Каланы возвращаются на берег

Люди долгое время были не очень рачительными хозяевами природных богатств планеты. Многое уже безвозвратно потеряно. Сведены миллионы гектаров ценнейших лесов. Рваные трещины оврагов прорезали поверхность земли и всасывают в себя ее плодородный почвенный слой. Пересохли тысячи речек, многие оставшиеся реки мелеют, зарастают травами.

Тяжелый урон нанесен животному миру планеты. За несколько сот лет, на памяти человечества, истреблены стеллерова морская корова, дикая лошадь-тарпан, квагга, странствующий голубь, бескрылая гагарка, дронты и т. д.

При Международном союзе охраны природы имеется комиссия по сохранению редких видов. Эта комиссия определила, что в настоящее время 214 видам и подвидам млекопитающих угрожает полное исчезновение.

Все живые существа, населяющие нашу планету, уникальны, ценны своей неповторимостью. Допустив их гибель, мы никогда уже не сможем вернуть их. Исчезновение каждого вида зверя или птицы должно рассматриваться как чрезвычайное происшествие для всего человечества.

Как было сказано в предыдущей главе, некоторые из наших героев также очутились в критическом положении: европейский бобр, калан, в меньшей мере морской котик. Специалисты, работники охотничьего хозяйства некоторых стран спохватились. Ограничение промысла, его полный запрет, охрана редких зверей, содержание в зоопарках и зоосадах, искусственное переселение в другие районы — все способы были использованы для достижения желанной цели. А чтобы увеличить получение продукции от некоторых зверей, численность которых в природе была недостаточной для удовлетворения потребностей человечества, люди начали разводить их в неволе…

Одна из первых

Отдельные попытки охраны охотничьих животных, ограничение их промысла предпринимались уже в глубокой древности. Они имели разобщенный характер, были более или менее случайными. Мы знаем, что истребление бобров в России началось в XVII–XVIII веках. Особенно большая угроза будущему этих зверей появилась с изобретением капканов. Не надо думать, что эта угроза осталась совершенно незамеченной.

В 1635 году московское правительство отправило воеводе в Пермь великую грамоту с предписанием ограничить вылов бобров. Это одна из первых известных попыток регулирования промысла пушных зверей, предпринятая в России. В грамоте говорилось:

«Ведомо нам учинилося… что… в реках и запольных речках и в откупных и оброчных ухожьях и во всяких угодьях ловят и бьют бобры и выдры капканы, и тем капканы во многих местах бобры и выдры выбиты и выловлены, и вперед бобров по ловлям добывати не мочно… И как к тебе ся наша грамота придет ты бы в Перми Великой, в Чердыне на посаде и в уезде, по все торгам, и по малым торжкам, велел бирючем проклинать не по один день, чтобы всякие люди по ловлям бобров и выдр вперед капканами не ловили и не побивали, а ловили б бобры и выдры по-прежнему, без капканов».

В этом же царском указе предписывалось всем охотникам капканы принести и сдать, а кузнецам перестать делать их. За нарушение указа полагалось строгое наказание: в первый раз бить виновников кнутами и штрафовать на 2 рубля, второй раз бить кнутами и штрафовать на 5 рублей, за третий проступок браконьеры были биты кнутами «нещадно» и посажены в тюрьму «до указу»[11].

Но одних указов в охотничьем деле мало. Надо проверять, как они выполняются на месте, то есть в охотничьих угодьях. Для этого требуется специальная егерская служба, которой в России прежде не было. Поэтому усилия как-то предотвратить истребление бобра на русской земле, предпринимаемые в разных местах страны, не привели к успеху. Нужны были другие условия, для того чтобы организовать настоящую охрану бобров и прочих охотничьих животных.

Воронежский бобровый

Во второй половине прошлого века в России жила принцесса Ольденбургская. Она занималась благотворительной деятельностью, поощрением художеств; имение ее находилось в очень живописном месте, на высоком берегу реки Воронежа, на окраине поселка Рамонь. Замок, построенный принцессой, до сих пор высится у края широкой и раздольной поймы Воронежа.

На левобережье реки, около тихого пойменного озера, окруженного с трех сторон густым смешанным лесом, принцесса устроила небольшой зверинец. Она была страстной охотницей и держала целый штат конной охраны. Принцесса увлекалась передовыми идеями, получившими в то время распространение в охотничьем хозяйстве некоторых стран. Она организовала истребление четвероногих и пернатых хищников, пыталась акклиматизировать в окрестностях Рамони отсутствовавших в этих местах зверей. Привезенные из далеких краев звери вначале помещались в вольерах. С ее «легкой руки» в воронежских лесах прижились благородные европейские олени, которыми справедливо гордится сейчас Воронежский заповедник. Невольно принцессе «повезло» и с бобрами.

В 1886 году в небольшом огороженном пруду, расположенном на территории зверинца (пруд этот можно видеть и сейчас по дороге от станции Рамонь к Веневитинскому кордону), появились 5 бобров. По приказу принцессы их привезли из Белоруссии. Мы не знаем, что хотела делать с этими зверями впоследствии хозяйка зверинца: собиралась она их выпустить на волю или нет… Бобры не стали дожидаться ее решения, сделали подкоп под ограду и были таковы. Сбежали они в пойму реки Воронежа, благо роскошные, с точки зрения этих животных, озера и затоны были тут же, почти рядом.

Уже спустя 40–50 лет после этого события между учеными-зоологами возник спор: можно ли считать белорусских бобров, убежавших из зверинца, родоначальниками воронежской бобровой колонии? Или где-то в лесной глухомани сохранились местные звери, которым подоспевшее подкрепление лишь помогло увеличиться в числе? Сторонники первой точки зрения ссылались на авторитет известного русского ученого А. Н. Северцова. Он исследовал фауну позвоночных среднего Придонья в середине XIX века и в своей книге «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии» о речном бобре написал коротко и ясно: «Истреблен». Их оппоненты возражали: разве не мог Северцов пропустить труднодоступные болотистые участки поймы реки Воронежа и ее небольшого притока — Ивницы? Ведь и сейчас забраться в эти дебри не очень просто, а раньше было почти невозможно…

Мы не станем рассказывать подробности этой дискуссии. Внимательно сопоставив даты обнаружения бобров в конце XIX — начале XX века в различных пунктах бассейна Дона, большинство зоологов сделали вывод: современное воронежское стадо не могло вырасти только от белорусских пришельцев, оно имеет «смешанное происхождение». В пойме реки Ивницы и, возможно, в болотах Якиманского лесничества, к северу от Усманских лесов, должны были сохраниться в небольшом количестве бобры-аборигены, ускользнувшие из поля зрения А. Н. Северцова.

До начала XX века научная общественность России ничего не знала о том, что в самом центре страны обитают редкие, ценные, интересные звери, которых считают близкими к полному истреблению в Европе.

В 1905 году лесничий Е. Коренев опубликовал в «Лесопромышленном вестнике» заметку и оповестил о сделанном им открытии: бобры живут в болотистых дебрях реки Ивницы: он сам видел сгрызенные ими недавно деревья. Надо организовать охрану редких зверей, начать их изучение…

Заметка осталась незамеченной.

В 1910 году Е. Коренев повторил свой призыв: он пишет о расселении бобров по территории лесничества. Лишь в 1915 году в Усманский бор приехал зоолог профессор И. К. Тарнани. Обследовав поселения бобров, ученый признал большую научную ценность этой колонии, обнаружил, что кое-кто из местных привилегированных охотников начал истреблять этих зверей. И. К. Тарнани первым из крупных ученых поддержал предложение Коренева об организации в графских лесах заповедника…

Но началась империалистическая война, затем — Октябрьская социалистическая революция, гражданская война… Было не до бобров…

На берегу лесной реки Усмани, в пяти километрах от станции Графская, находился монастырь для ссыльного духовенства. С ним связана история Воронежского бобрового заповедника.

Основан он был в 1646 году среди густых лесов, где высокие стройные сосны чередовались с толстыми многовековыми дубами. Отсюда и пошло название обители — Толши, Толшевский монастырь. Уже в более позднее время он получил название более длинное и неудобное — Толшевский Спасо-Преображенский Константиновский мужской монастырь.

Во время революции монастырь прекратил свое существование. Остались церковь, кельи, просторный дом настоятеля да толстая каменная ограда, окружавшая монастырский двор.

С 1924 года начинается новая история бывшего Толшевского монастыря. Годом раньше профессор С. И. Огнев побывал в экспедиции в приворонежских лесах, увидел бобровые поселения и оценил их исключительную научную и культурную ценность.

Постановлением Совнаркома поймы речек Ивницы и Усмани были объявлены заповедными. Несколько позже заповедной стала вся северная часть Усманского бора. Управление заповедником разместилось в бывшей монастырской усадьбе. Так возник Воронежский государственный заповедник, долгие годы известный под названием Воронежского бобрового.

Для того чтобы осветить деятельность этого природоохранительного учреждения, широко известного у нас и во многих других странах, понадобилась бы специальная книга. Упомянем только о том, что сделано заповедником для охраны и восстановления численности бобров в Советском Союзе. Итак, просто факты.

Благодаря установлению охраны, бобров перестали истреблять. Они заселили все водоемы заповедника, вышли за его пределы. Появилась возможность «поделиться» богатством с другим заповедником — Лапландским, где этих зверей истребили в конце XIX века.

