Каланы возвращаются на берег

Битвы бобров

Первый зимний месяц близился к концу. Трескучие морозы сменила сильная оттепель с моросящими дождями и густыми туманами. Под напором южного ветра облетел снежный наряд с сосен и чернолесья. Сугробы осели, потемнели; голым и сумрачным стал заповедный лес…

Зато ожил потаенный бобровый мирок. В холодную погоду бобры не выходят на поверхность из-подо льда, питаются мясистыми корневищами и побегами водных трав и запасенными с осени ветками ивы и осины. За время морозов они полностью использовали свои запасы и теперь были рады возможности полакомиться свежим древесным кормом. Множество бобровых лазов и троп появилось вдоль берегов лесных водоемов. Во второй половине дня, ближе к вечеру, выберется зверь наверх, подгрызет растущий поблизости кустик ивы или молодое осиновое дерево и спешит с добычей к воде. Здесь, сидя у края лунки, он поворачивает ветку в передних лапах и обкусывает с нее горьковатую кору. Когда удается подкараулить зверя за этим занятием, невольно хочется улыбнуться — такой сосредоточенный и довольный у него вид, с таким аппетитом он уплетает свежий корм.

Но не одно стремление полакомиться сделало бобров более активными. Наступило время гона этих зверей. Редкие оставшиеся без пары бобры получили последнюю возможность найти себе подругу…

Большой черный бобр поселился в излучине реки. Семьи у него не было (самку с малышами поймали летом для переселения в другую область), поэтому и приготовления зверя к зиме были просты: немного углубил и почистил нору, подгрыз десяток веточек ивы и затащил их в маленький залив напротив жилища. Так и прожил бы он до весны без забот, если бы не могущественный инстинкт продолжения рода, заставивший бобра сняться с уже насиженного места и пуститься в опасное путешествие.

Где подо льдом, в воде, где поверху (в густой снеговой кашице на льду, когда она замерзла, запечатлелись следы задних лап и хвоста бобра), отправился он по реке. Густо населены пушистыми строителями водоемы заповедника. Не прошел бобр и 300 метров, как на пути выросло поселение его сородичей. Высокий, хорошо отремонтированный домик, две крепкие длинные плотины, большой кормовой запас. Солидно обосновались звери. Путешественник обошел несколько лунок-вылазов, от которых так остро и волнующе доносился запах взрослой самки, но даже и не попытался спуститься в какую-либо из них. Силы были явно неравны, его ждал отпор семьи из 5–6 бобров. Не терпят эти звери пришельцев из чужих семей, огромными резцами в ожесточенных схватках утверждают они свое право на облюбованный ими участок реки или озеро.

Следы холостяка привели нас к затону, в глубине которого между стволами двух ольх виднелась маленькая бобровая хатка. Немногочисленность погрызов тальника и вылазов, небольшие размеры запаса корма и многие другие признаки говорили о том, что здесь живут 1–2 бобра. Видимо, и наш бродяга почувствовал это. Он подошел к лунке, посидел несколько мгновений на задних лапах, опираясь на хвост (следы хвоста и лап у лунки были вдавлены в талый снег сильнее, чем на приведшей к ней тропинке), принюхался к чужим запахам и нырнул в воду. О подробностях того, что произошло в сумрачном подледном царстве, мы можем только догадываться.

Очутившись в воде, бобр безошибочно взял направление к домику. Тихо заплыл он в подземный, заполненный водой вход в жилище и через секунду очутился в гнездовой камере. Здесь на сухой подстилке из расщепленных ивовых палочек, тесно прижавшись друг к другу, подвернув под себя широкие хвосты-лопаты, спали два бобра: черный и бурый. Бурый, старый и злой самец, уже начал беспокоиться: сквозь сон до него донеслись звуки от колебаний воды в туннеле, гулко отозвавшиеся в пустоте домика. Едва только голова пришельца показалась над водой, как хозяин сорвался с места и бросился на него. Пока незваный гость выбирался из хатки, резцы старика успели несколько раз сомкнуться у него на спине, нанеся глубокие раны. На свободе чужак хотел было оказать сопротивление своему врагу, но тому на помощь уже спешила самка. Еле вылез неудачливый путешественник на поверхность — из другой лунки, метрах в 30 от жилища. Весь лед вокруг лунки был залит кровью. Страшны бобровые покусы, но крепки и сами звери. Раненый бобр не повернул обратно, а продолжил свой путь вверх по речке. Крови на его следах становилось все меньше, и, наконец, она совсем исчезла.

Еще в одну семью попытался вторгнуться бобр, но и здесь его ждал жестокий отпор. След бродяги окончательно исчезал в большой полынье в полутора километрах от того места, где он начал свое путешествие. Что с ним произошло, нам неизвестно. Истек ли он кровью от многочисленных покусов? Или нашел себе подругу?..

Расскажем теперь о другом случае. Он также очень хорошо характеризует некоторые нравы бобров. В Воронежском заповеднике есть опытная бобровая ферма, на которой содержится более сотни зверей. Вольеры для них устроены на берегах реки У смани. Цементные, углубленные в землю домики находятся метрах в 7–8 от уреза воды. От них к реке спускаются бетонированные выгулы. Они заканчиваются купальнями, дно и стены которых сделаны из прочного круглого и полосового железа. Сверху выгулы и купальни ничем не прикрыты, да в этом и нет надобности, так как их стенки больше чем на метр возвышаются над уровнем воды и звери не могут преодолеть препятствие, убежать в речку или перебраться к соседям.

Зима 1954/55 года выдалась необычной. Трижды глубокий снег ложился на землю, прочный лед закрывал зеркало водоемов. И трижды огромные массы теплого воздуха прерывали зимний сон природы, растапливали снега и льды, превращали красивую русскую зиму в преждевременную, а потому и чуждую сердцу весну. Понатерпелись за эту зиму четвероногие жители речных пойм. Оттепели сопровождались паводками, вода выгоняла зверей из жилищ на поверхность, а затем холода возвращались и зверям, оставшимся без дома, приходилось туго. Много погибло в эту небывалую зиму и бобров, и выхухолей, и другого зверья…

На реке Усманке в пределах заповедника подъем воды происходит не сразу. Вначале паводковый вал подкатывается к кордону, расположенному на северной окраине леса, а через день-два он достигает управления заповедника, где находится бобровая ферма. Как придет вода к кордону, наблюдатель-лесник звонит на ферму: держите, мол, ухо востро, скоро водичка к вам прибудет. Зверей из береговых вольер сразу же переносят в незаливаемые паводками сараи на берегу.

