Каланы возвращаются на берег

Джек Лондон — охотник на котиков

«Мы плыли на северо-запад, пока не достигли берегов Японии и не натолкнулись на большое стадо котиков. Явившись сюда откуда-то из безграничных просторов Тихого океана, они совершали свое ежегодное переселение на север, к лежбищам у берегов Берингова моря. Повернули за ними к северу и мы, свирепствуя и истребляя, бросая ободранные туши акулам и засаливая шкуры, которые впоследствии должны были украсить прелестные плечи горожанок.

Это было безжалостное избиение, совершавшееся во славу женщин. Мяса и жира никто не ел. После дня успешной охоты наши палубы были завалены тушами и шкурами, скользкими от жира и крови, и в шпигаты стекали алые ручейки. Мачты, снасти и борты — все было забрызгано кровью. А люди с обнаженными окровавленными руками, словно мясники, усердно работали ножами, сдирая шкуры с убитых ими красивых морских животных».

Это отрывок из романа Джека Лондона «Морской волк», но в нем нет вымысла, он совершенно документален — именно так происходило избиение мигрирующих морских котиков, и автор романа сам принимал участие в охоте. В богатой самыми неожиданными событиями жизни писателя было время, когда он решил превратиться в морского охотника и на быстроходной шхуне «Софи Сазерленд» отправился на промысел в Тихий океан. Наткнувшись недалеко от Японии на котиков, шхуна около трех месяцев следовала за ними почти до берегов Сибири. Юный Джек (ему было тогда семнадцать лет) действовал, как бывалый промышленник, — стрелял плывущих зверей, орудовал ножом, снимал шкуры с убитых котиков. И нельзя сказать, чтобы угрызения совести мучили будущего писателя. «Это была жестокая, грубая работа, но в глазах Джека она превратилась в славное приключение. Он наслаждался каждой минутой», — писал биограф Джека Лондона Ирвинг Стоун.

Сомнения пришли позднее, с возрастом, с душевной зрелостью.

…Беспристрастная статистика сохранила для нас некоторые сведения о масштабах многолетней бойни, которую устроили браконьеры на путях миграций и в районе зимовок котиков в Тихом океане в конце XIX — начале XX века.

Если в 1880 году было замечено 4 пиратские шхуны, то в 1886 году их число увеличилось до 34, а в 1892 году — до 122. Количество незаконно добываемых зверей выросло за это же время с 4800 до 40–80 тысяч в год. Пираты наносили огромный ущерб стадам морских котиков, ведь они били всех зверей подряд, невзирая на их пол и возраст. Тысячи раненых котиков, ускользнувших из рук промышленников, гибли в водах океана. Больше 30 лет истребляли зверей американские, канадские, а затем и японские браконьеры. Для юного Лондона участие в одном из налетов хищнических шхун на котиков было лишь эпизодом в его богатой биографии (да и не было тогда Джека Лондона, известного всему миру, на шхуне плыл парень, только что вышедший из трущоб Сан-Франциско; будущий писатель только рождался); но на запасах котиков налеты браконьерских шхун сказались губительно.

Командоры

Меха, меха… Пушистые, легкие, шелковистые, греющие тело, украшающие «плечи прекрасных горожанок» и возбуждающие алчность сотен и тысяч жадных душ. Как золото, они будоражили когда-то покой многих людей, жаждавших быстрого обогащения, срывали их с насиженных мест, бросали в бурные волны морей и океанов навстречу опасностям, холоду и голоду; некоторые возвращались из дальних походов обогащенными, а сколько разорилось или осталось навечно на пустынных морских берегах, под кучкой камней с грубым, наспех сколоченным крестом из дерева!..

В походах за пушниной героическое тесно переплетается с низменным, удачи чередуются с несчастьями, благородные стремления рассыпаются в прах под натиском жизненной прозы и, наоборот, корыстные побуждения нежданно-негаданно приносят результаты, способствующие развитию науки, прогрессу человечества…

В огромной и еще недостаточно известной истории плаваний за пушниной одну из самых ярких страниц составляют события, развернувшиеся в северной части Тихого океана. Эта эпопея оказала большое влияние на историю географических открытий, на судьбы сотен тысяч людей и обширных областей России и Америки.

Все началось в середине XVIII века.

Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга после многих злоключений, потеряв своего командира и часть экипажа, возвратилась на материк в 1742 году. Оставшиеся в живых члены экспедиции привезли с собой около 700 каланьих шкур. Это привлекло внимание некоторых бывалых людей: бог с ними, с опасностями, но зато за морем можно найти богатую добычу!

В 1743 году первый из плеяды появившихся затем промышленников сооружает небольшое судно и с несколькими спутниками отправляется на остров Беринга. Это был сержант нижнекамчатской команды Емельян Басов; судно его называлось «Капитон». В компанию с ним вошли московский купец Андрей Серебренников и служилый Евтихий Санников.

В 1744 году шитик Басова «Святой Петр» возвратился в Нижнекамчатск с добычей: 1200 шкур каланов, 4 тысячи шкурок котиков, на общую сумму свыше 60 тысяч рублей.

Через год после возвращения, образовав компанию с иркутским купцом Никифором Трапезниковым и лальским купцом Афанасием Чебаевским, Басов снова отправляется на Командорские острова. Добыл он на этот раз 1600 каланов, тысячу голубых песцов и столько же морских котиков. Это были огромные трофеи, обогатившие всех участников экспедиции. Стоимость привезенной пушнины превысила 100 тысяч рублей!

Емельян Басов еще дважды плавал на Командоры: в 1747 и 1749 годах. Трофеи «Святого Петра» и результаты первых плаваний Басова заставили заговорить об огромных пушных богатствах этого отдаленного уголка Тихого океана. Экспедиции промышленников начали создаваться одна за другой.

