Капитан

Глава 10

На Бульварной улице располагались ателье настолько приличных портных, что они бы не затерялись и на московских или петербургских проспектах. Вместо этого фон Эссен и Храбров отправились в Старый город, в лавку «доброго Минша», китайца, люто ненавидевшего японцев. Во всяком случае, именно так он всем неизменно говорил. На самом деле, ненавидел он не японцев, на которых с удовольствием работал за солидное вознаграждение, а русских, столь бесцеремонно устроившихся на земле его предков. Минша был разведчиком и наблюдателем, причем не из последних, судя по всему. Посещение его лавки являлось одним из шагов внушительной игры контрразведки флота, направленной на противодействие неприятельским шпионам.

Последние недели Макаров, начальник его штаба Молас и Храбров уделяли данному направлению особое внимание. Все вместе моряки проработали общую стратегию, направленную на доведения до сведения врагов качественно проработанной дезинформации. Эссен не знал большей части деталей, но не отказывался, когда его приглашали на небольшие представления, как сейчас.

«Прекрасно, что контрразведка смогла установить имена нескольких шпионов, но я предлагаю до времени не арестовывать их, а заставить помимо воли поработать на нас», — так Храбров аргументировал свою позицию и ближайшие перспективы в отношении ряда подозрительных лиц. И сейчас все было готово, десяток офицеров за последние дни ненавязчиво и словно бы случайно «делились» с японскими осведомителями весьма важными сведениями.

Николай Оттович не был большим любителем участвовать во всех этих шпионских играх, но целесообразность подобного понимал прекрасно. Друг попросил выделить надежного офицера и Эссен переподчинил Храброву по линии контрразведки молодого лейтенанта Николая Толбухина. Тот не имел права о многом говорить, но все же некоторыми данными поделился. От того, насколько глубоко и прочно японская разведка проникла во все сферы жизнедеятельности Порт-Артура, волосы на голове вставили дыбом. Месяц назад Эссен лишь догадывался, что все морские и пехотные части находятся под плотным наблюдением. Реальность же, когда его с ней познакомили, оказалась куда хуже самых суровых прогнозов. Множество японских разведчиков трудились в виде прислуги или мелких лавочников, они проникли на склады, доки, магазины, ресторации, фотомастерские, публичные дома и телеграф. Здесь они услышали одно слово, там другое, в третьем месте несколько предложений, из которых складывалась общая картина. Вся русская эскадра находилась в акватории как на ладони, никто не мешал следить за ее активностью и подготовкой к выходу в море. Все это весьма ловко передавалась японцам и их штаб знал непозволительно много о гарнизоне Порт-Артура, его батареях, состоянии флота и всем прочему. Подобному произволу и преступной халатности давно было пора положить конец.

— Мундир сосьем в самом лутьсем виде, капитана, — непрерывно кланяясь, улыбаясь и пряча кисти в широких рукавах шелкового халата заверил их хозяин лавки Минша, пока два его помощника снимали с Эссена мерку. Повод для посещения портного выглядел более чем надежный — после перевода с «Новика» на броненосец «Севастополь» Николай Оттович решил поменять свой гардероб для более представительского вида. Тем более, ему наконец-то дали очередное звание капитана первого ранга.

— Возможно, через неделю и я закажу у вас мундир, — небрежно заметил сопровождающий Эссена Храбров. — Сделаете?

— Посьем, посьем, капитана, — с поклоном заверил китаец. Он отошел в сторону и принялся что-то объяснять перекладывающим ткань помощникам. Эссен понизил голос, но так, чтобы японский шпион все равно его слышал.

— Что, Евгений Петрович, думаете, после возвращения эскадры нас ждут перемены?

— Всенепременно! Только в отличие от вас, Николай Оттович, мне торопиться не с руки, и мундир пока не нужен, неизвестно вообще, как все сложится, — негромко отозвался тот. — Переживаю я за наше будущее. День выхода эскадры назначен, а «Полтавы» у нас не будет. «Палладу» так и не подняли, плюс «Варяг» вряд ли сможет нам помочь, течь то у него никуда не делась. Да и ваш «Севастополь» все еще не готов. Не сможет он поддержать эскадру, вот что обидно!

— А знаете, как мне самому обидно? Мы все рвемся в бой, а вместо этого должны доделывать ремонт и оставаться в гавани. А ведь я до последнего рассчитывал успеть!

