Каменный пояс, 1984

Николай Терешко ВОЗМОЖНЫ ВАРИАНТЫ

Стояла осень. Пчела взятку уже не носила, но и до встречи кафтана с шубой было далече. Выбрал я недельку посвободнее да и махнул налегке в недалекий район, где много знакомых и друзей.

В степном Зауралье нет времени более красивого, чем осень. На лугах — зелень последней травы, на полях — бархат первой зяби, желтизной нижних листьев поторапливает страду кукуруза. Воздух ароматен по-особому. Не медово-хмельной от прогретого солнцем лугового разнотравья, а густо-полынный. Но сквозь его горчину уже пробивается запах свежеобмолоченного хлеба. Он радует душу, и не раз я замечал: у людей в такую пору голос становится мягче, взгляд добрее.

Но повод для столь длительной по журналистским понятиям поездки был отнюдь не из приятных. Та осень урожаем не радовала. Хлеборобам предстояла борьба за каждое зернышко, каждый колосок. Тем не менее потери зерна росли, уборочная затягивалась.

В совхозах убедился, что называется, воочию: значительное число уборочных агрегатов — комбайнов, тракторов, жаток — простаивало из-за технической неподготовленности, поломок. В разговорах механизаторы недобрым словом поминали «Сельхозтехнику» и всю ее рать ремонтников, снабженцев, наладчиков. Особенно негодовали комбайнеры: нет ходовых ремней, нет аккумуляторов, нет еще кое-каких деталей. Однако перед поездкой побывал я и в областном объединении по материально-техническому обеспечению сельского хозяйства. Там сказали, что тех же самых ремней, аккумуляторов и вообще подавляющее число необходимых для машинно-тракторного парка области запасных частей все хозяйства получили больше, чем полагалось по нормативам.

Куда же делись запчасти? Почему они оказались в дефиците? И что такое сам этот дефицит? Беседовал с одним из специалистов областного управления сельского хозяйства.

— Дефицит запчастей рождают те, кто к ним причастен, — размышлял он. — Сверху донизу. Сверху — это вот как. Три ведомства: Минсельхоз, Минсельхозмаш и Госкомсельхозтехника до сих пор никак не договорятся о нормативах на запчасти. У каждого ведомства свой критерий. Естественно, у селян побольше, у промышленников поменьше. Снизу другое обстоятельство давит: комбайнер-то исчезающая профессия. Но есть еще и серединка, отнюдь не золотая. Это мы, инженеры сельского профиля. Посмотри-ка, где мы обретаемся? В различных управлениях. Во всех хозяйствах любого района куда меньше инженеров, чем в районном объединении «Сельхозтехника». Да и лучшие кадры механизаторов там же.

Этими вопросами обеспокоены уже многие инстанции, в особенности Госплан и его научно-исследовательские институты экономики сельского хозяйства. Однако вопрос не выйдет из стадии научных дебатов, пока не будет прямо названа главная причина, порождающая низкое качество сельскохозяйственных машин и агрегатов, качество запасных частей к ним. Сегодня не секрет, что худший металл идет на заводы сельскохозяйственного машиностроения. Разве алтайский тракторный мотор не стал уже синонимом брака? А если на «Ростсельмаше» с конвейера сходят комбайны, которые успешно могут заменить сеялку, так много в них дыр, подлежащих «герметизации» в полевых условиях, то как это понимать и до каких пор терпеть?

Сегодня урожай делает не только, а, возможно, и не столько само село, сколько город. Если сталевар сварил металл низкой марки, если машиностроитель дал комбайн-решето, если химик произвел слабенькую «минералку», то и на столе у нас окажется вовсе не столько продуктов питания, как хотелось бы, как планировалось.

Но вот услышать, что комбайнер — исчезающая профессия! Поеду-ка я к Чвелеву. Он разобъяснит все, как говорится, на пальцах.

…Чвелева я узнал издали. Невысокий, плотный, как всегда, аккуратно одетый, он ходил по ферме, обезлюдевшей после дневной дойки, и придирчиво смотрел: везде ли порядок, все ли сделано, как надо. Николай Захарович управляет Северным отделением совхоза «Муслюмовский» вот уже два десятка лет, награжден многими орденами.

Поздоровались, поговорили о здоровье друг друга. Про дела я не спрашивал, и так знал: все в порядке.

«Северяне» — во многом пример не только для своего совхоза, но и для района, для области. Высокие урожаи на полях — ниже 30 центнеров не опускаются, а нередко достигают и 45. Отменные надои на ферме — четырехтысячный рубеж давно перешагнули. Нынешний год засушливый выдался. Но результаты отделения по-прежнему «на уровне», как любит говорить Чвелев.