В 1934 году первая партия воронежских бобров была переселена на Кольский полуостров, в реки Нявка и Чуна. Руководил переселением известный советский зоолог О. И. Семенов-Тян-Шанский…

С тех пор прошло больше 30 лет. За эти годы из заповедника вывезен не один десяток партий бобров во многие-многие области страны; всего отправлено для расселения около четырех тысяч бобров. «Воронежцы» очутились и за пределами нашей Родины: их вывозили в ГДР, Польшу, Чехословакию, Монголию.

Выросли, окрепли «дочерние» колонии и, в свою очередь, стали поставлять племенных зверей для расселения по Советскому Союзу. Многие тысячи бобров «воронежского происхождения» совершили путешествия по железным дорогам, на автомашинах, самолетах, по речным путям и нашли себе новое пристанище. Их потомство исчисляется ныне десятками тысяч.

За этими делами большой труд ученых-зоологов, егерей, всего коллектива Воронежского заповедника.

Серая Сова спасает бобров

Несколько десятилетий назад судьба канадских бобров висела на волоске. После принятия кое-каких шагов по охране этих зверей численность их увеличилась. Правительство Канады пришло к заключению, что оно сделало все необходимое, и разрешило свободный промысел бобров. Вновь, как и в пору освоения белыми колонистами девственных лесов этой страны, началось их массовое истребление. Численность бобров стала катастрофически снижаться. Канадская общественность, ученые-зоологи, наиболее сознательные трапперы встревожились. Если так будет продолжаться и дальше, говорили они, то страна лишится чудесных зверей, которым она во многом обязана своим благополучием. Все чаще раздавались требования вновь взять под строгую охрану этих животных.

Неизвестно, как долго власти откладывали бы решение этого наболевшего вопроса, если бы на сцену активно не вступил уже упоминавшийся нами Вэша Куоннезин. Этот замечательный человек хорошо известен нашему читателю. М. М. Пришвин написал по мотивам его книги повесть, которая называется «Серая Сова». В критический для бобров Канады момент Ваша Куоннезин поднял свой голос в их защиту, и этот голос был услышан. Видя повсеместное истребление бобров, которых он успел так хорошо узнать и полюбить, Серая Сова решил бороться за них.

«…В своей лесной хижине он написал с помощью жены пламенную статью в защиту бобров и послал ее в газету. Затем приготовил лекцию и стал знакомить с ней публику. Эффект превзошел все ожидания. Грея Оула слушали, затаив дыхание, его статьями зачитывались… Оул умел убеждать. Он всколыхнул сердца и общественное мнение страны»[12].

Правительство Канады запретило добычу бобров. За нарушения этого запрета были предусмотрены суровые наказания. Создали несколько больших бобровых резерватов, в том числе заповедник на побережье залива Джемса. Его площадь превышала 40 тысяч квадратных километров.

Итак, в первые десятилетия XX столетия в судьбах беспощадно истребляемого до этого времени бобрового народца наступил перелом. В Советском Союзе он произошел в результате запрета на добычу бобров и создания государственных заповедников для охраны этих зверей (кроме Воронежского были созданы Березинский и Кондо-Сосьвинский бобровые заповедники). В Канаде промысел бобров также запретили и, кроме того, организовали целую систему специальных бобровых резерватов-заказников. Аналогичные меры предпринимались в США.

Ну, а что было сделано для охраны морских котиков и каланов?

«Высокие договаривающиеся стороны…»

В 1911 году после многолетних споров было заключено очень важное международное соглашение между Россией, США, Великобританией и Японией. Можно смело сказать, что это соглашение спасло котиков от грозившего им уничтожения.

Вот основное положение «Вашингтонской конвенции о международной охране котиков»:

«Высокие договаривающиеся стороны пришли между собой к соглашению, чтобы подданным и всем лицам, которые обязаны подчиняться законам и договорам указанных сторон, равно как и их судам, была воспрещена морская охота на котиков на время действия означенной конвенций, в северных водах Тихого океана, к северу от 3-й параллели северной широты, включая моря Берингово, Камчатское, Охотское и Японское…»

Участники конвенции не просто договорились об охране котиков, но и оговорили долю каждой страны при добыче зверей в будущем. Это определило, как сейчас говорится, «материальную заинтересованность» договаривающихся сторон. При эксплуатации американского стада котиков (если его численность была выше определенного уровня) Канада и Япония получали по 15 процентов трофеев от общего годового улова (в шкурках или в деньгах). Россия также обязывалась отдавать по 15 процентов добычи Канаде и Японии. Япония должна была отчислить по 10 процентов годичного улова котиков на острове Тюленьем России, Канаде, Соединенным Штатам…

Первоначальный срок действия конвенции был установлен в 15 лет. Впоследствии его продлили.

В 40-е и 50-е годы охрана котиков ослабла, вновь подняли головы морские браконьеры. Поэтому в 1957 году была заключена новая Международная конвенция между СССР, США, Канадой и Японией. На этот раз Канада и Япония за обязательство не производить морского боя должны получать от США и СССР определенный процент шкурок котиков, добытых на берегу.

Вето, вето, вето…

Запрет, полный запрет промысла — вот что может спасти некоторые виды исчезающих зверей и птиц. Такие запреты устанавливались не только на котика. Охоту на калана прекращали в XIX веке неоднократно. В 1911 году было наложено полное вето на его промысел, не снятое до настоящего времени. Запрещение коснулось не только командорских каланов, их промысел был прекращен и на Курилах и на Аляске с прилежащими к ней островами.

В 1920 году Советское правительство издало специальный декрет о полном запрете промысла и прекращении заготовок шкурок выхухоли. Этот запрет фактически не соблюдался. В 1933 году он был отменен, но через год выхухоль снова взяли под охрану. Так повторялось несколько раз.

В 40-х годах выхухоль добывали по специальным разрешениям-лицензиям. В 1961 году после полного пятилетнего запрета добычу выхухоли разрешили, но затем последовало новое вето.

Надо сказать, что случай с выхухолью не очень показателен для характеристики результатов временного прекращения промысла. Специально на этого зверька охотятся немногие. Он в большом количестве гибнет в рыбацких ставных снастях-вентерях, мордушках, сетях. Запрещение же отлова рыбы сетями (с целью сохранения выхухоли) — мера очень серьезная, затрагивающая интересы десятков тысяч людей, живущих по берегам населенных выхухолью речек. Рыба — существенное подспорье в питании этих людей.

Отрицательно сказываются на выхухоли изменение. гидрологического режима наших водоемов, вырубка прибрежных лесов и кустарников, загрязнение вод, чрезмерное хозяйственное освоение пойм.

В водоемах различных областей неоднократно запрещали промысел выдры и норки. Во многих местах эти запреты действуют и сейчас.

V Мероприятия по охране коснулись и моржа. Добыча его почти повсеместно сейчас запрещена. Лишь коренное население Чукотки, Аляски, Гренландии может добывать некоторое количество этих зверей для собственного потребления.

Великие переселения

Только запреты промысла, даже соблюдаемые очень тщательно, все-таки не могут привести к достаточно быстрому и полному восстановлению численности охотничьих животных. Особенно это касается околоводных животных, почти не способных самостоятельно переселяться из одного водного бассейна в другой. Что толку, если мы восстановим численность бобров только в бассейне Дона: в соседний бассейн Волги они перейдут, переберутся спустя десятки или сотни лет в результате отдельных, случайных заходов зверей через водоразделы. В руках человека надежные способы ускорения этого процесса…

10 сентября. Наконец-то наш лагерь затих. Устройство его заняло неожиданно много времени. Люди разные, малознакомые, непривычные к уходу за бобрами. Пришлось порядком повозиться, прежде чем клетки со зверями выгрузили из лодок и расставили вдоль берега. В клетки был положен свежий корм (а предварительно два человека около часа работали топорами, подрубая и измельчая на части молодые осинки и ветки тальника), палатки растянуты и надежно укреплены.

Ужин задержался. Выделенный для этого дела рабочий непрочно вбил колышки для перекладины, на которой висело ведро с варевом, и оно опрокинулось, когда суп был почти готов. Нет худа без добра. Чтобы приблизить долгожданный момент ужина, начальник распорядился выдать несколько банок говяжьей тушенки, достать свиной шпиг и прочие яства (рассчитывали мы в основном на подножный корм — рыбу, рябчиков; консервы и сало были взяты про запас). Добавили к этому несколько бутылок белоголовой и отметили окончание первого дня путешествия. Сейчас все спят, местные рабочие — в двух больших палатках, мои коллеги — охотоведы, работники местной госохотинспекции — в небольшой, но уютной и теплой палаточке. Покрытая алюминиевой краской, она ярко блестит в свете полной луны.

Костер догорает, от воды и от низкого влажного берега тянет сыростью и прохладой. Сентябрь в Сибири — это уже преддверие холодной зимней поры.

Люди затихли, но шум в клетках с бобрами становится все громче. Почуяв речные запахи, они рвутся к воде, грызут и раскачивают сетку, стойки. Двенадцать дней пути — нелегко дались они зверям. Два-три первых дня в шумном и душном пульмане были особенно тяжелыми. Грохот колес, лязг вагонных буферов, оглушающие гудки паровозов… Звери были ошеломлены, они сидели, уткнувшись головами в дальний, темный угол клетки, напуганные, жалкие. Лишь ночью во время продолжительных остановок некоторые, наиболее смелые подходили к поилкам попить немного воды, сгрызть пару побегов ивы, несколько стебельков трав.

