Карабас и Ко.Т. Как исправлять ошибки

Алекс Веселов

Как исправлять ошибки

КАК СОВЕРШАТЬ ОШИБКИ

Пролог

Импозантный мужчина средних лет уютно устроился в кресле у камина с бокалом бренди в руке. Веселые блики пламени резво играли в догонялки на гранях хрусталя и поверхности янтарной жидкости. Но не извечное атавистическое притяжение огня владело расслабленными мыслями отдыхающего человека. Взгляд его все время поднимался к большому, почти в человеческий, рост зеркалу, висящему над каминной полкой. Надо заметить, что зеркал в кабинете – помещении, вроде бы, по определению рабочем – было до странности много. Но не будем злоязычными и не станем подозревать хозяина этой комнаты в нарциссизме. В конце концов, его внешность, шарм, лоск, вкус, обаяние – все то, что принято называть харизмой – давали ему полное право любоваться самим собой.

Сделав небольшой глоток, мужчина расслабленно опустил руку и снова покосился на зеркало. Мимолетно улыбнулся собственному отражению. Поправил галстук и воротничок крахмальной сорочки. Щелчком стряхнул с джинсов несуществующую пылинку.

Легкий шелест ветерка тронул листья растущего в большом горшке деревца, один из пестрых цветов‑грамофончиков сложился в изящные губки и произнес:

– Я закончила, господин ректор, я вам еще нужна? – в вопросе явственно сквозила надежда на положительный ответ.

– Нет, Кисания, крошка, на сегодня все, – разочаровал вопрошающую господин ректор.

– Но как же… – постаралась не сдаться та.

– Иди домой, Киса, – увещевающе произнес мужчина, – завтра будет новый день, и ты ведь знаешь, – в его голосе зазвучали нотки обещания, – у нас будет, чем заняться.

– Как скажете, – обиженно протянул цветок.

– Да, кстати! – встрепенулся вдруг хозяин кабинета. – Серенити так и не появлялась?

– Нет, господин ректор. После того, как вы ее куда‑то отправили и она ушла очень воодушевленная, ее, кажется, никто больше не видел.

– Странно… Ну, на этом все, Кисания. До завтра, дорогая.

– До завтра, господин ректор.

Цветок печально вздохнул и снова стал самим собой. Подождав, пока хлопнет дверь приемной и стихнет стук каблучков очаровательной секретарши Кисании, господин ректор снова улыбнулся своему отражению, придирчиво поправил выбившийся из прически волосок, залпом допил бренди, встал и потянулся.

– А может, стоило ее оставить? – задумчиво произнес он, но тут же сам отмахнулся от этой идеи: – Совсем не хочется колдовать. Лучше расслабиться.

Эта мысль снова вызвала улыбку на его лице. Какое же все‑таки счастье, что поддержание моложавого вида и обаяния теперь перепоручено удивительному и совершенно необъяснимому артефакту! Хоть из‑за этого не приходится напрягаться! А при его специализации внешность – это все!

Упругой походкой мужчина пересек кабинет и остановился у висящего в рамочке на стене диплома. Влив в руку капельку силы, осторожно коснулся углов рамки. Та начала оплавляться, открывая провал в пространственный карман, служивший магическим сейфом. Когда участок стены с дипломом перестал существовать, взору господина ректора предстала… всего лишь пара сапог. Странных, надо сказать, сапог – явно не человеческих. Такого размера у человека быть просто не может. Сугубо теоретический вопрос о том, какому существу могли принадлежать прежде эти сапоги, иногда на досуге занимал пытливый ум ректора. Но, по большому счету, ему было все равно. Хотя, поверьте, дорогой мой читатель, уж вы бы сразу догадались, кто истинный хозяин этой миниатюрной обуви.

Господин ректор ласково провел пальцами по изящному теснению голенища, коснулся печально звякнувших шпор.

– Лучшая сделка в моей жизни! – прошептал он. – Подумать только! Такое чудо в обмен на всего лишь кусочек горного хрусталя! Воистину, вы оплошали, коллега! Но я очень надеюсь, что на моем веку вы не найдете их истинного хозяина и не потребуете расторгнуть договор.

Еще раз коснувшись глянцевого шевро, маг махнул рукой и восстановил стену. Легкая улыбка по‑прежнему играла у него на губах, когда он снова наполнил свой бокал. Но вдруг, словно какая‑то очень неприятная мысль посетила его голову, господин ректор нахмурился.

– А если все же найдет? – настороженно пробормотал он. – Нужно бы что‑то придумать! – на несколько минут он застыл в напряженных размышлениях, а потом лицо его разгладилось. – Ну, тогда я просто лишу его обменного фонда! – фыркнул он. – Мало что ли на свете прекрасных дам, которые с радостью согласятся сделать мне одолжение!

Книга скачана с сайта mirknig.su (бывший mirknig.com)

Глава перваяНЕЧАЯННОЕ ПРОРОЧЕСТВОМаркиз де Карабас(Kagami)

Я играл в гляделки с мышью. Серая бестия нагло пялилась на меня, давая понять, что я мешаю ее неотложным делам. Интересно, каким? Что ей тут нужно, в башне‑то? Чем питается? Стоило бы сказать коту "фас", но он терпеть не может собачьих команд. Да и дрыхнет к тому же. А мышь об этом, кажется, прекрасно осведомлена. Укоризненно пошевелив усами, мышь вздохнула и юркнула куда‑то в дальний угол. И то приятно. Хоть грызуны уважают. Я уныло продолжил копировать звездную карту какой‑то неизвестной мне галактики. Вот зачем оно мне, спрашивается? Я там бывал? Я там буду? Да ни за что на свете! Даже если бы такое было возможно, под страхом смерти не согласился бы. Оно мне надо? Я уже не рад, что вообще здесь оказался, не то что новых подвигов искать на свою… э… ну, не важно. Переклинило же меня на идее стать магом! Нет чтобы придти в себя после того, как впервые по лбу получил. Сказал же мне мудрый Шимшигал, что ни фига из меня не выйдет. Так нет, уперся. Не поверил. Пошел других учителей искать. Нашел на свою голову. Молодой еще был, глупый. Не въехал сразу, что Аль де Баранус уже давно и безнадежно в маразме. Принял его бред за чистую монету. Возгордился прям! Как же, юное дарование, будущий гений астрологии, хиромантии и ведовства. Дар небес для одинокого звездочета, на старости лет надежда и отрада, приемник всех его великих знаний. Идиот! Какой же я был идиот! Теперь карты перерисовываю. Уже лет пять. Это‑то еще ничего. Первые три года я у него только кашеварил да полы мел. Теперь вот, так сказать, допущен приобщиться. Эх… А молодость‑то уходит… Послушался бы отца, не лез бы в маги, жил бы сейчас в родной ленной деревеньке, небось уже и жену бы имел, и детишек выводок. Уважали бы меня, кланялись. А там, глядишь, и ко двору пригласили бы… Все‑таки род у нас древний, в истории предки след оставили. Если не король, то старые советники должны помнить доблестных маркизов де Карабасов… Так нет, глаза порчу. Достало! Сбежать, что ли?

– Не сбежать, а работать! Вдумчиво и мр‑рр продуктивно! Тогда, может, и научишься чему‑то. А ты вор‑р‑р‑рон считаешь!

Я поморщился. Опять этот гад мои мысли читает! Надзиратель хренов! Никогда не любил кошек. Особенно таких: наглых, откормленных, ленивых, да еще замагиченных до окраса в черно‑белую клеточку и слишком длинного языка. Сириус насмешливо простер вперед лапы, вальяжно потягиваясь. В мягких подушечках блеснули острые ножи когтей.

– Лентяй ты‑у, в" Асилий, думаешь, раз тебя‑у в ученики взяли, так ты уже крутой мяу‑маг и прорицатель! На великого предсказателя умные люди столетиями учатся. А ты‑у там месячишко, здесь без году неделя, а уже решил, что лучше всех все знаешь. Мур‑р‑ру‑а? Этот маразматик ведь не просто так тебя‑у уму‑разуму учит. Думает, видать, что все эти знания тебе‑у впрок пойдут. Так что давай, мрр‑р, не расстраивай дряхлого Барануса. Сказано, карту продублировать, вот и дублируй. Все равно в этой дыре что‑либо интереснее найти трудно. Глядишь, когда‑нибудь и пригодится, если не знание об этой галактике, то хоть умение точки на пергаменте ставить.

– Слушай, кис, а давай заключим соглашение? – рискнул предложить я.

Кот лениво повел ухом в мою сторону и промурчал:

– На прр‑р‑редмет?

– Я не скажу учителю, что ты называешь его дряхлым маразматиком, а ты отвалишь от меня на несколько дней?

Кот вальяжно вытянул правую лапу, выпустил коготок и, поковырявшись им в зубах, сообщил:

– Не, не вар‑р‑риант.

Я тихо заскрипел зубами, но ввязываться в спор не стал. Смысла нет. Все равно он меня переспорит. А если не переспорит, так учителю настучит, что тоже радости не доставит. Хотя, он и так настучит. Просто, если карта будет готова, старик промолчит и не сразу даст новое задание (не похвалит, ни‑ни!), а если нет – может и без ужина оставить.