В 1746 году на острове Беринга побывал Андреан Толстых. Он здесь зимовал, промышляя зверя, но трофеями остался недоволен: только 300 каланов и 1500 песцов; через четыре года он же добыл 840 молодых котиков и 47 каланов.

В 1747–1748 годах на острове Медном побывало судно «Иоанн» купцов Холоди лова и Трапезникова под водительством морехода Санникова. Привезенные шкуры морских зверей стоили 52,5 тысячи рублей.

После 1750 года промышленники перестали удовлетворяться только плаванием к Командорским островам. Они проникали все дальше и дальше к Востоку. Сохранились сведения по крайней мере о 45 экспедициях, находившихся в плавании в этом районе с 1745 по 1764 год.

Эти походы, хотя они и не были организованы учеными, приводили все к новым географическим открытиям. В 1757 году экспедиция на судне «Петр и Павел» обнаружила Андреяновские острова. Группа промышленников на судне «Иулиан» открыла самые близкие к Аляске Лисьи острова…

И снова и везде — меха, главное богатство тихоокеанских островов. В 1754 году на Камчатку после трехлетнего плавания возвратилось судно Югова (сам он умер во время похода и был похоронен на острове Беринга). Трюмы корабля были буквально начинены мехами: 790 каланов, 755 каланьих хвостов, 7044 голубых песца, 2222 морских котика — таковы трофеи этого похода. Промышленник Воробьев привез в это же время около 7 тысяч шкур морских котиков.

Чем дальше, тем больше растут аппетиты, тем основательнее снаряжаются экспедиции. Но не надо думать, что только жажда обогащения, стремление к наживе влекли русских мореходов и промышленников все дальше и дальше на Восток. Как писал русский историк П. Буницкий, «ими, кроме того, руководил необыкновенный дух предприимчивости, страсть к рискованным предприятиям, жажда знания, что таится в неведомых местах».

Штурман Прибылов восемь лет промышлял на островах, носящих ныне его имя. Ему повезло — он открыл там новые, никому еще не известные лежбища котиков. Добыча Прибылова — 2720 каланов, 2267 каланьих хвостов, 31150 морских котиков, 6794 голубых песца, 1025 лисиц, 1000 пудов моржового зуба, 500 пудов китового уса — и все это добыли за два года 20 русских и 20 алеутов.

Всего с 1743 по 1781 год на островах северной части Тихого океана побывало 83 экспедиции промышленников. Общая стоимость шкур пушных зверей, привезенных ими из походов, составила 4 522 844 рубля… По тем временам это была астрономическая сумма![10]

«Соболь привел русских к Тихому океану, а бобер (калан. — В. д. и С. М.) — на северное и западное побережья Америки», — писал Н. Зубов в своей книге «Русские в Арктике».

«Колумб Российский»

Григорий Иванович Шелехов сыграл особую роль в освоении северо-запада Американского континента и примыкавших к нему островов. Рыльский мещанин, он рано начал тяготиться скромными возможностями, которые сулила ему торговая деятельность в Средней России. Сколотив небольшой капитал, Г. Шелехов отправился в Сибирь, где размах начинавшихся в то время дел был неизмеримо больше. Мы не знаем, что заставило решиться Шелехова на такой смелый шаг, но в начале 70-х годов XVIII века он оказался на далекой Камчатке, в Охотске.

Уже первые шаги Шелехова на Камчатке показывают, что он не был намерен «кустарничать», как его предшественники, посылать в океан по одному судну, ставя на карту все свое состояние, и в страхе ждать — вернется или не вернется маленький, беспомощный корабль из плавания по грозному океану, оправдаются ли расходы на экспедицию или наступит разорение, крах…

В 1775 году Шелехов на паях с Михаилом Лебедевым соорудил судно «Св. Наталья» и послал его на Курильские острова. В этом же году на Алеуты ушел корабль «Св. Андрей Первозданный», построенный Шелеховым вместе с купцом П. Алиным. С 1778 по 1790 год к Алеутам ежегодно уходят новые суда: «Св. Николай», «Св. Иоанн Предтеча» и «Иоанн Рыльский».

Расчет дальновидного купца оправдался. «Св. Наталья» разбилась на Курилах, еще два корабля потерпели крушение на обратном пути, но «Св. Павел», плававший четыре года, возвратился с трофеями на общую сумму почти 75 тысяч рублей. Убытки от гибели трех судов были покрыты, можно было затевать новые походы. В 1781 году в плавание ушли сразу три корабля: «Св. Георгий», «Св. Павел», «Св. Варфоломей».

Капиталы Шелехова множились, но впереди стояли новые задачи. Привлекали богатые земли, расположенные по ту сторону океана. Казалось, что уже мало заниматься только промыслом пушного зверя — представлялось заманчивым освоить эти земли, сделать их достоянием Российской империи. Г. И. Шелехов решил сам пуститься в плавание. Сколотив компанию из своих старых соратников Ивана и Михаила Голиковых и других сибирских купцов, Шелехов заинтересовал своим проектом иркутского генерал-губернатора и петербургских чиновников. Некоторые из них даже дали тайком деньги на экспедицию. В 1783 году все было готово.

«Построив при Охотском порте в 1783 году от компании три галиота и наименовав оные первой трех святителей второй Св. Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, третий Св. Михаила, отправился в Восточный Океан 1783 года августа 16 дня из устья реки Урака, впадающий в Охотское море, с 192 человеками работных людей». Все перепитии этого плавания Г. Шелехов описал в книге «Странствования российского купца Г. Шелехова в 1783 году из Охотска по Восточному океану к Американским берегам», вышедший в Петербурге в 1791 году.

Путешественников ждали свирепые штормы, трудная зимовка на неприветливых Командорах, грозная опасность цинги. На острове Кадиак Шелехов основал поселение и занялся торговой, научной и просветительской деятельностью. Он и его помощники объезжали и описывали близлежащие острова, знакомились с образом жизни местных людей. Предприимчивый купец заботился и о развитии хозяйства на новых землях. Уже после поездки в Петербург для отчета о своей деятельности он приглашает главным управителем всех своих владений энергичного и умного человека — Евстрата Деларова.

