Кактусятина. Полное собрание сочинений

Писатель Кактусов и фентезятина. Том второй

В это утро Кактусова разбудил кот, мощно прыгнувший со шкафа в междуножие писателя. Соседи долго крестились, услышав инфернальный вопль из-за стены. Через мгновение вопль раздался снова. На этот раз уже кошачий.

А после этого воцарилась мертвая тишина.

В реальность Петю вернул звонок телефона.

Говорить он еще не мог, только шипел, поэтому говорил редактор. Вернее, орал:

— Что же ты, сукин такой сын делаешь? Ты же меня без ножа режешь! Твоя пенталогия на складах застряла! Менеджеры плюются, магазинщики лаются, а читатели возврата денег требуют!

— Эмншшшыххырр… — пробормотал в ответ раненый Петя.

— Опять пил? Хватит бухать! Иди и пиши! Переписывай свою эпопею!

— Амнэхх? — выдавил Петя.

— Нет. Никакого древнего Египта. Только славяне. Ныне модно возвращение к истокам. Древлеправъславным. Чтобы с мудростью вековечной и косами до пояса.

— Ухийоо… — выдохнул наконец писатель.

— Да. И уху и борщец и прочие вареники с пельменями. Только без водки. Древлие славяне водку не пили. Ее жид Менделеев придумал. Сам вчера в очередной рукописи прочитал. Так что вперед, Петр Сергеевич. Пока не сдашь рукопись — гонорара не получишь.

Так как Петя все еще не мог говорить раздельными членами, то в ответ подумал:

«Будет тебе славянская фентези, Исаак Соломонович, будет тебе…»

Редактора, кстати, так и звали. Правда, фамилию тот носил вполне себе — Сидоров.

Приняв холодную ванную, дабы остудить пылающий ушиб, Петя осторожно сел за компьютер. И стал думать. Думать было тоже больно. Хотя уже не так, как во время экстремального пробуждения.

Итак…

Главный герой у нас будет… Журналистом, на этот раз. Зовут его Сергей Гадов. Поехал он, значит, делать репортаж о жизни простых русских язычников. Ну там, из братины попил, через костер попрыгал, хороводы поводил с парой девок в исподних рубахах, а ночью пошел скупнуться.

Да темна вода усосала в неизведанные глубины его пуще вечерних язычниц. Буде потерял Сергей сознание, да вынырнул с той стороны реки.

И пошел журналист в чем мать родила да куда глаза глядели. А куда они глядели?

Петя почесал больное место.

«…А глядели глазыньки в серо небо. И встретил Сережа в чаще дремучей девицу красную.

— Кто ты? — воскрикнул журналист, прячась в куст. Да куст не простой, а ракитный.

— Огневушка я. Огневушка-потаскушка. А ты кто, молодец вельми добрый, — лукаво оценила стать мужеску девица, еще больше покраснев.

— Сергей я, дивчина.

— Нагличанин, что ли? — недобро прищурилась Огневушка.

— Да вроде нет, — удивился жерналист.

— А сам Сэром Геем назвался, пошто?

— Эээ… Я традиционных взглядов, — отбрехался журналист.

— Ой, ли? А чем докажешь? — сказала Огневушка и разверзла ложесна.

Доказывал он добрых часа три…»

Петя посмотрел на кота и урезал осетра:

«Доказывал он добрых два с половиной часа. А после чего пунцовая девица ответила:

— Вижу, не Гей ты. Стал-быть нарекаю тебя именем Владибаб.

И пошли они по миру славянскому, миру великому — распахнувшемуся по землице-сырой-матушке от моря Желтого до залива Бисквийского. У моря Желтого они заморский чай пили, а у залива Бисквийского пирожными заедали. У моря Белого Владибаба самоеды Владыкой Моржовым назвали, а у моря Целебесского едва Буддой не сделали.

И жили бы они поживали, да добро чье-нибудь наживали, да напали на Землю Русскую евроатланты под водительством президента Кащея Безсмертного. Нес он с собой отраву заморскую — штаны синие, бумажки зеленые и питие богопротивное на дурман-кусте настоянное.