— Да, незадача, — горестно вздохнул Храбров и Эссен невольно удивился, как натурально у него получилось изобразить искреннее сожаление.

— «Варяг» еще куда ни шло, потеря крейсера не так заметна, а вот отсутствие «Полтавы» вкупе с моим «Севастополем» непременно скажется самым неприятным образом. Пушки и броня двух броненосцев это сила, которая всегда может помочь! — протянул Эссен.

— Торопит нас всех беспокойный адмирал. Мы совсем не готовы к генеральному сражению, а бежим, как на пожар. Надежда лишь на то, что и японцы в плохом положении, иначе перетопят нас, как котят.

— А что делать? Как по мне, лучше уж выйти в море и там искать счастье, чем коптить небо в гавани, — отдав мастеру задаток, Эссен первым вышел из лавки на залитую весенним солнцем узкую улочку. Старый город обладал неповторимой атмосферой, даже можно сказать неким шармом. На стенах домов висели зажигающиеся в вечернее время круглые фонари, а по улочкам непрерывно сновали рикши, кули, китайцы, русские и лица неопределенных национальностей, вероисповедания и сомнительной мотивации. Над бамбуковыми и черепичными крышами поднималась пожарная каланча на Перепелиной горе. — Но вы правы. Наш адмирал спешит, а Того может этим воспользоваться.

— Так его из столицы каждый день понукают, требуют выйти в океан и сразиться, — вздохнул Храбров. Дружески общаясь, два офицера с самым невозмутимым видом взяли рикшу и отправились на офицерское собрание, проводимое в здании Квантунского флотского экипажа.

Эссен не стал делиться с другом своими трудностями, у того и своих хватало. На самом деле, отдыхая последние недели по три-четыре часа в сутки, он сумел-таки нечеловеческим напряжением сил подготовить свой корабль. Ремонтные бригады и матросы так же выкладывались до изнеможения, ночую на самом корабле. Их кормили три раза в день горячей сытной пищей, да еще и премировали деньгами, причем и священники не забывали периодически проповедовать о важности подобной работы. Все это сработало, «Севастополь» был готов к выходу в море. Котлы работали хорошо, пушки не пострадали, а пробоину заделали. Эскадра нуждалась в его орудиях и броне, и он не мог подвести. Но на броненосце заканчивали лишь основные работы. Осталась куча мелких недоделок, которые в одном-единственном бою не должны были сыграть значимую роль, броненосец должен и будет помогать своим. К тому же и насчет «Варяга» они озвучивали продуманную дезинформацию — Руднев крейсер восстановил.

Эссену оставалось лишь надеяться, что затеянная контрразведкой игра принесет свои плоды и адмирал Того решиться на генеральное сражение, в котором его будет ждать небольшой сюрприз в лице двух неучтенных кораблей. Хотя, с другой стороны, у него и выхода иного не было — для обеспечения своих сухопутных армий японцы всеми силами желали как можно быстрее получить полнейшее превосходство на море.

Моку Кудо служил своей Родине в качестве шпиона уже девять месяцев с тех пор, как его забросили в Порт-Артур на французском пароходе, прибывшем из Шанхая. Благодаря внешности он вполне мог сойти за китайца, прекрасно знал северокитайский язык, а его акцент могло уловить лишь самое тонкое ухо. За волосатых европейских варваров Кудо не переживал, им подобное не под силу, в своем высокомерии они презрительно называли всех азиатов «обезьянами», желтой расой и не делали между ними особых различий. Раскрыть его могли лишь китайцы, да собственная глупость.

Моку понимал, что одновременно с ним против русских действовало еще множество братьев, готовых отдать жизнь за победу Ниппона. Он не знал их имен, и того, чем именно они занимаются. Все это было лишним, более того, могло привести к раскрытию, а то и вовсе, к смерти. Поэтому он молчал, не спрашивал о том, что его не касалось и все свое внимание уделял Тихоокеанской эскадре и гарнизону крепости. У него существовал связной в Шанхае и еще один, крайний вариант в самом Артуре, которым он ни разу пока не пользовался.

Легенда у него была хороша — он выдавал себя за китайского торговца Ли Юйсяна из Шанхая, торгующего свининой, говядиной и прочим мясом. Для этого у него имелась лавка в Старом городе. Именно в Шанхае у него были крепкие связи, якобы родня, которая помогала покупать мясо по низким ценам и переправлять сюда, в Порт-Артур. В связи с этим он часто отсылал туда телеграммы, заказывая тот или иной товар. Цены по случаю войны взлетели, а товара стала меньше, так что он в любом случае оставался в выигрыше и с запасом оправдывал стоимость самих телеграмм и затраты на доставку мяса. С этой стороны разоблачение ему не грозило.