Вздохнув, я снова принялся пялиться в россыпь блестящих брызг на темном фоне карты. Точки на пергаменте. Ага! Щаз! Это ж каждую звездочку не только на новый лист перенести, а еще и заколдовать, чтобы сияла, да двигалась по заданной траектории. Заклинание, конечно, простенькое, стандартное, ни мозгов, ни энергозатрат не требует, но даже его освоить мне почти год понадобился. А вы думаете, это так просто? Я два месяца только понять пытался, что там Аль себе под нос бормочет – это он мне так вербальную составляющую преподносил. Наконец понял, записал на листочке, потихоньку, чтобы он не видел, ночью выучил. Потом энергетические вектора из него еще месяца три тянул. А он же в маразме. Каждый что‑то новое талдычил. Приходилось на практике, ночами, проверять. Пока нашел, да пока запомнил… Да, да, понимаю, можно быть и посообразительнее. Ну бездарь я! Бездарь! Зачем только в маги полез? А может, это учитель от меня невозможного требует. У него метод обучения такой: разок прочел заклинание, изволь наизусть запомнить. А иначе – маг из тебя никакой. И чего он так уперся? Ясно же, что толку с меня не будет. Приятно, конечно, послушать, когда он, будучи в настроении лирическом и благодушном, вещает о всяких там прорывах и апгрейдах. Вот только это не про меня. Наверное.

Закончил я копировать карту далеко за полночь. Осталось только наложить последнее заклинание, чтобы привести небесные тела в движение в соответствие с реальным временем. Я с трудом разогнул спину и потянулся. Скукоженные в одном положении позвонки жалобно хрустнули. И тут же дал о себе знать забытый желудок. Ой, как есть‑то хочется! Нет, ну я точно сам себе злобный дурак. А еще жаловался, что меня учитель без ужина оставить может. Еле выпрямив затекшие ноги, я поднялся из‑за стола и похромал к двери. Кота нигде видно не было. Ну да, он живность ночная, выспался за день у меня над душой, убедился, что нерадивый ученик предсказателя в процессе завяз напрочь, да и слинял мышковать по закоулкам. А я тут, можно сказать, горю на работе. Хоть бы напомнил мне, гад, что поесть надо!

Прихватив стыренный по случаю у учителя светлячок (а что, он, небось, про него и не помнил, а мне в хозяйстве пригодится), я стал спускаться с башни. Путь на кухню лежал, разумеется, мимо спальни Аля (еще бы, законы подлости хоть иногда обламываются на ком угодно, кроме меня). Эх, давалась бы мне левитация, и дела бы до этих скрипучих ступеней не было бы! Вовремя вспомнив, что самая скрипучая как раз таки находится прямо напротив двери в опочивальню старого звездочета, я помолился всем богам и рискнул съехать по перилам. Примостился. Перила обиженно вздохнули. Только бы не сверзиться! Грохоту будет… Набрав полную грудь воздуха и забыв выдохнуть, я понесся вниз. Светлячок едва поспевал за мной, отставая на крутых виражах лестничных пролетов.

Девятый этаж. А не слишком ли рано я так ускорился?

Седьмой этаж. Ух ты! Круто‑то как! Аж дух захватывает!

Пятый этаж. Раскатистые рулады с почти нежным присвистыванием. Спит! Не дышать! Пролетаем спальню учителя! Тихо‑тихо‑тихо‑тихо… Уффф! Пронесло!

Третий этаж. У‑а‑о‑у‑э‑ооооооооооо! А кто ж тебя, идиота, за руки‑то тянул перила ножичком царапать! Ворк! Как больно‑то! А еще ведь занозу из э‑э‑э… филейной части вытаскивать! У‑у‑у!

Первый этаж. Уф, почти приехали и почти без жертв. Ай да я!

Баммммммммммммм!

Собственноручно забытое возле лестницы пустое ведро сниматься с ноги не хотело, продолжая погромыхивать при каждом движении. Светлячок с любопытством порхнул вниз, норовя пощекотать босую ступню (тапок куда‑то предательски слинял). Я застыл и прислушался. Через минуту в напряженной тишине снова послышался храп учителя.

– Тапок высвети! – шикнул я на светлячка, с трудом сдерживая хихиканье, когда тот поднимался вдоль ноги.

Поджав пальцы, все же вытащил ногу из ведра и оглянулся в поисках тапка. Светлячок весело подмигивал тремя пролетами выше. Ах ты ж, краптобряку тебе в печенку! Это я его почти на третьем этаже посеял, когда занозу схлопотал. Не, на фиг, поужинаю босиком. На пищеварение это не повлияет. На мое пищеварение уже ничего не повлияет. Я сейчас только им заниматься и могу. Ворк, как же хочется есть.

Спустя полчаса, когда желудок уже не требовал ничего, кроме того, чтобы его оставили в покое и дали спокойно обработать поставленную задачу (смею заметить, изрядного объема), передо мной встала дилемма. Ну, я спустился. Даже не разбудил учителя и теперь сыт и готов к подвигам. Хотя нет, не готов ни шиша, спать хочется. Ничего, потерплю. Но проблема в том, что теперь нужно подняться обратно. Тихо так подняться. Нет, можно, конечно, забить и пойти к себе, предоставив многострадальному желудку заканчивать свою работу в условиях, максимально приближенных к комфортным. Но последнее‑то заклинание я на карту не наложил. А значит, копия не готова. И если Аль утром это обнаружит, то завтра мне точно придется сидеть голодным или гонять пауков в подвале – старый маг давно грозился припахать меня навести там порядок. Еще можно понадеяться, что я успею закончить карту утром, до завтрака… Бой часов прозвучал гвоздями в крышку гроба этой надежды. Дважды. Нет, не проснусь, можно и не мечтать.

В очередной раз помянув недобрым словом собственную лень и глупость, я начал восхождение.

Карта подмигивала белыми карликами и красными гигантами, кокетливо грозила черными дырами и смущенно прятала голубые искорки обитаемых миров. Я аккуратно разгладил пергамент, пару минут полюбовался на свое творение и решил, что пора заканчивать. Расставив по углам листа зеленые свечи, как то предписывал ритуал, я вздохнул, открыл рот и… понял, что не помню слов. Нет, ну не идиот, а?

Свечи пришлось быстренько затушить. Это ж вам не какой‑нибудь парафин дешевенький, это ж нутряной жир Неуловимого Зверя Йоу, живущего вне времени! Я перевел дух и, тихо ругаясь, попробовал вспомнить, в какой из заполняющих бесконечные стеллажи инкунабул находится текст нужной волшбы. Помню, книжка была довольно тоненькая, в красном переплете, и учитель мне в руки ее не давал, а заставил прочитать заклинание пять раз и так зазубрить. Вот только давно это было, года два уже прошло. Как же она называлась‑то, а? Нет, не помню, если вообще знал. Ладно. Красная, сафьяновая, тонкая, формат покетбука. Будем искать.

Ага! Легко сказать! Часы уже пробили половину пятого утра, когда я, задыхаясь от книжной пыли, проклиная все на свете, снова чувствуя зверский голод и почти потеряв надежду, все же извлек вожделенный томик, прятавшийся за парочкой неподъемных фолиантов. В башне царил разгром. От одной мысли, что теперь все это нужно убирать по местам, причем до пробуждения учителя, мне стало дурно. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь. Тем более от судьбы ученика звездочета.

Из‑под стола высунулась мышь. Задохнулась от восторга при виде разбросанных книг, аж слюнки по длинным желтым резцам потекли. Но, заметив меня, взвешивающего на руке книгу на манер метательного снаряда, обиженно пискнула и снова скрылась.

Я победно усмехнулся, но тут же вздохнул. Разгром никуда не делся. Ладно, будем двигаться поступательно. Сначала карта. Отряхнув от пыли штаны и свою добычу, я наконец посмотрел, что же такое откопал ценой воистину титанических усилий.

"Простейшие заклинания для поступающих в Магическую Академию", – невинно сообщила мне обложка. Перед глазами пролетела вся жизнь. Вся бездарно растраченная жизнь лопуха, попавшегося на простейший развод. Я всхлипнул. Первым желанием было засунуть книжицу за пазуху и бежать отсюда куда глаза глядят. Стать отшельником на пару лет (домой‑то мне без профессии никак – братья засмеют, отец расстроится…), выучить все эти нехитрые хитрости и снова сунуться в Академию. Но тут я разозлился. Я вообще‑то редко злюсь, натура у меня такая, незлобивая. Зато когда накатит… Да нет, не думайте, пятый угол искать никому не нужно. Я не кидаюсь на людей, не бью посуду, не увеличиваю мировую энтропию бессмысленным рукомашеством. Я, напротив, становлюсь очень спокойным. И рассудительным. А рассудительность дурака – это, поверьте, страшное оружие.

Я хмыкнул, сунул все‑таки учебник в карман и принялся методично складывать по местам разбросанные экспонаты библиотеки мага. Ни один из них не избежал моего пристального внимания – от тонюсенькой брошюрки об экологии кикимор да толстенного тома "Бестиария" Сливета. Старания себя оправдали. К концу уборки у меня были не только учебники по заклинаниям за все шесть курсов Академии, но еще и специальные пособия по звездочтению (три года обучения), спецкурс по хиромантии, от одного взгляда на объем которого меня затошнило, и монография о свойствах хрустальных шаров. Монография меня заинтересовала тем, что в ней приводились очень интересные данные о зависимости свойств от размера и материала, из которого изготовлен шар. Раньше мне как‑то казалось, что заниматься предсказаниями по шару можно только сидя в кабинете и глубоко сосредоточившись, а та миниатюрная сфера из желтого горного хрусталя, что пылится в буфете вместе с парадно‑выходными кубками, всего лишь игрушка. Оказывается, нет. Горный хрусталь менее хрупок, чем обычное стекло, на него легче наложить заклинание прочности, а гадать по такому шарику можно не хуже, чем по самому большому и стационарному. В общем, я счел необходимым как‑нибудь на досуге проштудировать эту книжицу.

