Камень, жнец и мандрагора (СИ)

Глава 10

Всю ночь мне снились камни разной степени драгоценности, Смерть в традиционном чёрном балахоне с глубоко надвинутым капюшоном, этак небрежно поигрывающая косой, и горгулья и змей, спорящие, чья очередь помогать пленённому жнецу. У жнеца было лицо Алессандро и наглый, насмешливый взгляд Оливера, и он, казалось, ничуть не тяготился своим беспомощным положением. Наоборот, язвил, подшучивал и откровенно подначивал спорщиков. Наконец те решили бросить монету, и тут жнец чудесным образом освободился и превратился в Смерть. Я за происходящим наблюдала как будто со стороны и не особо переживала — ровно до момента, пока Смерть не обратила прахом несостоявшихся освободителей и не направилась прямёхонько ко мне. Сбежать почему-то не получилось, ни по воздуху, ни по земле, Смерть же приблизилась ко мне, снова превратилась в Алессандро и дальше началось… м-м, нечто совсем непотребное. К счастью, когда одежда на нас стала исчезать сама собой, словно плохонький фантом, я проснулась.

Полежала, перебрала те фрагменты сна, что вспомнились сразу, и подивилась фокусам своего подсознания. Приснится же такое! И нет, заниматься глубоким анализом сновидения, искать в нём символы и выявлять знаки я не собиралась.

Обычная фантасмагория.

За моей спиной посопели, подгребли мне поближе к себе и обняли покрепче. На мгновение я замерла, готовая притвориться, будто по-прежнему сплю, но, похоже, Алессандро и сам ещё не проснулся.

И вот опять мы слишком близко придвинулись друг к другу… а ещё наш нелюбитель тесного физического контакта завёл за привычку класть на меня руку во сне. То за талию приобнимет, то на бёдра возложит хозяйским жестом. И, главное, днём я никаких намёков не замечала, ни единого неподобающего движения в мою сторону, не считая манеры молча брать меня за руку перед шагом на изнанку. Каждый поцелуй игра на публику, каждое объятие — для отвода глаз, а в остальное время ничего лишнего.

Тэк-с, а что там Оливер говорил о притуплении некоторых физиологических функций у возрождённых жнецов? С ликвидацией способности к обороту всё ясно, жнецам менять ипостась ни к чему, да и наличие второй половины души и тела может проблемы спровоцировать немалые. Выходит, я была права, и жнецов по возвращению из мёртвых и впрямь ограничивают в… определённых желаниях? Без пищи и воды телу тяжеловато исправно функционировать, а вот с пониженным либидо жить вполне себе можно.

Я шевельнулась, попробовала выбраться из-под чужой руки, но конечность в ответ сжалась сильнее. Алессандро что-то пробормотал неразборчиво, и я застыла. Выждала чуть, прислушиваясь к дыханию у своего затылка, и повторила попытку.

Сжимать бёдра рука перестала, однако вовсе оставлять в покое моё тело не торопилась. Вместо этого скользнула на живот, нащупала край пижамной рубашки и шустро пробралась под ткань. Помедлила, будто в нерешительности, и целеустремлённо направилась к груди.

Эх, вовремя я об ограничениях в этой области подумала.

Застыла повторно, не зная, что делать: то ли отпихнуть увлёкшегося Алессандро и заодно разбудить, то ли за процессом понаблюдать. Прикосновения не раздражали, не пугали, наоборот, даже приятно… и любопытно, чего уж скрывать.

Алессандро вновь забормотал, и на сей раз удалось разобрать несколько отдельных слов.

Правда, они на другом языке. Или на каком-то безнадёжно устаревшем местечковом наречии из тех, которые нынче понимали разве что языковеды.

Впрочем, для понимания одного слова переводчик не потребовался.

Имя.

Женское.

Лара… или Лаура, точнее я не расслышала. Но его хватило, чтобы ощутить, будто мне крыло подрезали.

Я дёрнулась рефлекторно и, кажется, засадила локтём жнецу под рёбра. Стоит уточнять, что от эротических грёз о неведомой Лауре он тут же очнулся?

— Клешни убрал, — прошипела с неожиданной даже для себя злостью.

— Халциона? — выдал Алессандро с таким безмерным удивлением, что захотелось уже совершенно сознательно врезать ему локтём.

