилось у меня после неоднократных попыток:

Я уже готов был раздавать автографы налево и направо, как в дверь позвонили. Не спеша я пошёл открывать. Гриша!

Физиономия моего друга сияла, как солнце. Я смиренно склонил голову, чтобы с должной скромностью встретить поток похвал и восторгов, который, как я предполагал, собирался на меня обрушить Гриша.

– Ты знаешь, что произошло? – спросил Гриша.

– Знаю, – я опустил глаза.

– Ничего ты не знаешь, если дома сидишь, – фыркнул Гриша. – Весна на дворе…

Я был поражён. Неужели в мире ещё что-то произошло в то время, когда я устанавливал рекорд?!

– Ты телевизор глядел? – спросил я Гришу.

– Когда?

– Пару часов назад.

Гриша помотал головой:

– Некогда мне всякую ерунду глядеть.

Вот чудеса! Весь город, не отрываясь, смотрел по телевизору, как я устанавливаю рекорд, а этот шалопай и не думал глядеть. А ещё друг называется…

– И совсем не ерунду, – обиделся я. – Показывали, как я рекорд установил…

– Мировой? – быстро спросил Гриша.

– Пока не мировой. Рекорд города.

– Молодец, – Гриша пожал мне руку и распахнул куртку: – Помнишь, что я тебе обещал?

На Гришиной шее болтался бинокль в чёрном футляре.

– Помню, – ответил я, и сердце у меня радостно запрыгало.

– Сегодня всё увидишь, – даже причмокнул Гриша. – Погодка что надо. Пошли.

Я кивнул, мол, сейчас, мигом, но тут же остановился. А как же гости? А как Юля?

Я повёл Гришу к себе в комнату, познакомил его с Юлей и попросил у девочки прощения за то, что оставляю её в одиночестве.

– Идите, – разрешила Юля. – Я не буду одна – здесь столько книг.

Мы с Гришей осторожно прокрались по коридору, чтобы нас не засекли взрослые. Но они были так заняты беседой, что нам удалось проскользнуть незамеченными.

В лифте мы поднялись на двадцатый, Гришин, этаж и вошли в квартиру моего друга. Гриша сразу же потащил меня на балкон.

День был как по заказу: небо чистое, солнце яркое. Впрочем, я не очень удивился. В такой радостный день просто не мог, не имел права идти дождь.

Гриша припал к биноклю.

– Сверкают! – восхищённо сообщил он.

Я взял из рук друга бинокль, приставил к глазам и тут же зажмурился.

В лучах весеннего солнца нестерпимо ярко горели штыки на Кургане Славы.