Последняя его телеграмма не отличалась многословием и выглядела, как и обычно. «Пришлите шесть коров двух овец трех поросят двадцать одну индюшку». В Шанхае после получения телеграмм ему отправляли на французском или английском пароходе указанное количество животных. Под коровами подразумевались броненосцы, под овцами — броненосные крейсера, под поросятами — бронепалубные, а под индюшками — миноносцы. Их число обозначало, сколько конкретно вымпелов готовы выйти в море прямо сейчас. У Моку имелись и другие обозначения, помогающие сориентировать командование по поводу тех или иных кораблей, их поломок и даты выхода в море, а также основных фактов, касающихся армейского гарнизона и их орудий. Все работало, как часы, русские вели себя до безобразия самоуверенно, обманывать таких было легко и радостно. И хотя японец прекрасно понимал, что он всего лишь один из винтиков большого механизма, причем винтик достаточно скромный и незаметный, работу свою делал на совесть.

Изображая требовательного, но одновременно доброго Ли Юйсяня, Моку Кудо с немалым достоинством взял рикшу и доехал до кирпичного двухэтажного здания телеграфа. Внутри, как и всегда было людно. Морские и армейские офицеры, гражданские лица, чиновники всех мастей, купцы, иностранцы, миловидные женщины — все они отправляли свои послания. В последнее время отправка и задержка телеграмм стала занимать больше времени. Моку по этому поводу не тревожился, торопиться ему некуда, а то, что появились задержки, объяснялось просто — война же.

Японец взял в окошке бланк, почтительно улыбнулся служащему в круглых очках и пройдя к свободному столику, неторопливо заполнил бланк телеграммы. Специально задержав перо, он позволил капле чернил упасть на бумагу, дополняя образ совершенно безобидного торговца мясом.

— Дорого, однако, тридцать копеек, — тяжело вздохнул Кудо, обращаясь к какому-то русскому чиновнику, толстому, сонному и глупому, судя по выражению лица.

— Дорого — не плати, — буркнул тот.

— Да-да, — закивал японец, всеми силами скрывая презрение. Он отдал заполненный бланк в окошко, отсчитал положенные деньги, наблюдая, как мальчишка-курьер схватил телеграмму, чтобы отнести ее на второй этаж, в аппаратный зал. Моку потянулся к сдаче, но внезапно ощутил, что его подхватили под локти чьи-то сильные руки. Еще ничего не понимая, он повернул голову, сохраняя отстраненную улыбку на лице. Держали его два дюжих матроса в бескозырках и бушлатах, возвышающиеся над ним, словно демоны-людоеды Они, отличающиеся огромными размерами и скверным нравом.

— В тём дело, гаспада? — сердце японца ухнуло вниз, в желудке появилась ледяная тяжесть, но язык говорил сам собой, сохраняя акцент и испуганные интонации.

— Сейчас узнаешь, — буркнул один из здоровяков. Не чинясь, ничего не спрашивая, они просто приподняли японца так, что его ноги закачались в воздухе и без всякого труда потащили в одну из боковых дверей. Несколько человек обернулось в их сторону, но ничего толком не заметили, так быстро все произошло.

Японец дернулся, пробуя, насколько сильно его держат, но кричать или вырываться по-настоящему не стал — это испортило бы всю легенду. Сейчас он еще не знал, случился ли провал или случайное недоразумение, так что пока надо было держаться прежней линии и изображать из себя китайского торговца мясом. В голове мелькали десятки мыслей, от самых плохих до вполне оптимистичных, но где-то внутри начало проявлять отчетливое чувство, что ничем хорошим сегодняшний день не закончится.

Японец не успел и вздохнуть, как ему на голову накинули мешок, а затем, судя по холоду, вытащили на улицу, закинули в карету или повозку и куда-то повезли. Он начал сопротивляться, дергаться, но матросы продолжали держать крепко.

— Цыц, зараза, не балуй! — буркнул тот, что справа и так приложился кулаком по ребрам, что у маленького японца все внутри сотряслось от боли.

Потом его тащили по каким-то ступеням, посадили в кресло, пристегнули руки к подлокотникам ремнями, старательно обыскали, прощупывая карманы и складки и наконец-то сняли мешок с головы.