Наведя порядок, я все так же обстоятельно припрятал большую часть добычи в свой личный тайник. Когда‑то я расшатал половицу и выдолбил ямку в насыпанной внутри перекрытия земле с исключительно хомячьей целью. Обедов и ужинов учитель лишал меня довольно часто, вместо этого заставляя заниматься какой‑нибудь ерундой в башне. Вот я и закидывал туда себе самому на бедность все, что удавалось стянуть на кухне. Учитель, конечно, о тайнике не знал, да и знать не мог. Где ж ему догадаться, если в моей нычке магии нет совсем. Не по углам же, как мне, ползать. Так что я не опасался, что он найдет там мой кладезь знаний. К моему удивлению в тайнике и сейчас обнаружился кусок подсохшего, слегка обгрызенного – очевидно, мышью – сыра, четвертушка не черствеющей замагиченной лепешки и сморщенное яблоко. Странно! Это когда ж я это все туда сунул? И не вспомнил даже… А чего мышь на меня голодными глазами смотрела? Или ей сыр не в жилу, что не долопала? Харчами перебирает? Тоже странно…

Перекусив тем, что сам себе послал по забывчивости, я извлек из‑за пазухи красный томик. Ну, где тут у нас заклинание реального времени? А вот оно, родимое, аккурат между заклинаниями торможения времени и ускорения времени. И вправду простенькое. Ну, все! Сейчас я запущу карту, и завтра старик расщедрится на пару часов отдыха для меня. А как же! Задание‑то выполнено! Вот тогда‑то и начну штудировать заначенную литературу. Отшельничать? Да на фига! Здесь все же кормят, хоть и нерегулярно, крыша над головой есть опять же. Перекантуюсь как‑нибудь, подготовлюсь к экзаменам, а потом сбегу в Академию. И ничто меня у этого старого маразматика больше не удержит.

Я снова зажег зеленые свечи, вздохнул полной грудью, открыл заложенную пальцем книгу и стал читать. После не слишком сытного перекуса глаза слипались, и строчки начали предательски расползаться. Я изо всех сил старался на них сфокусироваться и при этом не сбиться с ритма речитатива. Получилось! Я дочитал! Ой, а что это там дальше таким крупным шрифтом? Или не крупным? "Заклинание заморозки времени". Это что, получается, я мелкий шрифт читал? А ЧТО Я ЧИТАЛ?????????????????

Содрогаясь, я перевел взгляд выше, вдоль написанного мелким шрифтом заклинания. А длинное‑то какое! И я ни разу не сбился? Глаза уперлись в мелкий, но жирный заголовок. "Заклинание усиления вероятностей будущего по обратному вектору временного потока". А? Что за хрень‑то? Далее следовало: "Данное заклинание принадлежит, скорее, к разряду предсказательской магии и создано для приближения во времени значительных событий – от локальных, если оно прочитано над предметом или живым существом, до глобальных, если применить к карте…" К карте? К карте?! Мама дорогая! Да я ж его к карте целой галактики применил! Боясь посмотреть на дело рук своих, я заставил себя читать дальше. "Заклинание не является обязательным для поступающих в Академию. Более того, здесь оно приведено, как пример возможностей временной магии пророчеств, доступной волшебникам более высокого уровня (студентам старших курсов и аспирантам) или прошедшим хотя бы один прорыв (апгрейд)". Уффф! Камень с души! Прорывы – это не ко мне. Я это заклинание, что читал, что не читал. Зря только глаза напрягал, дурачина. Вот вечно у меня все себе во вред получается! Ворк, а свечи‑то у меня зря горят! Ой, что будет, когда учитель увидит! Убить не убьет, но на диету посадит. Голодную. И все пауки из подвала – мои.

Я потянулся затушить свечи, да так и застыл в полусогнутом состоянии. Карта жила. В самом центре неизвестной мне галактики разевала прожорливую пасть черная дыра, которой там еще пять минут назад не было. Из дыры игриво подмигивало око Темного властелина. Ничего такое око, симпатичное, фиолетовое, почти в черноту, с чуть вытянутым по вертикали зрачком. А может, это не властелин вовсе, а… Длинные загнутые кверху ресницы затрепетали, а потом око сменилось пухлыми, изогнутыми луком, алыми губками.

– Спасибо, милый! – выдохнули они. – Век буду благодарна! Ты приблизил час моего освобождения.

Кажется, я заорал. Резко отшатнувшись, почувствовал, что не могу удержать равновесия. Попытался ухватиться хоть за что‑то. Ухватился. Что‑то устойчивостью отличалось еще меньше, чем я. Загремело, забренчало, угрожающе заскрипело, я замахал руками, но все же шмякнулся со всей дури навзничь. По кумполу припечатало чем‑то тяжелым. Апгрейдом, наверное.

Проснулся я почему‑то в собственной постели. Попробовал повернуть голову. Больно, ворк! Выпростал руку из‑под одеяла, нащупал шишку. Эк меня… Но встать все‑таки нужно. Попытался приподняться на локтях, не шевеля головой.

– Лежи, лежи, – закудахтал где‑то сбоку Аль каким‑то подозрительно заботливым голосом. – Тебе нельзя вставать. Ни‑ни! Шутишь! Сотрясение вылежать нужно!

– Сколько? – жалобно поинтересовался я, сразу вспомнив о заныканных книжках.

– По‑простому – так, недели три, а по‑нашенски и денька достаточно. Вот травок попьешь каких, а другие и воскурим в помещении. Тут‑то тебе и…

– Конец, – брякнул, не подумав, и приготовился, если не к затрещине, то к возмущенной отповеди.

Но старик почему‑то только захихикал. Я приказал себе заткнуться. Происходило что‑то явно из ряда вон выходящее. Добренький учитель, постельный режим, воскурения всякие… Не бывает так. Не со мной.

Прикрыл глаза, почувствовал, что по комнате поплыл нежный аромат трав. Начал расслабляться. Шмяк! У‑у‑у‑у! Зараза! А когти‑то зачем выпускать?! Я открыл глаза и уставился на сидящего у меня на груди кота. Одной передней лапой зверюга неуклюже прижимал к пушистому воротнику кружку, а второй цеплялся за рубашку на моем плече.

– Теперь поня‑аул, зачем? – поинтересовалась эта наглая тварь. – Мы‑у, коты, к роли официантов не приспособлены. Прими, давай, и пей. Мр‑р‑ру?

Я осторожно поднял не обездвиженную когтями руку и забрал у Сириуса кружку. Пить было неудобно, а ослушаться кого‑то из этих двоих – боязно. В долгую лафу для себя любимого я не верил. Давясь горячим, но, как ни странно, приятным на вкус напитком, разливая половину на себя, я все же осилил содержимое кружки. И сразу тело расслабилось в истоме, исчезла давящая тяжесть откормленной кошачьей тушки, глаза стали закрываться…

Сутки прошли в таком полубредовом состоянии. Я просыпался, успевал почувствовать витающий в воздухе аромат курений, меня поили наваристым мясным бульоном (магичил его учитель, что ли?), отваром из трав, я немного пререкался с котом, а потом снова отключался.

Следующее утро началось птичьей трелью за распахнутым окном, отчаянным мявом и глубокими царапинами на груди.

– Чтоб тебя! – я взвился от боли, пытаясь схватить хвостатого экзекутора, но того уже и след простыл.

– Каррррр! – победоносно сообщила встрепанная ворона, приземляясь на подоконник.

Кося глазом на комнату, гроза огорода бочком просеменила ближе ко мне и с любопытством уставилась на яркие, выступившие на коже алые капельки.

– Карррр! – задохнулась от восторга птица и попыталась меня еще и клюнуть.

Такого надругательства над своей драгоценной персоной я стерпеть уже не смог и со всей дури приложил нахалку створкой. Пернатая бестия выпала из реальности, оставив в воздухе возмущенный хрип и медленно планирующие перья.

– Спасибо‑у, – смущенно пробормотал Сириус, вылезая из‑под комода и кося на меня прищуренным желтым глазом.

– За спасибо цел не будешь, – проворчал я в ответ и попытался встать.

На удивление, получилось с первого раза. Голова не кружилась и не болела, ощущалась только легкая слабость, все‑таки сутки провалялся без движения.

– Ты‑у это… – смущенно промямлил кот, ковыряя лапой пол, – Ася, ну, в общем… мыр‑р‑р‑мя‑мя… извини, типа. Не хотел я‑у. Само‑у так вышло…

– А? – я ошалело уставился на пушистого провокатора. Это чего это он? Он что, извиняется? Да еще и сокращенным именем назвал? Не‑не‑не‑не! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Я точно знаю. Но кот, вроде бы не придуривался, взгляд его, устремленный на меня, был умоляющим.

– Л‑ладно, – заикаясь, пробормотал я, окончательно уверившись, что все еще сплю, – ч‑чего уж там, Сырок, конечно…

Кот обиженно фыркнул на "Сырка".

– Ну и славно! – снова превратился в самого себя этот злыдень. – Вставай, давай, старик ждет. Не девица, хорош нежиться в кровати! Быстро на лоток, причиндалы помя‑умыть и на учебу! Давай, давай! Ать‑два!

Мир вернулся к своему нормальному состоянию.

– Значит, у меня все же случился прорыв…

Счастливым я себя, признаться, не чувствовал. Вываленная на меня учителем информация отнюдь не способствовала поднятию самомнения. Я предсказал целой галактике, огромному количеству обитаемых разумных миров скорую смерть в пасти ненасытного чудовища, монстра, стремящегося к вселенскому господству во имя своего непомерного аппетита. А предсказав, соответственно, приблизил. Мне нет прощения. Ужас черной дыры, великое зло, поглощающее миры… Это еще цветочки, я от учителя и похуже наслушался. Правда перед глазами почему‑то все время стояла не прожорливая пасть, а пухлые зовущие губки, шепчущие мне "Спасибо, милый", но я же дурак, мне простительно.

Самым безрадостным было то, что по всем законам магической этики предсказатель обязан нести ответственность за свое пророчество. Это вам не на Святки сапожок за ворота бросать.

Предрек крах целой галактики, изволь найти альтернативу, ту вероятностную вилку, где может появиться великий герой, способный победить зло, или где в древности могущественный артефакт против данного конкретного Темного властелина сотворили, или, на худой конец, где сам Темный властелин будет столь любезен, что поскользнется на банановой кожуре и сломает себе шею. А я, разумеется, ничего этого не сделал, не предсказал, не оставил шанса. А откуда мне было знать‑то?!