Я спросил Николая Захаровича, в чем секрет успеха и есть ли он вообще?

— А то как же! Конечно, есть. Кто говорит, что нету — не верь тому. Получается, само по себе дело ладится? Я так скажу: работаем дружно, не всяк сам по себе. Вот!

Чвелев назидательно поднимает вверх толстый короткий палец и готов уже рассказать, какие замечательные люди у него на отделении, как они любят свое село. Вот хоть Алексей Еремин. В городе учился, в армии служил, а работать-то все-таки вернулся сюда, женился тут. А! Это, брат ты мой, о многом само по себе говорит. Работает как! В Звездном городке был, вымпел космонавтов оттуда привез — не всякому такое дано. Верно?

Чвелев не только «голова» отделения, а и душа его. О людях он заботится постоянно и считает это своей главной обязанностью. На отделении так заведено: подвезти топливо и сено, снабдить крестьянский двор молодняком скота и птицы, отремонтировать дом и подворье — все делается по плану, заранее, без лишних напоминаний и просьб по начальству. Однажды Чвелев пол-округи изъездил, чтобы приобрести бензопилу для отделения. Ведь женщинам или старикам не под силу самим пилить и колоть дрова. Теперь это делается для всех сразу. Не оттого ли тут не знают, что такое нет доярок, скотников, механизаторов.

— А с комбайнерами как дела обстоят?

— Тощевато, — грустно признает Чвелев. — Имею в виду настоящих.

На мой недоуменный вопрос, как же так, механизаторов хватает, а комбайнеров нет, — отвечает, что механизатор — понятие слишком широкое, а комбайнер — конкретное и наиважнейшее. Чвелев считает, что это должен быть механизатор экстракласса, он завершает труд многих, в его руках результат целого года.

— Мальчонку поставят наводить марафет на каком-либо изделии? Вот каслинское литье возьми. Отливка — полдела, а чеканка — это уж только мастеру. Тут тебе и вкус, и инструмент по руке, свой, хранимый. А навык, а глаз? Шутка ли! А мы трактористу наказание за пьянку — в комбайнеры: не будет заработка.

По мнению Чвелева, надо иметь поменьше да получше комбайнеров, но дать им завидные заработки. Ну, скажем, гривенник за центнер намолота. Ведь настоящий мастер при современной технике сможет намолотить 10—12, а то и все 15 тысяч центнеров. Вот и пусть возьмет свое. Но ведь и работать будет. Тогда и комбайнов, глядишь, потребуется меньше и запчастей к ним.

Николай Захарович сам в прошлом комбайнер. Он вспоминает, как в 50-е годы работали на «С-6». Машина куда примитивней нынешних, а выработка на ней значительно выше была. Сейчас очень много комбайнов используют в роли жатки, а на обмолоте их мало. Косить проще, заработать можно побольше. Напрямую молотить вообще разучились. Где надо, где не надо — везде двойная работа: свал, потом обмолот. А если зерно подошло враз?

Незадолго перед этим разговором я сам был свидетелем подобного: в Увельском совхозе готовое к обмолоту зерно косили в валки. Следом же шли подборщики и молотили. Почему? Да не хотелось некоторым механизаторам переоборудовать агрегаты для прямого обмолота. На это, мол, уйдет два-три дня, еще больше зерна потеряем. Этот довод в самом прямом смысле то, что называется «пудрить мозги». На переоборудование комбайнов надо 2—3 часа! Конечно, при том условии, что молотящий орган с агрегата не снят. Но оказывается, что многие механизаторы снимают его с комбайна заранее, еще до молотьбы.

По сведениям, полученным мною в областном управлении сельского хозяйства, по этой причине третья часть комбайнов не молотит, а пятая часть вообще не выходит в поле. Иными словами, половина комбайнов не участвует в обмолоте. Потому и затягивается уборочная кампания. Сеем неделю, убираем полтора-два месяца.

— А на холостом ходу комбайн сколько работает? Считал? Пускачом заводим, аккумулятора нет, — продолжает Чвелев.

— И у вас нет? — спрашиваю.

— Ну, у меня-то есть, а вот у соседей нет, вернее, не было перед уборочной. Потом достали.

— И где же достали?

— В «Сельхозтехнике», где же еще.

Той же осенью был я в Пластовском и Троицком, Увельском и Еткульском, Сосновском и Кунашакском районах и везде спрашивал:

— У вас тоже нет аккумуляторов?

— Нет, — удрученно отвечали инженеры и механизаторы.

— Мало получили?

— Да вроде бы по нормам, сполна, — обычно пожимали плечами мои собеседники.

Казалось бы, вопрос неразрешим — никто из селян и ведать не ведает, куда девались дефицитные запчасти.