На третий день, когда наши пассажиры начали осваиваться в новой обстановке, произошло самое неприятное, что может ожидать партию перевозимых по железной дороге диких зверей. Около Волги поезд очутился в районе, где господствовала сухая и жаркая погода. На остановках вагон накалялся от лучей солнца. В бесконечном лабиринте станционных путей, переплетенных на черной пропитанной мазутом земле, среди массы однообразных красных и бурых товарных вагонов горячий воздух был совершенно неподвижен. Бобры привыкли к жизни в сумрачных, прохладных хатках, в глубоких норах. Высокая температура воздуха за несколько часов убивает этих зверей. Как мы спасли их от гибели в жарком вагоне — не знаю… Беспрерывно носили свежую холодную воду, наполняли поилки, обливали широкие бобровые хвосты, завешивали пустыми мешками двери и окна вагона с солнечной стороны… Сейчас на берегу реки, когда без костра начинают коченеть руки и холод пробирается к пальцам ног сквозь резиновые сапоги, даже не верится, что 8–9 дней назад мы были в таком пекле…

(Пришлось бросить карандаш и сбегать к клеткам, водной из них бобры что-то слишком расшумелись. Оказалось — драка. Самец и самка, посаженные вместе только перед отправкой, сейчас, взбудораженные близостью реки и других бобров, вцепились друг в друга. Разнял их при помощи деревянной лопаты и разделил сетчатой перегородкой…)

11 сентября. 12 часов. Пишу, лежа на клетках с бобрами. Клетки стоят в три ряда в большой лодке. Постелив сверху палатку и телогрейку, можно удобно лечь, заносить в дневник сведения о водоеме, свои наблюдения. Гребцы медленно, сильными рывками, не торопясь, гонят лодку вверх по реке, течение не очень сильное, движемся довольно быстро. С утра и я порядком потрудился вместе с рабочими, но сейчас мы достигли участка водоема, пригодного для жизни бобров; надо составить о нем полное представление, описать по определенной схеме.

Речка (она называется довольно странно — Агитка) мне нравится. Она не очень широкая, но глубина почти везде не меньше 2–3 метров; узких участков с быстрым течением почти нет. Много водных растений, которые бобры поедают с большим удовольствием: кубышка, кувшинка, различные рдесты. Но особенно хороши осиновые заросли по берегам Агитки; стройные зеленокорые осинки стоят плотно, густо, теснят друг друга. Душа радуется за бобров — столько хорошего корма найдут они здесь. Высокие берега, довольно круто спускающиеся к воде, очень удобны для устройства нор…

15 часов. Час назад встретили первый залом — типичную принадлежность глухих сибирских и северных лесных рек. Поперек всего русла лежат наваленные беспорядочными грудами стволы деревьев, принесенные сюда течением. На многолетних завалах (есть и такие) образовались сплавины, выросли травы — целый плавучий бастион на пути путешественников. Этот участок Агитки довольно часто посещается местными жителями, поэтому в заломе у берега проделан узкий проход для их маленьких лодочек. Но наши огромные, по здешним масштабам, лодки сразу же застряли. Пришлось браться за топоры и пилы. В тесноте, среди стволов и сучьев, работать одновременно могло не больше четырех человек. Поэтому я взял спиннинг, прошел немного вперед по берегу и сделал несколько забросов. С третьего заброса под корягами, в глубоком омутке, блесну схватила щука. Затем почти одна за другой еще три, стандартные, весом около полутора килограммов каждая. Две сошли с блесны, причем одна здоровая. Ловить стало скучно. Подошла пробившаяся через залом лодка, и мы поехали дальше.

Вечер. Вновь все дневные дела позади, вновь я у костра, посреди нашего небольшого, мирно спящего лагеря, но писать трудно: ломят плечи, саднит рука, ободранная вовремя форсирования очередного залома. Четыре препятствия одолели мы сегодня, но старожилы говорят, что это только начало. Завтра, когда мы достигнем притока Агитки реки Большой Ик, начнется настоящая целина: по Ику никто не ездит.

Сегодня начались неприятности. Два молодых бобра, не выдержав многодневной дороги, пали. Еще двух, очень слабых, мы выпустили в большой тихий затон по левой стороне Агитки. Хоть небольшой, но шанс на то, что бедняги на воле оправятся, выживут…

На ужин была уха; вдвоем с Владимиром (местный охотовед) мы за полчаса натаскали еще 7 щук. С усталости аппетита почти не было. Но, однако, спать, спать…

13 сентября. Первый день невероятно трудной дороги по Большому Ику позади. Вчера было не до записей; пробирались через бесконечные завалы, рыли временные норы для выпускаемых зверей (выпустили еще три пары из числа ослабевших). Под вечер, разбирая завал, я и двое рабочих упали в воду. Подвела сгнившая верхушка осины, на которую мы неосторожно встали втроем. Мне повезло: уцепился за сук и намок только по пояс, а ребята приняли настоящую ванну, да еще такую холодную. Пришлось на час раньше положенного делать остановку, сушить вымокшую одежду.

Большой Ик — любопытная речушка. В первый раз мне приходится плыть там, где ни разу до этого не проходила ни одна лодка. Ширина русла — около десятка метров, но кустарники, свешивающиеся над водой, крадут у реки еще пару метров. Поэтому наши весла то и дело цепляются за берега и кусты. По правобережью часто встречаются большие поляны, покрытые высокими, по грудь человека, травами. Лужайки эти совершенно девственны, лишь иногда медвежьи да лосиные тропы, рассекая густой травостой, выходят к воде.

Заломы встречались через каждые 200–300 метров. Они здесь не такие мощные, как на Агитке, поток весенних вод слабее и не может стащить в одно место крупные деревья. Но многочисленность этих препятствий, необходимость растаскивать их почти до основания — иначе не пройдут лодки — чуть не ввергли нас в уныние. Адская работа. Ползли как черепахи.

Наконец-то старший группы приказал начать плановый выпуск бобров. За вторую половину дня дали свободу еще четырем парам узников. Один зверь пал. Да-a, трудно дается бобрам такая долгая дорога. Вагон (если не считать жары) и лодка — еще полбеды, а перевозка на автомашинах может совсем доконать.

Ведь выгрузившись в Тюмени, мы сутки ехали на машинах до Тобольска, а затем, уже по совершенно немыслимой грунтовой дороге, — до Вагая и дальше — к берегу Агитки. Клетки подскакивали на ухабах, машины ревели, преодолевая заполненные жидкой грязью колдобины… По реке бобрам совсем роскошно ехать, не то что по грунтовой дороге.

14 сентября. В месте слияния трех небольших речушек наш Ик стал совсем узким, лодки не могли идти дальше. Говоря откровенно, нас это не очень опечалило, потому что последний километр экспедиция прокладывала не меньше двух часов. Да и место, которого мы достигли, удобно для наших целей: по сходящимся сюда речушкам можно достаточно широко разбросать наших четвероногих пассажиров, развезти их на маленьких лодках-долбленках, которые до сих пор тащились за нами на буксире. До остановки успели выпустить еще 8 зверей; теперь у нас остался 21 бобр.

После обеда, состоявшегося из начинающей приедаться ухи и вареной рыбы, впервые выбрался на охоту. Леса Западной Сибири приурочены в основном к берегам рек. Эти берега выше, чем окружающая местность, хорошо дренированные, сухие, поэтому здесь растут различные лиственные и хвойные деревья. Неплохие леса встречаются еще и на относительно сухих возвышенностях. На остальной же территории лес поистине страшный. Мертвые березняки тянутся на сотни километров, редко-редко попадаются среди них живые деревья. Отжившие березы валяются на земле, стоят с опавшими сучьями, с отломленными вершинами.

Высокие, уже пожелтевшие от первых ночников травы опутывают ноги, мешают идти; кочки, стволы поваленных берез… Минут через 20 добрался до возвышенности, покрытой смешанным лесом, и сразу же на опушке натолкнулся на стайку рябчиков. Птицы совсем непуганые, видно, ни разу не встречали человека. После каждого выстрела оставшиеся рябчики перелетали на 50–70 метров и садились также открыто, на небольших сосенках, у края лесного массива. Как-то неудобно было стрелять этих доверчивых симпатичных птиц, но победила необходимость — люди ждали меня с добычей. За час убил 11 рябчиков и отправился обратно — уже другой дорогой, намереваясь выйти немного выше лагеря.

У самого края приречного леса натолкнулся на огромный, тянущийся на сотни метров брусничник. Тронутые легкими заморозками ягоды были прекрасны. Растопыришь немного пальцы, проведешь руку параллельно земле, по брусничным кустикам — и полна ладонь багряных ягод; лишь немного листиков надо сдуть — и ешь на здоровье. Кормился минут 40, наелся до отвала и тут натолкнулся на свежую торную медвежью тропу. Пошел по ней — встретил еще одну, еще, потом целую сеть перекрещивающихся троп. Видимо, привлеченный обилием брусники, мишка избрал этот участок леса своим временным пристанищем. Судя по размерам пирамид, оставленных зверем на тропах и состоявших сплошь из кожуры брусники, «хозяин» был немаленьким. Зарядил ружье пулями и пошел по тропе, которая показалась мне наиболее свежей. Через сотню метров она привела в такую чащобу, что преследование потеряло смысл. Бесполезно, да и без собаки опасно.

Вернувшись в лагерь уже под вечер, рассказал о встрече. Порешили, если быстро управимся с выпуском, прочесать хорошенько лесок, все-таки у нас 4 ружья, положим, быть может, косолапого.

После наваристого и ароматного супа из дичи (Владимир убил 5 уток) и вкусных, поджаренных в земле, в перьях рябчиков долго сидели у костра. Рабочие рассказывали о своей жизни, о прошлом этого дикого глухого края.