Так бывало всегда. А на этот раз не уследили. Пришли утром работники фермы и ахнули. За ночь уровень воды в реке резко поднялся, и она почти до краев затопила купальни. Исчезло препятствие, отделявшее бобров от манящей воли: перебрался через невысокий, торчащий из воды барьер и плыви себе куда хочешь. Вы думаете, звери воспользовались этой возможностью? Более сорока бобров вышли из своих вольер, но… не убежали. Они нашли самое подходящее для такого момента занятие — начали драться друг с другом. Вся незатопленная часть берега на ферме, выгулы, ледяные поля были заняты сражающимися бобрами. Звери яростно нападали один на другого и в поединках, и в групповых сражениях, по 4–5 зверей вместе. Всюду виднелась алая кровь. Из пяти бобров, которые все-таки успели уйти от фермы на некоторое расстояние, четыре имели сильнейшие покусы. На теле одного драчуна насчитали сорок ран. Забегая вперед, скажем, что для него все кончилось благополучно. Остриженный ветеринарным фельдшером наголо, обильно залитый йодом и посыпанный стрептоцидом, он долго сидел в изоляторе, в темной, стоящей в углу клетке. Постепенно начал есть, а потом и вовсе почувствовал себя молодцом и стал бросаться на рабочих, которые приходили, чтобы отнести его на очередную перевязку…

А остальных сражающихся бобров сотрудники заповедника без труда отловили — кого сачком, а кого и просто руками. В пылу драки звери не обращали внимания на людей, не пытались убежать от них.

Вот так бобры, вот так мирные лесные строители! Неужели они, действительно, так свирепы?

Очень сложны и глубоки причины недружелюбного отношения бобров-хозяев поселений к незваным гостям. Они не зависят ни от «дурного настроения» зверей, ни от маленьких размеров их «квартир». Есть у бобров и чем угостить пришельца, что на стол ему подать. А вместо этого — зубами за крестец…

Вам, конечно, не раз приходилось бывать на необработанных участках степей и полей, на нераспаханных залежах, словом, в царстве сусликов. Там и сям вы имели возможность увидеть стоящих столбиками зверьков, услышать их пересвистывание. Вы не могли не заметить частых перемещений сусликов. То один, то другой зверек мелькал среди низкорослых, выгоревших на солнце трав, перебегая из одной норы в другую. На первый взгляд эти перебежки могли показаться вам случайными, бессистемными. Но внимательное многодневное наблюдение за поведением грызунов показало бы, что они живут семьями и что у каждой семьи есть свое более или менее определенное владение — участок поля. Члены семей не покидают границ своих участков без крайней надобности. Правда, поселения соседних семей отчасти накладываются одно на другое, так что живущие в них зверьки могут встречаться, кормиться на общих площадках. Но если какой-либо бойкий суслик нарушит незримую границу и приблизится к жилищу соседей, его ждут неприятности. Возникает пограничный инцидент, и нахала провожают всей семьей восвояси. Если же появится совсем чужой суслик, прибывший издалека, ему не дадут спокойно попользоваться даже кормовыми участками поселений. Соседние семьи объединяются и провожают его все дальше и дальше, до тех пор пока он не достигнет свободной территории.

Но ведь это суслики, которые почти любой участок бескрайних открытых ландшафтов — полей, степей, полупустынь — могут приспособить себе под жилье. Бобры обитают в совершенно иных условиях. Их родина — узкие полоски речных пойм, ограниченные массивы болот. Выйдет бобр за пределы поймы — и он уже не жилец: нет ни воды, ни укрытий. У подрастающих молодых зверей только два пути для расселения — вверх и вниз по течению, в поисках незанятых еще сородичами мест. «Емкость» же речной поймы для бобрового народца не беспредельна. В одном озере живет обычно одна семья, только в больших старицах, по противоположным сторонам их, могут обитать две семьи. На реке у бобровой семьи должен быть участок протяженностью не менее 100–150 метров. Заселены все пригодные места, заняты все квартиры — и точка. Зверей — хозяев поселений не потеснишь, не заставишь их проявить гуманность, уступить часть квартиры чужакам. Даже собственных подросших дочерей и сыновей старики-родители безжалостно выпроваживают из своих владений: плывите, мол, ищите себе свободный участок, стройте сами свою жизнь…

Представьте себе, что бобры вдруг изменили свой характер, начали благодушно относиться к зверям из других семей, приобрели способность селиться большими колониями (эту способность им, кстати, ошибочно приписывали многие авторы, писавшие об американских бобрах). Благополучию вида придет конец. Чем больше зверей, тем больше требуется им корма, тем быстрее используют они все растущие по берегам кормовые деревья и кустарники. Кончится корм — звери погибнут от голода или разбредутся в разные стороны. Много-много лет потребуется потом для восстановления кормовой базы. Не скоро заселят звери обедневший водоем. Поэтому бобры просто вынуждены иметь семейные участки и защищать их границы от всех вторжений сородичей. Будущее вида требует этого.

Ондатры-домохозяйки

Американский зоолог профессор Пауль Эррингтон потратил много лет жизни на изучение биологии ондатры и оставил серию прекрасных работ об этом грызуне. Его взгляды на использование ондатрой своих поселений выглядят следующим образом (в изложении профессора А. А. Насимовича):

«Участки обитания, в пределах которых живет одиночка или семья ондатр, не имеют четких границ, широко перекрываются. Но все же в пределах такого участка есть территория, где ондатра чувствует себя хозяином и откуда изгоняет других особей. Центры соседних семей обычно разделяют не менее 20–50 метров, а порой и значительно большие расстояния; однако в редких случаях в одной и той же хатке живут две семьи с детенышами…

Защита своих участков особенно выражена у самок с подсосными детенышами. Некоторые самки, ожидающие новых детенышей, стараются изгнать из гнезда детенышей предыдущего выводка, при этом иногда их даже убивая. В иных случаях в старой хатке живут 2–3 последовательных выводка текущего сезона. В поисках пищи ондатры удаляются от хатки за 50–100 метров. Многие зверьки всю свою жизнь не выходят за пределы «своего» участка обитания. Обычное время смены участка — конец лета и начало осени или весна…

При встрече на своем участке с чужаком хозяин проявляет недружелюбие, но активно на пришельца не нападает. Когда же чужак обратится в бегство, хозяин старается его укусить»[9].