И тем не менее всякий раз не составляло труда вместе с ними выяснить, что аккумуляторы и те же ходовые ремни, о которых было столько шуму в области, вышли из строя раньше срока, в основном, по вине самих работников хозяйства, что хранение и эксплуатация техники чаще всего оставляют желать лучшего, что ответственности за преждевременно выведенный из строя агрегат нет никакой.

Однажды в совхоз «Ункурдинский» прибыли четыре комбайна «СКД-5». Проработали они всего один сезон. Нужно было очистить машины от пожнивных остатков и поставить на хранение. Никто этого не сделал. Комбайны просто-напросто бросили в поле, под открытым небом. И там они бесприютными простояли… более двух лет, пока их случайно не обнаружили работники Госсельтехнадзора. Было вынесено предписание немедленно устранить допущенное безобразие. Но повторная проверка через год показала, что никто в совхозе и пальцем не пошевелил.

Комбайнеры совхозов «Восточный» и «Рымникский» помогали убирать хлеб в соседнем районе. После страды их машины тоже остались в поле. Два года стояли беспризорными эти агрегаты, пока их не растащили по винтику. В колхозе имени Кирова незадолго перед уборкой побывали народные контролеры. По документам все комбайны, а их в хозяйстве 21, были готовы к страде. Фактически начать жатву мог только один.

Почему так происходит? Да потому, видимо, что богатыми стали мы, не считаем затрат на машины, которых сейчас в любом хозяйстве больше, чем механизаторов. Радоваться бы этому обстоятельству, извлекать из него пользу. Сравним: если в 1970 году в Российской Федерации энерговооруженность каждого сельского работника равнялась 12 лошадиным силам, то к началу нынешней пятилетки она возросла до 30. На Урале и того выше — до 40. Вроде совсем недавно, когда машин в селе не хватало, отношение к ним было особое. Не то, чтобы агрегат, каждую гаечку берегли. Мне рассказывал знакомый механизатор о памятном для него случае.

Был он тогда совсем молодой и очень гордился тем, что ему доверили работать на тракторе, не на новом, но вполне сносном и надежном. Берег машину, но, видимо, опыта достаточного у него еще не было, вот он однажды и «запорол» подшипник. По счастью для парня, дело случилось ночью, когда бригада заканчивала трудовую смену. Никому ни слова не сказал он о промашке и вместе со всеми отправился спать. Но лишь только полевой стан затих в недолгом ночном покое, выбрался наш хитрован потихоньку из вагончика и припустился в соседнее село: знал, что у дружка есть в запасе нужный подшипник. Выпросил его и до первых лучей солнца исправил свою машину. Так же тихонько вернулся в вагончик и лег, вроде бы спал, как все. А сам переживал: не заметили бы ночного ремонта. Боялся, осудят его товарищи за неряшливость в труде, а то и вовсе от машины отлучат.

Как ни печально признавать, но сейчас нередко бывает иное. Вот случай в том же Муслюмовском совхозе, где мы беседуем с Чвелевым. Некий механизатор привез в центральную ремонтную мастерскую двигатель своего трактора: не тянет, мол. Вскрыли двигатель, а там смазка стала такой густой, что проворачивались коренные шейки шатуна. Не смотрел человек за машиной. Двигатель заменили. Через несколько дней этот механизатор снова в мастерской — и новый двигатель не тянет. Снова небрежное отношение сказалось. Четыре дня простоял агрегат в ремонте, а была посевная.

К сожалению, пример этот далеко не единичный. На каждом четвертом комбайне перед жатвой не оказалось аккумулятора. Куда же они подевались? Выясняется, что один из механизаторов забыл отключить массу — аккумулятор разрядился, другой не залил в нужный момент электролит — батареи «сели». Несколько аккумуляторов просто-напросто украдены. Из рассказов работников совхозных ремонтных мастерских выяснилось и немало других аналогичных упущений: порвали ремни комбайнов, не досмотрели за ходовой частью трактора, оставили агрегат без присмотра, а ночью его «раскулачили».

— Порой и присмотр не помогает, — продолжает свой рассказ Чвелев. — У нас на отделении вообще дикий случай был.

Да, случай действительно дикий. Как-то ночью на отделение пришли пьяные парни из соседнего совхоза, чтобы «выяснить отношения» с местными парнями. Показать себя пришлые удальцы не сумели, а отомстить за обиду очень хотелось. Зло сорвали на… тракторах. Пробрались на машинный двор и разбили несколько агрегатов. Но самое печальное то, что, мгновенно найденные, они не понесли никакого наказания, только лишь выплатили стоимость порушенного. Но ведь эти запчасти где-то надо было найти. Опять выручала «Сельхозтехника». В Березинском совхозе с комбайнов ночью же неизвестные злоумышленники сняли 36 тормозных цилиндров. Задайся кто целью найти виновных, труда это не составило бы: цилиндры нужны владельцам «Москвичей». Но воров никто не искал, совхоз потребовал от «Сельхозтехники» эти недостающие цилиндры. Естественно, деньги за вновь приобретенные детали уплатило хозяйство.