Кликнул клич Владибаб — встали одни старики древние, мечи недержащие.

Кликнул он второй раз — мальцы несмышленые копия взяли.

Кликнул он третий раз — бабы наперебой к нему побежали, восхотели силушки мужской.

— Дуры вы, бабы! — в сердцах плюнул Владибаб. Да плевком землю прожег чуть не до ада. — Война началася, а вы все о сексе.

А Огневушка тех баб за космы оттаскала.

— А мужики-то где ваши, — жалостливой рукой пресек избиение Владибаб.

— Заколдовал их Кащей, — запричитали они. Над златом вместо него чахнут, в тюрьмах многоэтажных за окнами стеклянными, пуленепробиваемыми сидят, бумажки перекладывают с места на место. Аки Сизифы древлегрецкие.

— Это которые из древлих греков?

— Не греков, мил человек, — прошамкала ветхая старушка-волхвиня. — Это они морок навели, греками назвалися, на само деле имя им грехи. Семеро грехов-то. Херакл — грех убивства, Эжоп — грех вранья, Авводика — грехиня блудства, Пластотель — грех многомудрия, Неон — грех самолюбования, Буцефал Македонский — грех скотоложества да царь их — Аменхотеп Четвертый, он же Кесарь Гай, он же Кали-Гула, воплощение индуйской богини смерти, да майского Апокапопатепеля.

Речи волхвовини стали все бессвязнее, пока не забилась она в корчах праведных, брызгая пеной, аки огнетушитель:

— Вижу, вижу! Смерть поганую, пожары страшные, птицы падающие, жрецы окаянные в биороботов людей превращающие…

— Звать тебя как, бабушка? — прервал ее пророчество Владибаб.

— Ванка я, — неожиданно спокойно ответила она а потом снова заистерила: — И будет год Двенадцатый, для Руси диковинный, звезда на землю упадет и утонут все, кроме правъверных славян…

— Ну раз Ванка, значит верно, — решил Владибаб и нахмурился. Крикнул он в четвертый раз, последний. И встала на дыбы земля Русская, земля безкрайняя.

Русалки да лешие, водяные да овинники схватили перуны на перевес да пошли на рать чужеземную»

— Твою мать, — выдохнул Кактусов. — Ну и бредятина. В кои-то веки кот с ним согласился, вылизывая свое подхвостие.

«Выхватил из-за спины Владибаб палицу двуручную и натянул ею лук пятижильный и пошел косить врага, приговаривая:

— Ой вы, гой еси люди недобрые, ща я вас всех помахаша, поубиваша, так что вы не успеваша поняша, какаша-такаша землица русская!

И побил он полчища бусурманские — и евроатлантов, и оживших древлих грехов, и белоголовых хариев, и черномазых индуйцев и даже всех семитов. Те, правда, сами себя перебили от любви братской.

И воцарилась, было, лепота, благота да нагота на земле славянской до АнтиАрктики распахнувшейся, да пырнул его ножичком засапожным подлый предатель из своих. И помер Владибаб.

Плакала земля Русская. Особенно, Огневушка-Потаскушка, что естественно. Да такими горючими слезами, что их потом ведрами на растопку продавали.

А и взвели курган над могилой Владибаба, да назвали его Папаевым — мол, папа тут земли Русской.

И бродит по земле русской легенда, как мол только человек Гадов проснется, да от мудруствующего блуда отречется, так рай-то и настанет. Да где тот Гадов, да как разбудить его — не знает никто»

— Ты знаешь, а хорошо… — удивился редактор, когда дочитал творение Кактусова. — Издадим. Но не в фантастике, а в серии «Тайны Пятого тысячелетия до нашей эры». Только подпиши еще пару абзацев, как твой главгер обратно в наш мир вернулся, да память потерял, да кручинится-ходит Огневушку ищет, и тоска гложет его душеньку безсмертную… Тьфу, епметь, заразился! Талантливо написал!

Через пару месяцев люди плакали, но читали очередной шедевр Петра Кактусова, которого распиарили и «Аргументы», и даже «Факты»…