По наблюдениям одного из авторов, взаимоотношения у ондатр, населяющих дельту реки Или и Прибалхашье, очень сильно меняются по сезонам. Проследим их начиная с весны. В это время зимовочные поселения ондатр распадаются. В хатках остаются взрослые, а весь молодняк изгоняется. Зверьки расходятся в поисках незанятых мест, причем во время своих странствий часто попадают на сушу. Сколь же радостно встречают они попавшееся на пути озерко! Прыжками мчатся к желанной воде, пьют, ныряют, приводят в порядок пострадавшую на суше шкурку, а потом деловито осматривают берега: нет ли хозяев? Если их не оказывается, пары приступают к постройке жилья, а одиночки поджидают партнеров. В тех случаях, когда на водоеме оказываются сразу несколько зверьков, между ними возникают потасовки, но рано или поздно они приходят к соглашению. На каждую семью отводится — в зависимости от характера водоема — определенный участок диаметром от 50 до 80 метров.

Хозяева таких участков наделяются природой особыми полномочиями. Выгнать их отсюда никакой, даже очень крупный сородич не может. Силы осевшей на гнездовье ондатры как будто бы удесятеряются. Впрочем, это общая закономерность — дома и стены помогают. У себя дома животные действуют смелее, увереннее, сообща. Кто из вас не наблюдал, как маленький соколок бесстрашно прогоняет от своего жилища огромного орла, и тот поспешно убирается прочь, даже не пытаясь наказать дерзкого обидчика.

Для чего нужен чете ондатр собственный участок? Конечно, для будущей семьи. Ведь для 16–24 щенков, которые появятся в течение лета, потребуется немало корма и убежищ, и перезимовать с такой огромной семьей нелегко. Вот и принимается пара ондатр еще с весны устанавливать границы своих владений, отмечать их на местности. Делается это просто. На территории поселения оставляются метки в виде кормовых столиков и уборных. Новичок, появившийся здесь, сразу соображает, в чем дело: участок занят, надо уходить, а то хозяева дадут хорошую взбучку.

Острые резцы ондатр оставляют большие раны. Как-то весной одному из нас повстречался самец ондатры. Он выбрался на тростниковый островок и лежал, тяжело дыша. На теле его зияло не менее десятка ран. Две передних и одна задняя нога были перекушены и держались только на сухожилиях. Досталось бедняге от сородичей, и видно было, что он не жилец на свете. Вероятно, немало ондатр погибает в ходе таких перепалок весной. А эти драки тем сильнее и чаще, чем больше зверьков на водоеме. Поэтому-то на популяциях ондатры недостаточный промысел отражается хуже, чем избыточный.

Охрана поселений продолжается весь период размножения до осени. В начале осени на семейных участках ондатры царит необычайное оживление. Одни зверьки кормятся, другие ищут строительный материал и тащат его к жилищам, третьи ремонтируют старые хатки и возводят новые домики. Несмотря на всю эту суету, вторжение незнакомца не остается незамеченным. К нему устремляются и молодые и старые хозяева и стремительно гонят за границу территории. Что помогает ондатрам так скоро опознавать среди густых зарослей появление чужого зверька, пока остается невыясненным…

Однако подобная нетерпимость к гостям у ондатр бывает не всегда. Наступают холода. Близится ледостав, и в поведении зверьков происходят большие изменения. Они становятся добродушнее. Даже незнакомцы в эту пору могут рассчитывать на хороший прием. Зимой же инстинкт сохранения территории исчезает вовсе.

Часто после промысла несколько оставшихся по соседству зверьков из смежных семей поселяются вместе, в одной хатке: компанией лучше ее «обогревать», бороться с промерзанием хатки и других строений, особенно кормовых домиков. В этот период можно говорить о проявлении у ондатр стадных инстинктов. Одному из авторов впервые удалось провести опыт подледного отлова и кольцевания зверьков. Меченых ондатр, отловленных в одной семье, выпускали затем в пределы семейного участка другой семьи. Осенью эти опыты кончились тем, что все уцелевшие от нападения хозяев зверьки-переселенцы возвращались к своим жилищам. Теперь же они и не думали этого делать. Хозяева радушно их приняли, не набросились на гостей, не покусали их. Лишь одна из четырнадцати ондатр, которая была озлоблена полученной при отлове травмой и, видимо, напала на владельцев участка, получила от них нагоняй.

Такое гуманное настроение продолжается у ондатр почти всю зиму, и только перед весной они снова «восстанавливают» злость и нетерпимость.

Иногда, для того чтобы глубже проникнуть в сокровенные тайны звериного мирка, зоологи идут на довольно грубое вмешательство в жизнь своих подопечных. Так, Г. К. Корсаков и А. А. Шило, известные среди зоологов и охотоведов как большие знатоки ондатры, прибегали к разрушению жилищ этих грызунов (экспериментальных, специально устроенных для проведения наблюдений).

В одном из разоренных жилищ находились слепые ондатры — в возрасте 5–6 дней. Самка сразу же бросилась их спасать и стала перетаскивать малышей в гнездо чайки метров за 20 от своего жилища. Самец тем временем энергично восстанавливал хатку. Когда ремонт был закончен (а он длился почти 4 часа), самка перенесла детенышей обратно домой.

Ученые заметили, что, когда опасность прошла и семейный очаг был восстановлен, «оба родителя уселись на выступе обновленного гнезда, и самка долго и усердно вылизывала и чистила самца, выбирая лапками и ртом из его меха сор, набившийся туда во время ремонта норы».

Значит, и сердцу маленькой ондатры не чуждо чувство благодарности!

Сезонные изменения внутривидовых отношений характерны не только для ондатры. Водяные крысы, злобные и агрессивные в течение весны и лета, к осени становятся добрее. Зимой они собираются в норах в кучи, образуя клубок тел. Вместе им легко сохранять тепло и энергию. Как рассказывает профессор С. С. Фолитарек, в такой клубок из водяных крыс можно без опаски сунуть руку. Зверьки не обращают на нее внимания.