А что приятного, когда тебя обнимают в постели, нежненько прихватывают за верхние выпуклости и шепчут на ушко имя другой женщины? И плевать, что умом понимаешь распрекрасно, что, кем бы ни была эта Лаура для Алессандро, она давным-давно умерла и воспоминания о ней единственное, что у него осталось.

Провинившуюся руку жнец убрал и отодвинулся, я же села, повернулась спиной к мужчине, отдёрнула край рубашки.

— Прости, — произнёс он после недолгого молчания.

Из глубин квартиры донеслись шорохи, приглушённые голоса.

— Помнится, ты уверял, что не любишь, когда тебя трогают и прикасаются без твоего разрешения. А тебе в голову не приходило, что мне тоже не нравится, когда меня… лапают вот так?

— Прости. Во время сна обычный контроль ослабевает и…

— И ты начинаешь вспоминать девиц, которых при жизни име… лапал?

Коридор наполнился звуком стремительных шагов, но иногда занимать дальнюю комнатушку есть благо для её обитателей.

— Какие ещё девицы?

— Ну, не знаю… — нарочито задумчиво протянула я. — Лора… Лара…

— Лаура, — сухо поправил Алессандро.

— Пусть будет Лаура.

Кажется, меня несёт.

Напролом.

И было бы из-за чего…

Голоса прозвучали громче и ближе. Мамуля не иначе как обходила с утренней инспекцией младших детей.

Продолжать намечающийся спор Алессандро явно не собирался. Полежал чуть, пока мама что-то требовательно выспрашивала у Кианы, и встал.

— Халциона! — нанизанные на тонкие шнурки деревянные бусины разлетелись в стороны, чудом не оторвавшись вовсе, и на пороге появилась мама. Как истинную горгулью, полуобнажённый мужчина её не смутил ни капли, да и наша общая диспозиция, от коей издалека веяло бурей в саду любви, не привлекла маминого внимания. Суровый взор обратился на меня. — Твоя младшая сестра утверждает, будто провела эту ночь не в компании этих своих… этих диссидентов, которые пьют, курят и дурно влияют на юные неокрепшие умы, а с тобой и твоим… — мама подозрительно покосилась на одевающегося Алессандро и выдавила-таки более вежливое обозначение: — С твоим женихом. Якобы вы гуляли вместе по городу.

Я обернулась к жнецу, стоявшему по другую сторону постели и молча застёгивающему рубашку. На меня он не смотрел, на мою маму тоже.

— Это правда, Халциона?

— Да, ма, правда.

С минуту родительница буравила меня испытующим взглядом, словно надеясь выискать хоть малейший признак лжи. Видимо, не нашла, потому как поджала губы и удалилась.

— Я отлучусь по делам на несколько часов, — ровным тоном сообщил Алессандро. — К вечеру вернусь точно. Будь готова.

— К чему?

— К финалу, — жнец обулся, взял куртку и ушёл вслед за мамой.

А я осталась.

И чувствовала себя на редкость глупо.

Ну вот какого демона я вспылила из-за другого имени? Произнёс его Алессандро во сне, обнимая при том меня, и что теперь?

Именно. Ничего. А я накинулась, как ревнивая истеричка.

Злясь уже скорее на себя, чем на жнеца, я быстренько оделась и ускользнула из временного жилья, пока мамуля не хватилась. Вышла из дома, огляделась, решая, как добраться до центра Скарро без персонального телепорта.

— Халциона! — долетел вдруг до меня мужской оклик.

Повернулась на голос и увидела идущего ко мне молодого горгула, высокого и темноволосого.

— Привет.

— Привет, — я всмотрелась в привлекательное лицо с зелёными глазами и красиво очерченными скулами и покачала головой. — Простите, а мы разве знакомы?

— Не то чтобы знакомы… виделись вчера на собрании.

— На собрании? — присмотрелась снова, повнимательнее, покопалась в памяти и наконец выудила смутный образ горгула из столовой. — Ты речь перед нашим приходом толкал… ой, то есть произносил.

— Да, это я, возмутитель общественного спокойствия, диссидент и сочинитель грязных памфлетов. Также известен как Вольный ветер, — спокойно перечислил свои достижения горгул и добавил: — Но это ночью, днём же меня знают как Кахалона из рода Пепельного гранита.

— Так мы земляки? — удивилась я.