Украли, разрушили, вывели из строя, разбросали — и никакой ответственности, никаких последствий, кроме выкрика: «Дай!». Никто не ответил перед обществом, перед законом. Наша терпимость и равнодушие, когда речь идет о добре общественном, — не здесь ли истоки дефицита запасных частей? А значит — и истоки недобранного хлеба, молока, мяса.

«Мое» и «наше». Представление об этих понятиях у некоторых людей трансформировалось и стало уродливым, вредным для общества. Однажды в Троицке я наблюдал за человеком, который снимал грязную обувь и надевал тапочки, когда садился в личную автомашину.

«Свое» мы бережем, списывать не торопимся, «наше» готовы списать без нужды. За год Гостехнадзор в совхозах и колхозах Челябинской области предотвратил попытки списать 620 машин и агрегатов, годных для эксплуатации. Проверка показала, что 829 машин хранились с нарушением правил. Замечу, что проверена была только треть хозяйств области. Со своей машиной так обращаться никто не станет.

Кстати, об аккумуляторах. Норма их расхода — полторы тысячи в квартал; получала Челябинская область по государственным фондам и сверх того — по две тысячи. А нужда в них так и оставалась неизбывной. Где же они? Ищите их в садах и огородах, в личных гаражах и на личных автомобилях. Ищите их разбитыми у совхозных мастерских, а то и брошенными в поле. А ходовой ремень комбайна! Вот динамика его расхода в Челябинской области: 1979 год — 9 тысяч штук, 1980 год — 15 тысяч штук, 1981 год — 20 тысяч. За три года расход увеличился вдвое. Парк комбайнов остался прежним. Но за этим фактом надо видеть причину.

Бытует мнение, что всему виной излишнее количество техники. Вот, мол, раньше выработка на комбайн была куда выше. Как все-таки человек склонен идеализировать прошлое, особенно если есть для этого повод. А повод есть и в нашем случае. Действительно, беспристрастная статистика отмечает такой факт: в пятидесятые годы за день комбайн в среднем убирал 9,3 гектара зерновых, сейчас — 6,9. Но ведь не площадь, убранная машиной, важна. Важен хлеб. Посмотрим, сколько хлеба за смену давал комбайн тогда, сколько дает сейчас. Урожайность пятидесятых годов — восемь центнеров с гектара. Урожайность восьмидесятых — вдвое выше. Значит, сегодня комбайн за день дает хлеба на 25—30 центнеров больше, чем тогда. И может дать еще больше: если уборка будет короче — уменьшатся потери.

Нужно увеличивать комбайновый парк, и Продовольственная программа страны предусматривает это, но и владеть техникой нужно умеючи. А пока во время уборочной на «степном корабле» можно видеть и человека случайного. Сельские механизаторы охотно отдают эту машину выпускникам профтехучилищ или горожанам, прибывшим на подмогу.

Сегодняшняя техника сложна, ею враз не овладеешь, за ней нужен тщательный уход. Большинство механизаторов не могут себе позволить месяц, а то и более, возиться с наладкой агрегата: ничего не заработают. Давно уже бытует идея, что комбайнер — тот же пилот. Он должен получить машину готовой к делу, как пилот получает лайнер готовым к рейсу. Но «наземной» службы подготовки комбайнов к уборочной пока нет. В такой обстановке, как рассказывает тот же Чвелев, даже тот, кто работает хорошо, зарабатывает плохо: комбайны то и дело выходят из строя. Вот и стоит над полями крик: «Дай запчасти!»

Были мы с Чвелевым в областном управлении сельского хозяйства. Как раз речь шла о том, почему так затягивается уборочная. Начальник управления В. С. Зайцев собрал для совета передовиков производства, руководителей служб и ведомств, связанных с уборочной кампанией. Много было высказано дельных соображений, советов. Но вот мы в перерыве вышли покурить, и Чвелев спросил у знатного комбайнера, Героя Социалистического Труда М. А. Небылицина:

— Скажи-ка, Михаил, сколько ты заробил на хлебе?

— Рублей пятьсот, иногда и четыреста выходит.

— Вот тебе ответ, — обернулся ко мне Чвелев. — Уборку-то он вел месяц.