Семейные участки метят не только ондатры, но и многие другие звери. Бобры устанавливают на границах своих поселений особые, «пограничные столбы». Они лапками нагребают на себя небольшие земляные холмики и смачивают их выделениями особых органов — препуциальных мешочков. Раньше мешочки считали «касторовыми» железами и приписывали их секрету чудодейственные целебные свойства. Ныне доказана ошибочность этих мнений.

Эти выделения имеют сильный, стойкий, специфический запах. Человек, знакомый с ароматом «бобровой струи», может по запаху, не подходя вплотную к бобровому поселению, узнать, жилое оно или нет. Звери регулярно подновляют свои пограничные отметки, дают соседям и чужакам знать: участок занят, посторонним просьба не входить.

Бои за свои участки устраивают и норки. Эрнст Сетон-Томпсон приводит рассказ старого траппера о столкновении двух самцов норок. По словам охотника, они сражались, как миниатюрные тигры. Бой закончился гибелью обоих самцов. Впрочем, возможно, в этом случае имело место столкновение не за территорию, а за обладание самкой.

Семейные и индивидуальные участки обитания есть у большинства видов млекопитающих — и наземных, и околоводных. Но только у зверей, населяющих узкую полоску пойменных ландшафтов, борьба за территорию достигает такого накала. Причем преимущественно у зверей относительно оседлых и растительноядных: бобров, ондатр, водяных полевок… Хищные, более подвижные звери меньше зависят от состояния кормовой базы на каких-то ограниченных участках реки, легче мирятся с присутствием себе подобных.

Когда зверям бывает тесно

Мы рассказали о внутривидовых отношениях некоторых полуводных зверей в нормальных условиях существования, отметив их значительную сезонную изменчивость. Но когда случилось несчастье и плотность населения зверей перешла критические пределы, как ведут себя наши герои в такой обстановке?

Уже упоминавшийся нами американский зоолог Пауль Эррингтон провел в центральной части Айовы интереснейшее наблюдение, которое прекрасно иллюстрирует изменение внутривидовых отношений в замкнутой популяции ондатры в связи с изменением условий обитания зверьков.

Наблюдения проводились на озере Гус, площадь которого немногим превышает 55 гектаров. Гидрологический режим этого водоема очень неустойчив. В 1956 году озеро почти полностью пересохло. Обнажившееся дно его покрывали заросли горца, камыша озерного, рогозов. Ондатры в озере не было.

В 1957 году вместе с водой появилась и ондатра. С этого момента за водоемом и его жителями установили тщательный контроль: подсчитывали количество ондатр, регистрировали данные об их поведении, отмечали все изменения в составе и массе кормовых растений, в уровне воды и т. д. В 1957 году в озере Гус было 35 ондатр, весной 1958 года — 25, осенью — 150, осенью 1959 года — 1 тысяча, 1960 года — 2 тысячи. Осенью 1960 года 500 зверьков отловили, 200 погибли в течение зимы.

Вначале взаимоотношения между ондатрами, населявшими озеро Гус, были самыми «приятельскими»: корма много, просторно — чего же зря портить отношения с соседями? Но чем больше росла популяция, тем напряженнее становилась обстановка. В 1959 году водно-прибрежные травы покрывали четыре пятых поверхности водоема; весной 1961 года площадь зарастания сократилась до 17 процентов. К осени этого же года размножившаяся ондатра окончательно съела всю кормовую растительность. Теснота и голод сделали свое: мир кончился. Драки между ондатрами стали обычным явлением. Теперь победитель не только обращал в бегство своего более слабого соперника, но и убивал его. Находившиеся поблизости зверьки набрасывались на поверженного и съедали его. Возросла гибель от болезней. Резко ухудшились показатели размножения, сдвинулись на более позднее время сроки появления молодняка. Голодные грызуны начали выходить на окрестные поля и повреждать посевы. Весной 1962 года большая часть уцелевших ондатр покинула водоем, на озере осталось всего около сотни ондатр. Гусская ондатровая популяция прекратила свое существование…

У бобров при ухудшении условий обитания, вызванном засухой, враждебность по отношению друг к другу даже уменьшается. Летом 1946 года под влиянием жестокой засухи многие лесные водоемы Воронежского заповедника обмелели, а некоторые высохли. Населявшие их бобры очутились буквально «на мели». Около небольших бочажков воды, сохранившихся кое-где по низким, болотистым местам, собрались вместе по нескольку соседних бобровых семей. В обычных условиях встреча этих зверей неизбежно окончилась бы кровопролитными сражениями между ними. Но засуха изменила нравы бобров. Осунувшиеся, присмиревшие, они забились в дальние отнорки подземных жилищ и не обращали внимания ни на чужаков-сородичей, ни на людей, пришедших за тем, чтобы поймать зверей, передержать их в течение опасного периода в прохладных «комфортабельных» помещениях.

Миролюбивое поведение бобров при катастрофическом обмелении водоемов идет на пользу виду. Ведь основное условие их нормальной жизни — обеспеченность кормом. Засуха не влияет на кормовую базу зверей, исчезает лишь вода. Значит, надо на время забыть раздоры, собраться в группы у остатков живительной влаги. Пройдут дожди, возродятся реки — плыви себе, занимай родные места, устанавливай пограничные знаки, отгоняй чужаков…

У морских околоводных млекопитающих все и проще, и сложнее, чем у их пресноводных сородичей. Проще, потому что нет надобности бороться за корм: кладовые моря почти всегда наполнены любимым кормом этих зверей. Не нужны им места, пригодные для постройки жилищ и убежищ. Сложность связана с колониальным образом жизни и с обычной у морских зверей-амфибионтов полигамией.

Представление о нравах котиков будет более полным, если мы хотя бы вкратце опишем образ их жизни…

На котиковом лежбище

Юго-восточная оконечность острова Медного. Узкий мыс, лишь изрезанный фиордами и выступами скал, далеко вдается в океан. Сегодня, несмотря на пасмурный день, видимость превосходная. Тучи высокие и светлые, именно — тучи, а не облака. Холодный северо-западный ветер, уже потерявший силу и злобность, попеременно с обеих сторон бьет в берега узкого мыса.