— И не только. Я и есть тот самый сын.

— Чей сын?

— Твоя мать ничего тебе не сказала?

— О чём?

— Что у её подруги завалялся бесхозный сын, который четверть века уже разменял, а вступить в брачный союз с достойной молодой горгульей так и не удосужился.

— То есть ты тот, кого мне ма сватала? — не поверила я. — Но она же расписывала его… тебя как идеальный идеал… а ты…

— А я Вольный ветер, — беззаботно пожал плечами Кахалон. — Моя ма тоже тебя описала как… не скажу, что идеальный идеал, но с её слов выходило, что ты лучшая избранница для такого оболтуса великовозрастного, как я.

— В родовом городе мы, случаем, не встречались? — попробовала я повторно напрячь память

— Может, и встречались, когда были помоложе.

— Ну, раз ни ты, ни я этого не помним, значит, были совсем-совсем молоденькими. Наверняка и на крыло ещё не поднимались.

— Когда я стал постарше, мой па начал брать меня с собой в полёты в другие города, родовые и не только, так что лет где-то с пятнадцати в городе Пепельного гранита бывал я нечасто.

— А у меня в этом возрасте друзей не было, и я ни с кем толком не общалась вне дома.

Да и в нынешних родовых городах жило много семей, и можно запросто не знать и половины из них. Особенно когда растёшь диким сорняком в образцово-показательном саду.

— Ты куда-то собиралась? — спросил Кахалон.

— Да, в центр, позавтракать. Я… — подумала и решила-таки раскрыть страшный-престрашный секрет нашего семейства: — Сбежала из временного гнезда, пока ма меня не хватилась и не начала мозг мне запекать, как в большом городе говорят.

— Если хочешь, можем слетать вместе, — предложил Кахалон. — Знаю одно местечко… не возле самой арены, подальше, где подают неплохие завтраки. И даже кофе.

— Даже кофе? — удивилась я вполне искренне, потому как кофе в Скарро и впрямь было почти что редкостью, отчасти ввиду невостребованности напитка в самом городе, отчасти из-за сложности и дороговизны транспортировки. — Тогда чего же мы ждём?

В конце концов, мессир жнец требовал от меня содействия и трезвости, а о завтраке в компании молодого симпатичного горгула в его инструктаже речи не шло.

Местечко и впрямь оказалось неплохим, поданные гренки с яйцом и чесноком вкусными и сытными, а кофе восхитительно крепким. Заведение, укрывшееся в переплетениях улиц старого города, даже можно было назвать кофейней, а не старомодным трактиром. Во всяком случае, выглядело оно весьма похоже и порождало ощущение, будто сижу я не в Скарро, песчаном от вездесущей пыли, а в Алансонии, в каком-нибудь курортном городе на южном побережье и после меня ждёт море и белоснежный пляж.

Позавтракав и насладившись кофе, мы с Кахалоном отправились летать над старой частью Скарро. Летать над городом внезапно оказалось удобнее и быстрее, чем ходить по петляющим улицам, вид с высоты был лучше, нежели с земли, и держаться в воздухе куда приятнее, чем бродить по пыльным узким дорогам. И внезапно меня посетило озарение, прежде ни разу ещё не снисходившее на меня за всю мою сознательную жизнь.

Вдруг выяснилось, что хорошо и удобно, когда твой спутник по прогулке одного с тобой рода. Вы можете летать вдвоём, быстрее, медленнее, повыше, пониже, как угодно, в общем. Тебе не надо забывать о собственных крыльях и подстраиваться под его исключительно наземные способы передвижения. Не надо торопиться сменить ипостась с каменной на человеческую, потому что ты всегда помнишь, что твоя горгулья физиономия не вызывает восторга не только у людей, но и у многих нелюдей. Можешь не думать, что приличествующее горгулье платье слишком открытое для человека, а ещё под ним — вот ужас ужасный! — зачастую нет нижнего белья. И на просвечивающие части тела твой сородич не обращает внимания, в каком бы те ни были виде, как, впрочем, и ты не придаёшь значения, что рядом с тобой полуобнажённый парень. И никто вокруг не придаёт, потому что горгульям в массе своей всё равно, кто как одет, особенно в Скарро. Наоборот, чересчур закрытая одежда рискует стать объектом куда более пристального внимания, нежели наряд, смахивающий на человеческое нижнее бельё.

