Капитан Кортес

Глава двадцать вторая
СЕМПОАЛА

Новая забота томила Лопе Санчеса: захворал Хуан де Торрес. У старика пожелтели белки глаз, все лицо стало желто, как перезрелый андалузский лимон. Начался озноб, ломота; де Торреса трясло так, что у него громко стучали зубы. Лопе укрывал старика одеялами и плащами, но озноб не проходил.

Прошло несколько дней. Старик ничего не ел; его мучила тошнота. Он исхудал так, что кожей обтянуло скулы; ослабел, лежал без движения.

- Эта проклятая болезнь хуже мушкетной раны,- хрипло вздыхал старик. В уголках рта у него вскипала черная пена.

- Вернусь я еще, земляк, в родную деревню или нет? Как ты думаешь, Санчес?

- Все будет хорошо, де Торрес, все будет хорошо! - отвечал Лопе. У него болезненно сжималось сердце. Вторую неделю он ухаживал за стариком, а тому становилось все хуже.

Лекарь армады Гонсалес навестил де Торреса раза два, развел руками.

- От этой злой лихорадки не знаю средств, - сказал лекарь. - Кровь пускал многим и уксусом поил, целебной севильской мазью натирал, - не помогает! Полагаю, что местность полезно переменить, как при итальянской трясучей лихорадке. Но зависит это не от меня, а от сеньора нашего, капитана Кортеса.

Кортес, казалось, не торопился менять столицу. Ежедневно он ставил дозорных на вершинах песчаных барханов вокруг лагеря, не снимал посты и ночью; солдатам, и больным и здоровым, приказывал быть круглые сутки при оружии и в боевой готовности, на случай нападения индейцев. Но о перемене места не помышлял, словно упорно ждал чего-то.

Марина покорно служила ему. Она уже почти свободно говорила по-испански.

О себе Марина рассказывала мало. Ее продали из знатной ацтекской семьи в рабство в Табаско, в полудикую страну. Может быть, виноват был в том и Монтесума. Она всегда с ненавистью произносила это имя.

- Один не иди против ацтеков! - говорила Кортесу Марина. - Его ненавидят по всему побережью и в глубине страны: тласкала, тескуки, тотонаки… Найди племя, на которое можно опереться, и тогда ты опрокинешь Монтесуму!

Прошла еще неделя, и ранним утром дозорные задержали в окрестностях лагеря пятерых индейцев. Дозорные привели их к Кортесу.

Индейцы были не похожи на тех, какие раньше приходили в лагерь: малорослые, смуглокожие, они не носили уборов из перьев. У всех были продырявлены не только носы, но и мочки ушей и губы. В нижней губе у каждого торчало по золотому кружочку, И говорили эти индейцы на особом наречии.

Долго билась с индейцами Марина, - она не могла их понять. Один из них знал десятка два ацтекских слов, и Марине все-таки удалось с ним сговориться.

- Нас послал могущественный тотонакский вождь,- сказали индейцы, - правитель большого и богатого города Семпоала. Народ Семпоала стонет под игом ацтеков. Наш вождь просит белых воинов прийти к нему на помощь в борьбе против Монтесумы.

- Где этот город? Далеко ли ваша страна? - Кортес точно давно ждал такого приглашения.

- Близко!-ответили посланцы. - Меньше чем в двух днях пути на север, за безводными песками начинается плодородная, цветущая равнина. Там живет наше племя - храбрые тотонаки. Олень и лиса, и заяц прячутся- там среди густой листвы; светлые реки текут по полям, засеянным какао. Храмы большого города поднимаются высоко над равниной, и дома тотонакских вождей стоят среди садов. Это и есть наша страна - Семпоала.

- Идите к своему вождю, - сказал Кортес, - и передайте ему, что я навещу повелителя в его городе.

Он задарил индейцев бусами и цветным стеклом.

- Это то, чего я давно ждал, дон Педро! - сказал Кортес старшему Альварадо. - Монтесума вовсе не так силен, как уверяют его люди.