Хороший комбайнер 20—30 дней молотит хлеб, прилично при этом зарабатывая. Но потом он вдвое больше времени тратит на то, чтобы привести агрегат в порядок: моет, чистит, ремонтирует, красит. Расценки на эту работу низкие, запчастей в хозяйстве нет, а «Сельхозтехника» не готова дать сверхплановые детали. Тут уж заработка нет, тут мастер и ученик одинаковы. Хочется ли асу выполнять всю эту «марафетную» работу? Пилот не ремонтирует лайнер, у пилота нет понятия «мой корабль». Он летает на очередном, готовом к полету, экипаж перед рейсом только проверяет готовность корабля. Не так ли должен работать механизатор, классный, добросовестный?!

Конечно, в стране сотни тысяч превосходных мастеров-хлеборобов, они олицетворяют подлинную суть современного сельского рабочего. Но рядом с ними немало и таких, кто профессией не овладел, технику не знает и не понимает, кто гробит ее по незнанию или по небрежности.

Можно много упреков сделать в адрес комбайно- и тракторостроителей за несовершенство их продукции. Но ведь и другое надо принять во внимание: для среднего механизатора техника сложна. «Нива» или «Колос» еще кое-как освоены. Но сегодня они уже не удовлетворяют требованиям поля. Механизаторы говорят и не без основания: «Когда урожай за 30 центнеров, убирать его «Нивой» — все равно, что решетом воду носить».

Но на смену уже идет «Дон-1500», машина, которой под силу любой урожай, любая хлебная масса. Такой комбайн проходил испытания на полях Т. С. Мальцева. Дав положительный отзыв о новом агрегате, знатный хлебороб с тревогой заметил: «Управление им непростое, много сложных узлов и электроники. Кто будет его хозяином в скором времени?»

Но прежде чем ответить на этот вопрос, спросим: действительно ли сегодняшнее село имеет излишки машинно-тракторного парка? Не будем спорить попусту, а обратимся к беспристрастной статистике. Первая в России МТС была создана в ноябре 1928 года на базе совхоза имени Шевченко Одесской области. К тому времени на всю страну имелось 2 (два!) зерноуборочных комбайна, 500 сеялок, 2700 маломощных тракторов. Зато в перечне выпускаемых промышленностью земледельческих орудий были указаны такие, о которых сегодня большинство людей и представления никакого не имеет: косули, жнейки-лобогрейки, сноповязалки, плуги конные.

Это были результаты тяжелого наследия, которое молодая Советская власть приняла от времени дореволюционного. А ведь родиной многих сельскохозяйственных машин, прежде всего трактора и комбайна, была именно Россия. В 1837 году департамент торговли и мануфактур выдал привилегию (патент) Д. А. Загряжскому, и за ним было признано право авторства на машину с гусеничным ходом. С этого начинается «биография» трактора. В 1868 году изобретатель А. Р. Власенко построил первую в мире комбинированную зерноуборочную машину. Значит, и комбайн родился более ста лет назад.

Сегодня на полях страны трудятся более 2,5 миллиона тракторов и около 700 тысяч комбайнов. За время осуществления Продовольственной программы предусмотрено поставить сеульскому хозяйству 3740—3780 тысяч тракторов и 1170 тысяч зерноуборочных комбайнов. А также сотни тысяч бульдозеров, экскаваторов, автомашин. На десятки миллиардов рублей другой техники.

Недавно я побывал в Миассе на Уральском автозаводе. Его грузовики в особых рекомендациях не нуждаются — их отлично знают и высоко ценят во всех концах страны. Особенно хороши они для работы в условиях неблагоприятных: мощные, высокопроходимые, эти машины безотказно выручают строителей и горняков, нефтяников и геологов. Теперь к многочисленным обязанностям уральского богатыря прибавляется еще одна — помогать сельским труженикам. В Продовольственной программе страны определены конкретные задачи по обеспечению отраслей агропромышленного комплекса транспортными средствами. Коллективу Уральского автозавода поручен выпуск автомобилей высокой проходимости и грузоподъемности для сельскохозяйственных работ.