Внизу многоголосое, шумное, находящееся в непрерывном движении котиковое лежбище. Бормочут матки, блеют, как ягнята, новорожденные котики, свистят, словно паровозы, свирепые самцы-секачи. Им вторят гости лежбища — сивучи. Сивучий рык долго гуляет по ущельям, теряясь в гомоне птичьих голосов. Морские колониальные птицы угнездились и вьются тут же над головами котиков.

Лежбище расположилось на галечной отмели между скалами и океаном. Прямо от него начинаются огромные поля водорослей, в основном — ламинарии и аларии. У окраины зарослей, с океанской стороны, плавает большая, состоящая из доброй сотни голов стая каланов. Особенно кучно они собираются к вечеру. Кое-где среди водорослевых полей — небольшие кучки котиков. В июле животных на воде еще мало. Но в августе, да еще в солнечный день, вся поверхность моря в этом месте будет казаться живой. Из обширных «плотов» морской капусты станут высовываться то ласты, то головы спящих в зарослях зверей.

…Весной, в конце апреля — начале мая, первые самцы-секачи показываются возле лежбищ. Сначала они ведут себя осторожно, по-видимому, отвыкли от суши за долгие месяцы морских странствий. Они держатся на подводных камнях и при появлении человека уходят в воду. Однако инстинкт продолжения рода скоро гасит оборонительный рефлекс, секачи вылезают на сухие места и занимают участки под будущий гарем. В это время нередко возникают стычки, но все кончается благополучно. Спустя две-три недели после прихода самцы, разделив лежбище, неподвижно лежат и поджидают самок.

А самки котика не торопятся. На Командорских островах они появляются в начале июня. В это время берега островов приветливы: буйно зеленеет трава, гомонят птицы, на мелководье выходят громадные косяки морских рыб, выбираются ближе к солнцу осьминоги и крабы. Прежде чем вылезти на берег, самка долго осматривается, словно выбирает избранника — ведь самцов так много, не меньше тысячи. Наконец, она решается выйти на сушу, занять место возле одного из секачей. Другие самки чаще следуют за ней, и тогда оказывается, что у одного самца набралось в гареме несколько десятков жен, а у другого их нет совсем. Но это в первые дни. Когда начинается массовый привал самок, то пустой площади на побережье не остается так же, как и секачей, обойденных вниманием самок.

…В июле наступает разгар гаремной жизни котиков. В массе рождаются детеныши — на лежбище заметны многочисленные красные последы. Малыши, которым от роду пять дней, сбиваются в тесные кучи, так называемые детские площадки. Вернувшейся с кормежки матери приходится немало побродить по лежбищу, принюхиваясь, словно настраиваясь на запах своего щенка, чтобы найти его и накормить своим исключительно питательным молоком.

Вот матки, до того безмятежно спавшие, шарахнулись в сторону — их потревожил секач. Он заметил, что из его гарема удрала одна молоденькая самочка, и кинулся за ней сломя голову. Догнал, схватил зубами за спину и легко кинул обратно, в свой гарем. Прошло время, когда самка имела свободу выбора; теперь у нее есть владыка, который не допустит никакого «легкомыслия» со стороны своей «законной супруги».

Некоторые секачи устали все время быть начеку и дремлют. Только сон их беспокоен: то и дело приходится поднимать голову и посматривать кругом. Один секач зазевался. Его гарем, примостившийся у самой воды, вдруг разом поднялся. Матки, словно сговорившись, дружно плюхнулись в прибой и помчались, радостно выпрыгивая, играя, наслаждаясь свободой… Ревнивцу же ничего не оставалось делать, как сидеть на берегу и ждать, когда беглянки одумаются и, наплескавшись всласть, снова возвратятся к нему.

Местами среди гаремов желтеют тела сивучей, этих гигантов держится здесь около тысячи. Правда, сивуч — зверь спокойный, драться не любит, а на Командорских островах даже и гаремов не устраивает. Если и пошумит когда-нибудь, то так, для вида. Постоят огромные самцы один перед другим, обменяются ругательствами и снова улягутся спать на свежем морском ветерке.

Однако беда, если эти звери ринутся с перепугу в воду. Тогда смерть всем черненьким котикам, попавшимся на пути, — вмиг раздавят. К счастью, подобные случаи бывают редко…

Среди всех сивучей особенно выделяется один — очень большой белый самец. Он только что спустился на воду и легко, красиво плавает и ныряет, огибая под водой камни, морские заросли. Когда показывается на поверхности, то звучно отфыркивается. Это старый знакомый. Встречаю его уже второй год, и не только летом, но и зимой.

Вдоль котикового лежбища, возле скал, нависших над ним, торопливо пролетают ипатки, топорки, кайры и бакланы; крутятся любопытные глупыши. Над лежбищем парят, высматривая поживу, чайки. Вот одна опустилась близ недавно родившей матки, попыталась подойти к ней, чтобы утащить послед, но зверь отогнал птицу. Чайка терпеливо ждет. Наконец животные привыкли один к другому настолько, что птица беспрепятственно хватает клювом послед и вытаскивает его на свободный участок лежбища. Но тут новое осложнение — на нее накинулся секач. Чайка вновь отскочила, выждала, когда зверь вернется к гарему, спокойно оттащила добычу еще дальше и принялась ее расклевывать…

Если отрывать взгляд от скопления зверей, с радостью можно заметить, что скалы, окружающие лежбище, не мертвы. В трещинках камней пробиваются к свету тонкие травинки, бодро, неунывающе держит головку ромашка, и тут же из щели выскакивает крапивник и поет задорную торжественную песенку…

Когда глядишь на котиковое лежбище в гаремный период, может показаться, что в хаосе тысяч и тысяч тел невозможно разобраться. Гаремы сливаются один с другим: звери лежат очень плотно. Но постепенно начинаешь проникать в тайны сложной внутривидовой организации жизни этих животных, разбираться в структуре их стада, во взаимоотношениях и роли зверей различного пола и возраста.