- Да, да, - сказала Марина, - Монтесуму ненавидят в Табаско, клянут в Тласкале; ему непокорны в Чолуле. Тотонаки в Семпоале только и ждут, чтобы кто-нибудь помог им прогнать из своей страны чиновников Монтесумы.

- Я помогу им! - сказал Кортес. - Я силу Монтесумы сделаю его слабостью. Покоренные им страны обращу против него!

В тот же день Кортес начал действовать. Шесть тяжелых пушек он приказал погрузить обратно на суда. Он велел всем каравеллам двинуться вдоль берега дальше на север, поискать в двух-трех днях пути защищенную от ветра стоянку. Небольшая часть людей пошла на каравеллы, остальные маршем выступили в глубь страны, захватив с собой четыре легких пушки и всех коней. Больных несли на носилках.

Первую половину дня отряд шел унылыми песками. Море осталось позади, только изредка в расселинах между песчаными буграми оно мелькало вдали веселой бирюзовой полосой. Цепь далеких вулканических гор тянулась слева, и выше всех поднималась над цепью еще не известная испанцам безымянная гора, которую позже назвали Оризабой. Гора была видна за много лег издалека, и с суши, и с моря; и с какого бы места пути ни оборачивались солдаты, она отовсюду сияла своей многоголовой вершиной, похожей на снежную корону. В пасмурный день ее обволакивало серыми дымными облаками, и тогда вершина словно таяла в полусумраке, только иногда поблескивая сквозь дымку; в солнечный день она блистала вся ослепительным снежным светом, высоко поднимаясь над грядой белых облаков. Ацтеки называли эту гору Ситталтепетл, что значило: «Звездный вулкан».

Для Хуана де Торреса Лопе сколотил прочные носилки из жердей, покрыл старика циновкой. В походе Хуану де Торресу словно стало немного легче. Первые часы он лежал, закрыв глаза, желтый и бледный, как мертвец, но потом потихоньку начал шевелиться, поднимать голову, глядеть, на пески, на горы.

- Высокие горы здесь! - хрипел де Торрес. - Таких у нас нет в Испании.

Нести его было тяжело. У Лопе болели плечи, но он шел в головах носилок, не сменяясь с утра. В ногах сменился уже третий солдат. Сейчас шел Пако Арагонец, раненный в голову в бою под Табаско. Рана у Пако зажила, но остались головокружения, слабость. Он и сейчас сдавал.

- Солнце здесь злое, - жаловался Пако. - Пропекает голову насквозь, и сердцу от него тяжело.

Арагонец все чаще останавливался, опускал носилки наземь. Был тяжкий предполуденный час.; солдаты едва брели.

- Иди, Пако, налегке, - сказал Лопе. - Я и один как-нибудь. Пако остановился.

- Нет, - сказал Арагонец - Отдохнем немного и пойдем дальше. Разве можно донести одному?

Он опустил концы носилок на землю, тяжело перевел дух. Грязные капли пота стекали у Пако с лица.

- Бросили бы меня здесь, земляки, - тихо посоветовал де Торрес. - Все равно я уже не солдат.

Пако молча подхватил носилки, раненого понесли дальше, увязая в песке. Лопе чувствовал, как сдает позади Арагонец, как кренятся носилки то вправо, то влево.

- Ничего, донесем! - бодрился Лопе.

Тут он почувствовал, что носилки опускаются и жерди готовы выскользнуть у него из рук. Он услышал вздох Арагонца, но еще не успел ни обернуться, ни промолвить слова, как кто-то сзади крепкой рукой подхватил носилки.

- Шагай, Санчес!-услышал Лопе знакомый гортанный голос.

Он обернулся, Это был Андрес.

- Скоро привал. Донесем! - весело сказал оружейник. Он улыбался.