15 сентября. С утра начали развозить бобров. У нас 3 лодки-долбленки, поэтому выпускали зверей 3 бригады, из двух человек каждая. Под тяжестью транспортной клетки легкая долбленка моментально перевертывается. Пришлось сажать зверей в мешки, в каждую лодку по 4 мешка с двумя парами бобров.

Плыть на осиновой долбленке да еще с грузом — большое искусство. Сидений нет, 2 брезентовые ленты, перетянутые поперек лодки, не могут заменить их, они лишь немного улучшают положение. Приходится сидеть на коленях, подогнув под себя ноги. Лодка очень чувствительна к качке: чуть шевельнешься, изменишь положение, она уже начинает черпать бортами воду.

Первый рейс занял больше половины дня (мы решили сразу забросить бобров в самые отдаленные места, с тем чтобы оставшихся выпустить поближе от лагеря). Завалы, хотя и небольшие, встречались почти поминутно. Разобрать их, находясь в маленькой узкой лодке, невозможно. Приходилось приставать к берегу, вытаскивать челн, вынимать мешки с бобрами, переносить на плечах лодку выше завала, возвращаться за бобрами. Через 100 метров все начиналось сначала. Но главная трудность была не в этом — лодки не такие уж тяжелые. В некоторых местах мы не могли пристать к берегу из-за густейших зарослей кустарников (ивы, черемухи, шиповника), а выбравшись с превеликим трудом на берег, были вынуждены прорубать себе дорогу в непролазной кустарниковой чаще. Никогда не думал, что передвижение по берегам маленьких сибирских речушек связано с такими трудностями…

Как бы то ни было, бобров выпустили и уже по проторенной дорожке возвратились в лагерь. После обеда повезли последних зверей. «На закуску» мы оставили самых больших и крепких бобров, гибели которых опасаться было нечего. И вот тут-то, под занавес, наши подопечные удружили нам.

В нашей лодке было 3 бобра. Благополучно выпустив одного крупного бурого самца в полутора километрах от лагеря, мы повернули обратно, намереваясь освободить последних зверей километром ниже, в хорошем уютном затончике, который мы приметили, проезжая мимо. В мешках сидели 2 больших черных бобра, отличавшихся злым неукротимым нравом. Мы мучились с ними почти 2 недели. Стоило открыть крышку клетки, чтобы положить зверям корм или убрать мусор, как огромная старая самка «без предупреждения» кидалась на лопату, на опускаемые в клетку ветки, словом, на что попало. Ее супруг немедленно бросался на помощь подруге.

Однажды в вагоне они ухитрились выскочить ночью из клетки. Я проснулся на остановке от бобрового шипения, которое слышалось около моей раскладушки. Нажал кнопку фонаря — и тут же на луч из темноты прыгнул рассвирепевший зверь… Немало пришлось повозиться, прежде чем мы поймали беглецов и водворили их на место.

Так вот, сегодня в лодке с нами плыли именно эти старые наши знакомые. У одного из небольших завалов, имевших узкий проход близ берега, Николай, мой спутник-егерь, нерасчетливо резко наклонился, и лодка зачерпнула воды. Мы не обратили на это особого внимания, воды было всего 2–3 пальца, но звери, до этого смирно сидевшие, завозились. Я взглянул на мешки и увидел, что в углу одного из них образовалась дыра, бобр просунул в нее свою голову, лез вперед, и непрочная ткань расползалась под напором сильного зверя. Показалась одна лапа, затем другая, спина, и через несколько секунд весь бобр, с черной, отливающей на солнце угольной шерстью, выбрался наружу. Он лез прямо на меня! Представляете наше положение? От любого резкого неосторожного толчка лодка пойдет ко дну, так что отогнать зверя нельзя. Встать тоже нельзя: лодка потеряет равновесие, — приходится встречать бобра «лицом к лицу». Невозможно и причалить к берегу: ощетинившийся ветками кустарников, он совершенно неприступен. Броситься в воду? Холодно, да и не пристало как-то, похоже было бы на трусость…

Бобр сделал один шаг в мою сторону, другой. Ослепленный вначале ярким светом, он, по-видимому, начал привыкать к нему и различать окружающее. Вот взгляд зверя остановился на мне; он сделал еще пару шагов вперед, злобно зашипел… Сидевший на другом конце лодки Николай ничем не мог помочь мне. Если бы он вздумал толкнуть зверя веслом, то результат скорее всего был бы печальный: бобр бросился бы на одного из нас, за дорогу мы хорошо изучили его характер.

До зверя осталось не более полутора метров, при желании я мог бы дотянуться до него рукой. В голове созрел «маневр»: в момент прыжка подставляю бобру локоть левой руки (благо на мне телогрейка и огромные бобровые резцы не сумеют нанести очень уж сильную травму), правой же толкаю его сбоку в воду. Мне не пришлось осуществить этот хитроумный прием. Бобр все-таки «сообразил», что он на свободе, что рядом вода, такая чистая, свежая, манящая, что, наконец, нет смысла еще раз связываться с двуногим существом, от которого он до сих пор видел одни лишь неприятности. Бобр повернул в сторону, встал передними ногами на борт лодки, застыл на мгновение, принюхиваясь к чему-то, легко, красиво, почти бесшумно скользнул в воду. Я вытер рукой выступивший на лбу пот.

— Выпускай скорее и второго, хватит мы повозились с этими дьяволами, — крикнул я Николаю. Через минуту второй зверь прямо из мешка был вытряхнут в речку вслед за первым. Все кончилось благополучно.

17 сентября. Пишу, сидя в палатке, при свете карманного фонарика. Все отсырело, карандаш рвет влажную набухшую бумагу. Озноб от сырой одежды и холода не проходит уже несколько часов. У костра не согреешься, под дождем дрова шипят, дымят, порывы ветра бросают искры и пламя в разные стороны…

Все произошло не так, как думалось нам позавчера. Прошлой ночью резко изменилась погода. Полил дождь, похолодало. Бросив мысли об охоте на медведя, мы двинулись в обратный путь. Вчерашний день был особенно тяжелым. Проходы во многих заломах были уже закрыты, приходилось вылезать под дождем на скользкие, мокрые бревна, освобождая путь лодкам. Вымокли до основания. Легли спать полуголодными, так как рыба не ловилась, а за дичью никто не отважился выбраться. Николай распорол ногу острым суком; сегодня она опухла, покраснела, надо спешить в поселок.

Нынешний день выдался полегче, так как вышли на более широкую и проворную Агитку. Подгоняемые течением и усилиями замерзших, стремящихся домой рабочих, опустевшие лодки быстро несутся к цели. Завтра будем в поселке. Сырость, холод, кончилась романтика. До чего же человек зависит еще от погоды!..

Что можно добавить еще к хронике этой, можно сказать, обычной экспедиции по выпуску бобров? Когда ее участники добрались до поселка, откуда они начали свой водный путь, дождь окончательно привел в негодность низкие западносибирские дороги. Машины до районного центра или до ближайшей пристани не ходили. 70 километров по раскисшим дорогам — пешком, с грузом, торопясь успеть к очередному пароходу… А в общем — рядовая охотоведческая экспедиция, каких было и есть тысячи…

Некоторые итоги

Великое переселение охотничьих животных началось в нашей стране в начале 30-х годов. Вот некоторые его итоги.

Как мы уже упоминали, первую партию речных бобров отправили для выпуска в другую область в 1934 году. До 1965 года включительно выпущено свыше 9200 зверей. Они появились в 52 областях, краях и автономных республиках Российской Федерации, во всех областях Белоруссии, 5 областях Украины.

Масштабы расселения выхухоли несколько меньше. За 1929–1962 годы путешествие совершило около 7600 зверьков. Их выпускали в 22 областях Российской Федерации и в 9 областях трех других республик.

Норку расселяли преимущественно американскую. Первых зверьков выпустили в 1933 году в водоемах Воронежской области. С тех пор переселили свыше 14 тысяч зверьков — в 32 области и 5 автономных республик РСФСР.

Об огромной работе по расселению ондатры следует упомянуть в несколько ином плане, так как работа эта преследовала цель не восстановления численности зверька, а акклиматизацию его в нашей стране. По данным М. П. Павлова, с 1928 по 1964 год в водоемы более чем 100 областей страны выпущено около четверти миллиона ондатр!

Так же следует рассматривать и мероприятия по акклиматизации отсутствовавшей у нас ранее нутрии. В 1930–1932 годах в страну завезено почти 2700 зверей. Дальнейшее расселение производилось преимущественно для внутрихозяйственных целей и не может рассматриваться как акклиматизация; всего с 1930 по 1966 год вынужденные путешествия по территории 9 союзных республик совершило почти 5800 нутрий.

В 30-х годах была предпринята попытка акклиматизации каланов в Баренцевом море. От Командорских островов до конечного пункта доехали только 2 зверя. Их выпустили на скалистых берегах небольшого острова в Баренцевом море. Звери прижились. Но это были одни самцы, и, естественно, численности новой популяции не суждено было увеличиться. С началом войны каланов потеряли из виду, вероятно, они погибли.

В 1959 году в США провели успешный опыт по переселению каланов с острова Амчитки на острова Прибы-лова и Св. Павла. В кабину самолета поставили ванну с холодной водой и посадили в нее 7 зверей. Тысячекилометровый путь занял всего пару часов. Каланов быстро выпустили; на новом месте они хорошо прижились, но увеличение их численности пока происходит недостаточно быстро.

С расселением каланов нам придется еще поработать: эти звери очень привязаны к своим постоянным местам обитания, не совершают дальних миграций.

Бить или не бить?