Впрочем, воодушевленный моим первым прорывом Аль унынию предаваться не собирался. Напротив, он был полон радужных планов по спасению несчастной галактики силами меня любимого. Почему именно меня? Да потому, что я напортачил, мне и исправлять. Ну, то есть, не самому, конечно, на Темного властелина войной идти, а искать не предсказанных героев, которые с этим самым Темным властелином вполне способны справиться. В том, что я, весь из себя такой апгрейднутый, без труда их найду, старик не сомневался. Кот был с ним полностью солидарен, а моего мнения все равно никто не спрашивал.

Вклиниться в монолог учителя о его собственном величии и прозорливости, позволившим предугадать в таком олухе как я будущего великого оракула, можно было, только подкидывая согласные междометия, чем кот и занимался, создавая видимость конструктивной полемики. Я помалкивал, медленно погружаясь в прострацию, граничащую с депрессией. Заниматься поисками спасителей обреченной при моем содействии галактики не хотелось совершенно. Да и не имел я представления, как это можно сделать.

– А? Что? Ай!

Ну а что вы хотели? Я и не заметил, как Аль от монолога перешел к диалогу. Точнее попытался перейти, но реакции с моей стороны не последовало, и вредный кот тут же постарался привести меня в чувство единственным доступным ему средством – когтями.

– Этак ты, вьюнош, второго прорыва еще лет восемь ждать будешь! – прошамкал старый звездочет, осуждающе потряхивая многочисленными свалявшимися косичками, торчащими из‑под дурацкого колпака. Я было залюбовался эротическим картинками на этом, увы, никогда не снимаемом головном уборе, но снова получил предупредительный окрик. – Не время спать да пустым мечтаниям предаваться! Нам героев искать нужно!

– Ага! – ретиво закивал я, тайно порадовавшись этому "нам". – Я вас внимательно слушаю, великомудрыймудрый Аль.

– Ты не слушай! Ты учись, давай, да дело делай. Целый день дрых, так и теперь закемарить норовит! – старик явно ввинчивался в воспитательную истерику, а в мои планы это не входило. Аппетитное "нам" вполне могло быстренько потонуть в бурном потоке нотаций. А там еще и без обеда оставит. Для профилактики.

– Учитель! – взмолился я. – Просветите дурака! Я же не знаю, как их искать! Мне что, в эту галактику отправляться да по всем мирам бегать, выспрашивать, не хочет ли кто героем поработать? Да как же я отправлюсь‑то?! Я же не умею!

Старый звездочет сбавил обороты, покосился на меня, хмыкнул, покачал головой.

– Эх, молодо‑зелено! Все бы тебе спешить да торопиться! – потом махнул рукой и потопал в кладовку. Клетчатый кот бросил умываться и кинулся следом.

Через несколько минут, перемазанные в пыли и паутине, они, пыхтя и отдуваясь, выкатили на центр комнаты нечто большое, плоское и покрытое выгоревшим гобеленом. Точнее, катил, конечно, Аль, норовя наехать узкими железными колесами на свои розовые кеды – единственную относительно новую деталь его туалета. Сириус лишь делал вид, что подтягивает раму хвостом.

– Вот! – гордо провозгласил старик, обеими руками указывая на странный предмет.

– Э‑э‑э… – недоуменно произнес я.

– Это, вьюнош, вещь старинная, полная свойств ценнейших, множественных и до конца не изученных. Такого тебе в Академии твоей глупой не покажут. Это не современная поделка конвейерная, это вещь штучная. Артехфакт, как таперича говорят. Она тебе и найдет, кого нужно, и путь укажет.

С этими словами он сдернул с громоздкой конструкции покрывало, и моим глазам предстало зеркало. Вероятно, я должен был восхититься, но "артехфакт" выглядел старым, унылым и не вполне целым. Серебряная амальгама, едва просвечивающая из‑под толстого слоя пыли, давно пошла трещинами и уродливыми черными пятнами, алмазная огранка ребер во многих местах была сколота.

– И… что? – рискнул спросить я.

– Как это что?! – возмутился Аль. – Да знаешь ли ты, что перед тобой?! Это же великое Зеркало сверлящего взгляда!

– М‑м‑м? – я потряс головой, пытаясь понять, что сие может значить. Очень хотелось задать кучу вопросов, но по опыту я знал, что задав, ответов не них не получу, а вот промолчав, вполне могу получить объяснительную лекцию.

– Эх, вьюнош! – Аль ностальгически вздохнул, и на лице его появилась мечтательная улыбка.

Я мысленно облизнулся. Не часто у старика возникает желание делиться воспоминаниями молодости, из которых мне, как правило, удается почерпнуть немало ценных сведений. А сейчас, похоже, наступил именно такой благодатный момент.

Аль проковылял к креслу, подтянул джинсы на коленях, удобно устроился, скрестив руки на груди. Взглянул на меня, покачал головой и вперился в пространство. Мне очень хотелось поторопить его с рассказом, но я молчал, знал, что он должен созреть сам.

– Зеркало сие, – начал, наконец, учитель, – досталось мне в качестве премии от самого отшельника Мизана. Было тогда в Академии такое выпускное испытание. Великий Мизан – да будет ему покой за гранью – делал предсказание, а выпускникам вменялось объект этого предсказания найти. Вот и в тот год, когда заканчивался срок моего ученичества, предрек он, что есть в одном из миров маг силы редкостной и мирной. Да только не судьба ему силу свою реализовать, поскольку потеряет родителя и не будет ему мира, а одна война в жизни…

Книга скачана с сайта mirknig.su (бывший mirknig.com)

Глава втораяБЫЛ ТАКОЙ ЮНЫЙ МАГ…Эрмот(Lancer)

День начался, как всегда, безумно. Эрмот стоял у входа в академию, опёршись на колонну, ждал Кристу и осмысливал сегодняшний сон. Это всё так реально выглядело, даже слишком реально. Что бы это могло означать? Предзнаменование или просто игра воображения, морок? "Да, это был просто сон, – постарался успокоить себя Эрмот, – и ничего больше".

– Доброе утро. Меня ждёшь? – мягкий, чарующий девичий голос донёсся справа. Эрмот обернулся. – Да что с тобой? Эй, проснись.

– Криста, это ты, привет. Конечно, тебя… Ну, как спалось? – сказал юноша первое, что пришло на ум, робко приобнимая девушку, которая заставляла его трепетать при каждом взгляде.

– У меня всё отлично, но вот с тобой творится что‑то странное. Что у тебя случилось? Обычно ты меня издалека замечал, а сегодня… – Криста запнулась и опустила свои удивительные сияющие глаза, глубокого голубого цвета.

Очень трудно вести себя по‑прежнему с девчонкой, которую знаешь с детства, когда ты вдруг обнаруживаешь, что она тебе гораздо больше, чем друг.

– Да ничего, всё в порядке. Просто вспоминал о вчерашнем вечере, – соврал он. – Ты была замечательна.

– Тьфу ты, – улыбаясь, произнесла она, – не вгоняй меня в краску. Пойдём, а то сейчас уже занятия начнутся. Что у тебя первое?

– Да ничего особенного, тренировка во внутреннем дворе, подчинение огня, – легонько подталкивая девушку к двери, со вздохом ответил Эрмот.

Странное сновидение не давало ему покоя.

Весь избитый Эрмот лежал крепко связанным на алтаре. Грубые верёвки впивались в обнаженную кожу, подобно вечно голодным пиявкам. Руки утратили чувствительность и были словно отлиты из свинца. Ног он вообще не чувствовал. "Боги, за что мне это наказание?" – вырвался из груди сдавленный хрип. Он с ужасом ощущал начало конца – конца его земной жизни. Нет, смерти он не боялся, смерть, по его мнению, была всего лишь логическим завершением каждого пути. Но как ужасно понимать, что умрешь ты не в бою или от старости, а под жертвенным ножом какого‑то алчного фанатика. И ведь этот псих искренне верит, что перерезав ему, Эрмоту, глотку, он получит благословение от своих кровожадных богов и сможет, не боясь катаклизмов, сеять и ждать богатого урожая.

Тяжёлый, застоявшийся воздух подземелья давил на грудь, словно кто‑то положил на неё громадный камень. Мысли путались в поисках хоть какого‑то выхода, хоть малейшего намека на спасение. Он попробовал пошевелиться, но безуспешно. "Неужели всё кончено? Прощай родной дом, мама, Криста. Стоп, почему мама? Я же даже не могу вспомнить ее лицо… Она… ее нет… убили… их всех убили… Маму, отца, братьев… даже сестру… Отец? Мой отец – боевой маг, человек способный в одиночку справится с ротой солдат. Герцог… приближенный Императора… его соратник… Отец?.."

Ему было три года, когда войска Бессмертного Императора ворвались в деревню, убивая всех, кого встречали на своём пути. Отец пытался защитить детей, но без особого успеха. Маленький мальчик видел, как отца, мать, братьев, сестру убивал один из рыцарей охраны, при этом улыбаясь, как будто получал от резни удовольствие.

Эрмота подобрал воин в удивительных доспехах красного, словно кровь, стекающая с его клинка, цвета. Он подвёл мальчика к хмурому высокому человеку, одетому во все черное.

– Ваше Величество, поставленная вами задача выполнена, – по этикету ударив правым кулаком в грудь на уровне сердца и слегка склонив голову, отчеканил он. – Мятежники уничтожены, их глава с женой будут доставлены в крепость. Мне в руки попал мальчик, и я хотел бы взять его себе.

– Лорд Харвилл, что вы себе позволяете?! – зло прищурился Император. – Это сын мятежника, он должен быть уничтожен, как и все.