В довершении Кахалон оказался интересным собеседником. Он знал гораздо больше, чем я ожидала от своего соотечественника и примерного ровесника, много рассказывал о Скарро и его истории и ориентировался в городе весьма неплохо для гостя, впервые сюда попавшего. С ним было легко говорить вот вообще обо всём на свете, кроме, разве что, жнеческой миссии. Можно было обсудить будущее родовых городов и политику разных советов старейшин, мало чем друг от друга отличающихся, а можно было повспоминать наш город, поделиться забавными историями из детства. Я только следила, чтобы не проболтаться ненароком о своём настоящем роде деятельности и истинном статусе подставного жениха. Когда мы, нагулявшись, вернулись в центр и зашли в «Крыло горгульи» посидеть в тенёчке и выпить чего-то освежающего, я поняла, что держать язык за клыками и не трепать лишнего становится всё труднее. Случайно или сознательно, но Кахалон не касался темы наших с Алессандро отношений и, по-моему, даже ни разу имени его не назвал, словно никакого жениха у меня нет и в помине. В родовом городе о моём бегстве были наслышаны если не все, то многие и вряд ли кто-то действительно поверил в спешно сочинённую мамой ложь про учёбу в столице. Однако матери Кахалона не терпелось женить вольнодумного сына хоть на ком-то в надежде, что тот обзаведётся своей семьёй, сразу избавится от вредных убеждений и возьмётся за ум, а моей мамуле не хотелось упускать единственный шанс по зачистке позорного пятна и пристройству блудной дочери.

И да, делиться наболевшим с тем, кто тебя прекрасно понимает, тоже было приятно. Кахалон не Алессандро и из него не требовалось клещами вытягивать каждое скупое упоминание о прошлом.

— Так ведь Киане двадцать два и, сколь мне известно, обещаниями она не связана, — спохватилась я в процессе обсуждения наших родительниц. — Почему моя ма не попыталась сосватать тебе её?

— Твоя сестра отчаянно сопротивляется подобным попыткам. Или почему, ты думаешь, Хризалита уже замужем, а Киана ещё нет? Это во-первых, — Кахалон отогнул два пальца. — Во-вторых, мы с Кианой достаточно хорошо друг друга знаем и намерений сходиться точно не имеем, что бы ни воображали себе наши матери. В-третьих… — горгул отогнул ещё один палец, помедлил и продолжил, подавшись ко мне через столик и понизив голос: — У Кианы уже есть парень.

— Да? — удивилась я. — Ты его знаешь?

— Знаю. Он из… нашей компании.

— Из компании диссидентов.

— Как нас только не называют, — усмехнулся Кахалон.

— Сынами анархии ещё не величают?

— Пока не слышал. Но название хорошее, надо запомнить.

— А-а, вот ты где, сверкающий бриллиант, который категорически нельзя никуда отпускать в одиночестве, — прозвучал вдруг рядом с нами голос Оливера.

Его только тут не хватало!

Я повернула к Оливеру голову и постаралась вложить во взгляд всё своё нежелание видеть его здесь и сейчас. Увы, если возрождённого не пробирало от сурового взора Алессандро, то мой должного впечатления не производил и подавно.

— Я уж тебя обыскался, — добавил Оливер, склонившись ко мне. — С самого утра по Скарро бегаю, ног не чуя, тебя, ненаглядную, ищу.

— Так я вроде и не терялась.

— Халциона? — Кахалон сначала покосился подозрительно на возвышающегося над нами Оливера, затем вопросительно посмотрел на меня.

— Всё в порядке, — поспешила заверить я. — Это всего лишь…

— Шафер её жениха, — продолжил Оливер спокойно. — Или сейчас правильнее говорить свидетель? Когда брачный союз регистрируется в мэрии, требуется же присутствие свидетелей с обеих сторон?

Какого демона он вообще заговорил о моём женихе и регистрации? И, главное, смотрит на меня так, словно его действительно занимает ответ на сей глобальный вопрос.

— Наверное… не знаю, — огрызнулась я.

— Будем считать, я лучший друг жениха Халционы… который, кстати, вряд ли одобрил бы распитие пивных напитков с посторонними горгулами… и свидетель на их свадьбе. Всё, Хэл, идём.