Главная задача любого живого существа на этой земле — оставить потомство. Естественно, котики — не исключение из общего правила. При знакомстве с лежбищем поначалу боишься за многочисленных новорожденных детенышей этих зверей. На первый взгляд, уцелеть им в такой тесноте почти невозможно. Куда не посмотрит малыш своими большими глазами, везде живая стена котиковых тел. Однако матка на страже. Первые 5–6 дней жизни своего детеныша она зорко следит за ним, оберегая свое чадо от опасных любезностей взрослых соседок или отца семейства — старого секача. Когда же спустя неделю после родов мать уходит в море, черненький выбирается подальше от воды, на берег, где на краю лежбища собираются его сверстники.

О котике-секаче говорили (да и говорят) много плохого. Он-де и злой, и свирепый, давит детенышей, грубо обращается с матками — в общем, настоящий демон котикового лежбища. Но нельзя забывать о том, что именно секачи образуют весной своеобразный гаремный «каркас», на котором держится все лежбище. Они следят за порядком, пускай жестоко, но поддерживают его. Что было бы, если б самки бродили где попало? — Хаос. Но этого не происходит благодаря бдительности секачей.

…Часто пишут о гибели самок из-за жестокого обращения с ними самцов. За десять лет наблюдений за котиками на Командорских островах ни разу не встречался с подобными случаями. Видимо, они чрезвычайно редки. Удалось подметить другое. Слишком сильно разбушевавшегося владыку гарема вроде бы и небольшая ростом самочка быстро «приводит в чувство», кусая его своими острыми, как шило, зубами за шею или губу. Вмиг с такого «султана» слетают и пыл, и спесь.

В самый разгар гаремной жизни, когда тысячи и тысячи детенышей появляются на свет или проводят время на «детских площадках», котики никого не пропускают на лежбище. Разве только голубому песцу да чайкам, исполняющим обязанности санитаров лежбищ, удается проскользнуть во владение этих зверей. Не допускают котики и человека. Стоит подойти поближе к гаремам, как навстречу бросается, свирепо фыркая и вращая налитыми кровью глазами, секач. Поневоле попятишься назад.

Но придет время, щенки станут самостоятельными, и звери отменят «пропускную систему» на своих лежбищах. Самцы-секачи при появлении человека будут уходить в воду. Лишь в исключительно редких случаях, поздней осенью, приходится встречать секачей, настроенных агрессивно. Здесь мы уже имеем дело с проявлением так называемого ложного гона…

Гаремы распадаются после того, как израсходовавшие свою Энергию, порядком истощавшие самцы уходят на покой куда-то к краю лежбища. Но шума и суеты на лежбище еще не мало. Пока секачи восстанавливают свои силы, самки продолжают выкармливать детенышей. Черненький, завидя мать, блеет тонким голоском, трясет головой, широко раскрывает пасть. Детеныши беззаботно ползают по лежбищу, заигрывая один с другим или спускаются к морю и учатся плавать. Сперва неуклюже бьют ластами по воде и, совсем как маленькие дети, бултыхаются на одном месте, затем осваивают искусство преодоления волн, ныряния и заплывают дальше.

На лежбищах котики находятся до глубокой осени. Наступающие холода, снег сгоняют их на воду. К этому сроку они полностью перелиняют, и вот в конце октября — ноябре лежбище редеет. Мигрируют котики небольшими стадами и мелкими группками, по 3–5 особей. Много и одиночек. Вероятно, так легче добывать корм и спасаться от грозных косаток.

Самки и детеныши котиков, а также все подростки зимуют в теплых морях, у берегов Японии и Калифорнии. Лишь секачи остаются на зиму в северной части Тихого океана и на юге холодного Берингова моря. Может быть, это связано с необходимостью весной закончить споры между собой и поделить лежбище под будущие гаремы до появления «дам»?

Котики нашли путь разрешения проблемы освоения новых мест. Ведь, когда все лежбища заполнены, приросту стада попросту негде разместиться. Оказалось, что неполовозрелые самцы и самки, особенно в возрасте до трех лет, склонны очень много бродяжничать. Иногда они встречают удобное место для образования нового лежбища. Правда, инстинкт дома берет верх, и большинство зверей возвращается на свои тесные, перенаселенные квартиры. Но есть и «романтики-новоселы», которые на следующий год приплывают к вновь открытым ими берегам и основывают новое лежбище.

Миролюбивые каланы (Из дневника С. Маракова)

…Рассветает. Полное безветрие. Навис туман, видимость не более 500 метров. Каменные изваяния Малых бобровых столбов, еще колышущаяся гладь воды, всплески прибоя… На скалах небольшими группками лежат каланы. Одни ухаживают за мехом, другие, чем-то обеспокоенные, часто поднимают голову, прислушиваются.

В туманном сумраке на воде видны неясные тени многих десятков каланов. Некоторые из них безмятежно покачиваются на волнах, другие ныряют и поедают добычу, третьи зачем-то плавают взад и вперед.

Слышатся крики надоедливых чаек, крайне неуместные в величавой тишине этого пасмурного командорского утра. Где-то рядом сиплым голосом поет сибирский конек; радостно разливается негромкая трель крапивника; слышно звучное и сочное насвистывание пуночки.

Крутой, кое-где поросший травой склон, у основания которого я стою, уносится вверх, переходя в серые мрачные утесы. Над самой головой висят отдельные травинки, готовые ежеминутно стряхнуть на меня взятые из тумана прозрачные капли росы. Туман спускается ниже, и вот уже начинает сыпать невидимый командорский дождь — бус.

Близко ко мне подлетела и села на камень пуночка. Словно светлый луч ворвался в мрачное царство камней, скал и тумана. Снова и снова льется задорная песня крапивника, как будто бы все происходит не на скалистых берегах острова Медного, а в полном света и солнца подмосковном березовом лесу…

Продолжаю наблюдать за каланами. Совсем рассвело, и туман редеет. В бинокль прекрасно видны животные. Вот одного отдыхавшего на камне зверя смыла волна прибоя. Он даже не пошевелился и поплыл вслед за прибойной волной, словно чурка.

Заметно, что звери постоянно зевают. По аналогии с собственным опытом мне вначале казалось, что это у них естественная привычка, проявляющаяся после сна. Но чем больше я наблюдал за ними, тем очевиднее становилось, что это совсем не так. Каланы зевают очень часто в течение всего дня. Зевают со вкусом, раскрывая пасть во всю ширину. Мне не приходилось видеть подобного поведения у других зверей. Возможно, у каланов зевота обеспечивает своеобразную «разминку» жевательных мышц, которые находятся в постоянной и напряженной работе.