– Мой Император, вы же знаете, – покосившись на стражу, сказал лорд, – я не могу иметь детей, а наследник мне нужен, если принять во внимание сложившуюся ситуацию на рубежах. Каждый день я сражаюсь и могу погибнуть в любой момент, а уходить из этого мира без наследника…

– Так и быть, Харвилл. За твои заслуги я предоставлю тебе такую возможность, – недовольно согласился человек в черном. – Но учти, ты несёшь полную ответственность за действия этого мальчишки.

– Да, мой Император…

"Что это? Почему я сейчас вспомнил об этом?.."

Из воспоминаний Эрмота выдернул скрип открывшихся где‑то справа дверей. В комнату, в которой до этого царил абсолютный мрак, прорвался лучик света.

"Пришли. Это конец?". По звуку шагов Эрмот определил, что визитёров несколько. "Да ладно, будь что будет. Если ничего изменить нельзя, то проще смириться с участью и умереть, как баран на бойне… Нет! И ещё раз нет. Это недопустимо для человека моего ранга! Я маг, хоть пока только и ученик, я сын герцога, я не могу ставить себя на одну ступень с животными".

– Ну, как себя чувствует наш подопечный? – до слуха юноши донёсся противный скрипучий голос. – Всё ли готово для ритуала, Дара?

– Да, Ваше Святейшество, – это был певучий и красивый девичий голосок, полная противоположность первому – старческому, дребезжащему.

– Ну, тогда приступим, ибо этого требуют от нас боги, – сейчас в голосе того, кого Дара называла Ваше Святейшество, послышались нотки религиозного фанатизма, что делало его ещё противнее. – Люди позабыли тех, кто их создал, кто ведёт нас по жизненному пути, и кому они должны поклоняться. Они превратились в жалкое подобие себя прежних. Боги создали нас идеальными, вершиной всех живых существ на земле, за это мы должны их почитать, а не забывать. Неблагодарные создания, скоро пробьёт ваш последний час! Боги спустятся в этот мир, для того чтобы наказать отступников и возвысить тех, кто не сошёл с пути истинного.

Тут он резко замолчал, как бы наслаждаясь эффектом своей речи. Пока он говорил, в помещении не раздалось ни звука, даже капли воды, скопившиеся на сырых каменных сводах, перестали падать на сырой пол. Вдруг комнату залило ярким светом, и Эрмот, привыкнув к нему, смог увидеть своих мучителей. Семеро стояли в нескольких шагах от алтаря. У одного в руках был кривой серебряный ритуальный нож, с зазубринами на верхней стороне лезвия, другой держал большую золотую чашу. Все были одеты в однотонные грязно‑коричневые плащи, капюшоны низко опущены, так что разглядеть лица было совершенно невозможно. Зато хорошо был виден знак на левой стороне этих бесформенных балахонов, как раз на уровне сердца. Овал, перечёркнутый крест‑накрест волнистыми линиями. Их перекрестие было выделено головой змеи. Вышитые на невзрачной ткани гады выглядели на удивление живыми, их глаза, с узкими вертикальными зрачками, казалось, следили за распростертой посреди капища жертвой.

Жрецы двинулись в сторону Эрмота и встали правильным кругом у алтаря. Тот, у кого в руках был нож, занял место возле головы, а второй, с чашей – в ногах. Человек, находившийся слева от жертвы, как раз напротив лица, поднял вверх руки и затянул какое‑то песнопение. Эрмот попытался разобрать слова странной, незнакомой литании, но у него ничего не вышло. Они как бы растекались по комнате и устремлялись ввысь к каменным сводам подземелья, заставляя расплываться зрение и сознание. Подняв глаза вверх, он увидел занесенный над ним нож, нацеленный прямо в сердце. Юношу прошиб холодный липкий пот, но он не мог отвести взгляд от клинка, который уже достиг верхней точки и стал стремительно опускаться вниз, к его беззащитному телу. Собравшись с силами, он зажмурился, чтобы не видеть приближение собственной смерти. Из груди вырвался дикий крик отчаяния и обречённости.

Внезапно его сознание прояснилось. Эрмот ждал удара, но его не последовало.

"Может, я уже умер?", – проскочила паническая мысль.

Он открыл глаза и увидел, что лежит на мягкой кровати под холодными лучами полной луны. Присмотревшись к очертаниям мебели и сообразив, что находится в своей комнате, юноша расслабился и только сейчас понял, что всё ещё кричит. Подавив в груди вопль, смахнув ладонью выступивший на лбу холодный пот, он зашёлся истерическим смехом.

– Это сон, – шептал он. – Это был всего лишь сон.

Немного успокоившись, Эрмот взглянул на настенные часы, которые мерцали в дальнем углу спальни приятным голубым свечением. Четыре часа утра. Скоро вставать и снова отправляться в Академию. Как же это всё надоело, это каждодневное однообразие. Подъём, занятия, фехтование, дом, сон. И так каждый день. Как это можно вынести? Времени на личную жизнь вообще не остаётся. Нет, ну если быть честным хотя бы перед самим собой, то можно и урвать кое‑что для себя. Но вот только как дать понять Кристе, что вместе с тобой выросло и твое чувство к ней? Где набраться храбрости шагнуть на следующую ступень, избавившись от роли безмолвного воздыхателя? Даже подумать и решить, как вести себя дальше, ни сил не времени не остается. "Эх, почему я не родился обычным человеком? Человеком, свободным думать, о чем угодно, когда право выбора своей судьбы предоставляется именно тебе и никому более. Когда ты вправе сам решать, куда пойти учится, кем стать в будущем, кого любить, с кем связать свою жизнь. Но я родился магом, а это – судьба. Единственная альтернатива – пойти по стопам отчима, заняться политикой, интриговать, строить козни, лавировать среди врагов. Не по мне это, да я и не могу отречься от дара, это моё ярмо и в то же время моя сила и любимая игрушка. И лучше все же учиться магии, хоть мне и не позволят использовать ее по своей воле. Почему жизнь так несправедлива: одному она даёт полную свободу, другому вечное заточение? Я всего лишь раб, раб тех, кто выше меня рангом, тех, кто направляет мою судьбу, предрешенную судьбу дворянина и мага. Хотя нет, и у раба есть шансы: он может сбежать или же заслужить свободу своими поступками. А что могу я? НИЧЕГО! Я ничего не могу сделать со своей жизнью, я марионетка в руках отчима, Императора, правил и устоев. Герцог назначил меня своим наследником, и от этого никуда не деться. От таких, как отчим, не сбежишь".

Погружённый в эти, далеко не новые для себя мысли, он снова, сам не замечая этого, провалился в сон. В этот раз ему ничего не снилось, а может, просто кошмар не успел прийти, так как проклятые часы напомнили, что скоро, если сию же минуту не поднимется с постели, он получит очередной выговор от декана. Проклиная всех и вся, Эрмот поднялся и на ватных ногах поплёлся в душ. Произнеся короткое заклятие, он полностью отдался во всласть водной стихии. Недолго постоял под контрастными потоками, пока не ощутил себя достаточно бодрым. Выйдя из ванной, обтирая себя махровым полотенцем, он окинул взглядом спальню в поисках одежды. На полу творился полный бардак. Вещи были разбросаны по комнате. Наткнувшись взглядом на штаны, которые, как это ни странно, висели на спинке кровати, он быстренько надел их и принялся за поиски рубашки, но она никак не желала попадаться на глаза. Пробежав взглядом по комнате несколько раз, Эрмот опустился на колено и посмотрел под кровать. Вот и рубашка нашлась. Впрочем, в таком виде могла и не находиться. Вздохнув, и больше не утруждая себя тщетными поисками деталей туалета, юноша достал из шкафа свежую рубашку и носки, оделся. Натянув сапоги, накинув на себя куртку из прочной чёрной кожи, украшенную металлическими пластинами, он пошёл к выходу. Спустившись на первый этаж, мельком глянул в зеркало. Стекло отразило удивительно симпатичное лицо двадцатилетнего парня, с удивительно правильными чертами. Красивые, живые светло‑карие глаза, прямой нос, пепельные волосы. Тщательно отрепетированный суровый взгляд придавал ему мужественность. Смахнув локон волос, так чтобы он падал на левый глаз, удовлетворившись своим внешним видом и подмигнув отражению, он поспешил в Академию.

Идти было недалеко, и через несколько минут он уже стоял около входа, опёршись на массивную каменную колонну, ждал Кристу и осмысливал сегодняшний сон. Им рассказывали на занятиях по истории, что человеческие жертвоприношения раньше вовсю использовались в пределах Империи, но когда нынешний Бессмертный Император, тогда ещё юный принц Олибеариус, вступил на престол, он запретил подобное, чем вызвал негодование народа. Это породило восстание, которое захлестнуло всю могущественную империю. От Риеэрвильской равнины на востоке до Республики Дельфорен на западе, от Каносийской тайги на севере до моря Легенд на юге – везде полыхали костры, в которых солдаты империи сжигали идолов. Мятежники, приверженцы старой веры винили во всём только что принявшего трон Императора: в неурожаях и голоде, в засухах летом и снежных бурях зимой. В этом они видели кару Богов, которые требовали горячей алой крови, дымящейся на алтарях. Это было тяжёлое время для Империи, но Олибеариус при помощи своих ближайших сподвижников – семи герцогов Радужных Доспехов – жестоко расправился с повстанцами. Кто‑то болтался на виселице, кого‑то сжигали живьём на кострах, кого‑то четвертовали, кто‑то был разорван берёзами. Жестоко, но надежно, это действовало на людей, и вскоре восстание было подавлено. Поговаривали, что где‑то всё‑таки жертвоприношения проводятся и по сей день, но они были вне закона, и людей, исповедовавших древний культ, убивали медленно и мучительно, подвергая различным пыткам.