Деятельность Г. И. Шелехова принимала все более широкий размах и выходила далеко за пределы промысла пушного зверя и торговли мехами, на которых вначале базировались все начинания купца. Его управителя Деларова сменил Александр Баранов, сыгравший в дальнейшем крупную роль в колонизации прибрежий Американского континента. Шелехов вынашивал новые, далеко идущие планы, но неожиданная смерть, последовавшая 20 июля 1795 года, прервала на 48-м году жизнь этого энергичного и предприимчивого человека, за которым в истории утвердилось прозвище «Колумба Российского».

Спустя три года после смерти Г. И. Шелехова созданные им компании объединились в одну — Российско-Американскую с капиталом свыше 700 тысяч рублей. Ей было предоставлено право монопольной торговли на всем освоенном к тому времени северо-западном побережье Северной Америки и прилежащих островах.

Российско-Американская и другие

Итак, вскоре после смерти Г. И. Шелехова на Дальнем Востоке появилась мощная объединенная компания — фактический хозяин огромных малоосвоенных и очень богатых районов Восточной Азии и Северной Америки. Здесь мы будем говорить только о деятельности компании в области промысла зверя и пушной торговли.

Новый хозяин получил в свое распоряжение почти все промысловые участки, где добывали котиков и каланов. Командорские и Курильские острова, острова Прибылова, Алеутская гряда… Росли трофеи, множились доходы. Но монополизация промысла и торговли привела к типично капиталистическим трюкам. К 1803 году на складах Российско-Американской компании в Уналашке скопилось 800 тысяч шкурок морского котика. Хозяева призадумались: выбросить на рынок такое количество пушнины — значит обесценить ее… Поступили проще: 700 тысяч ценных шкурок сожгли и утопили в море, остальные продали втридорога. Очень характерный маневр, масштабам которого могли бы позавидовать деятели капиталистических монополий гораздо более поздних времен…

«Российско-Американская компания» просуществовала до 1867 года. Финансовые итоги ее деятельности долгое время были блестящими: 20 миллионов рублей дохода за два первых десятилетия… Но зверя становилось все меньше. Охотники промышляли преимущественно 3–4-месячных котиков — сеголеток («серых котиков»), независимо от их пола, и это сильно подрывало запасы зверя. Временные запреты при такой системе промысла помогали слабо; после 5-летнего запрета на Командорах в 1847 году было добыто всего 1337 котиков. Только после 1886 года, когда прекратили убой серых котиков, положение несколько улучшилось.

В 1891 году промыслы котика, калана, а также сивуча, моржа и песца были переданы в аренду на 20 лет американскому торговому дому Гутчисон, Кооль и К⁰. По официальным данным, эта компания добыла за два десятилетия около 660 тысяч котиков и уплатила в русскую казну почти 1,5 миллиона рублей. Однако она же продала за этот период на лондонских пушных аукционах 746 681 котиковую шкурку. Особенно большую бойню котиков устроили арендаторы в последний год действия договора. Преемнику дел компании Гутчисона и Коо ля — «Русскому товариществу котиковых промыслов», образованному группой сибирских капиталистов, осталось только горестно поглядывать на остатки пиршества своих американских коллег. К этому времени совершенно обнаглели морские хищники, международные браконьеры. За 1906–1912 годы на Командорских островах было добыто около 30 тысяч котиков, более 1 тысячи каланов, 7250 песцов. Японские котиковые шхуны добыли за это же время более 82 тысяч морских котиков, они орудовали на Командорских лежбищах, истреблялй зверей во время миграций, почти не давали им покоя на местах зимовок, в море, у берегов некоторых японских островов.

Дело явно шло к полному истреблению ценных видов пушных зверей на всей планете. Ведь разграблению подвергались и популяции южного антарктического котика, обитавшего в южном полушарии. После того как в 1775 году капитан Кук открыл острова Южная Георгия и обнаружил на них огромные котиковые лежбища, сразу же начался хищнический промысел этих зверей. С 1800 по 1822 год их здесь добыли 1 250 тысяч. «Освободили» от котиков и лежбища на некоторых других островах. К концу XIX века с ними было почти покончено.

Длительные переговоры между заинтересованными государствами об учреждении международной охраны котиков в Тихом океане завершились успехом лишь к 1911 году. Что же сохранилось к этому времени у России?

Лежбища котиков на острове Тюленьем отошли к Японии вместе с островом и южной частью Сахалина — после войны 1905 года. А Командорское стадо?

Японские хищники доконали когда-то мощные Корабельные лежбища. «Но если Корабельные лежбища угасли совершенно, то и положение прочих оказалось незавидным, — писал Е. К. Суворин, автор прекрасной книги о пушном промысле на Командорских островах. — Чтобы вполне точно установить наличное количество на островах котиков, чтобы определенно узнать, с какими запасами зверя мы приступаем к запуску, я решил произвести всекотовую перепись, устроив для этого примерные отгоны…

…На лежбищах обоих островов оказалось: секачей — 37, полусекачей — 9, холостяков — 220, маток — 4061, черненьких — 4646, трупов черных — 128».

На острове Медном к 1912 году осталось 3335, на Беринге — 1311 котиков.

Уж больно шкурка хороша

Не зря кипели страсти вокруг мехов калана, котика и других полуводных зверей. Их шкурки всегда пользовались большой популярностью. Высокие товарные свойства шкурок зверей-амфибионтов обусловлены именно теми особенностями мехового покрова, которые помогли им приспособиться к обитанию в водной среде: относительно большим количеством волос всех категорий, их формой, густотой, шелковистостью, извитостью подпуши, прочности мездры.