— Прошу прощения, — извинилась я перед собеседником и встала из-за столика, повернулась спиной к Кахалону. — Слушай, никуда я с тобой не пойду, — прошипела едва ли не на грани слышимости. — Я тебя не знаю и знать не желаю, Алессандро тебе не доверяет и мне не рекомендовал. И я имею полное право встречаться с кем захочу в свободное от… работы время.

Оливер смерил Кахалона оценивающим скептичным взглядом и взял меня под руку.

— Он не твоего полёта, Хэл, а теперь пойдём.

— Что значит не моего? — возмутилась я и дёрнулась рукой в попытке избавиться от чужих пальцев. — И тебе-то что за дело, кто моего полёта, а кто нет?

Заметив моё движение, Кахалон поднялся, да и прочие посетители «Крыла» начали на нас оглядываться.

— Сдаётся мне, тут не всё в порядке, — возразил горгул.

— Приятель, будь другом, не лезь, — посоветовал Оливер. — Не видишь, девушка занята, жених у неё есть, а я его интересы блюду. Кстати, Хэл, а наречённый твой где?

— Что значит — где? — растерялась я.

— Вы не вместе, хотя обычно ходите прилепившись друг к дружке.

Прямо уж и прилепившись, нечего преувеличивать!

— Утром ушёл.

— Куда?

— Не уточнил. Сказал, что по делам. К вечеру вернётся.

— И какие дела в городе горгулий могут быть у человека?

Действительно, какие?

Алессандро впервые в Скарро и не знает никого, кроме меня, моей семьи да возрождённого. И пускай в черте города жнец не ограничен в передвижениях и может за пару шагов попасть в любую его точку, однако куда конкретно и к кому он пойдёт?

— Прости, Кахалон, но мне… нам и впрямь пора, — обернулась я к горгулу. — Срочные дела, да. Увидимся как-нибудь в следующий раз, хорошо? Спасибо за прогулку и за завтрак, мне действительно всё понравилось.

Высвободив руку, я сама цапнула Оливера за локоть и потащила на улицу.

— А он не мог отправиться проверять пути отхода или… ну, не знаю… арену опять осматривать?

— И не взял тебя?

— Не хотел, чтобы я под ногами путалась.

— Раньше твоё присутствие ему не мешало.

Мы остановились возле дома, где накануне проходило диссидентское собрание, и я отпустила Оливера. Заодно огляделась и попыталась сгрести разбегающиеся мысли в кучку. Время давно уже перевалило за полдень, и улицы опустели. Большинство горгулий предпочитали провести самые знойные послеполуденные часы дома или в освежающем тенёчке питейных заведений. Куда по такой жаре мог потащиться человек, к тому же чужой в городе, мне было неведомо.

— А если его… на работу отправили? — предположила я. — Душу чью-то забрать?

— Проще пригнать сюда другого жнеца, — не согласился Оливер.

— Уверен?

— С технической точки зрения да. Где-то на изнанке существует место… нечто вроде монастыря для жнецов. Там они проводят большую часть свободного времени, отдыхают, учатся и постигают новые ступени своего мастерства.

— А едят они где? — я зачем-то оглянулась на «Крыло горгульи».

— Здесь.

— В Скарро?

— Среди живых, — снисходительно пояснил Оливер. — С той стороны, знаешь ли, трудно разыскать адекватные продукты питания. Там ничего не растёт и не плодоносит и не водится никого, кроме бестелесных и малоприятных сущностей, в пищу категорически не годящихся.

Из «Крыла» вышел Кахалон. Заметил нас и склонил голову. Я неуверенно, осторожно махнула ему рукой. Кахалон сменил ипостась, расправил крылья и поднялся в воздух.

— И что вы, женщины, находите в таких смазливых типчиках? — риторически вопросил возрождённый, не оборачиваясь к улетевшему горгулу. — Липните к ним почище пчёл к мёду.

— А ты, хочешь сказать, не такой? — поддела я.

— Я хорош собой, крепок физически и чрезвычайно обаятелен, — невозмутимо заверил Оливер. — Но не смазлив. Идеально выдержанный баланс.

— Это не твоё настоящее лицо.

— Ну и что? Прежнего я всё равно не помню.

— Совсем? — как можно не помнить собственного лица?

Или можно?