Эрмот и Криста, вошли в здание академии. Огромный холл производил потрясающее впечатление. Отделанные резным деревом стены были украшены портретами преподавателей в искрящихся хрустальных рамах. Это настолько гармонировало с интерьером, что нельзя было отвести глаза. На стене напротив входа красовался огромный портрет нынешнего ректора Академии Белой и Черной Магии, адепта трёх стихий, кавалера ордена Золотого Единорога, бывшего боевого мага, почётного жителя Империи, ну и просто очаровательной женщины, леди Селины. На вид ей было лет тридцать, хотя истинный её возраст никто не знал. На картине она была изображена в одежде боевого мага. Кожаные удивительно удобные мокасины, куртка из обычной плотной ткани, ворот которой был расстегнут и демонстрировал взору окружающих её нежную шею, украшенную массивным золотым ожерельем. Лоб обхватывал серебристый обруч, в середине которого был закреплён зелёный полупрозрачный камень, похожий на изумруд. Украшение поддерживало тяжёлые, пышные локоны её вьющихся рыжеватых волос, спадающих почти до локтей и нежно окутывающих плечи. Переброшенная через плечо перевязь с метательными ножами, зажатый в правой руке тяжелый кортелас с позолоченным эфесом и клинком, также украшенным ленточным орнаментом, и тигр, которого она держала левой рукой за поводок, придавали ей воинственный вид. Художник хорошо потрудился, передавая выражение глаз. Они были потрясающе живыми и смотрели на студиозов испытующе. На заднем плане было изображено построившееся перед боем огромное войско, и окутанный дымом полыхал замок. Посмотрев в глаза ректора и, как всегда, почувствовав, что ее открытый, но такой уверенный и целеустремленный взгляд заряжает его силой, Эрмот окинул взглядом портреты остальных преподавателей, попрощался с Кристой и поспешил во внутренний двор. Юноша пересек холл и оказался в длинном коридоре, с ответвлениями в разные стороны, заполненном спешащими студентами. Влившись в толпу, он прошёл несколько метров и свернул влево. В этом коридоре никого не было, молодой человек в одиночестве дошёл примерно до середины и остановился. По обе стороны от него располагались две двери. Одна красивая и изящная, из дорогого красного дерева – справа, вторая – дубовая и массивная – слева. Толкнув левую со скрипом отворившуюся дверь, он шагнул во внутренний дворик – квадрат примерно сто восемьдесят футов в длину и столько же в ширину, окружённый каменными стенами здания Академии. Площадка была покрыта молодой зеленой травкой, сразу бросалось в глаза, что за ней хорошо присматривают. Никакого мусора, ничего, только нежный газончик. Больше никакой растительности не было. Посреди дворика, разбившись на маленькие группки, человек по пять, толпились молодые люди, что‑то оживленно обсуждая. Шагнув в их сторону, Эрмот услышал, что дверь снова открылась, и обернулся. В проёме показался рыжеволосый мужчина средних лет. Одет он был в просторную мантию ярко оранжевого цвета. Адепт огня приблизился к юноше, сурово посмотрел в его глаза и направился в центр площадки. Поторопился за ним и Эрмот. При появлении преподавателя все разговоры сразу прекратились, и студенты встали в одну шеренгу. Эрмот проскользнул мимо мужчины в мантии и втиснулся между двух девушек.

– Итак, начнём наше сегодняшнее занятие, – произнес огневик. – Хотя это будет не изучение нового, а повторение пройденного нами на третьем курсе. Скоро летние каникулы, но перед ними, как вы все знаете, вас ожидают экзамены, в частности и по моему предмету, – он обвел взглядом притихших юношей и девушек. – У кого‑нибудь есть вопросы, – преподаватель помолчал, и убедившись, что желающих выступить нет, заговорил снова: – Тогда продолжим. Сегодня, как я уже сказал, будет занятие по закреплению всего пройденного нами в течение этого года материала. За эти два семестра вы научились многому, начиная с огненного кольца и заканчивая вызовом феникса. Но не все могут правильно рассчитать свои силы. У некоторых просто нет предрасположенности к огненной стихии, другие думают, что это им не пригодится, а третьи стараются, но у них ничего не выходит… – он презрительно покосился на группку старательно прячущихся за спинами товарищей студентов. – Тем не менее, я приложу все силы, чтобы вы сдали экзамен, перешли на четвёртый курс и получили следующую степень посвящения. Многие из вас могут не пережить экзамены, но таковы правила, и я с ними ничего не могу поделать, – несмотря на вполне доброжелательные слова тон огневика сочился сарказмом, словно перспектива потери нескольких студентов доставляла ему немалое удовольствие. – Ну что ж, давайте начнём, и да пребудут с нами духи предков, – закончил вступительную часть ритуальной фразой преподаватель. Потом несколько раз глубоко вдохнул воздух, посмотрел на лица студентов и как ни в чём не бывало продолжил: – Для разминки хочу предложить вам поупражняться в управление фаерболами. Вот, например, ты, Эстрина, сможешь пресечь полёт этой милой пташки? – с рук мага в небо устремилась огненная птичка, размером не больше голубя. В тоже время, у рыженькой девушки, которая стояла справа от Эрмота, в руках появился небольшой огненный шарик, чуть меньше кулака. Не размышляя ни секунды, девушка запустила его вслед за улетающим фантомом. Шарик беззвучно последовал за целью, и все, как по команде, подняли глаза ввысь. Фаербол почти нагнал птицу, когда она, резко сменив траекторию, метнулась вправо. Огненный шарик тоже сместился, но прошёл на некотором отдалении от мишени и устремился вниз. Затем с удвоенной скоростью рванулся к фантому, но, не долетев какой‑то пары метров, вдруг растворился в воздухе. Все перевели глаза на Эстрину. Она была бледна как мел, даже веснушек, что всегда ярко выделялись у нее на носу, почти не было видно. Крупные капли пота, скопившиеся на лбу, медленно скатывались по щекам, некоторые попадали в глаза. Девушка вся дрожала.

– Магистр, извините… я не смогла удержать, – чуть ли не рыдая, сказала она. – У меня не хватило сил.

– Эстрина, ничего страшного. Ведь огонь не лучшая твоя сторона. Ты же, как я помню, специализируешься на целительстве, – с неожиданной лаской в голосе успокоил ее огневик. – Тебе просто нужно немножко потренироваться, и всё будет хорошо, я в этом уверен. Не расстраивайся, мы что‑нибудь придумаем, – он легонько подтолкнул ее в спину. – Тебе лучше посидеть где‑нибудь и набраться сил, – Эстрина послушно отошла в угол площадки, села на газон в позе лотоса и стала со стороны следить за происходящим. – Продолжим, кто‑то, может быть, хочет сам? – не обращая уже никакого внимания на ушедшую девушку, сурово обратился преподаватель к студентам. Взгляд его говорил о том, что он не ждет от них великих успехов в своем предмете.

– Можно я попробую, магистр? – спросил черноволосый парень крепкого телосложения, с волевым подбородком и большими чёрными глазами.

– А, Дариус, адепт тёмной магии, – глядя на нашивку на рукаве парня, с сарказмом сказал огневик. – Ну что ж, давай. Она тебя уже заждалась, – указывая на огненную птицу, предложил он.

Дариус вышел вперёд, свёл ладони вместе, закрыл глаза и плавно развёл руки в стороны примерно на фут. Между ладоней появился такого же размера огненный череп, с пустыми глазницами и раскрытыми челюстями. Парень размахнулся и с бешеной скоростью метнул его в сторону птицы.

– Ищи, – еле слышно, но с интонацией, от которой у большинства студентов затряслись колени, прошептал он.

Череп рванулся к птице, все шире и шире раскрывая рот. Та пыталась уйти, метнулась в сторону, потом вниз, но череп был быстрее. Послышался писк, который сигнализировал, что цель поражена, и челюсти захлопнулись.

– Молодой человек, – со злостью проговорил огневик, – я говорил про фаерболы, а не про черепа. И мы рассматриваем управление фаерболами, а не вдыхание жизни в заклинания. Это мы будем проходить на пятом курсе.

– Но магистр, это был огненный череп, а по форме он похож на огненный шар. И ещё, вы не говорили, как ими управлять, не так ли?

– Да, но… – огневик запнулся, потом со злостью обернулся к остальным студентам. – Ладно, ещё есть желающие? Можешь встать на место, Дариус.

– Разрешите мне, – чуть слышно проговорил Эрмот.

– Ну что ж, пожалуйста. Не могу же я перечить боевому магу, – ехидно усмехнулся преподаватель.

– Магистр, я не маг, я ученик.

– Ну да, ты пока ещё ученик, но в тебе силы, что любой маг позавидует, – проворчал огневик.

– Спасибо за похвалу, профессор, – процедил Эрмот, ни минуты не сомневаясь в лживости произнесенных дифирамбов, – но все же можно я начну.

– Специально для тебя, у меня есть кое‑что новенькое, – осклабился мужчина. – Я уверен, что ты в два счёта поразишь эту пташку, так что давай попробуем наоборот, твоя птица, мой шар. Идёт?

– Я не могу диктовать вам условия, – равнодушно пожал плечами юноша. – Как вы пожелаете. Какие правила?

– Правила? – профессор задумался. – Не направлять птицу выше стен Академии, не окружать её щитами, не делать ей ложных двойников, ну и размер, конечно, должен быть такой же, как и у моей. Да, и это будет продолжаться до тех пор, пока шар или птица не распадутся, – он на мгновение задумался, но, не придумав новых условий, вынужден был продолжить. – Вроде как всё. Приступим.

– Как пожелаете, – кивнул будущий маг.