…Экспериментальный цех завода. В боксе готовых машин несколько могучих трехосных грузовиков, окрашенных в различные яркие цвета. Первый же взгляд на них даже неискушенного человека определит некоторые особенности этих машин: они явно не серийны, шире тех обычных, которые сходят сейчас с конвейера в Миассе. И шины их шире: автомобиль пойдет по сельским проселочным дорогам и даже по пашне. А пашню надо щадить, не делать на ней глубокие колеи. Но есть и такие особенности, которые скрыты от внешнего обозрения. Прежде всего, это способность нового грузовика работать синхронно с уборочными сельскохозяйственными агрегатами. Тут дело вот в чем. Если, к примеру, нынешний «Урал» поставить к зерновому или силосоуборочному комбайну, то автомобиль уйдет вперед. Его минимальная скорость выше, чем рабочие скорости комбайнов. При создании нового грузовика это учтено. Он может идти по полю рядом с уборочным агрегатом со скоростью 2—3 километра в час, а по грунту давать 75 километров. Кузова сельских «Уралов» приспособлены для перевозок самых различных грузов: и зерна, и силосной массы, и корнеплодов. Соответственно меняется и объем кузова. Грузовик может перевозить семь тонн зерна, а с прицепами и значительно больше, или 18 кубометров зеленой массы в основном кузове. Он самосвальный, разгружается на обе стороны. И еще одна особенность: с его помощью можно вносить минеральные удобрения или гербициды прямо в поле в любое время года. Скорость при этом — до 19 километров в час. Конструкторы гарантируют 175 тысяч километров пробега до первого ремонта.

Новый грузовик уже прошел различные испытания в нескольких зонах страны. На Украине перевозил свеклу от поля до сахарных заводов, в Подмосковье показал себя незаменимым помощником на заготовке силоса, на Урале транспортировал зерно от комбайнов до элеватора. И повсюду — самые лучшие отзывы селян. И повсюду вопрос: когда на поля страны придет полюбившийся работник?

В прошлом году опытная партия грузовиков сошла с конвейера. Сейчас производственные мощности нарастают и дойдут до контрольной цифры, определенной Продовольственной программой страны, — 10 тысяч сельских «Уралов» в год.

По уровню производства сельскохозяйственных машин наша Родина занимает первое место в мире. Ежегодно парк тракторов в селах страны прирастает на 100 тысяч единиц, а мощность его — примерно на 10 миллионов лошадиных сил. И эти цифры не могут не радовать, если сравнивать их с теми, что были совсем недавно.

Но сравнивать надо не только с тем, что было, а и с тем, что должно быть. Сегодня сельскохозяйственная наука считает необходимым на каждую тысячу гектаров земель иметь 15 физических тракторов общей мощностью 2000 лошадиных сил. Мы имеем пока 12 тракторов общей мощностью 856 лошадиных сил. Где же тут излишки? А если нагрузка на зерновой комбайн в целом по стране равна почти 200 гектарам, разве это говорит об излишках техники?

Нет ничего вреднее стереотипа мышления, особенно мышления, не вооруженного знаниями. Тогда за частностями оно не видит общего и делает невероятные, зачастую вредные выводы. Вспоминается один совхоз, в котором посчитали, что у них техники «лишка» и стали ее списывать. А при анализе оказалось, что на тысячу гектаров приходится меньше тысячи «лошадей», т. е. вдвое меньше нормы. Причем здесь излишки? Другое дело, когда освобождаются от устаревших «пахарей».

Нужно не сокращать количество техники на селе, а увеличивать, что и предусматривает Продовольственная программа. Но при этом закрепление техники за механизаторами должно быть не формальным, а таким, как, например, в совхозе «Донгузловский».

Уборочная страда была в самом разгаре, когда из этого совхоза пришла весть, что хлеба убраны. Урожай почти по 20 центнеров с гектара. На свал и обмолот зерновых затрачено всего 14 рабочих дней.

Звоню в совхоз. Как удалось столь необычно рано, в начале сентября, первыми в области без чьей бы то ни было помощи, даже городского транспорта не просили, справиться с главной частью осенне-полевых работ?

— Благодаря поточно-цикловой организации труда, — отвечал директор совхоза Г. И. Драничников. — А подробности лучше других расскажет наш главный научный консультант.

Я понимал: речь идет о проректоре Челябинского института механизации и электрификации сельского хозяйства, кандидате технических наук, доценте Владимире Даниловиче Саклакове. Титул «главного научного консультанта совхоза» у него, конечно же, не официальный. Но за ним пятилетнее шефство института и самого Саклакова над совхозом.

В те дни Владимир Данилович был в отпуске, но мое предложение съездить в совхоз принял охотно. На следующее утро вывел из гаража «Жигуленка», и мы покатили в недалекий путь: «Донгузловский» — пригородное откормочное хозяйство.

Саклаков всю жизнь при технике: после института начинал главным инженером целинного совхоза. Тогда парадоксы реальной жизни буквально оглушили молодого специалиста. Но и заставили думать над казалось бы неразрешимой задачей.

Не хватает техники, чтобы в оптимальные сроки провести все необходимые полезные операции. И в то же время гусеничный трактор, основной хлеборобский агрегат, работает до обидного мало — нет механизаторов. Их нет и для комбайнов при уборке зерна. Но чем больше их готовит хозяйство с помощью всевозможных школ и курсов, тем больше среди них текучесть — уважающий себя механизатор стремится уйти и с комбайна, и с гусеничного трактора. Его мечта — трактор-колесник. Тут уж тебе и работа круглый год, и заработок. Значит, люди хотят трудиться ритмично, эффективно, с выходными и отпуском, при хорошей оплате. Порочный круг надо было разорвать. Но где и как?

