Тридцатый день. Все готово для взрыва. Туннель уходит далеко вглубь. Он ровный, круглый, совершенно прямой, и когда я гляжу в его глубину, мне кажется, что это жила земли, вскрытая и опорожненная.
Машина разобрана. Только высокий двигатель стоит в углу пещеры. Но его стальные части не шевелятся. Он похож на огромную птицу, которая дремлет, распустив усталые крылья. Техники устанавливают спускную батарею для мины. Они принесли черный цилиндр, обмотанный проволокой. Это проторадий, — Молний, как его называют в просторечии.
Цилиндр небольшой и невзрачный, вроде тех, какие я видел в театре падающими на спину стальным броненосцам. Но этот цилиндр, конечно, еще сильнее. Странно подумать, что такая маленькая черная коробка может разрушить огромную землю.
Относительно туннеля на другой стороне земли я не знаю ничего определенного, но, вероятно, его тоже вырыли. Алексей часто спускается в наш туннель один и остается там подолгу. Кажется, он переговаривается со своими заморскими товарищами каким-то неизвестным мне способом. Наверное, и там все готово. В решительную минуту они пропустят ток неслыханной силы, разбудят радиоактивность материи по линиям наименьшего сопротивления, расколют ею землю пополам, как колют кусок дерева, и отбросят обе половины в разные стороны.
Заговорщики собрались все вместе и обсуждают вопрос, когда выйти из шахты. Конечно, им не придется долго мешкать. В железном доме Союза Космистов все готово, чтобы принять их. Когда из одной земли станет две и обе они упрутся спина в спину, собираясь отпрыгнуть, горе тому, кто в эту минуту попадет в промежуток между этими спинами.
Мне все это кажется каким-то диким и неправдоподобным сном. Космисты собрались кругом своего вождя. Лицо Алексея играет диким весельем.
— Подожди, старушка, — говорит он, — мы тебе загоним в брюхо такую занозу, что ты треснешь.
Он обращается с этой жестокой фамильярностью к земле, которая его окружает со всех сторон своими недрами.
Неожиданно до нашего слуха доносится знакомый скрип бурава, грызущего камень.
Довольно он надоедал нам в эти дни и, наконец, замолк. Зачем же он опять скрежещет своим стальным зубом по твердой скале?
— Кто там долбит, — говорит Алексей с неудовольствием, — позовите его.
Нет, это не там, в глубине туннеля, это гораздо ближе, почти на одном уровне с нами, с левой стороны.
— Кто там роется? — говорит Марк, — или еще другие есть, соперники наши?
Слышен стук в стену, частый и дробный с перерывами, похожий на стук телеграфа. Все они, по-видимому, читают его, как буквы азбуки. А я не умею читать и тщетно стараюсь и даже глаза закрываю от напряжения. Тогда в уме моем что-то мелькает и всплывает, и смысл слов вдруг встает в моем сознании, как перевод с неизвестного языка. Их сто человек, а я один. Они заряжают мой ум электричеством своего понимания.
— Тук, — тук, тук! Кто вы?
Алексей берет молоточек и стучит встречный вопрос:
— А вы кто?
— Тук, тук, тук! Инженеры центральной комиссии!..
Это правительственные инженеры. Мы открыты.
— Тук, тук, тук! Кто вы такие?
Они нам ответили. Теперь наша очередь дать ответ. Алексей яростно ударяет молотком по камню.
— Мы Космисты! — дерзко и громко выстукивает он.
— Зачем вы здесь?
— А вам какое дело?
— Идите отсюда прочь.
— Мы не уйдем.
— Так мы сейчас вытащим вас силой.
Бурав опять начинает свое мерное, скрипучее пение.
— Стойте! — стучит Алексей. — У нас все готово. Если вы не остановитесь, мы сейчас взорвем всю землю.
Бурав останавливается.
— Тук, тук, тук! — стучит невидимый собеседник. — Подождите, мы сейчас снесемся с главной ученой комиссией.