Вы, вероятно, уже обратили внимание на как будто бы противоречивый подход авторов к своим героям. С одной стороны, они сокрушаются об их истреблении, призывают к их охране, восстановлению численности, с другой стороны, «продукция», товарные свойства шкурок, статистика добычи, рассуждения о возможностях промысла в будущем. Как же так? Совместимы ли эти вещи?

Надо сказать, что подобные сомнения не очень новы. Особенно сильными были они в США, где различные благотворительные комитеты, общества охраны животных и просто экспансивные дамы — любительницы животных — устраивали настоящие сражения, протестуя против охоты на оленей, бобров и других диких зверей.

Оставим в стороне этическую сторону проблемы: «убийство жестоко», «противоестественно» и т. п. Конечно, это не относится к убийству, совершаемому по жестокости или из хулиганских побуждений. Человечество жило и еще очень долго будет жить, убивая животных, домашних и диких. Эта необходимость признается почти всеми. Обратимся лучше к доводам логическим и специальным, рассмотрим, целесообразно ли оставлять популяции диких, охотничьих зверей в «девственном состоянии», без вмешательства человека.

Тысячелетиями складывалось в природе равновесие между бесчисленными видами животных и растений. В итоге возникли сообщества тех и других, отличающиеся относительной устойчивостью биоценозы, в них все составные части так «притерты» друг к другу, что изменение одного из входящих в биоценоз компонентов вызывает цепную реакцию, распространяющуюся на все остальные составные части сообщества.

Рассмотрим один пример, сознательно очень сильно упрощая картину. Во многих лесных биоценозах издревле существовали три взаимосвязанных компонента: лес, населяющие его дикие копытные и хищные звери. Копытные (пусть это будут олени) зимой в основном питаются ветками, корой некоторых видов деревьев и кустарников. Уже тогда, когда лесные биоценозы только формировались, в них уцелели те виды растений, которые могут жить в присутствии оленей; следовательно, у них есть как бы иммунитет к стригущей деятельности этих зверей (если она не превышает определенных размеров). Олени, как и все животные, непрерывно размножаются, увеличивают свою численность. Если этих зверей становится слишком много, появляется угроза для леса. На «помощь» лесу приходят хищные звери, преимущественно волки. Поедая оленей, они как бы контролируют оленье стадо, не позволяя ему достигнуть опасных для леса размеров. Правда, в особо благоприятные для копытных периоды они как бы «вырываются» из-под контроля хищников, стремительно размножаются, начинают сильно вредить лесным растениям. Но так длится недолго. Недостаток корма сказывается на состоянии животных, они худеют, часто болеют. Хищнику ничего не стоит догнать и загрызть ослабевших оленей. Или на смену благоприятным годам приходят годы с трудными условиями жизни для оленей, с глубокими снегами, сильными морозами, длительными настами. Волки опять тут как тут: вместе с голодом и холодом они так «выравнивают» стадо оленей, что лес вполне успеет оправиться от урона, пока численность последних вновь достигнет опасного уровня. Все шло своим чередом многие тысячи лет. Но появился человек и вмешался в ход естественных процессов. Начиная со средневековья копытные звери оказались в роли фаворитов. Еще бы — ведь это благородная «красная дичь», охота на которую составляла любимую усладу всех знатных и богатых людей. Волков объявили вне закона, преследовали, уничтожали. Во многих странах этих хищников сейчас нет совершенно; значительно реже встречаются они и у нас.

Так один из компонентов лесного комплекса очутился в благоприятном положении, другой — вышел из игры. Теперь вы можете себе представить, что получится, если человек в своей практике не примет во внимание этот факт. Олени размножаются беспрепятственно, буквально наводняют весь лес, и последний не выдерживает натиска бывших друзей.

Олени объедают ветви кустарников и деревьев, «окольцовывают» стволы молодых осин и тополей, обламывают и обгрызают верхушки у подроста, уничтожают поднимающуюся лесную молодь. В конце концов наступает катастрофа и для леса, и для оленей. Столь тщательно охраняемые и оберегаемые, они начинают массами гибнуть от голода.

Вывод ясен — численность копытных зверей в лесу должен регулировать человек. И не только копытных. Вы думаете, наши герои, млекопитающие-амфибионты, не могут вредить человеку?

Речной бобр оказывает большое влияние на среду обитания. Из приведенных выше сведений мы могли получить достаточное представление о том, как активно он «преобразует» водоемы, приспосабливая их для своих потребностей. Устройство плотин вызывает повышение уровня воды в ручьях и маленьких речках. Бобровые каналы — своеобразные транспортные магистрали, позволяющие зверям, не выходя из воды, достигать зарослей кормовых деревьев и кустарников, сплавлять по ним корм. Способность возводить хатки дает бобрам возможность заселять водоемы с низкими и топкими берегами. Одна семья этих зверей часто «владеет» обширнейшей системой нор различного назначения — гнездовых, кормовых, нор-убежищ.

Ученых давно интересовало, как все эти виды жизнедеятельности бобров — возведение плотин и хаток, прокладка каналов, рытье нор (плюс подгрызание деревьев) — влияют на биоценозы, в состав которых входят эти звери. Многие биоценозы используются человеком, и для него небезразличны происходящие в них изменения. Поэтому изучался вопрос и о хозяйственном значении жизнедеятельности бобров. Он освещен преимущественно в североамериканской зоологической литературе.

Все авторы прежде всего указывают на пользу, которую приносят бобры. Возведение ими плотин приводит к созданию дополнительных водно-болотных угодий. В бобровых прудах поселяются ондатра, норка, различная водоплавающая птица, рыба. В засушливых районах запруды ценны как водопои для диких и домашних животных, как источник воды, которую человек может при крайней необходимости использовать для полива огородов, садов. Система запруд на лесных речках способствует стабилизации их течения, уменьшает заиливание водоемов в среднем и нижнем течении. Бобровые пруды играют также противопожарную роль, препятствуя распространению лесных пожаров. Недаром практичные американцы оценивают потенциальную стоимость каждого устроенного бобрами пруда примерно в 300 долларов.

Сваленные бобрами деревья зимой служат источником корма для зайцев, косуль, оленей, лосей.

Не следует забывать и о том, что бобр — важный объект охотничьего промысла.

К сожалению, при определенных условиях бобры могут наносить довольно большой ущерб хозяйству человека.

В начале 20-х годов в США и Канаде начала складываться весьма деликатная ситуация, связанная с бобрами. Чтобы восстановить численность этого грызуна, установили строгие запреты на его промысел, создавали специальные заповедники и резерваты — мы уже говорили об этом. Когда были накоплены промысловые запасы бобра, появилась необходимость их эксплуатации.

Переход от запрета охоты на этого зверя к его массовой добыче оказался весьма болезненным. В общественном сознании за длительное время успел укрепиться взгляд на бобра как на зверя исключительного, подлежащего абсолютной охране. Пока шли дискуссии о том, надо или не надо добывать бобров, пока обсуждался вопрос, не слишком ли «жесток» промысел этих зверей при помощи капканов, численность их во многих водоемах достигла критических величин. Они перестали быть обитателями только лесных рек и озер, приблизились к человеку, поселились в непосредственном соседстве с фермами, садами, огородами. Чем больше становилось бобров, чем «теснее» становились их контакты с человеком, тем чаще они начинали оказываться в положении вредящих зверей.

При постройке бобрами плотин в зону затопления попадали ценные строевые леса, сенокосные угодья, дороги. Изменение скорости течения воды в перепруженных этими зверями полугорных водоемах отражалось на температурном режиме речек. При этом многие водоемы становились слишком теплыми для форели, она вымирала.

Роющая деятельность бобров приводила к заиливанию, обмелению некоторых водоемов, к ухудшению их режима. Звери рыли норы в земляных плотинах, насыпях, в берегах ирригационных каналов и повреждали эти сооружения.

Наконец, бобры, поселившиеся поблизости от садов и огородов, подгрызали фруктовые деревья, вредили посевам кукурузы, картофеля, сахарной свеклы и т. д.

Жалобы на бобров раздавались в различных штатах США. Эти звери оказывались способными на самые неожиданные «диверсии». В одном из штатов, например, они на несколько дней лишили водоснабжения небольшой город, запрудив речку, на которой стояла водопроводная станция. В северо-западных штатах США события, сопутствовавшие восстановлению численности бобров и развитию их вредящей деятельности, получили даже название бобрового кризиса.

В нашей стране, где речной бобр до недавнего времени строго охранялся, если где-либо и обнаруживали, что он наносит некоторый ущерб, то этим фактам не придавали значения и описывали их лишь в качестве курьезов.

Сотрудникам Воронежского заповедника несколько раз приходилось сталкиваться с вредящей деятельностью бобров. В пойме левобережных лесных притоков Воронежа рек Кривки и Мещерки звери возводили плотины и затапливали значительные участки леса, преимущественно ольхового. На залитых вырубках быстро появлялись густые заросли тростника, и они становились совершенно непроходимыми.

В начале 50-х годов бобры начали подкапывать земляную плотину Ново-Курлацкой ГЭС, построенной на реке Битюг ниже города Анны. Воронежский зоолог профессор И. И. Барабаш-Никифоров осмотрел «место происшествия» и предложил предпринять некоторые меры по защите плотины. Позднее здесь пытались ликвидировать «бобровую угрозу» путем регулирования численности грызунов (отстрела).

В начале июня 1966 года в Воронежском заповеднике состоялось IV Всесоюзное совещание зоологов, изучающих бобров. Тема «бобровой угрозы» отчетливо прозвучала здесь в выступлениях белорусских зоологов и работников охотничьего хозяйства. Бобры заселили все пригодные для их жизни водоемы Белоруссии, численность их достигла 20–30 тысяч особей. Весьма часто постройка ими плотин приводит к затоплению лугов. В связи с развертыванием в республике мелиоративных работ опасная деятельность бобров может сильно возрасти.