При кратком описании товарной ценности шкурок различных зверей мы отказались от систематического принципа, начав раздел с видов, имеющих наиболее дорогие меха.

Шкурка калана не имеет себе равных. У нее очень густое и шелковистое опушение. Мех калана настолько прочен, что изделиям из него практически сносу нет. В отдельных семьях воротники из шкурок этого зверя переходят из поколения в поколение. Мы уже упоминали о рекордной сумме, в которую у нас была когда-то оценена лучшая шкурка калана (6 тысяч рублей в современном масштабе цен). Не менее красноречив и такой факт — накануне первой мировой войны первосортные и крупные шкуры кала-, нов покупались по 2 тысячи рублей.

В XVII–XVIII веках основным потребителем каланьего меха был Китай; в XIX веке о достоинствах этого меха стало известно и в России. Российские аристократы, а затем и богатые купцы считали своим долгом не отстать от моды и обзавестись шапками и воротниками из морской выдры.

Цена шкурок калана с XVIII по XX век сильно менялась. В первоначальный период освоения Камчатки у местных жителей выпало подряд несколько удачных сезонов промысла морской выдры, и шкурки ее упали в цене.

С. П. Крашенинников писал, что камчадалы обменивают шкурку калана за шкурку лисицы или соболя, хотя, по имевшимся в то время ценам, «бобер по малой мере в пять раз дороже соболя». В Якутске шкурки морской выдры продавались прежде по 10 рублей, и только с началом торговли мехами на китайской границе их цена увеличилась до 90–100 рублей.

В 70-е годы XVIII века на Камчатке за лучшие шкуры каланов давали по 30–40 рублей, через сотню лет за них нужно было уже платить до 100–140 рублей.

В начале XX века каланов осталось мало, и это не могло не отразиться на цене их шкурок, поступавших на рынки в очень небольшом количестве. В России в эту пору за морскую выдру платили по 300–400 рублей (на месте покупая шкурку у промышленника). На знаменитых лондонских пушных аукционах шкурку реализовывали по 65–75 фунтов стерлингов.

Ныне регулярная добыча калана запрещена и на рынок поступают небольшие партии шкурок этого зверя, снятые с погибших каланов или полученные во время выборочного отстрела. На Ленинградском пушном аукционе в январе 1966 года они продавались по 300–400 долларов за штуку.

Почти так же прочна шкурка и другой выдры — речной, но она значительно меньше, чем у калана и не так красива. Опушение шкурки низкое, но очень плотное, пух исключительно тонок и нежен. Остевые волосы, правда, грубоваты, но их чаще всего выщипывают при изготовлении фабрикатов.

Что делают из шкурок выдры? Прекрасные мужские шапки и воротники к мужским пальто, меховые манто для женщин. Иногда выдровый мех применяют для отделки женской одежды.

В прошлом веке за выдровые шкурки платили по 10–15 рублей (в России) и 8—10 долларов (в США). В 20-х годах текущего века выдра закупалась по 25–80 рублей. В Северной Америке шкурки этого зверя продавали по 20–35 долларов (рекордная цена, уплаченная в Канаде в начале 20-х годов, составила 105 долларов).

Сейчас в наших пушных заготовках за шкурку выдры охотнику платят очень мало и эта низкая цена не соответствует стоимости сырья. Не удивительно, что промысловики сдают государству далеко не все добытые шкурки. На внешнем рынке шкурки выдры в последние годы пользуются умеренным спросом.

Мех морского котика на первый взгляд кажется грубоватым. У него неприятный буровато-серый оттенок. Вроде бы и никакого сравнения с мехом соседа по морским прибрежьям — калана. Но это на первый взгляд. Искусные меховщики делают из котикового меха очень привлекательный товар; для этого ость выщипывают, а оставшуюся короткую подпушь красят. И вот уже под него начинают имитировать меха других зверей: всем известны «ондатра под котик», «кролик под котик» и т. д.

Правда, котик котику рознь, ведь у этих зверей сильно выражена возрастная и половая изменчивость волосяного покрова. У старых зверей мех перерастает, мездра грубеет. Лучшие шкурки получают от холостяков — 2–3-летних самцов; у них короткий, но очень густой волос.

В настоящее время на аукционах в США средняя цена за шкурки котиков всех цветов колеблется от 85 до 120 долларов, причем шкурки черного цвета идут на 5—10 долларов выше. Ассортимент изделий из котикового меха довольно широк: здесь дамские манто, воротники и шапки для мужчин и женщин, жакеты и муфты. Мелкие шкурки идут на отделку верхнего женского платья. Если раньше большая часть шкурок красилась в черный цвет, то теперь продаются шкурки коричневого, золотистого и даже темностального цвета.

Вот уже долгие годы на международном пушном рынке царствуют шкурки норки. Они относятся к группе так называемых коротковолосых мехов. В послевоенные годы шкурки с таким мехом сильно потеснили своих «длинноволосых» конкурентов — шкурки лисицы, песца и т. д. Думали, что господство «коротких» не вечно: сменится мода, спрос на них упадет. Но пока не похоже, что это произойдет в скором времени. За два-три последних года зарубежные фирмы начали оживленно покупать шкурки зверей с длинным мехом. На аукционе в Ленинграде в январе 1966 года шкурки серебристо-черной лисицы пользовались большим успехом у японских купцов — они приобрели весь выставленный товар. А норка по-прежнему не сдает своих позиций.

Надо заметить, что и норка сейчас не та. Выращиваемые в звероводческих хозяйствах зверьки мало похожи на своих скромных диких сородичей и прародителей. У них крупные, темные, однотонные шкурки, с подпушью чистой воды, определенных модных тонов. Никаких белых пятен, никакой пестроты — все это «убрано» путем долголетней селекции.