После того как удалось закончить все запланированные наблюдения, возвращаюсь в промысловый домик, по-командорски— «юрташку». Меня сопровождает сочный букет запахов океана, трав, легкий шорох прибоя и очарование еще одного незабываемого утра, подаренного мне Командорами…

Мы рассказали о взаимоотношениях бобров, ондатр, котиков и некоторых других млекопитающих. Добавим теперь несколько слов, характеризующих образ жизни каланов.

Наблюдая за каланами в естественной обстановке, подчас невозможно даже отличить самца от самки. Если мы видим зверя с молодым «на руках», то, конечно, это самка. Но встречается немало самок и без детеныша. Одни не успели им обзавестись, другие только-только выпустили свое «чадо в люди». Подсчитать количество маток с детенышами и без них очень трудно. Летом каланы весь день проводят в 2–4 километрах от берега и только в глухих сумерках на всякий случай прижимаются поближе к суше. Зимой же места обитания каланов труднодоступны, да и погода не для наблюдений — бесконечные штормы, снег, дождь. И все же кое-какие данные удалось получить. Еще во времена промысла каланов и позднее, при проведении отлова их для расселения, было замечено, что вблизи некоторых участков берега каланы располагаются неравномерно. В наиболее укромных уголках располагаются самки с детенышами, в других местах преимущественно самцы и бездетные самки. На юго-западной стороне острова Медного, в полосе прибрежья, почти все бухты заняты самками. В самых укромных и недоступных местах скапливаются беременные каланихи. В тихую погоду они целыми днями качаются на водной поверхности, сложив лапки поверх большого живота. При волнении будущие мамаши нехотя вылезают на надводные скалы и тоже подолгу лежат на них. То у одной, но у другой каланихи на этих скалах появляются пушистые забавные щенята — их зовут «медведками». Как только детенышу исполнится 2–3 месяца, мать перекочевывает в другое место, чаще всего в заросли морской капусты. Здесь у всех каланих детеныши почти одного возраста.

Принято считать, что самцы у каланов не принимают участия в воспитании детенышей. Но это не так. Когда щенкам исполняется шесть месяцев, мамаши «сдают» их на попечение самцам. Группы самцов и холостых самок менее требовательны к условиям обитания и концентрируются даже на сравнительно открытых участках побережья. Здесь «под присмотром отцов молодые каланы проводят почти полгода.

Задачи самцов как воспитателей относительно просты и сводятся к обучению примером. Следуя за самцами, молодые каланы узнают места скопления пищи, учатся распознавать опасности, врагов, крепнут и мужают. Конечно, от каланьих папаш нечего ожидать такого ласкового, нежного ухода, каким окружают малышей самки. Самцы подолгу безмятежно спят на воде и даже не смотрят по сторонам, не контролируют занятий молодежи. Впрочем, вряд ли есть необходимость в таком надзоре. В «самцовых интернатах» собирается по нескольку сот зверей, и опасность, если она есть, замечается очень быстро.

Среди каланов царит мир и согласие. Эти звери исключительно добродушны. В тех случаях, когда им не хватает площади для отдыха, они не устраивают драк за «лучшее место под солнцем», а ищут другие скалы или выходят на берег. Они безропотно уступают свои места на надводных скалах сивучам, котикам и даже тюленям-ларгам.

При избыточной плотности населения, когда все пригодные «ниши» заполнены зверями, они широко заселяют менее удобные места. В этих условиях усиливается действие на зверей отрицательных факторов среды, увеличивается их гибель. Происходит как бы саморегулирование численности популяции.

Из неудобных мест под воздействием разного рода факторов, например подхода льдов, сильного шторма или распугивания, каланы легче вытесняются и отправляются на поиски новых территорий, еще не занятых видом. Так, очевидно, в далеком прошлом каланы заселили огромную акваторию северной части Тихого океана.

Соседи и враги

Мы выяснили внутривидовые отношения некоторых зверей-амфибионтов. Небезынтересно сказать несколько слов и об отношениях друг к другу различных видов околоводных и водных млекопитающих. Ведь они занимают одни и те же стации, используют общие кормовые ресурсы, лежбища и т. д. Наконец, они бывают просто соседями. Всегда ли между ними сохраняется нейтралитет, столь необходимый для нормальных добрососедских отношений?

У зверей, чья жизнь проходит на берегах или в прибрежной части морей, с неизбежностью возникает некоторая конкуренция за лежбища. Слишком уж узка, ограничена береговая полоса, которую море дарит своим питомцам для отдыха и выведения потомства. Когда на лежбище находятся вместе сивучи и котики, последним приходится основательно потесниться. Очевидно, котику, даже большому секачу не под силу «выкатить» с лежбища своего добродушного, но слишком уж объемистого соседа. Тут требуется вмешательство человека. Если морские львы вытесняют котиков с их исконных лежбищ, надо помочь последним восстановить баланс, отстреляв некоторое количество сивучей…

Американские зоологи в течение нескольких лет изучали взаимоотношения четырех видов ластоногих на острове Ано-Нуэво в Калифорнии. Там обитает более 15 тысяч сивучей, калифорнийских морских львов, морских слонов и обыкновенных тюленей. Ученые выяснили, что каждый вид стремится занять обособленный участок. Но некоторое «наслоение» неизбежно. Самцы калифорнийских львов свободно смешиваются с самками и детенышами сивучей. Враждебность между ними возникает довольно редко. Калифорнийские морские львы иногда окружают морских слонов, даже спят вместе с ними. Последних такое соседство ничуть не тревожит. Самые мелкие из ластоногих острова Ано-Нуэво — обыкновенные тюлени — с опаской поглядывают на своих более крупных и грозных родственников. Однако и они не боятся иногда отдыхать среди них.

Перейдем к жителям пресных вод. В последнее время зоологов и охотоведов занимает вопрос о взаимоотношениях выхухоли и ондатры. Тревога их вполне объяснима: выхухоль — реликт, наш отечественный и очень интересный вид. Если мы не сумеем его уберечь, то окажемся в большом долгу перед нашими потомками.