Проходит час. Заговорщики не знают, что делать. Все готово для взрыва. Но ведь нас всех завалит.
Как выйти из шахты? Нас схватят снаружи. Странно, что они до сих пор еще не появляются в проходе. Надо поставить стражу.
Марк берет провода батареи и становится у подъема.
— Тук, тук, тук!
— Кто там?
— Я — Антей, президент главной ученой комиссии. А ты кто?
— Я — Алексей Скоропад, президент Союза Космистов.
— Я хочу поговорить с тобою. Мы пробьем стену.
— Не нужно, говори сквозь стену!
— Я хочу видеть твое лицо.
Бурав опять скрипит.
— Не смейте! — яростно стучит Алексей, — у нас Молний.
— Это безумие! — громко возражает Аргон, — пусть он придет.
— Я приду один, — стучит собеседник.
— У нас Молний, — угрожает Алексей, — мы взорвемся.
— Пусть придет, — повторяет Аргон, — чего вы боитесь? Он старик.
— Мы не боимся, — гордо заявляет Алексей. — Пусть он явится.
Бурав снова скрипит. Слышно даже, как щебень сыплется в желоба. Внезапно в стене пред нами является широкое круглое отверстие. В отверстии показывается рука с электрическим фонарем, потом человеческая голова.
Это — голова седого старика. У него белая борода и волосы белые, длинные, вьющиеся, как сияние. Лицо совершенно спокойное, холодное и светлое. Оно особенно поражает рядом с бурными пылающими лицами Космистов.
— Здравствуйте, дети, — говорит старик и даже улыбается.
Дети молчат. Потом кто-то из задних рядов отвечает:
— Здравствуй, дед Антей!
— Здравствуй, здравствуй! — раздаются еще голоса.
Дед Антей — великий ученый. Имя его — одно из самых уважаемых в стране. Космисты тоже его уважают. Он одним из первых стал обсуждать вопрос о возможности переселения на другие планеты с научной и технической точки зрения. Это было почти полвека тому назад. В последние годы им был произведен ряд интересных опытов воздействия на планеты при помощи сосредоточенных лучей проторадия.
— Что вы здесь делаете, дети? — спрашивает Антей спокойным тоном.
— Мы хотим расколоть землю пополам, — вызывающе говорит Алексей.
— Расколоть землю, чем? — переспрашивает Антей, как ни в чем не бывало.
— Проторадием. Я открыл новую радиацию. Вот вычисления.
Антей берет бумагу, просматривает колонки знаков, наскоро набросанных, и слегка хмурится.
— Положим, — соглашается он. — А зачем?
— Затем, чтобы улететь!
Алексей бессознательно поднимается на носках и передергивает плечами. Странный жест. Нервный, широкий, птичий какой-то, трепет полета бескрылого. Как у орла, заколдованного и превращенного в пантеру.
— Лететь, лететь! — повторяют другие Космисты. Эта неукротимая жажда полета, туда, в пространство, кажется, живет в крови, гнездится в мозгу этих бешеных юношей.
— Постойте! — старик машет рукой. — Я скажу: это несправедливо.
— Почему несправедливо? — задорно спрашивает Алексей.
— Вы забыли о нас. Мы не хотим лететь. И нас больше. Зачем вы хотите завладеть всей землей?
— А вы зачем завладели? — страстно спрашивает Алексей. — Вас больше. Да, к несчастью. Везде вы, некуда скрыться от вас. Пошлость ваша сытая, укороченное довольство. Мы спрятались под землю. Вы и тут нашли.
Старик пожимает плечами:
— Мы не можем вам дозволить взрывать землю.
— У нас Молний, — напоминает Алексей. — Взорвем, когда захотим.
— И все погибнете, — говорит старик. — Что вам за выгода?
— Пусть погибнем, — страстно возражает Алексей. — И вы вместе. Все погибнем.
— Отчаянные, — шепчет старик. — Знаете ли: я предлагаю перемирие на два часа.