А цветная норка? Пастелевая, сапфировая, серебристо-голубая, паломино, темно-стальная, жемчужная, топаз, белая, зимне-белая, промежуточных окрасок и оттенков — сказочно красивая, невероятно цветная феерия, в существование которой трудно поверить, не увидев ее собственными глазами. Генетика дала в руки звероводов надежное средство для выведения новых цветовых вариаций норок, и они в полной мере воспользовались им… Новинка в области норководства — черная норка с черной остью и такой же подпушью.

Создание новых, пользующихся большим спросом расцветок шкурок норки не могло не отразиться на их ценах. В конце XIX века в России за дикую европейскую норку платили 2–4 рубля, такая же цена сохранилась и в начале XX века. В США в 1918–1920 годах хорошая темная шкурка ценилась в 5–20 долларов, и лишь во время бума 20-х годов, когда цены на меха фантастически подскочили вверх, за норку платили до 75 долларов. К 40–50-м годам цены стабилизировались на уровне 15–20 долларов. Положение изменилось с появлением цветной норки: ее шкурки на аукционах идут в среднем по 20–30 долларов. Но за новые, редкие и модные расцветки платят намного больше. По данным известного советского знатока, бывшего председателя В/О «Союзпушнина» А. А. Каплина, шкурки норки, названные «арктурус» или «лавандер» (помесь зверьков с сапфировой и темно-стальной окраской меха), были реализованы по 420 долларов за штуку.

Применение норкового меха почти универсально. Из него делают дамские манто, палантины, пелерины, жакеты, шапочки, муфты, они идут на отделку верхней женской одежды.

Мужчинам «доступ» к этому меху закрыт:, прекрасный пол владеет монополией на него.

Мех «мускусной крысы» — ондатры — гораздо, если так можно выразиться, «демократичней». У него хорошие товарные свойства, он довольно долговечен и в то же время сравнительно недорог. Ондатровые шкурки отличаются блестящей грубоватой остью и нежным густым пухом. В натуральном виде этот мех используется редко, обычно его красят.

Шкурки ондатры почти такое же универсальное сырье, что и норочьи, с одной существенной разницей: мы, мужчины, также имеем на них кое-какие права. Кроме сравнительно недорогих дамских манто, жакетов, воротников, их применяют и для поделки мужских шапок и воротников.

У бобрового меха давняя, прочная репутация. Более тысячи лет назад арабский географ и писатель Ибн-Хардадбех сообщал: «Что же касается до русских купцов, а они род славян, то они вывозят бобровый мех и мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных частей страны славян к Румскому (Средиземному) морю».

С. Герберштейн, посетивший Россию в начале XVI века, писал, что у русских «бобровые меха считаются… в большой цене и все одинаково имеют опушку платья из этого меха, потому что у него черный цвет и притом — естественный».

С той поры, когда в середине XVI века предприимчивый французский купец Картье вывез из Северной Америки на двух кораблях груз шкурок бобров, выдр, куниц, спрос на бобра в Европе находится на высоком уровне. В России же бобровые меха долгое время спорили за первенство с соболиными.

На Руси с давних времен существовали торговые книги, в которых записывали количество и стоимость всех проданных товаров. По сведениям, взятым из этих книг, в XVI веке за шкурку черного бобра платили 2 рубля. В это же время на новгородских ярмарках бобровые шкурки ценили на 20–30 процентов дороже соболиных. В середине XVII века за десяток шкур бобров давали от 8 до 30 рублей.

Знаменитая английская торговая компания Гудзонова залива в конце XVII века установила своеобразную таксу для товарообмена с индейцами Северной Америки, в которой роль эквивалента играла шкурка бобра. Фунт табака оценивался в 1 бобровую шкурку, 2 галона бренди — в 4, 1 ружье — в 12 бобров и т. д.

Бобровые шапки и воротники длительное время были неотъемлемой составной частью одежды русских бояр, а позже — аристократов, европейских дворян и купцов.

Цены на бобровые шкурки менялись в зависимости от обилия их на рынке. В России в XVI–XVII веках они были почти в одной цене со средними по качеству шкурками соболей и чернобурок. В конце прошлого — начале нынешнего столетия, когда истребление этих зверей достигло апогея, за бобровые меха платили большие деньги.

С восстановлением численности этих зверей и увеличением их добычи бобр стал цениться довольно низко. В Северной Америке в 20-х годах за него платили в среднем по 15–20 долларов, лишь отдельные, наиболее крупные и темные шкурки продавались по 60–70 долларов. Ныне на пушных аукционах за бобровые шкурки платят в среднем по 10–12 долларов.

У нас недавно установили новые закупочные цены на это сырье. Нормальную крупную шкурку бобра государство принимает за 40, а особо крупную за 50 рублей. Этого достаточно, чтобы заинтересовать охотника в работе на бобровом промысле.

В старину мех бобра считался мужским, но сейчас положение изменилось: в щипаном виде он применяется для пошива дамских манто, жакетов, шапочек, воротников и для отделки женской одежды. Некоторое количество шкурок идет и на поделку мужских воротников и шапок.

Мех нутрии известен в европейской пушной торговле с XVII века главным образом под названием «обезьянего меха». Он имел довольно широкое употребление и шел на подкладки для шуб, дамские меховые жакеты, воротники.

Нутриевый мех относится к числу недорогих. У нас хорошую коричневую (стандартную) шкурку нутрии крупного размера заготовители принимают за 16 рублей.

Падение спроса на нутриевые шкурки натуральной окраски вызвало к 40–50-м годам усиленную работу по разведению цветных нутрий. В итоге в Аргентине, например, удалось получить 10 цветовых вариаций: коричневую, черную, белую, кремовую, темно-стальную, сапфировую, голубую, песочно-пастелевую, жемчужно-серую. Цветные нутрии очень красивы, пользуются хорошим спросом. Если на международных пушных рынках за шкурку стандартной нутрии платят по 5–6 долларов, то цены за цветные шкурки достигают 10–15 и более долларов.