Моку заморгал глазами, привыкая к тусклому свету. Похоже, он находился в каком-то полутемном подвале без окон. Воздух здесь казался тягучим, пропахшим потом и табаком. Свет устроили так, что он почти целиком падал на задержанного, а стол и двое сидящих за ним господ частично терялись в полумраке. Кудо лишь понял, что один из них русский морской офицер, лейтенант, судя по погонам, а второй — сухенький старичок-китаец в кимоно.

Японец сглотнул и осторожно повертел головой. Два здоровенных матроса, которые столь ловко спеленали его, еще немного постояли, проверяя, все ли в порядке, а затем молча вышли и прикрыли за собой толстенную, как он успел заметить, дверь. В их недобром молчании ему почудилось тяжелая поступь судьбы, что была готова нанести последний удар. «О, беспощадный рок! Под этим славным шлемом теперь сверчок звенит» — будучи на Родине, Моку увлекался поэзией и даже сам, потакая тщеславию, пытался слагать хокку[25]. Здесь, в Артуре, о прошлых увлечениях пришлось на время забыть, но подходящие к случаю строки сами собой появились в голове.

— Здравствуйте, господин Ли Юйсянь, — морской офицер приблизился, встал на расстоянии трех шагов, сложил руки на груди и принялся с интересом изучать пленника. — Не поверите, но я счастлив вас видеть. Хотя, может, к вам стоит обращаться как-то иначе, используя ваше родное японское имя?

— Я нитиго не понимаю, я тесный китайский торговец, меня все знают, — зачастил Моку. — И я смиренно прошу объяснить, за цто меня подвергли всем этим унизениям, — он демонстративно дернул привязанными руками. Широкие кожаные ремни с массивными пряжками держали его крепко, надежно, а само деревянное кресло оказалось прикрученным к полу. Подобные детали свидетельствовали о том, что им занялись серьезные люди с соответствующими возможностями. Кто они? Жандармы? Русская разведка? Тогда причем здесь морская форма?

— Не надо кричать и повышать голос, вы не в таком положении, чтобы чего-то требовать, — вежливо и вместе с тем твердо ответил офицер. — Если мы ошиблись, вы получите извинения и спокойно вернетесь в свою мясную лавку.

— Но…

— Думаю, вам найдется, о чем поговорить с уважаемым господином Хао, — перебил его русский. — Прошу вас.

По его знаку старик-китаец встал и приблизился.

— Господин Ли, позвольте спросить, откуда вы родом? — старик говорил на китайском, наклонив голову и не смотря в глаза.

— Из Шанхая, — быстро ответил японец, включаясь в игру, иного выбора проклятые северные варвары ему не оставили.

— А из какого района?

— Янпу, — Моку старался говорить кратко, лаконично, понимая, что чем больше слов, тем легче будет его поймать на лжи.

— А когда сюда приехали?

— Девять месяцев назад.

Но старик не унимался. Он принялся подробно расспрашивать пленника о городе, реке Хуанпу, семье, торговле и всем прочем. Легенда на такой случай у японца присутствовала, но чем дольше он говорил, тем сильнее понимал, что тонет, как муха в янтаре. Эти хитрецы через своего старика не спрашивали его об общих, всем известных деталях. Нет, русский интересовался такими мелочами, о которых даже трудно было представить. Скажите пожалуйста, кто будет интересоваться, какой пароход затонул в городе два года назад или слышал ли он о некоем крупном торговце из Шанхая, у которого отсутствует левая рука?

Вежливый допрос продолжался около пятнадцати минут. Японец вспотел так, словно бегом спустился с вершины Фудзи. Старик же отошел от него и поднял голову, обращаясь к русскому.

— Этот задержанный — не китаец, он лишь выдает себя за него, — вынес вердикт старик, указывая на Моку мизинцем. Сам жест обозначал некую форму презрения, то, что у такого человека не получилось задуманное. — Он хорошо подготовлен, но отдельные слога и тон выдают его. Родившийся в Шанхае говорил бы иначе. Мое скромное мнение заключается в том, что он — японец. Акцент и внешность говорят сами за себя.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно констатировал офицер. Он достал папиросу и чиркнул спичкой, закуривая. С немалым удовольствием выпустив дым к потолку, он продолжил. — Мы уже давно обратили на вас внимание, господин японец. Ваши телеграммы весьма красноречиво вас характеризуют, — русский взял со стола заполненный бланк и помахал им в воздухе. — Неплохое прикрытие, стоит признать, но вы провалились.