Эрмот свёл ребра ладоней вместе, и через секунду на пальцах у него затрепетала птица, точно такая же, как была у магистра. Заклятие легло просто идеально, ещё никогда в жизни огонь так хорошо не подчинялся ему. Подбросив фантом в воздух, молодой человек руками стал контролировать её скорость и перемещение. Птица взлетела в воздух и зависла над двориком. Держа руки поднятыми вверх, Эрмот призывно глянул на преподавателя. Тот не заставил себя ждать, и огненный шар устремился к цели. Так, немного вперёд, и резко назад. Фаербол прошёл как раз в том месте, где только что была пташка, и завис в нескольких метрах выше.

– Неплохо, – услышал юноша.

Держать заклинание было не то что бы легко, но и не трудно. По крайней мере, его сил хватит минут на пять. Творение Эрмота описало круг над головами студентов и опять зависло. Шар метнулся к цели, но та рванулась вперёд. Фаербол последовал за ней и стал настигать. Вниз – шар не отстаёт. Выравниваем. Так, придадим скорости, отлично, и… круг почёта. Птица послушно описала ещё круг. И остановилась.

– Ух ты, я думал, у меня сил на большее хватит, – прошептал Эрмот, почувствовав, что начинает уставать. Капельки пота стали стекать по лицу, спина совсем взмокла.

Переведя взгляд на преподавателя, Эрмот увидел, что тот не подает никаких признаков усталости.

– Вот это я влип. Нужно что‑то предпринимать, и срочно, – тихо уговаривал себя юноша. – Я не должен проиграть. Так что тут у нас? Ага. Получи.

Клюв птицы раскрылся, и в сторону фаербола магистра устремилось маленькое подобие такого же шара. Фаерболу пришлось нырнуть вниз.

– Это не оговорено в правилах, профессор, – заметил Эрмот в ответ на хмурый взгляд учителя.

– Ну, тогда и этого нет, – зло парировал огневик.

И тут все увидели, как шар начинает становиться больше в размерах. Он увеличивался до тех пор, пока не достиг метра в диаметре, рванулся к птице и начал распадаться. Сначала на два, потом эти два на четыре, четыре на восемь, шестнадцать и так далее. Множество шаров неслись в сторону цели, намереваясь разнести её на мелкие части. У студентов прошёл вздох удивления, когда юркая пташка устремилась вниз прямо на шары, ловко огибая их. Эрмот понимал, что долго ему птицу не удержать. В поисках спасения он взглянул на стены Академии. И тут его осенило. Ты сам подписал себе приговор, магистр. Тем временем шары начали сливаться пока не стали одним целым. Потом фаербол принял первоначальный размер и остановился. Эрмот уловил взгляд профессора, он был полон удивления. Юноша из последних сил поднял птицу на уровень четвёртого этажа Академии, как раз в паре метров от открытого окна. Не привыкший проигрывать огневик, вложив в шар последние силы, метнул его в надоедливую мишень. Снаряд со скоростью молнии полетел к цели, оставляя за собой огненный след.

– Я проиграл, магистр, – выдохнул Эрмот и осел на землю. Птица растворилась в воздухе. Кинув быстрый торжествующий взгляд на молодого соперника, профессор ослабил контроль над заклятием. Мощный раскат грома потряс стены окружавшие дворик. Во все стороны полетели горящие щепки вперемешку с битым камнем. Послышались крики людей, дым клубами повалил из окна, в которое попал шар огневика.

– Вот так‑то, вьюнош. Силен, силен был тот студиозус. А главное, в отличие от некоторых, умом и сообразительностью недюжинными наделен… Жаль, что судьбой его была война, а не магия… – прервал свой рассказ Аль и покосился на меня.

– А дальше? – не выдержал я.

– Дальше? – старый звездочет усмехнулся. – Дальше я победил в соревнованиях и получил это зеркало, – он решительно вскочил и пошлепал к артефакту. – А теперь будем учиться с ним работать. Ты будешь учиться. Ибо тебе свои ошибки исправлять, а не мне подчищать за тобой, что нагадил. Смотри! – потребовал он и, согнувшись в поклоне, залебезил перед зеркалом: – Ах, свет мой зеркальце, помоги нам, несведущим, покажи нам героев славных в мире… ну, скажем, Эмир.

К моему великому удивлению, зеркало вдруг засияло всеми цветами радуги, словно скинув пару веков, и показало…

Посреди какого‑то тракта медленно рассеивался туман, и из него проступали очертания стройной, юной и совершенно обнаженной девушки, стоящей к нам в пол‑оборота. Водопад темно каштановых волос прожигали две красно‑рыжие пряди. Бесстыжая красотка провела руками вдоль тела и тут же оказалась одета в изящное летнее платье. Следующее движение заставило волосы собраться в причудливую прическу, надежно скрывшую приметные огненные вкрапления.

– Упс! – несолидно чавкнул учитель и воровато стрельнул глазами. – Ошибочка! – он быстро провел рукой по зеркалу, уничтожая картинку. – Давай поищем в других мирах.

Я с трудом сдержал смешок и очень постарался не показать своей заинтересованности. Как он там сказал? Эмир? Запомним. Чует мое сердце, он сегодня же заставит меня попрактиковаться с зеркалом самостоятельно.

Звездочет тем временем снова начал кланяться зеркалу и бормотать о еще каком‑то мире. Эх, жаль, я прослушал, о каком именно. Может и там…

Ой, нет! Хорошо, что прослушал!

С поверхности стекла на нас пялился интеллигентного вида мужик. Губы и подбородок его были в крови, нижняя губа слегка прижата парой белых, очень острых клыков.

Глава третьяНАВЯЗАННАЯ СПУТНИЦАВинсент(Айлин)

"И почему я такой невезучий?", – подумал я, перешагивая через труп Инги. – "И что прикажете мне делать? Опять брести фиг знает куда… А я только устроился!"

Я вытер с губ кровь и вышел на улицу. Ночь страстно приняла меня в свои объятья. Она всегда меня любила… И продолжает любить, хотя я и ушел от нее… Теперь я обычный… Ну, почти…

– Эй, Винс! Как живется?

Опершись плечом на угол дома, стоял и улыбался Артес. Сволочь двуличная! Двуличная и эгоистичная! Я отвернулся от него и пошел прочь.

– Ты что, не рад меня видеть? – Артес уже шагал рядом.

"Еще гад и издевается!" Я продолжал молчать, лишь судорожно сжимал в руке свой кинжал.

– Эх, Винс, Винс… Ты совсем не изменился с нашей последней встречи, – проклятый Артес покачал головой.

"А с чего бы мне меняться‑то за одиннадцать месяцев?" – яростно подумал я.

– Ну, что ты? Не хочешь и слова сказать своему старому другу?

– Да я такого друга и врагу не пожелал бы! – не выдержал все‑таки я. – Ты когда‑нибудь отстанешь от меня, а?

Артес, довольный, что вывел меня из себя, поцокал языком.

– Ну, нельзя же так грубить друзьям‑то…

– Можно! – отрезал я. – Особенно если этот друг упорно лезет в твою личную жизнь.

К моему огромнейшему счастью Артес тоже психанул:

– Эх, Винс! Я же лезу в твою жизнь, чтобы спасти тебя! Я ведь из большой дружеской любви это делаю! Ты ж мне как брат, я же люблю тебя, как брата младшего, неразумного!

Я резко остановился, повернувшись к Артесу, посмотрел ему в глаза и тихо проговорил.

– А знаешь, Артес, что тех, кого любишь, надо отпускать?.. Ведь ночь меня отпустила… А ты не хочешь…

Артес смутился. Я быстро зашагал вперед, а этот гад догонять меня не стал. Через пятьдесят шагов я обернулся… Артеса уже не было…

– Побудь со мной, мой друг.

Ведь вскоре хлопнет за спиною дверь.

Опять пора мне в путь,

Искать следы своих потерь.

Ведь я уйду,

Растаяв в облаке тумана…

И я тебе скажу,

Скажу я без обмана.

Я ведь не плут и не палач,

Не слабачок и не силач…

Я просто путник вечный.

Моя звезда, там вдалеке.

И я иду, иду к тебе,

И путь мой бесконечный! – мурлыкал я свою любимую песенку два дня спустя.

Двинуться я решил на восток. За все мои двадцать лет странствий я туда ни разу не заглянул! Непорядок!

И вот, купаясь в сиянии Луны, я брел по одному очень заброшенному лесу. Внезапно я вышел на поляну, чуть не столкнувшись с какой‑то девушкой, стоявшей ко мне спиной. Она среагировала мгновенно, и через секунду я был у нее на мушке. Серебряный наконечник арбалетной стрелы нервно мерцал в лунном свете.

– Эй, поаккуратнее! – возмутился я, отводя ее арбалет в сторону.

Увидев, что я спокойно дотрагиваюсь до серебра, девушка успокоилась.

– Фух, а я думала, вампир! – улыбнулась она. Я улыбнулся в ответ.

– Что вы делаете одна в лесу, миледи? – невинно поинтересовался я.

– Практикуюсь, а вы?

– Странствую.

Кажется, мой ответ девушку устроил. Она протянула мне свободную руку:

– Леринея.

Я ответил на рукопожатие.

– Винсент. А вы, наверное, охотница на вампиров?

Девушка рассмеялась.

– Нет, всего лишь маг. А вы, кстати, знаете, что на вампиров не действует магия?

– Да что вы? – удивился я, когда мы двинулись дальше уже вместе.

– Ага. Поэтому я и взяла с собой арбалет. А вы не боитесь ходить безоружным? – спросила она, не увидев у меня никаких навешанных на поясе железок. Я ухмыльнулся.

– А я не безоружный, – и ловко достал из потайных ножен серебряный кинжал.

– Вау! Я тоже хотела такой, да только дорогой он, – и девушка завистливо вздохнула. А я заулыбался, вспомнив кузнеца, который хотел взять с меня деньги за этот кинжал. Умер, наверное, уже, а может, все так же парализованным лежит… Мне, если честно, абсолютно все равно…

Внезапно чуть слышный шорох достиг моих ушей, девушка ничего не услышала. Я поудобнее перехватил кинжал и приготовился. Ждать пришлось целых пятнадцать секунд… Из кустов вынырнула тень и рванула к Леринее, но вот какая незадача! Случайно (совершенно случайно, честное слово!) тень напоролась на мой кинжал. Низший вампир жалобно всхлипнул, получив несколько грамм чистого серебра, и рассыпался белыми цветами. Эх, всегда поражался, как эти скоты красиво помирают.