После окончания совещания в заповеднике одному из авторов пришлось столкнуться с «бобровой угрозой» на уже упоминавшейся реке Битюг. Бобров завезли сюда в 1946–1948 годах из расположенного поблизости Воронежского заповедника. В 1959 году на Битюге обитало примерно 500 бобров, однако значительного вреда они не приносили.

К 1966 году положение изменилось. Количество бобров на Битюге превысило 700–800. Они заселили все лесные участки поймы этой реки, вышли на открытые, почти безлесные участки. Плотность населения местами превышает 10 зверьков на 1 километр русла реки. На некоторых отрезках Битюга бобры «свели» по берегам всю осину.

Дуб относится к числу второстепенных для бобра кормовых пород. В нормальных условиях, когда на берегах много осин, ив, тополей, звери используют это дерево довольно редко. Они подгрызают дубы диаметром до 20–30 сантиметров, объедают с тонких частей стволов кору, сгрызают и уносят в воду ветки. На Битюге дуб занимает заметное место в питании бобров, и это легко объясняется отсутствием или малочисленностью основного корма. Но отношение бобров к дубу весьма своеобразно — они не валят деревья, а в массе окольцовывают их, оставляя на корню: обгрызают кору вокруг всего ствола на высоте 30–40 сантиметров. Образуется лишенный коры пояс (иногда не замкнутый) шириной до 15–20 сантиметров. Окольцованные дубы на второй год засыхают: признаки заболевания появляются у деревьев уже через несколько месяцев после их повреждения. Окольцованные частично дубы живут дольше, но в конце концов обычно погибают.

На отрезке реки протяженностью 10–12 километров от поселка Кошары до поселка Скляднево отмечено 590 окольцованных засохших и засыхающих деревьев средним диаметром 25–30 сантиметров. Среди пораженных были и столетние дубы-великаны диаметром свыше одного метра. Местами деревья, засушенные бобрами, тянутся по берегу грядами протяженностью до 20 метров.

Размеры ущерба определяются не только стоимостью погибшей древесины. Высохшие деревья служат разносчиками энтомовредителей, ощутимо портят пейзаж.

С жизнедеятельностью бобров связано и появление на Битюге многочисленных завалов из деревьев — заломов. Семь лет назад на этой реке было 2–3 небольших залома. Сейчас же лежащие поперек реки деревья и группы деревьев — обычная деталь битюгского пейзажа. Ниже так называемого Московского плеса, расположенного между селами Белозерки и Денисовка, находится узкий, очень извилистый лесной участок реки протяженностью 4–5 километров. Только здесь имеется свыше десятка заломов и множество одиночных сваленных в воду деревьев. Сильно захламлен Битюг и ниже Висленского лесничества. Чем объяснить это явление? В заломах встречаются деревья, подгрызенные бобрами. Но основная причина заключается в ином. Бобры вырыли в берегах Битюга большое количество нор, часть которых проходит через корневые системы прибрежных деревьев. При подъеме уровня реки струя воды устремляется в полости нор, размывает берег, обрушивает деревья. Часто можно встретить и безлесные участки берега, «осевшие» в воду. Не все заломы образовались вследствие деятельности бобров, но несомненно, что с появлением на Битюге большого количества этих грызунов размывание берегов и захламление упавшими деревьями русла реки значительно ускорились.

Этот вид вредящей деятельности бобров, пожалуй, гораздо опаснее, чем «засушивание» дубов. Он ведет к обмелению и засорению реки, ухудшению ее гидрологического режима. Накопление в реке значительной массы древесины может вызвать изменение химического состава воды, ухудшение условий обитания полезных водных животных. На существующих длительное время заломах образуются сплавины, дающие начало островам, русло реки сужается, зарастает.

В Хреновском лесхозе есть озеро-старица Исакино. Его протяженность — 600–700 метров. Бобры на Исакино живут более 10 лет. Только на одном берегу этой старицы насчитали 204 дерева, подгрызенных бобрами за несколько лет, преимущественно осин диаметром 20–25 сантиметров.

Вдоль берега имелось 25 провалившихся и осевших бобровых нор. В воде лежало около десятка сваленных бобрами деревьев. Прибрежная полоса леса была сильно изрежена.

Несомненно, такой «размах деятельности» грызунов (а он типичен для многих занятых ими водоемов) не может не отражаться на окружающей среде.

Имеются и другие формы «бобровой опасности», менее серьезные, а подчас и курьезные.

Охотовед Воронежской госохотинспекции А. Г. Петров сообщил авторам о таком любопытном факте. По его наблюдениям, бобры за последние годы интенсивно расселяются из поймы Битюга и часто оседают в небольших водоемах, по берегам которых нет зарослей деревьев и кустарников. Одна такая семья уже четвертый год живет в безлесном водоеме неподалеку от поселка Хреновое. Звери забавляются, подгрызая… телефонные столбы проходящей рядом с болотцем линии связи. Однажды ночью они подгрызли колесо у бочки, в которой возят воду для поливки огородов.

Дают ли основания перечисленные выше факты для пересмотра взгляда на бобра как на зверя полезного, чье присутствие желательно для человека? Двух ответов на этот вопрос быть не может. У нас нет оснований относиться к бобру по-иному, чем прежде. Подтверждение этому можно опять-таки найти в опыте Северной Америки, где «бобровый кризис» был успешно преодолен.

Даже при чисто бухгалтерском подходе к проблеме польза от бобра в целом намного превышает наносимый им ущерб.

А эстетическое значение бобров? Их поселения, их уникальные сооружения оживляют ландшафт, привлекают многочисленных туристов, любителей природы, краеведов.

Основное же то, что вредящую деятельность бобров можно значительно уменьшить и во многих местах даже свести на нет. В процессе эксплуатации популяций бобров нельзя допускать создания их избыточных плотностей. Но если уж это случилось и звери подорвали свою кормовую базу, начали селиться в нежелательных для человека местах (или — при нормальной плотности населения — возвели в неподходящих местах свои постройки), надо принимать меры. «Опасные» семьи бобров, члены которых действуют в нежелательном для человека направлении, вылавливают и переселяют в другие, более глухие водоемы. Если нет смысла заниматься отловом и расселением зверей, то их добывают на шкурку.

Пытались, не трогая бобров, разрушать их плотины (иногда даже с помощью динамита). Эта работа оказалась бесполезной: звери очень быстро восстанавливали свои сооружения. В последнее время в США начали применять несложное приспособление, которое позволяет, не разрушая плотин и не вылавливая зверей, предотвращать затопление зверями ценных сельскохозяйственных и лесных угодий. Это своеобразные дренажные трубы, которые пропускают через бобровые плотины, у их основания. Они значительно снижают уровень воды в устроенных зверями запрудах.

Итак, причин для беспокойства нет. Нет надобности и пересматривать наше отношение к бобрам. Следует продолжать их дальнейшее расселение по стране, восстанавливать ареал этих ценных животных.

Но необходимо помнить об одном условии — за популяциями бобров надо постоянно следить, регулировать их численность, переселять или добывать на шкурку вредящих зверей. Короче говоря, человек должен по-хозяйски относиться к бобрам, как, впрочем, и ко всем охотничьим зверям.

И другая сторона проблемы, затронутой нами в этом разделе. Продолжительность жизни многих зверей в естественных условиях очень мала. Популяции ондатры и белки, например, полностью обновляются за 3–4 года. Зверьки, которых человек не использовал для своих целей, погибают бесследно, без пользы для нас. Мы пока что не настолько богаты, чтобы допустить это.

Итак, охранять, но и добывать. Добывать в разумных размерах, без ущерба для благополучия вида. Этот принцип лежит ныне в основе стратегии рационального природопользования. Не пассивная охрана животных (в некоторых случаях она, разумеется, не исключена), а рациональная эксплуатация их запасов.

Бобровые гоны

Знаменитый французский философ Мишель Монтень сказал, что невозможно придумать ни одной мысли, предложить ни одной идеи, которые уже не высказывались и не выдвигались когда-то людьми. Так и с идеей рационального использования диких животных. Наши предки не только знали о ней, но и пытались ее применять.

Примером, подтверждающим это, может служить существование в прошлом настоящих бобровых хозяйств. Некоторые современные авторы называют эти хозяйства «примитивными», но не поверхностен ли этот вывод? Ведь прежде люди, приставленные к бобровым делам, только ими и занимались, приобретали опыт, совершенствовали приемы, передавали их по наследству.

Князья и духовенство владели обширными поместьями, в состав которых входили угодья земельные, лесные, водные. Они были собственниками диких зверей и птиц, населяющих эти угодья. Давно было замечено, что бобры очень привязаны к определенным водоемам, и если их не истреблять поголовно, а добывать, оставляя достаточно зверей для воспроизводства, то они долго живут в одном и том же месте. Это натолкнуло хозяев на мысль сдавать участки водоемов, заселенные бобрами, в аренду. Их назвали бобровыми гонами, а людей, занимающихся арендой, — бобровниками.

В одном старом словаре дается такое определение этой формы хозяйства: «Бобровые гоны — юридический термин, означающий право заниматься в данном месте бобровым промыслом, что является особым видом права угодий».