Вопрос имеет довольно давнюю историю. Еще в предвоенные годы, когда расселение ондатры получило широкий размах, когда начали восстанавливать ареал бобра, появились сомнения: а уживутся ли вместе речной бобр, ондатра и выхухоль? Не превратятся ли они в конкурентов или, еще хуже, во врагов? Зоологи выпустили зверей всех трех видов в Пустынские озера, расположенные на территории биостанции Горьковского университета, и долго наблюдали за ними. Ничего подозрительного обнаружено не было. Отметили лишь умеренную конкуренцию между бобром и ондатрой за водный травяной корм и между выхухолью и ондатрой за жилища.

Недавно к этому вопросу вернулся зоолог Мордовского заповедника Л. П. Бородин. Он проводил свои наблюдения в пойме среднего течения реки Суры. Что же оказалось? Ондатра очень интенсивно заселяет выхухолевые угодья. Численность грызуна растет, количество выхухолей быстро уменьшается. Ученому удалось даже обнаружить факты прямого уничтожения выхухоли ондатрой. Он осмотрел 17 мертвых выхухолей, из которых 2 были загрызены и 10 ранены ондатрой. «Хищный грызун» выел у своих жертв внутренности и головной мозг.

Из результатов своих наблюдений ученый делает выводы, что если не принять необходимых мер, то агрессивный чужеземец в конце-концов полностью вытеснит нашего аборигена. Л. П. Бородин призывает истребить ондатру на всей европейской территории Союза.

Последняя мера кажется нам слишком радикальной (не говоря уже о том, что она невыполнима технически). Тем более, что результаты наблюдений за взаимоотношениями выхухоли и ондатры, проведенные в Кировской области зоологом М. П. Павловым, обнаруживают несколько иную картину, не такую мрачную и безнадежную. В водоемах этой области наши герои ведут относительно мирное сосуществование. Но что правильно, то правильно: выхухоль должна иметь в нашей стране свой дом, вход в который ондатре и другим опасным чужеземцам следует запретить. Прежде всего это бассейны рек Хопра и Воронежа, где выхухоль водится искони и где имеются сносные условия для ее обитания. Быть может, надо отвести в ее полное распоряжение еще одну-две водные системы.

Следующий драматический эпизод взят из произведения Серой Совы «Саджо и ее бобры» и относится к другой паре действующих лиц нашей книги — выдре и бобру.

Выдра сломала бобровую плотину, осушила пруд бобров и тем самым выманила этих зверей из их жилищ:

«…Выдра, лютый враг всего бобрового народца, вышла на военную тропу».

«Бобры, такие добрые и игривые от природы, теперь бились не на жизнь, а на смерть, ради спасения своих детенышей. Выдра была более ловкой и более свирепой, чем они; уж если она вцепится зубами, словно бульдог, то не выпустит своей жертвы; но у бобров шкурка толстая, ее нелегко прокусить, а их острые, похожие на резец зубы, которые до сих пор никого не кусали, а только подтачивали стволы деревьев, с отчаянием впивались в тело хищника… Выдра билась жестоко — она была не из трусливых — и все норовила стиснуть своими крепкими челюстями морду бобра, чтобы хоть один из них перестал кусаться… Она вертелась и извивалась, как огромная мохнатая ящерица, забрасывая то влево, то вправо свою змеиную голову, шипя, щелкая зубами, рыча…»

Как вы, вероятно, помните, в повести все закончилось благополучно для бобров, посрамленная выдра поспешила убраться восвояси.

Вражда бобра и выдры вошла в предания индейцев Северной Америки. О ней повествуют трапперы в своих многочисленных рассказах, записанных писателями и натуралистами. Нам трудно судить сейчас о достоверности всех этих историй. Склонность охотников к преувеличениям давно известна, но в то же время среди них много тонких и глубоких наблюдателей, больших знатоков жизни диких животных. Несомненно, между бобрами и выдрами бывают жестокие драки. Но, думается, отрицательные последствия этих столкновений для бобров преувеличены. Ведь на протяжении многих тысячелетий эти звери живут бок о бок в одних и тех же местах. И не только живут, но и увеличиваются в числе. Очень часто, обследуя водоемы, населенные бобрами, мы встречаем следы выдр. Некоторым зоологам приходилось даже наблюдать, как бобр и выдра использовали одни и те же жилища.

Вот у норки с ондатрой отношения гораздо определеннее. Хищник при встрече быстро расправляется с грызуном» Лишь крупные старые ондатры решаются оказывать сопротивление грозной «водяной кунице», «маленькой выдре». Поэтому, занимаясь разведением ондатры, надо следить, чтобы численность норки удерживалась в водоемах на скромном уровне, регулировать ее промыслом.

Рассказывая о взаимоотношениях полуводных и водных млекопитающих, нельзя не вспомнить о косатке — страшном «тигре океанов». А. Г. Томилин в своей сводке по китообразным приводит исторические факты, свидетельствующие об огромной прожорливости этого зверя. В прошлом веке в желудке одной крупной косатки нашли 5 или 6 тюленей, по л у переваренные остатки еще 6–7 тюленей и 13 морских свиней. У другой косатки, добытой у Прибыловых островов, из желудка извлекли остатки 13 котиков. У берегов Норвегии убили косатку, в желудке которой находилось 600 штук трески «со многими птицами и громадное количество еще не изгнивших тюленей».

Котики, сивучи, моржи панически боятся косаток. Очень многие повадки этих зверей продиктованы желанием избежать встречи с этим опаснейшим из китов:

«Хищная косатка чутко прислушивается к всплеску воды и, услыхав резвящихся котиков, мчится к ним с большой скоростью», — пишет М. М. Слепцов в книге «Гиганты океанов».

При опасности водные животные затаиваются так же, как это делают сухопутные. Котики и сивучи, заметив косатку, нередко ложатся на спину, поднимают вверх лапы и, дрожа от страха, ждут, пока пройдет опасность. Нам приходилось видеть, как в проливе Лаперуза сивуч избежал зубов косатки, прикинувшись мертвым, хотя она прошла мимо животного в 10–15 метрах. Сивуч заметил высокий спинной плавник косатки и «обмер»…