В 40-х годах в Аргентине манто из нутриевых шкурок стоило 2 тысячи песо, а через 7 лет — уже 15–20 тысяч песо.

В нашей стране за последние годы потребление меха нутрии значительно возросло. Теперь часто можно встретить женщин в нутриевых манто, немного грубоватых, но выразительных, отличающихся оригинальной фактурой. Модны и остроконечные дамские шапочки из нутрии — остью вверх.

О мехе выхухоли приходится писать в основном в прошедшем времени. Это был очень хороший мех, легкий, красивый, изящный. Мы были монополистами на это сырье и… не сумели его сохранить. Выхухоль находится сейчас на положении редкого, охраняемого зверя.

Когда выхухоли добывалось относительно много, она шла на отделку верхней шерстяной одежды, на пошив красивых серебристых дамских шапочек и муфт. Мужчины никогда не решались претендовать на легкие, воздушные изделия из меха этого зверька.

В середине 50-х годов партия выделанных шкурок выхухоли была продана на аукционе в среднем по 2 доллара 6 центов. Это немного, если принять во внимание нашу монополию и редкость товара.

На выхухоли, в сущности, можно закончить описание шкурок полуводных зверей.

Шкурки водяной крысы идут у нас для домашнего потребления; спроса на внешнем рынке на этот товар нет. Из них делают дешевые дамские манто и пальто для детей. Ну, а сивуч и морж к пушным зверям даже и не относятся.

Не мехом единым…

Кроме шкурок, околоводные звери дают много другой ценной продукции. Стоит ли напоминать о том значении, которые имел (да еще и имеет) промысел моржа и сивуча для народов Севера?

Употреблялись кожа, жир, зубы моржей. Из кожи делали ремни, канаты, крыши для жилищ. Мясо шло в пищу, жир — для приправы к пище. Жиром также отапливали и освещали жилье. В конце прошлого века за добычу одного взрослого моржа скандинавские промышленники получали до сотни марок.

Моржовые клыки называли «рыбьей костью». Они ценились в зависимости от веса и размеров. «Самые дорогие те, коих два в пуд, но такие бывают весьма редко…» — писал С. П. Крашенинников. В XVIII веке на европейском Севере ежегодно в продажу поступало до 30 тонн «рыбьей кости». За килограмм клыков платили по 5–7 марок.

И в наше время моржовые клыки не утратили своей ценности. На Аляске и севере Канады резчики по кости делают из них сувениры и сбывают их многочисленным туристам. На Чукотке работает известная артель костерезов.

О продукции, которую дают сивучи, писал еще А. Брем: «Жители Аляски, Алеутских и Прибыловых островов умеют гораздо лучше использовать убитых сивучей, чем европейские промышленники. Добывают этих животных не только на пищу, но и для получения различных хозяйственных материалов… Полсотни лет назад на одних только берегах Калифорнии убивали каждый год столько морских львов, что наполняли тысячи бочек ворванью, вытопленной из их жира…»

Особенно много различной побочной продукции давали речные бобры. Пух этих зверей — прекрасное ценное сырье. В прошлом веке во многих странах, особенно во Франции, из него получали касторофетр, который применялся для изготовления мужских шляп. Пятьдесят граммов пуха — и шляпа готова, красивая, легкая. Из пуха можно также делать самые разнообразные вязаные изделия. В чистом виде он коротковат, пряжа из него непрочная, поэтому бобровый пух идет вместе с более длинным пухом других животных.

Широко известна так называемая бобровая струя. В средние века ее считали лекарством от самых различных болезней — чумы, лихорадки и др. К концу XIX — началу XX века наступило разочарование в целебных свойствах струи. Однако в тех районах, где бобр сохранился, ее стоимость не только не упала, но даже возросла. Объясняется это тем, что у некоторых малых народностей Западной Сибири (а именно там, в бассейнах рек Сосьвы и Конды, уцелела одна из коренных колоний этих зверей) «бобровая струя» имела важное культовое значение. Без этого вещества невозможно было нормальное отправление некоторых обрядов, замирал веками выработавшийся порядок жизни семьи, племени. Поэтому в начале нынешнего столетия на Северном Урале цена одной пары бобровых мешочков со «струей» достигала почти 70 рублей, в три с лишним раза превышая цену бобровой шкуры. А лет сорок назад на Колыме пару мешочков обменивали на десяток оленей или на двадцать с лишним шкурок песцов!

И сейчас «струя» в большой цене, но уже по иной причине. Это вещество — прекрасный фиксатор запахов. Во Франции его издавна добавляли в самые лучшие сорта духов. Используется «бобровая струя» и в нашей парфюмерной промышленности. До недавнего времени ее приходилось импортировать. С открытием промысла бобра у нас появилось собственное сырье. Ценится оно очень высоко: за 1 килограмм сухой «бобровой струи» промышленность платит 250 рублей. Это значит, что охотник, который добыл бобра (по специальному разрешению госохотинспекции), может получить за «струю» дополнительно 10–20 рублей, кроме 35–40 рублей, выплаченных ему за шкурку.

В 1640 году немецкий врач Мариус написал специальную книгу о возможностях применения различных органов бобра в медицинских целях. Через сорок с лишним лет другой автор дополнил этот труд. Оказалось, что «кожа, жир, кровь, шерсть, зубы и главным образом «бобровая струя» представляют собой превосходные лекарственные средства. Из шерсти делают шляпы, которые предохраняют от болезни; зубы вешают на шею детям, так как они облегчают прорезывание зубов».

Немного статистики

Нам трудно удержаться от соблазна привести несколько цифр о размерах добычи полуводных зверей, о торговле их шкурками. Они еще раз показывают ту большую роль, которую играла и еще играет пушнина в экономике разных народов и стран.

Сказать, сколько всего было получено шкурок того или иного зверя хотя бы на протяжении двух-трех последних столетий, — задача непосильная. Статистика охотничьего промысла и пушной торговли стала достоверной сравнительно недавно. Но трудности в учете добычи остались: как определить, сколько пушнины «оседает» на руках у охотников и населения для собственного потребления?