— Какое перемирие? — подозрительно спрашивает Алексей.
— Я созову совещание там наверху и через два часа принесу вам окончательный ответ.
Белая голова исчезает вместе с фонарем. И в шахте как будто стало темнее. Два часа тянутся убийственно медленно. Космисты стоят рядами и сурово молчат. Они сознают, что, во всяком случае, их отчаянное предприятие окончилось неудачей.
Два часа прошло. Дед Антей опять в отверстии с фонарем, как живой портрет в круглой рамке.
— Я принес вам компромисс, — говорит он, но лицо его теперь важно и сурово.
— Какой компромисс?
— Скажите, — спрашивает старик, — куда именно хотите вы лететь?
— Куда-нибудь, — раздаются голоса, — куда угодно. В пространство, к звездам.
— Оставьте в покое землю, — говорит Антей. — Если вы хотите лететь, мы отправим вас в пространство.
— Как, на чем?
— Вот наш план. Как глубоко прорыли вы ваш колодезь?
— 2.000 метров.
— Хорошо. Мы предлагаем вам следующее: ваш колодезь послужит нам, как стержень. Мы выроем вокруг него широкий туннель, обровняем его, как пушку, и укрепим стены. Затем построим ядрообразные дома из пружинной стали. Дадим вам воздуха сгущенного и твердого, инструменты, приборы, запасы и все нужное. Кто хочет, пусть летит в этих ядрах.
— Как произойдет полет?
— Мы снарядим ваши ядра проторадием, как ракеты, и выстрелим ими из этой подземной пушки. Я применил ваше открытие и сделал расчет. От быстроты движения проторадий даст разряд и произведет новую силу. Эта сила выбросит ракеты за пределы тяготения. Кто хочет, пусть летит, — повторил старик.
По лицу Алексея пробежала тень колебания.
— Братья, — начал он, обращаясь назад и запнулся, и тон его голоса звучал невысказанным вопросом.
— Мы согласны, — сказал чей-то голос.
— Согласны, согласны, — загудела толпа.
— Согласны, летим! Ура! летим! Спасибо, Антей! Ура!
Мудрость старика Антея нашла выход, столь же безумный, как и все предприятие Космистов, но безобидный для обеих сторон.
— У нас будут свои планеты, — кричали юноши в восторге. — Мы дадим им имена. Веста, Астрея, юные дочери земли. Ура Антею! Мы будем летать сами, на воле, без соседей.
— Постойте, — сказал Алексей, что-то соображая. — Кто из вас хочет лететь в этих железных ракетах?
— Все хотим! — заревела толпа.
— Дает ли нам комиссия довольно ракет для полета? — спросил Алексей, обращаясь к старику.
Старик покачал головой.
— Комиссия может дать вам пять ракет.
— А каждая ракета на сколько человек?
— На десять человек.
— Значит, всего на пятьдесят, а нас больше ста.
— Больше нельзя! — решительно возразил Антей. — Я сделал вычисление. На шестом выстреле земля даст трещину и завалится на вылете ракеты.
— Пусть валится, — запальчиво крикнул Алексей.
Но старик остановил его жестом руки.
— Зачем ты кричишь? — сказал он спокойно. — Невозможное невозможно.
— Слышали, товарищи, — сказал Алексей мучительным тоном. — Что нам делать?
Космисты молчали.
— Пусть половина останется, — предложил Антей, — вот выход.
В рядах Космистов прокатился вздох, сжатый, почти похожий на свист, но никто ничего не сказал. Они не знали, что сказать.
— Я нашел выход, — вдруг раздался голос Марка, странный, тягучий, мечтательный. — Уйду, не дождавшись…
И в ту же минуту раздался звук взрыва, короткий и резкий, как удар кнута. Во все стороны брызнули струи крови, каких-то мелких и жирных частиц, раздробленных костей, и забрызгали соседей.
Марк взорвал себя особым снарядом страшной силы, который носил постоянно с собой, тайно от всех.