- Ну, слава богу! - облегченно вздохнул Лопе. Он зашагал бодрее, сразу повеселев. Каких только глупостей он ни придумал об этом человеке! И мавр, и вор, и беглый, и бог еще знает что! Сразу видно, что этот оружейник - такой же добрый испанец, как они все. Разве. станет злодей мавр заботиться о старике испанце?..

Скоро кончились пески, местность оживилась, показались заросли. В полдень отдохнули на привале. Начали попадаться селения, большие, хорошо построенные и совершенно пустые. Отчего разбежались здешние индейцы - от близости белых или от страха перед Монте-сумой,- никто не знал. Ночь провели в крытых домах большого селения.

В храме солдаты нашли много костей, утвари, все тех же деревянных богов с раздутыми животами и огромными оскаленными зубами. Из одного дома по соседству с храмом вытащили десяток больших свертков твердой индейской бумаги, сплетенной из волокон агавы. На бумаге были нарисованы краской значки и фигурки, очень похожие на те рисунки, которые выводили на ткани ацтекские художники.

Капитаны долго разглядывали значки.

- Должно быть, в этом доме жил какой-нибудь чиновник,- заметил Кортес.

- Да, здешний алькальд или судья, - сказал Алонсо Пуэртокарреро.

- А может быть, и историк, - задумчиво промолвил Антонио Монтесино.

Кортес с удивлением перехватил взгляд дона Антонио. Историк? Монтесино был так молчалив, так замкнут, за весь поход армады Кортес едва ли слышал от него больше двух - трех слов. Но ко всему, что делалось вокруг, надменный итальянец приглядывался с вниманием необычайным: он примечал и путь каравеллы, и мохнатую рубашку на стволе индейской пальмы, и узор золотой пластинки в губе у индейца, и глиняную плошку в индейском храме. История? Может быть, Антонио Монтесино и будет тем, кто напишет историю их похода?..

С особенным вниманием после этого Кортес начал приглядываться к итальянцу.

- Храбрых капитанов у меня много, - сказал как-то Кортес, - но не всякий из них учен.

Хуан Веласкес де Леон не умел прочесть латинской строки, Алонсо де Авила едва знал грамоту; Педро де Альварадо тоже читал с трудом, а младшие его братья не умели подписать свое имя.

Попадались грамотные среди солдат, а Берналь Диас даже разумел латынь. За это Кортес любил его, и часто Берналь сиживал в палатке Кортеса в кругу капитанов, беседовал, как равный. Хорошо относились к Берналю и солдаты; хоть любил он щегольнуть особенной учтивостью в разговоре, серебряной оторочкой на камзоле, за что и прозвали его Щеголем, но дело боевое знал хорошо, был честен, верен товарищам.

- Я отдам за Берналя пять моих капитанов! - не раз говорил Кортес. Но капитаном Берналя все же не ставил: тот был земляк и дальний родственник губернатору Веласкесу.

На второй день пути солдаты увидели невдалеке синюю полоску реки. Наконец-то дорвались люди до свежей воды! Пили, припав к воде, пока у многих не раздуло животы. Переправились на плотах и на другом берегу встретили вереницу из двенадцати темнокожих индейцев. Индейцы несли подарки белому вождю.

Правитель тотонакский посылал дары Кортесу и просил его скорее прибыть в город Семпоалу.

Все пышнее, зеленее становилась растительность. Ручьи шумели в высокой траве. По мере перехода через пустыню воздух казался свеж и прекрасен, люди дышали полной грудью. Пестрые птицы свистели, перелетая в ветвях деревьев, целые стада мускусных свинок бродили по склонам холмов.

- Хороши здешние земли! - вздыхали солдаты.- И воздух свеж, как у нас в Астурии.

Двенадцать индейцев шли впереди, указывая дорогу. Скоро показались сады по сторонам дороги, засеянные поля, насаждения из какаовых деревьев. За поворотом открылся огромный город, в вышках храмов, каменных ребрах пирамид, в мохнатых уступах тростниковых крыш.

- Семпоала! - сказали индейцы.