Итак, вновь о котике. На Командорских островах с 1746 по 1911 год, то есть за 165 лет, добыто легально 1,5 миллиона котиков. Браконьеры уничтожили, вероятно, не меньше 0,5 миллиона зверей, почти 2 миллиона морских котиков — таков объем добычи этих зверей на Командорах и в их окрестностях. Известный русский ученый и мореплаватель Ф. П. Литке подсчитал, что с Прибыловых островов с момента их открытия до 20-х годов XIX века было вывезено около 3 миллионов котиковых шкурок. За следующие сто лет получено еще много сотен тысяч шкур.

Наконец, остров Тюлений дал еще несколько сот тысяч шкурок. Больше 8 миллионов котиковых шкурок получило человечество с середины XVIII до начала XX века в бассейне Тихого океана! Если к этому прибавить не менее 1,5 миллиона южных антарктических котиков, то общий итог будет близким к 10 миллионам…

Несколько слов о торговле шкурками этого ценного зверя. На лондонских пушных аукционах с 1892 по 1910 год их ежегодно продавалось от 47 до 211 тысяч; больше всего было продано котика в 1894 году — 211297 штук.

Данных по добыче калана меньше. В период открытия Командор, как мы уже знаем, с них некоторое время вывозили по 700–1000 шкур морской выдры ежегодно. За первую половину XIX века добыто 118 тысяч каланов, примерно по 2 тысячи за каждый год. Во второй половине прошлого века мы встречаемся уже с такими цифрами: 1870 год—11 штук, 1910 год— 90 штук и т. д. Начиная с 1900 года продажа этих дорогих шкурок на лондонских аукционах не превышала 564 штуки в год.

На Курильских островах с 1872 по 1909 год добыто около 12,5 тысячи каланов. Во время открытия Прибыловых островов на двух из них за год было добыто 5 тысяч каланов, но через шесть лет они здесь уже исчезли.

На калифорнийском побережье США в 1801 году калана промышляли 16 английских и 15 американских судов; в этом году только для китайского рынка они взяли 18 тысяч каланьих шкур. В заливе Сан-Франциско в 1785 году добыли около 50 тысяч каланов, а в 1831 году — не более 2 тысяч.

Добыча выдры никогда не была очень большой. Хотя этот зверь распространен широко и занимает самые различные водоемы, плотность его нигде не бывает высокой. Компания Гудзонова залива за 1821–1905 годы продала 890 901 шкурку (максимум в 1830 году — 18100); остальные компании за 1821–1891 годы реализовали 444 372 шкурки.

В России до революции ежегодно добывали по 5—10 тысяч выдр. Примерно на таком же уровне промысел этого хищника оставался и в 20–30-е годы нашего столетия.

В 1930 году во всем мире добыли 80–100 тысяч особей, из которых на СССР приходилось 5—10 процентов, на Западную Европу и Северную Америку — по 25 процентов.

Сейчас в США ежегодно заготавливают 15–17 тысяч выдр, в Канаде — столько же, в Советском Союзе заготавливают 8–9 тысяч шкурок выдр в год.

Говоря о норке, конечно, надо различать шкурки диких зверьков и норок, выращиваемых на зверофермах, — так называемых клеточных. В СССР промысел норки стал развиваться сравнительно недавно; в 20-е годы добывали ежегодно по 30–40 тысяч зверьков (в сезоне 1927/28 года — 75 тысяч). Мировая добыча 30–35 лет назад составляла 640 тысяч норок, из них на долю Советского Союза приходилась примерно одна десятая часть.

В XIX — начале XX века в Северной Америке ежегодно заготавливали 350–400 тысяч норочьих шкурок. Компания Гудзонова залива за 1821–1905 годы продала более 3,5 миллиона шкурок этого хищника, другие американские пушные компании продали за 1821–1891 годы почти 8 миллионов шкурок. В конце 60-х годов нынешнего столетия в Северной Америке ежегодно добывали от 475 до 717 тысяч диких норок; в Советском Союзе охотники промышляют по 40–50 тысяч зверьков в год.

Ондатра добывалась прежде в Северной Америке в огромном количестве — до 20 миллионов в год, из них на долю США приходилось 10–18, а Канады — 2–3 миллиона.

С увеличением численности ондатры, завезенной в Европу, включились в ее промысел и европейские государства. В Финляндии, например, в лучшие годы охотники добывали свыше 700 тысяч зверьков. В Советском Союзе больше всего шкурок закуплено в 1956 году — 6 миллионов. Этот зверек начал конкурировать за первое место в пушных заготовках с прежней царицей русской пушнины — белкой. Современные заготовки ондатровых шкурок находятся в Северной Америке на уровне 6,5–7 миллионов, у нас за последний период они не превышают 5 миллионов шкурок в год.

Бобров в Европе истребили еще до того времени, когда был налажен учет количества добытых и проданных шкурок. Известно только, что на крупных пушных ярмарках в Сибири (Ирбитской, Иркутской) в XVII–XVIII веках выставлялись десятки тысяч бобровых шкурок.

В последней четверти XVIII века пушные компании Северной Америки вывозили ежегодно с континента в среднем по 150 тысяч бобров. Компания Гудзонова залива с 1859 по 1875 год продала в Лондоне 2 965 389 шкур.

Когда бобры были многочисленными, американские трапперы добывали их в большом количестве. В 1825 году за две недели группа трапперов добыла на реке Сан-Франциско 250 зверей. В эти же годы 20 охотников отловили за один сезон 5 тысяч бобров, причем они занимались одновременно промыслом и других зверей. Но в 1913 году во всем мире было закуплено только 81 тысяча бобровых шкурок, из них 80 тысяч — в Северной Америке.