— Я тоже ухожу! — раздался еще голос.
— И я тоже!.. И я!..
Один за другим последовали шесть взрывов и брызнули шесть фонтанов раздробленной человеческой плоти.
Во время недавней мании самоубийства это был один из самых распространенных способов. С ним соперничало только сожжение на большом костре. Оба были связаны с идеей полета после смерти.
Марк и его подражатели пришли на собрание со снарядами в кармане. Очевидно, самые страшные формы Космизма не угасли, но тлели глухо под пеплом.
Еще взрыв, другой, третий, четвертый. Я весь забрызган кровью. В моих волосах кусочки чего-то теплого, мягкого, еще трепещущего. Я не смею дотронуться рукой и узнать, что это.
— Постойте, — раздается стон одного из заговорщиков. — Перестаньте убивать себя. Я остаюсь.
— И я остаюсь… И мы… И мы тоже…
— Слышите? — сказал Антей Алексею. — Они решили вопрос. Теперь вы можете подняться наверх.
Через четверть часа мы выходили из отверстия шахты наружу. Вид наш был ужасен. Мы были с ног до головы испачканы кровью и грязью. Глаза наши были воспалены от месячного пребывания под землей, бессонной работы и возбуждения. На земле был вечер. Заходящее солнце било нам в глаза и мы жмурились, как совы.
Теперь нас уже ожидала несметная толпа. Весть о нашем отчаянном предприятии разнеслась по всем окрестным городкам и достигла столицы. Со всех сторон являлись люди на аэропланах, на автомобилях и даже пешком. Иные были возмущены нашей дерзостью и показывали нам кулаки. Женщины плакали. Были голоса о том, чтобы истребить нас. Но большинство молчало. Оно уже знало о договоре с комиссией и нашем будущем полете и колебалось, как отнестись к нам, признать ли нас злодеями, героями или такими безумцами, каких не видел свет.
Алексей шел под руку с Аргоном. Лицо Аргона осталось чисто. Кровь как будто не хотела запятнать эти благородные черты. Он вел Алексея и тихо напевал «песню отлета» из своей известной поэмы:
Летим, товарищи, принять
Свое великое наследство.
Алексей был страшен, высокий, черноволосый, почти слепой, весь в крови. Он казался олицетворением ужаса, который подготовлялся там внизу его нечеловеческой энергией. Толпа смотрела на него и видела в нем живой символ новой кровавой войны, которую она считала погасшей и которая хотела опять возродиться. Он хотел перенести войну в небесное пространство и сделать ее еще шире и грандиознее, чем прежде. Это было как будто первое звено будущей великой борьбы миров, живое и кровавое.
И при виде этой страшной фигуры в рядах толпы стал рождаться глухой гул. Он рос и становился громче, как морской прибой под ветром.
Я ждал, когда из этого гула вырвется вихрь упреков и проклятий. Но я не понял этих людей и их истинной души.
Гул прорвался и разразился вместо проклятий рукоплесканиями.
— Ура! Алексей! Браво, Скоропад! Браво, Космисты!
Титаническая сила замысла заговорщиков увлекла толпу. Это странное человечество встретило рукоплесканиями шайку безумцев, только что изловленную с поличным в дерзкой попытке взорвать весь мир.
Дальше я не имел времени слушать. Женские руки крепко схватили меня за плечи. Цепкие пальцы стиснулись, как птичьи когти и будто впились в мое живое мясо.
— Ты жив, — прошипел над моим ухом почти неузнаваемый голос. Это была Катя, не та веселая прежняя Катя с задорным огнем в глазах и с улыбкой на устах, а иная, суровая, трагическая, как сама судьба.
— Ты жив, — повторила Катя. — Пойдем ко мне.
Она увела меня к себе, такого, как я был, ужасного, похожего на подземное чудовище. В доме никого не было. Эта ночь была для меня ночью любви, столь же безумной, как ночи ужаса в подземной мастерской.