— Совсем. Думаешь, я часто смотрел на себя в зеркало? Да и зеркала в те времена не были такой неотъемлемой частью повседневной жизни, как сейчас. А когда не один век существуешь духом, привязанным к предмету… тут и вовсе не до воспоминаний о том, каким замечательным был при жизни.

Прозвучало как-то… спокойно, даже чуть-чуть равнодушно, будто для возрождённого не имели значения потерянные воспоминания о себе самом.

— А это что?

— Где? — я проследила за взглядом Оливера, обращённым на небо над крышами домов.

В той стороне, где располагалась арена, в зыбком воздухе разливалось странное фиолетовое марево, издалека похожее на тучку, разве что диковинного колеру и висящую слишком низко для настоящего облака. Оно дрожало и трепетало, расползалось огромным чернильным пятном, отбрасывая тень на улицы и здания внизу.

— Что это? — повторила я.

— Вот и мне любопытно. Вряд ли это такое местное природное явление.

Сомневаюсь.

Марево, слабо подсвеченное изнутри, неспешно растекалось, заслоняя солнце и небо, и вместе с ним нарастал нестройный встревоженный гомон голосов. Над нами промчались двое стражей, направлявшихся к непонятной тучке. За нашими спинами стукнула дверь и из «Крыла» высыпались привлечённые шумом посетители, подняли головы, рассматривая странное явление и переговариваясь между собой. В доме напротив открылось окно и оттуда высунулась женщина, испуганно запричитала при виде диковинного объекта всеобщего внимания.

Оливер махнул рукой в сторону арены, и мы по-простому, безо всяких шагов через изнанку, пробежались до главной достопримечательности Скарро. Среди заполняющих улицы горгулий было куда проще передвигаться по старинке, на своих двоих, чем искать укромный уголок для перемещения, к тому же я не знала, отличается ли жнеческий способ телепотрации от используемого возрождёнными духами. Да и не только мы одни устремились к арене.

Когда мы вышли к стене, желающих взглянуть поближе на происходящее собралось уже достаточно, чтобы образовать пусть и неплотное, но всё же кольцо вокруг места происшествия. Отсюда было видно, что марево чёрным столбом дыма поднимается именно с арены и растекается по воздуху огромным светлеющим куполом. Под ним мелькали крылатые фигуры стражей, несколько опустились на землю с внешней стороны стены и знаками показывали собравшимся, чтобы те не подходили слишком близко, а лучше бы вообще покинули потенциально опасную зону. Мы с Оливером протолкались в первый ряд, вскинули головы, вместе со всеми вглядываясь в фиолетовые клубы. Магического фона на таком расстоянии я не ощущала, уж больно далеко, память ничего дельного не подсказывала, а из прочих органов чувств только обоняние отметило, что тянуло обычной гарью.

Может, это результат деятельности Алессандро? Почему-то при виде непонятного внезапного явления других вариантов в голову не приходило. Горгульи при всём желании не умеют колдовать так же, как люди. Мы можем манипулировать энергетическими потоками, можем создавать порталы и артефакты, но в то же время потолок наших возможностей не слишком высок, мы далеки от всего того, что составляет зрелищную боевую магию, овеянную тайнами и предубеждениями некромантию и благородное целительство. В общем, мой народ по магическим талантам болтается где-то между артефакторами, травниками и ведьмами и на нечто подобное не способен в принципе.

С полчаса мы с Оливером кружили вокруг арены, держась живого оцепления, за которое всё равно не пускали. Перемещаться внутрь возрождённый отказался, на мои вопросы толком не отвечал и своими предположениями по поводу происходящего не делился, разом став раздражающе похожим на Алессандро. Я пыталась высмотреть жнеца среди зевак, однако не преуспела. Тянущийся с арены столб постепенно начал бледнеть, сменив цвет с чёрного на бледно-синий, марево прекратило расползаться и сделалось полупрозрачным, тающим стремительно. Вокруг арены посветлело, открылось ясное небо, солнечные лучи вновь коснулись каменных стен. Столб наконец истончился и разорвался, разделившись на сизые клочки дыма, а стражи подняли с арены нарушителей общественного спокойствия.

Тут-то я и удивилась.

И удивилась сильно.

Потому что виновниками непонятного происшествия были мои сородичи. Пяток молодых горгулий летел под конвоем в сторону дома совета старейшин и одним из юных нарушителей был Азур.