Первые сведения о бобровых гонах встречаются в грамотах смоленского князя Ростислава — в середине XII века. В Польше и Литве в XIII веке велось организованное бобровое хозяйство, были введены даже специальные должности чиновников — бобровников. Около Пультуска существовали бобровые гоны, в которых занимались подбором стад «одношерстных» бобров (то есть зверей с одинаковой окраской — черных, бурых). Это на несколько веков определило биотехнические мероприятия в охотничьем хозяйстве, получившие широкое развитие в настоящее время.

На Украине в XIV–XV веках, во времена гетманской власти, бобровые гоны сделались исключительно регалией булавы. Бобровников выделили в особую привилегированную группу, у которой было внутреннее самоуправление. Во главе групп бобровников стояли особые атаманы. Они были вольны вести суд и расправу над своими подчиненными и обязывались защищать их. Бобровники подчинялись непосредственно гетману.

Гон на бобров проходил осенью и весной. Для охоты на этих зверей бобровники делились на ватаги, возглавляемые особыми атаманами. Со временем бобровники все дальше отходили от общих казацких дел. Их освободили от воинской повинности, вместо этого они обязаны были сдавать 20 бобров и 10 выдр в год. Несколько позднее часть этой натуральной повинности заменили деньгами.

С упразднением гетманской власти гоны перешли в казну.

Мы знаем, что в конце концов бобров истребили и на Украине, и в Литве, и в Польше; бобровые гоны не смогли спасти их. Но нет сомнения в том, что существование этих зачаточных форм планового использования диких животных в природе надолго отодвинуло опустошение бобровых колоний.

Сегодня и завтра полуводных млекопитающих

Мы просим у читателей прощения за излишне «деловой» характер этого раздела. Возможности популярного изложения ограничены; рассказывая о биологии зверей, об их промысле, мы могли совершать экскурсы в историю, искать приемы, которые оживили бы текст, использовать образы, сравнения. Но когда мы подошли к концу книги, специалисты взяли в нас верх над популяризаторами. Мы почувствовали необходимость сказать очень кратко, сжато, опираясь на знания о современном состоянии популяции околоводных зверей: что же надо делать дальше? Каковы наши задачи применительно к каждому виду полуводных млекопитающих? О таких вещах можно говорить только «на полном серьезе».

Начнем с выхухоли. Мы сожалеем, что не можем разделить точки зрения Л. П. Бородина, лучшего знатока этого зверька в нашей стране, который продолжает считать выхухоль ценным промысловым животным и рекомендует ею заменить ондатру в водоемах Европейской части страны.

В настоящее время нет оснований относить выхухоль к промысловым пушным зверям, хотя проделана большая работа по увеличению ее ареала, и ей не грозит опасность полного истребления. Когда появится возможность создать большие промысловые плотности выхухоли в водоемах лесной зоны, тогда — другое дело. А пока охрана выхухоли в основных очагах ее обитания и сохранение стаций в остальной части ареала — главные задачи.

Но целесообразно ли устанавливать повсеместные запреты добычи выхухоли? Это следует еще раз хорошенько взвесить. Здесь нет противоречия, нет, просто нам хорошо известно, как, несмотря на запреты, десятки тысяч зверьков ежегодно истребляются рыбаками, гибнут в рыболовных снастях. И вследствие запретов же рыбаки не сдают выхухолевые шкурки государству, а используют их для себя или выбрасывают мертвых зверьков, даже не сняв с них шкурки. Так не лучше ли сузить зону, где добыча выхухоли и приемка ее шкурок запрещены, но зато уж охранять ее здесь по-настоящему? Почему бы не навести настоящий порядок в Хоперском заповеднике, сделать так, чтобы он стал действительным центром изучения и охраны выхухоли в стране?

Переходя к бобру, сразу же начнем с парадокса — современная численность этого зверя в нашей стране сейчас никому точно не известна. Ученые говорят — 40–50 тысяч, возможно больше… Откуда эти цифры? Отовсюду — из отчетов охотоведов, определявших численность этих зверей (отчетов плохих и хороших, недавних и с изрядной «бородой»), из опросных данных, из различных расчетов и просто с потолка. В 1959 году была сделана попытка определить численность бобров на европейской территории страны. После этого учетные работы заглохли, проводятся бессистемно, без единого плана и руководства. Что творится к западу от Урала, мы еще более или менее себе представляем, а к востоку… Одни догадки. Достаточно сказать, что полностью потерян контроль над ценнейшей аборигенной популяцией бобров в Западной Сибири. До 1951 года бобры охранялись здесь в бывшем Кондо-Сосьвинском заповеднике. Сейчас никто не знает, что с ними…

Значит, первая задача — провести единовременный массовый учет бобров на территории страны. После этого можно будет решить, где этих зверей надо охранять, где подселять, а где начать или усилить промысел. Да, да, промысел. С 1963 года бобр перестал быть только объектом охраны, начат его выборочный промысел. Первые два сезона дали около 1300 шкурок. По сравнению с полумиллионом шкурок, получаемых сейчас в Северной Америке, это почти ничто, но ведь это только начало…

Вторая большая задача — разработать план дальнейшего расселения бобров по стране. Сейчас эта важная работа проводится без системы, вслепую. Нужен план. Для его составления требуется большая работа по обследованию водоемов, анализ и систематизация уже имеющихся материалов.

С нутрией вопрос проще. Этот зверек на воле сможет жить только в немногих водоемах южных республик. Ну, а полувольное, клеточное разведение нутрий — задача звероводов. Охотоведы и зоологи могут быть в этом деле только помощниками.

Ондатра? Тут в принципе все ясно — этот грызун заселил подавляющее большинство пригодных для него водных систем, имеющихся в нашей стране. Осталась самая малость, в основном на северо-западе Казахстана да в некоторых восточных районах. Ондатру надо правильно промышлять, это необходимо и для увеличения заготовок ее ценных шкурок, и для сохранности водоемов, в которых она обитает. Кормовая база озер и речек, находящихся в северной части ареала этого зверька, довольно бедна. Немногочисленные виды водных растений имеют небольшую густоту зарастания и, будучи удаленными, возобновляются очень медленно. Не то, что на юге, где питательные почвы, обилие тепла и света, большая длительность периода вегетации растений обеспечивают ежегодно такой прирост растительной массы, с которым никакой ондатре не справиться. А в северных водоемах, если упустить момент и не разрядить вовремя плотность населения ондатры, она через год-другой выест все кормовые травы в водоемах и затем погибнет от голода.

Не так просто решить эту проблему, как может показаться на первый взгляд. При нынешних закупочных ценах на шкурки ондатры охотнику выгодно добывать ее только в определенных местах, скажем, в озерах Западной Сибири, где на охотничьем участке площадью в несколько квадратных километров можно ловить ондатру весь сезон и неплохо заработать. В Прибалхашье угодья заселены ондатрой еще гуще, там хороший ондатролов может добыть за сезон более 3–4 тысяч зверьков.

В северной же части лесной зоны, где ондатра рассеяна в небольшом количестве по многочисленным озерам или — того хуже — по узким извилистым непроезжим речушкам, этого грызуна специально почти никто не промышляет. На транспорт, капканы, еду да на одежду истратишь больше, чем заработаешь на промысле. Конечно, стоило бы подумать, прежде чем завозить ондатру (да и бобра с норкой — тоже грех был) в такие водоемы, где ее отловить нельзя; но теперь уже поздно говорить об этом.

Специалисты подсказывают выход: надо платить больше за шкурки ондатры, чтобы создать материальную заинтересованность в ее промысле в отдаленных водоемах. Кстати, и в Европейской части страны, где плотность населения людей выше, ондатру тоже не очень стремятся добывать. Единственный выход — увеличение закупочных цен на ондатровые шкурки.

С ондатрой связана и еще одна важная проблема. Для того чтобы лучше представить ее, воспользуемся такой аналогией. Предположим, что у нас есть дом$ в котором заняты все квартиры, больше в него никого не вселишь. Но должны появиться люди, которым понадобятся дополнительные жилища. Новые дома ставить негде. Как мы поступим в такой обстановке? Надстроим наш дом, добавим к нему, если позволит крепость стен и фундамента, еще один или два этажа.

У охотоведов также имеется возможность «надстраивать», правда, не домики ондатры, а ее угодья. Есть много озер и участков дельт крупных южных рек с большими сплошными зарослями тростников и рогозов. Ондатра поселяется по краям таких массивов, используя их в глубину не более чем на десяток метров. Но стоит только прокосить в тростниковых зарослях длинный коридор, как туда, на чистую воду, зайдет ондатра. Чтобы ей было удобно строить хатки, скошенный тростник не вывозят, а складывают в кучки. Каждая такая кучка — хорошее основание для жилища зверьков. Рассекут охотники прокосами тростниковые чащи — и численность ондатры в водоеме увеличится в 1,5–2 раза. Вот вам и новый этаж. Проводят другие работы для увеличения емкости ондатровых угодий: роют в сплавинах длинные каналы, чтобы увеличить протяженность береговой линии водоема и дать место для дополнительных нор, насыпают по низким берегам земляные валы, делают запруды на мелких протоках и т. д. и т. п.

В охотоведении мероприятия, направленные на сохранение и увеличение ресурсов охотничьего хозяйства, называют биотехническими. Упоминаем мы о них здесь потому, что применяются они еще очень мало. Главное — нет необходимой техники: сплавинорезок, хороших камышекосилок и т. д. Получить эту технику, внедрить биотехнические мероприятия в ондатроводство — значит собрать дополнительно много десятков и сотен тысяч шкурок ондатры. Выгодают от этого и любители спортивной охоты, так как устройство прокосов, оснований для хаток, гнездовых валов улучшает условия обитания и для водной дичи.