Поиски ответа длились не один год. Пришлось много учиться, познать азы статистики, социологии и демографии. Закончена аспирантура и защищена кандидатская диссертация: разработана методика определения оптимального состава машинного парка для сельскохозяйственного предприятия. На ее основе родился новый метод организации труда в полеводстве — поточно-цикловой. Одним из первых новинку применил совхоз «Донгузловский». Результат удивил не только руководителей хозяйства, но и самих механизаторов.

Прежде чем рассказать о сути метода, несколько слов о директоре совхоза Драничникове. Когда Геннадий Иванович принял совхоз «Донгузловский», привесы тут были малы, кормов не хватало, текучесть кадров велика, на любом из производственных участков недоставало людей. Производительность труда оставляла желать лучшего. Да и откуда она возьмется, высокая-то производительность, если основные орудия труда — вилы да лопаты.

На первом рабочем собрании новый директор меньше всего говорил о том, что ему не понравилось в хозяйстве. В прошлом партийный работник, он был неплохим психологом и понимал, что, подчеркивая недостатки, людей новыми идеями не зажжешь, а только обидишь. Ему было ясно, что нужно начинать с другого конца, именно — с перспектив работать по-новому. Он убеждал рабочих и специалистов, что людей в совхозе достаточно, а вот вил и лопат многовато: нужна иная оснащенность хозяйства — новейшая техника. Тогда и дело вперед пойдет. Даже далеко не все командиры производства соглашались с ним. Стоит ли так резко менять привычный уклад труда, сложившиеся порядки? Спешить с нововведениями опасно.

Геннадий Иванович и сам понимал, что не резким скачком решится дело, не в один день. А что касается осторожности, то ее, но разумной, у нового директора было ровно столько, сколько необходимо. Не один год ушел на то, чтобы от вил перейти к машинам на всех участках производства.

Положим, эту часть программы ему выполнить было не так уж и сложно: село с каждым годом получает все больше и больше высокопроизводительной техники. Но чем выше росло число машин, тем ниже падала эффективность их использования, ведь количество механизаторов не прирастало. А каждый полевой агрегат требовал двух высококлассных специалистов.

Вот тут-то в совхозе и появился Саклаков с необычным вопросом: почему два механизатора на одну машину, а не наоборот? Ход его рассуждений подкупал Драничникова и заключался вот в чем.

Известно, что в осеннюю страду нередко случается «нахлест» нескольких работ. Почти одновременно приходится вести заготовку кормов, уборку хлебов, взмет зяби. Тут уж, как правило, действительно не хватает ни машин, ни людей, чтобы одновременно делать все. А нужно ли делать именно так? Нельзя ли иначе? Строго говоря, никогда нет в одно и то же время двух равно важных работ. Можно и нужно выделить главную в данный момент и сконцентрировать тут все наличные силы техники и людей. При этом надо по-новому раскрепить машины среди механизаторов.

В «Донгузловском» семь тысяч гектаров пашни и более четырех тысяч гектаров лугов. На все и про все было 40 тракторов, 25 комбайнов и 55 механизаторов. Как видим, картина общая: техники больше, чем людей около нее. Какая уж тут двухсменная работа, если часть машин вообще остается без хозяина.

— Нужно закрепить за каждым механизатором или, на худой конец, за группой механизаторов набор машин, разномарочных, различного технологического предназначения, — предложил донгузловцам Саклаков. — Тогда в любой момент можно работать в две смены на данной машине, на данной операции.

Так и сделали. Девять пар механизаторов получили по одному комбайну и по два трактора, колесному и гусеничному. Еще 14 пар механизаторов — по комбайну и одному энергоемкому трактору. Сроки исполнения работ изменились. Сено стали заготавливать за десять дней, силос — за 12, зерновые убирали три недели. Взмет зяби заканчивали в сентябре. А ведь буквально перед этим на хлебном поле горбатили два месяца и, по самым скромным подсчетам, на каждом гектаре теряли по пять центнеров зерна.

С применением нового метода коэффициент использования машин возрос в полтора раза, а люди работали по восемь часов в день с двумя выходными в неделю и отпусками строго по графику. Вскоре донгузловцы заметили, что можно работать еще лучше, производительнее, но не хватает техники. Разговоров о нехватке механизаторов уже не вели.

— Так было пять лет назад, сейчас в совхозе многое изменилось в лучшую сторону, — сообщил Саклаков, когда мы ехали в «Донгузловский».