Промысел нутрии в Южной Америке достиг расцвета в середине XIX века, когда ежегодно добывалось до 3 миллионов зверьков. В начале XX века эта цифра понизилась до 1 миллиона, к 20-м годам — до 200 тысяч. Появились новые районы промысла нутрии. На юге США, в Луизиане, в сезон 1962/63 года объем добычи этого грызуна достиг 1357 806 тысяч зверьков в год; нутрия потеснила в этом штате на второе место ондатру, на третье — норку. Некоторое количество нутрий дают и другие страны.

В Советском Союзе шкурок дикой нутрии заготавливается немного. Основную продукцию мы получаем от нутриеводческих хозяйств.

На выхухоль 100–150 лет назад специально почти никто не охотился. Большой спрос на шкурки этого зверька появился в конце^прошлого — начале нынешнего столетия, и это сразу же привело к усилению ее добычи. В 1913 году на Нижегородской ярмарке продано наибольшее за историю нашей пушной торговли количество выхухолевых шкурок — 60 тысяч! Некоторые авторы, правда, говорят, что в этот период ежегодно добывалось до 100 тысяч зверьков, но их сведения недостаточно подтверждены. Самые большие заготовки выхухоли в советское время были в 1954 году — 23,3 тысячи шкурок. Шкурки водяной крысы в нашей стране начали заготавливать только с середины 20-х годов. В 1958 году их закуплено почти 22 миллиона, в 1964 году — только 3,5 миллиона шкурок.

Каковы же итоги многолетнего промысла полуводных пушных зверей? Грубо, ориентировочно это сотни тысяч шкурок калана, выхухоли, миллионы выдровых, десятки миллионов морского котика, норки, бобра, нутрии, сотни миллионов ондатровых шкурок… Огромное количество шкур моржа и сивуча, мясо и жир этих животных, моржовые клыки («рыбья кость»)…

С чем же мы остались?

Пиршество не могло длиться вечно. Поток мехов должен был когда-то иссякнуть, ибо люди в слепом азарте почти подрубили сук, на котором они сидели. Запасы большинства околоводных млекопитающих резко уменьшились. На лесных речках стали реже встречаться норки и выдры. В бассейнах южноамериканских рек значительно поредели стада нутрий. Ондатра в США и Канаде сильно пострадала от неумеренного промысла; ее положение усугубилось в связи с массовым развитием эпизоотий туляремии, к которой этот грызун так чувствителен, и осушением некоторых водоемов. Выхухоль в водоемах Европейской части Союза из года в год теряла позиции под натиском охотников, рыболовов, в чьих сетях запутывались и гибли тысячи зверьков вследствие ухудшения режима водоемов. Но особенно пострадали калан, котик и бобр. От некогда огромных и цветущих популяций этих зверей сохранились жалкие остатки.

Опустели, затихли шумные прежде лежбища котиков; в мелководных прибрежных водах морей Тихого океана не стало видно морских выдр — каланов; высохли сотни тысяч бобровых прудов, плотины, сооруженные этими трудолюбивыми зверьками, заросли травами, осели, развалились бобровые хатки…

«Индейцы, обладающие тонким пониманием значительных явлений природы, признали бобров своими четвероногими братьями и убийство их считали преступлением. Они называли бобров созданиями с разумом человека и характером ребенка.

Потом пришел белый человек. Он принес в северные леса свою энергию, беспощадность и алчность. Бобровый мех был нужен Европе, так как он подчеркивал красоту женщин и поднимал престиж мужчин. Когда бобры вошли в моду, в канадских лесах началась резня: за море ежегодно отправлялось до полумиллиона шкурок. Белый человек убивал сам и заставлял убивать индейцев».

«После нескольких лет разнузданной резни канадские леса опустели, бобры почти повсеместно были уничтожены. Можно было проплыть сотни километров и не встретить ни одного зверя — лишь вымершие бобровые селища и опустевшие водоемы».

Так писал известный польский писатель и путешественник Аркадий Фидлер, совершивший в 1935 году длительный поход по Канаде, пешком и на каноэ, и хорошо познакомившийся с настоящим и прошлым этой «пахнущей смолой» страны.

Но бобров истребляли не только в Канаде. Прежде всего они исчезли в Европе. В начале XX века их небольшие колонии сохранились только на реке Эльбе, в дельте Роны, в бассейне Верхнего Днепра и на мелких левобережных притоках реки Воронежа. Лишь на юге Норвегии уцелела колония из нескольких тысяч особей. В Азиатской части СССР бобры жили в бассейне Оби (системы Конды и Сосьвы) и верхних притоках Енисея в Тувинской АССР. Несколько десятков аборигенных зверей населяли реку Булгун в Монголии. Во всех русских колониях было не больше 1,5 тысячи бобров.

В Северной Америке бобров сохранилось больше. В период самого глубокого упадка численности этих зверей их все же насчитывалось несколько десятков тысяч. Почти ничто по сравнению с прежней численностью «бобрового народца», определявшейся Эрнстом Сетоном-Томпсоном в 60 миллионов голов, но все же достаточно для того, чтобы попытаться «начать все сначала».

Стадо котиков острова Тюленьего было уничтожено почти полностью. На Командорских островах к моменту заключения Международной конвенции осталось 9 тысяч зверей. Лишь американское стадо котиков, лежбище которых находится на островах Прибылова, можно было считать относительно крупным: к концу XIX века в нем было около 100 тысяч зверей. Южный морской котик был «похоронен» — ученые думали, что он уничтожен. Его вторично открыл Ларсен на острове Буве в 1929 году.

Калана оставалось совсем мало, буквально считанное количество. Многие поспешили объявить его исчезающим видом, и он действительно одно время был на грани полного истребления. Человечество оказалось перед дилеммой: уничтожить последних каланов, бобров, котиков и потерять навсегда этих ценных интереснейших зверей или предпринять решительные меры для их спасения.