Кудо принялся горячо убеждать русского, как тот сильно тот ошибся, что все это странное стечение обстоятельств, но чем дольше говорил, тем сильнее понимал, как жалко звучат его попытки оправдаться.

— Бросьте ломать комедию, — офицер в очередной раз заставил его замолчать. — Признаю, вы можете обдурить меня, наивного европейца, но не господина Хао, чей музыкальный слух и познания в языках выше всяких похвал.

— Благодарю, — поклонился китаец.

— Итак, господин шпион, выхода у вас ровно два, — русский показал ему два пальца, словно Моку не умел считать. — Либо суд и расстрел за шпионаж либо сотрудничество с нами. Выбор целиком за вами.

Слюна во рту стала тягучей и приобрела неприятный вкус. Моку Кудо с трудом сглотнул ее и некоторое время исподлобья смотрел на врагов, прикрыв глаза. Мысли его лихорадочно метались, перебирая варианты. Отсюда уже не выбраться… Мышеловка захлопнулась! Он любил свой Ниппон и свою семью. Он был готов служить Родине, но одновременно мечтал вернуться домой, обнять жену и деток. И Моку Кудо не хотел умирать.

Храбров неторопливо разбирал документы, полученные за последние дни. Они включали в себя рапорты, различные сообщения и записки, зачастую написанные на клочках бумаги или даже ткани. Деятельность Особого отдела быстро набирала обороты, а количество получаемой информации увеличивалось день ото дня.

Особый отдел неплохо освоился в особняке, который им выделили благодаря поддержке Макарова. Храброву здесь нравилось, нравилось само двухэтажное здание с высокой крышей и узким окнами, через которые можно было осматривать округу. Нравился и цокольный этаж, глухой и надежный, подходящий для всякого рода тайных дел, включая хранение секретных документов и разговор по душам с задержанными. Здесь они могли кричать сколь угодно, все равно их никто не слышал, а вопли не мешали спокойному сну мирных граждан Российской Империи.

Полное одобрение вызывали и три лейтенанта, Толбухин, Дитц и Бойко, да и матросы, которые они подобрали, казались толковыми. Замечательно, что у отдела появился проверенный китаец, старик по имени Хао Зиан, знающий несколько языков и люто ненавидящий японцев, убивших двух его внуков в декабре 1894 года. Вдобавок, благодаря все тому же Степану Осиповичу, из Владивостокского Восточного института к ним со дня на день должны были прислать трех студентов лингвистов с четвертого курса. Анатолий Занковский прекрасно знал японский язык, Петр Сивяков — китайский, а Георгий Ящинский — корейский. Более того, их предполагалось привлечь к службе не в качестве вольнонаемных консультантов, а с включением в списки офицеров эскадры Тихого океана, что подразумевало соответствующий оклад и положение.

Телеграф, телефон и почту взяли под постоянное негласное наблюдение, до определенной степени начав контролировать тот поток информации, что шел через них.

Было прекрасно, что у отдела появилась закрытая карета с кучером, делопроизводитель, пяток толковых наблюдателей и даже один знаток ядов. Ротмистр Яцков из жандармского управления провел немало часов, посвящая Храброва в различные тонкости оперативно-розыскного дела. Служба потихоньку вставала на ноги, обрастала людьми, связями и возможностями. Более того, они уже провели несколько вербовок и акций. И вот с последними-то и получился чуть ли не полнейший провал.

Храбров никого из подчиненных не ругал, взяв всю вину на себя. Он просто не предполагал, как непросто все окажется. Часть японских шпионов вычислить удалось достаточно легко. Они чувствовали себя в безопасности и не особо конспирировались, но на моменте задержания начались проблемы.

Один из шпионов по фамилии Шань, на которого обратили внимание, трудился простым ассенизатором. Невзрачная старая кляча повсюду таскала бочку с нечистотами, которые по два раза на дню он вывозил далеко за город. Смердел японец жутко. По этой причине никто в его сторону косо не смотрел, и ни в чем подобном не подозревал. Офицеру, а тем более рядовому обывателю даже в голову не могло прийти, что уважающий себя разведчик согласится опуститься до подобного уровня. Именно так думала армейская разведка и жандармы. Но человек этот оказался преданным патриотом Японии и был готов вынести и не такие унижения. При его задержании вышел конфуз, Шань убил одного из матросов, а потом проглотил яд, отрезав все концы. Ни документов, ни контактов при нем не обнаружили, лишь записка с какими-то каракулями, скорее всего являющаяся результатов последних наблюдений.