За рулем он не очень разговорчив, да и я не теребил его расспросами отчасти потому, что о прошлых делах донгузловцев знал хорошо, отчасти потому, что ехали мы в дождливый день, а магистраль была слишком перегружена транспортом. И лишь когда свернули с городского шоссе на совхозную насыпную дорогу, я спросил, в чем он видит основной недостаток организации труда механизаторов села?

— В том, что машину превратили в некий фетиш, — отвечал Владимир Данилович. — В селе машины традиционно ценят высоко, но выше нужно ценить живой труд. Человек должен любую операцию проводить при помощи машины, необходимой в данный момент. Сама профессия сельского механизатора как нынче называется? Тракторист-машинист широкого профиля. Ши-ро-ко-го! А мы его привязываем к конкретному агрегату. Гусеничному трактору работа не всегда найдется, комбайн и вовсе машина сезонная: в поле месяц, в мастерской два. Комбайнер зарабатывает меньше всех.

Я ничего не ответил Саклакову, посчитав, что он несколько драматизирует обстановку. Но как только приехали в совхоз и зашли в кабинет Драничникова, спросил, правда ли, будто комбайнер сегодня в заработке обижен?

— К сожалению, правда, — отвечал Драничников. — Поэтому почти в каждом хозяйстве комбайны стоят, а уборка ползет. Мыслимое ли дело убирать хлеб до середины октября?! А некоторые и до ноября тянут.

— Вы за две недели управились.

— Ну, мы — другое дело. Мы не боимся приобретать новую технику, всю ее впрягаем в работу под завязку. Смело пересаживаем опытных механизаторов с одного агрегата на другой. К тому же, вы знаете, что мы в этом году попробовали? Односменную работу — раз, а второе — убрали зерновые прежде силосных.

Насчет новой техники разобрались быстро. Тракторный и комбайновый парк совхоза вырос — теперь этих машин 122 единицы. И нетрадиционная очередность уборки культур тоже по плечу всякому, кто, конечно, мыслит нетрадиционно. Зерновые дороже силосных, важнее для хозяйства. Даже малая их потеря накладна. К тому же силосные, малость перестояв, ничего не теряют, кроме излишней влаги. Правда, массы берут меньше, но ведь сухое вещество в ней остается тем же. Специалисты «Донгузловского» считают, что позднее обычного убранные силосные более ценны по питательным свойствам, все-таки кукурузу убрали с початками. А ведь это — Урал, а не Днепропетровщина! Тут все ясно.

А вот односменная работа механизаторов, признаюсь, поставила меня в тупик. Никак не мог взять в толк, что при этом выгадывается.

— Как ни крути, а вторая смена в поле все равно менее эффективна, чем первая. Так уж устроен селянин, что ранние часы для него самые производительные. Если он выходит во вторую смену, ясно, уже не со свежими силами. Либо в личном хозяйстве поработал, либо в город успел съездить. Нам надо беречь, прежде всего, живой труд, и наличие техники это позволяет, — объяснил Драничников.

— У них было два «К-700», — вмешался в разговор Саклаков. — Много ли ими напашешь? Мы посоветовали иметь семь. При двухсменной работе этого достаточно, чтобы в хорошие сроки поднять весь пахотный клин. Но если добавить всего лишь два таких трактора, можно в те же сроки управиться при односменной работе. Ведь один «Кировец» заменит несколько гусеничных пахарей. Значит, освободится несколько механизаторов.

— Нужно, чтобы человек не надрывал пупок день и ночь, но чтобы и не превращался в сторожа при машине. Ему радость нужна в труде, удовлетворение, — заключает Драничников. — Конечно, тут классность механизатора многое значит. Нельзя соединять малоквалифицированного рабочего и современную машину. Такое соединение опасно, ибо это уже само по себе будет своеобразным освобождением от долга перед полем. А значит — и перед обществом.

На майском Пленуме ЦК КПСС, который принял Продовольственную программу страны, было подчеркнуто, что капитальные вложения, предусмотренные программой, дадут хорошую отдачу, если мы научимся гораздо лучше, чем сейчас, использовать машины.

В совхозе «Донгузловский» за последние несколько лет не знают, что такое неподготовленная к работе техника. Здесь своя хорошо оснащенная мастерская, типовой машинный двор, где под крышей зимуют все основные сельскохозяйственные машины. Как результат — нормативное использование и запасных частей.

Опыт совхоза «Донгузловский» распространен в области и за ее пределами. Но вполне возможны и другие варианты эффективного использования техники. Лишь бы в основе их лежала задача не только технологическая, но куда более важная и сложная: воспитание в сельском труженике чувства истинного хозяина земли.