Несколько слов о численности ондатры в стране. Никто ее на всей площади ареала не подсчитывал. Но если судить по объему добычи этого зверька (ежегодно добывается свыше четырех миллионов), то в летний период в водоемах Союза бывает не меньше 10 миллионов ондатр.

Норка. После многолетних работ по расселению в СССР американской норки ее ареал намного увеличился, главным образом в Азиатской части страны. Сколько у нас всего норок? Ответ может быть очень-очень приблизительным. Если исходить из объема ежегодной добычи (а он составляет 40–50 тысяч особей) и считать, что изымается не больше Vs—41 этих хищников, то общую численность норки в стране можно определить в 300–350 тысяч голов.

Отношение к норке должно быть дифференцированным. В густонаселенных районах необходимо сохранять стации зверька: не вырубать деревья и кустарники по берегам водоемов, не допускать вытаптывания скотом речных берегов, загрязнения рек сточными водами, истреблять бродячих собак. Эта программа важна не только для благополучия норки, в ней «заинтересованы» все остальные полу-водные звери.

На севере и востоке страны, где запасы норки используются недостаточно, можно увеличить объем ее добычи. Но для этого надо поднять закупочную стоимость ее шкурки раза в 1,5–2, тогда охотники усилят ее промысел. Не парадокс ли: цена шкурки клеточной «стандартной» норки достигает 60 рублей, в среднем зверохозяйства сдают норку по 35–40 рублей, а за шкурку норки дикой платят не больше 11 рублей. Мы не за уравниловку, разведение зверей в неволе связано с большими затратами, их надо компенсировать, но такой разрыв также недопустим.

Говоря о норке, некоторые охотоведы и охотники делают недовольное лицо. По их мнению, она слишком уж усердно наводит порядок в дичных охотничьих хозяйствах, где основная ставка делается на водоплавающую дичь, изрядно разреживает популяции ондатры. Хотя Сетон-Томпсон и подчеркивал «благородный характер» этой маленькой хищницы, но кормиться-то ей надо. Не исключено, что недоверчивое отношение к ней в какой-то мере оправдано. Поэтому численность норки в спортивных пойменных охотничьих хозяйствах и в ондатровых промхозах следует удерживать на разумном (низком) уровне.

Переходя к выдре, мы можем повторить многое, сказанное о норке: охрана угодий, охрана самого зверя (такого редкого и интересного) в местах, где он стал немногочисленным, небольшая интенсификация промысла в отдаленных районах. Опять-таки и цену на шкурку выдры следует увеличить. Вы думаете, находится много желающих сдавать такую прекрасную шкурку за 20–25 рублей? Об этом официальная охотничья статистика, конечно, умалчивает, но мы думаем, что современный объем добычи выдры в несколько раз превышает объем закупки ее шкурок. Многие шкурки остаются у охотников, часть идет к городскому потребителю по нелегальным каналам. Наши финансовые работники в вопросах о закупочных ценах на шкурки многих видов диких зверей, экономя копейки, теряют рубли.

Сказать что-нибудь определенное о количестве выдр, обитающих в наших водоемах, мы не можем: нет никаких исходных данных.

Морских выдр, каланов, в СССР сейчас свыше 7 тысяч, из них четыре тысячи — на Курильских островах и более двух тысяч на Командорах и Камчатке. Промышлять их рано. Можно только каждый год проводить отбраковку старых и больных зверей, «засоряющих» популяцию. Таких наберется 250–300. Для усиления охраны каланов было бы весьма желательным объявить заповедной часть Курильской гряды.

Большое значение имеет улучшение охраны стаций калана, особенно борьба с загрязнением прибрежных вод нефтепродуктами.

Необходимо поставить эксперимент по переселению 20–30 каланов с острова Медного на южную оконечность острова Беринга. В случае успеха этого опыта возникнет новое стадо этих зверей на Командорах размерами не менее существующего. В дальнейшем можно будет продолжить расселение каланов сначала на тихоокеанских островах, а позже и на Мурманском побережье.

Аляскинское стадо каланов насчитывает сейчас свыше 30 тысяч зверей. Есть каланы и по западному побережью США, вплоть до Калифорнии.

Котики, хотя и более многочисленны, чем каланы, относятся к «штучным» видам, численность которых человеку хорошо известна. В середине 60-х годов на Командорских островах имелось 180–200 тысяч котиков, на Курильских — 7–7,5 тысячи, на острове Тюленьем, близ Сахалина, — 150 тысяч. Американское стадо, находящееся главным образом на островах Прибылова, гораздо крупнее нашего: в 1959 году там было около 2 миллионов зверей.

Уже долгие годы ведется ограниченный промысел котиков. Убивают в основном холостых самцов в возрасте трех лет. Так как котик относится к типичным полигамам (в гареме одного самца бывает 30–40 самок), а при рождении число самок и самцов примерно равно, то в популяции имеются лишние самцы, убой которых не приносит вреда, не мешает дальнейшему росту численности котикового стада.

На некоторых лежбищах котиков стало тесно. Это серьезная проблема. Так, на острове Тюленьем, близ Сахалина, звери заняли буквально каждый свободный кусок отлогой береговой полосы. Невезучим, опоздавшим выбрать себе «тепленькое местечко», приходится взбираться на скалы, на высоту 15–20 метров. Это, конечно, нарушает нормальный образ жизни зверей. Кроме того, численность стада все увеличивается, и скоро настанет время, когда даже и такие малоподходящие квартиры будут заняты котиками. Следовательно, необходимо позаботиться о расширении лежбищ. Ученые и хозяйственники занялись благоустройством лежбищ на острове Тюленьем. Когда звери отсутствовали, находились на зимовке, рабочие выровняли берег, проложили дорожки к морю. Более того, устроили специальные деревянные настилы и трапы, чтобы зверям было удобнее подниматься на самые высокие участки лежбища.

Возможно, этого окажется недостаточно. И на Тюленьем, и на Командорах надо создать новые лежбища. Для этого необходимо взорвать часть обрывистых скалистых берегов.

Теперь позвольте нам уделить немного внимания технике убоя котиков. Забивать котиков на лежбищах нельзя: перепуганные звери уйдут в море, тронутся с места гаремы, в сутолоке погибнут малыши. Зверей, предназначенных для забоя, надо отгонять от лежбищ.

На острове Медном 40–50 лет назад убойная площадка была отделена от береговой полосы высокими труднопроходимыми горами. Обреченных зверей отбивали от основного стада и перегоняли через перевал. Путь был трудным, мучительным. По дороге промысловики забивали отставших котиков.

Сама процедура умерщвления зверей была неприятной, отталкивающей. Промысловики убивали их ударами по носу «дрыгалками» — длинными тяжелыми дубинками.

К сожалению, все осталось по-прежнему до наших дней. О впечатлении, которое производит сцена забоя котиков на непредвзятого человека, можно судить по очерку советского писателя Виктора Некрасова «За двенадцать тысяч километров», опубликованному в журнале «Новый мир» (№ 2 за 1965 год).

В. Некрасов не выступает против прекращения промысла котиков, но существование кровавой процедуры, ее воздействие на души людей, забивающих зверей, на всех окружающих глубоко взволновало его. Можно ли избавиться от этого варварства (промышлять котиков, разумеется, надо)? Да, можно. Здесь не место говорить о том, как надо забивать котиков (мы выступали на эту тему в специальной литературе), но современная техника, химия дают возможность покончить с традиционными кровавыми побоищами на котиковых лежбищах.

Нам осталось добавить несколько слов о моржах и сивучах Л Несколько лет назад проведена подробная аэрофотосъемка моржей на их береговых и ледовых залежках. Оказалось, что популяция тихоокеанского моржа в советском секторе Арктики насчитывает около 46 тысяч зверей, в американском — еще 4–5 тысяч. Численность моржей у северных берегов Аляски достигает 70 тысяч. Ученые считают, что годичный промысел этих зверей не должен превышать 50 % прироста стада. Атлантическое стадо необходимо тщательно охранять по крайней мере в течение 10 лет.

Положение с сивучом менее тревожно. Только на Курильских островах имеется 15–17 тысяч этих крупных зверей. Командорская популяция насчитывает более 10 тысяч особей, в том числе на острове Беринга — около 4700 и на острове Медном — 5400. Почти все сивучи острова Медного располагаются на лежбищах Юго-Восточного мыса. В водах Аляски численность сивучей достигла 150–300 тысяч голов.

Следует регулировать численность этих зверей на лежбищах котиков, чтобы не дать менее ценным сивучам вытеснить драгоценных котиков с их излюбленных мест.

Наш рассказ о полуводных млекопитающих подошел к концу. Мы будем рады, если, прочитав эту книгу, вы почувствуете настоящий интерес к нашим героям, примете участие в их судьбе. Благополучие охотничьих животных, как и состояние всех природных ресурсов планеты, зависит от того, насколько все мы поймем серьезность создавшегося положения, почувствуем нашу ответственность за природу перед будущими поколениями.

Эти замечательные слова принадлежат поэту Василию Федорову.

Мы хотим, чтобы каланы и котики вечно обитали на далеких туманных Командорах, чтобы процветали бобровые городки в тенистых лесных речках Воронежского заповедника, чтобы ни об одном из героев этой книги люди никогда не говорили вновь: «Редкий, исчезающий». Разум и энергия человека, направленные по благоразумному и благородному пути, всемогущи. Мы твердо уверены, что недалеко то время, когда люди возьмутся за охрану и восстановление природы с таким рвением, с каким они наносят ей раны, пользуясь ее дарами, уповая на ее неиссякаемость. Мы должны надеяться на лучшее.