Вторая операция была направлена против корейца Сонга, держащего фотомастерскую в Новом городе. Ходили к нему все, от генеральских жен и их любовников, до матросиков и рядовых с артиллерийских батарей. Сонг прекрасно говорил по-русски, а работал чуть ли не в убыток, так что к нему, как говорится, не зарастала «народная тропа». Вежливый, обходительный, мягкий и услужливый, он так ловко разговаривал клиентов, что те с преспокойной совестью делились огромным количеством секретов. Сонг знай лишь цокал языком, проклинал начавших войну японцев, угощал чаем да улыбался.

Взять его оказалось непросто. Он был знаком с каратэ и оказал неожиданное сопротивление, сломав нос и вывихнув руку схватившему его матросу. Тот полагался лишь на силу, о всяких коварных уловках не имел ни малейшего понятия, а потому к такому сопротивлению оказался не готов. Сонг вырвался, убежал вглубь мастерской и успел забаррикадироваться в своем кабинете, начав отстреливаться из револьвера. Попутно он постарался поджечь всю фотомастерскую, но хоть тут матросы и лично руководившей операцией Толбухин не оплошали. Сонг ранил троих, а последнюю пулю пустил себе в рот, поняв, что никуда ему не деться.

В его архивах нашлось множество прелюбопытных документов, наметились интересные ниточки, но тот шум, что наделала операция, частично перечеркивал все ее плюсы.

Еще один выдающий себя за китайца японец работал прислугой у полковника Богатенко. Задержали его качественно, хорошо, но он категорически отказался от сотрудничества, предпочтя суд и последующий расстрел.

И лишь с одним разведчиком, японцем по имени Моку Кудо удалось наладить крепкие контакты и перевербовать, налегая на то, что дома его ждут жена и детки. Именно через Моку, да ряд шпионов, которых установили, но брать пока посчитали нецелесообразным, Особый отдел начал свою первую игру по снабжению противника дезинформацией.

Первые три недели службы Особого отдела дали невероятное количество новой, зачастую непонятной информации и показали, как плохо они представляют истинный масштаб деятельности японских шпионов.

Храбров еще раз перечитал рапорта сотрудников и принялся формулировать общие положения доклада, предназначенного для адмирала Моласа. Исполняя должность начальника Штаба, он стал той фигурой, которая не могла не знать о деятельности Особого отдела. Прятать секреты от Моласа было просто глупо и непрофессионально.

Храбров взял чистый лист бумаги, обмакнул перо и начал писать.

Первое: зная о неизбежности войны, начиная с начала 1903 года японская разведка принялась активно внедрять своих агентов в большинство сфер жизнедеятельности Порт-Артура и, весьма вероятно, Владивостока. Второе: большая часть агентов прекрасно подготовлена и работает за идею, а не за деньги, при этом в качестве прикрытия с радостью готова выполнять самые унизительные и низкооплачиваемые работы. Третье: вражеские агенты полностью изолированы от так называемых «горизонтальных» связей и ничего не знают про своих коллег. Четвертое: связь они держат через систему тайников, закладок и пересылок, используя шифры, псевдонимы, агентурные прозвища и качественно проработанную структуру завуалированных названий и аллегорий. Пятое: будучи задержанными, часть из них выбирает смерть, а не сотрудничество с Особым отделом контрразведки флота.

Храбров озвучил еще ряд более-менее ясных положений, а затем вздохнул и начал излагать идеи по поводу того, как со всем этим можно бороться. Он знал, что адмирал Молас, а вместе с ним и Макаров обязательно захотят знать, как Особый отдел намерен действовать, простая оценка ситуации их совершенно не устраивала.

Работы было непочатый край. Макаров в секретном приказе назначил дату выхода эскадры в море и теперь все лихорадочно готовились. Хорошо, что Харитонов взял на себя львиную долю забот, касающихся крейсера и экипажа, да и сам «Наследник» находился в образцовом состоянии.

Храбров пока справлялся, но здраво предчувствовал, что шквал различных сведений скоро может смести его, как щепку в океане. Требовалось искать надежного заместителя, того, кто возьмет на себя заботы Особого отдела и сможет подменить в случае необходимости.