Девушка испуганно ахнула, кажется, она была готова броситься мне на шею и вопить о своей огромной благодарности.

– Не обольщайся. Я это сделал для себя…

– В смысле для себя? – нахмурилась Леринея.

– Знаешь ли, совсем с ума схожу при виде крови, – совершенно искренне сказал я, улыбаясь ей. Она все‑таки завизжала. Я решил, что мои барабанные перепонки еще пять секунд такого напора не выдержат, и залепил ей пощечину. Она упала на землю.

– Что визжишь, дура? – рявкнул я. – Что клыков вампирских никогда не видела?

Она снова завизжала. Тяжело вздохнув, я сделал свои клыки вновь обычными и сел около нее.

– Если ты сейчас не заткнешься, я опять тебе врежу, – прошептал я. Как ни странно, она это услышала сквозь свой визг и замолчала, испуганно таращась на меня.

– Пошли уже, мало ли кто здесь шастает еще, – встал я и пошел вперед. Она нагнала меня тут же. По‑моему она плакала. Некоторое время мы шли молча. Первая нарушила молчание Леринея.

– А как же серебро? – полувсхлипнула она.

– Милая, да кто ты такая, чтобы я перед тобою отчитывался? – почти ласково спросил я. – Просто прими как факт то, что я теперь почти не пью кровь. И все!

– Почти? – о Ночь! Как меня бесит этот испуг в ее голосе.

– Почти! Знаешь ли, сложно устоять перед жаждой, особенно если перед тобой уже укушенный человек. И тебе лишь остается завершить начатое! – с сарказмом сказал ей я, при этом вспоминая испуганное лицо Инги, зажимавшей две небольшие ранки на шее рукой. Как соблазнительно пузырилась кровь сквозь ее пальчики, стекая красными дорожками на плечо… Естественно, я ее осушил! Черт! Это уже был семнадцатый близкий мне человек, осушаемый таким способом! Всех их сначала кусал Артес, заставляя мою жажду вскипать невыносимо жарко… Все бы они выжили, и я это прекрасно понимал, и каждый раз пытался остановиться, но всегда очухивался уже перед трупом…

– Но… Серебро…

Черт, я уже совсем забыл об этой девчонке! И что она пристала ко мне с этим серебром!

– Да, я не боюсь серебра, чеснока и прочей ерунды! Просто я ушел от покровительства Ночи! – рявкнул я. – И не надо делать такие большие глаза! Да! Солнца я тоже не боюсь! Довольна?

Внезапно она стала серьезной.

– Вполне, – сухо отчеканила Леринея. – И нечего так на меня орать.

Я тихо и раздраженно застонал полустоном‑полурыком.

– Девочка! Не раздражай меня!

– Никакая я тебе не девочка! – в ответ разоралась эта дуреха. Эх, все местные баньши уже, наверное, убежали… Не выдержали, бедные, такой жесткой конкуренции…

– А кто ты? – ласково зашипел я. – ДЕВОЧКА, мне сто пять лет! А ты, как мне кажется, раз в пять точно меня младше. Как ты думаешь, кто ты для меня?

– Конечно же, девочка, уважаемый старичок! – ехидно ответила Леринея.

Я расхохотался.

– А мы поладим!

– И не надейся! – прошипела она, и дальше мы пошли в молчании.

Вскоре мы вышли к добротному домику на опушке этого презаброшенного леса.

– Дом Учителя, – как мне показалось, зло прошипела Леринея.

– О, Учитель! Это святое! Всегда любил учиться! – и, улыбнувшись своей спутнице (без клыков естественно, терпеть не могу ее визг!), смело постучал в дверь. Створка распахнулась, и из глубины дома раздался приятный баритон:

– Кого черти принесли?

– Учитель, это я и… мой знакомый, – крикнула в ответ Леринея, захлопнув за нами дверь.

В комнату вошел статный мужчина в синей мантии. Увидев меня, мужчина застыл. Похоже, Леринея сильно перепугалась… Внезапно Учитель расхохотался и пошел ко мне обниматься.

– Винс! Какими судьбами?! Я тебя уже тридцать лет у себя не видел!

– Привет, Рол. Я тоже рад встрече. А судьбами я… Да вот встретил в лесу девушку. А как только она назвалась магом, я сразу про тебя вспомнил.

– Видишь, как хорошо! Да ты проходи. Сейчас чай заварю.

И Рол, как всегда, унесся на кухню. Я посмотрел на Леринею, стоявшую с раскрытым ртом.

– Челюсть подбери. И вообще, иди, Учителю помогай.

Леринея обиженно засопела и пошла на кухню. Эх, молодо – зелено…

– Ну, рассказывай, как у тебя дела? – потребовал Рол, когда все заняли свои места за столом.

– Я отрекся, – коротко сообщил я, не вдаваясь в подробности.

– Да ты что?! – ахнул маг. – У тебя получилось?! И давно?

– Двадцать лет уже, – отмахнулся я.

– Ты, Винс, молодец! Кремень! А многие же не смогли… Лера, деточка, ты чего?

– Расскажи ей, Рол, как мы познакомились, – усмехнулся я. – Видишь, девушка не понимает, что может связывать мага и вампира.

– А действительно, что? – с вызовом спросила Лера.

– Ну, как ты знаешь, Лера, все вампиры работают наемными убийцами. И Винсент был не исключением. Да‑да‑да, милая. Меня заказали. Ну, он пришел ко мне… И… Тебе, наверное, пора узнать правду, Лера… Дело в том, что против вампиров заклинания все‑таки есть, – девушка пришла в ярость и стала похожа на ядовитую змеюку. – Но! Между магами и вампирами существует акт о ненападении…

– И что? – заскрипела зубами девушка. – Мне‑то, какая разница! Мне ведь нужны были именно заклинания против вампиров! А вы мне их не дали! А я… А я… А я верила вам!

И Леринея вылетела из комнаты. Я посмотрел на Рола, ожидая объяснений.

– Понимаешь, – вздохнул маг, – родителей Леры убили вампиры. И она теперь ненавидит всех вампиров. И хочет убить их. Может и не всех, правда, а только исполнителей. Я как‑то не вдавался в подробности.

Я кивнул, и мы продолжили разговор.

Вскоре эта дуреха влетела в столовую и сказала, что утром уходит от мага. Он, кажется, расстроился. Видимо она все‑таки хорошая ученица… Но мне‑то как‑то… Эх, пойду‑ка я вообще посплю…

Блин, а я и не знал, что я такой дурной! И какого лешего, спрашивается, я согласился? Я уже целый день иду за этой придурочной! Винс, помоги… Винс то, Винс се! Задолбали! Видите ли, девочка не в себе, и за ней надо приглядеть! Я вздохнул. Сам дурак, прекрасно же понимал, что именно Ролу я отказать все равно бы не смог…

Да и, если честно… Все равно Леринея шла на восток, да и красться за ней было проще простого. Мне было ни холодно, ни горячо… До этого момента…

Черт возьми! Ее окружают, а она даже не замечает этого! Тихо выругавшись себе под нос, я выхватил свой кинжал, и метнулся к девушке. Я успел как раз вовремя, и мой кинжал красиво перечеркнул горло прыгнувшему волку. Леринея опять завизжала. И под этот ужасный визг (какой кошмар, в каких варварских условиях мне приходиться работать!) я убивал стаю. Когда я закончил с волками, я повернулся к магичке. Видимо, в моих глазах промелькнуло что‑то недоброе, так как она тут же заткнулась.

– Дура! Совсем ничего не умеешь! Пошли.

Кажется, она собиралась высказать мне все, что обо мне думает… Ага! Еще я, блин, всяких малолеток не выслушивал!

– Эй, красавица! Захлопни клювик и строевым шагом за мной! Это приказ! А мои приказы не обсуждаются!

Лера – какая понятливая! – промолчала, лишь гневно посмотрела на мое спокойное лицо, и пошла за мной. Заговорила она, только когда мы развели костер.

– И вы все время шли за мной?

– Шел, – вяло бросил я.

– Зачем?

Я лишь красноречиво посмотрел на нее, надеясь, что до нее дойдет. Как ни странно дошло… Она покраснела и опустила взгляд.

– Ну, да… Точно… Блин… М‑м… Винс…

– Чего тебе?

– Спасибо вам…

– Во‑первых, прекрати "выкать". Во‑вторых, не за что. Если бы Рол за тебя не просил, я бы не стал утруждаться.

Кажется, она разозлилась.

– То есть если бы я была просто незнакомым человеком, вы бы мне не помогли?

– Нет, а зачем? – пожал я плечами.

– Да как так можно?! Хотя чего я жду от вампира – наемного убийцы? – последние слова она выплюнула, как оскорбление. Зря, я на правду не обижаюсь.

– Ну, вообще‑то, да, – челюсть Леры, не ожидавшей, что я соглашусь, поползла вниз. – А вообще‑то, я уже не работаю наемником.

– Ага, так я вам и поверила, – ехидно заметила она.

– Не хочешь, не верь. Дело твое.

Мы немного помолчали. И опять первой заговорила моя (эх, как бы я хотел, чтоб не моя…) спутница:

– А все‑таки, как вы познакомились с Учителем?

Я усмехнулся.

– Что, любопытство разбирает? Так дослушать надо было, а потом кричать…

– Ну, пожалуйста!

– Фиг с тобой, – махнул я рукой. – Короче, заказали мне его. Ну, и я, такой крутой, пришел к нему, а он взял да запустил в меня заклинанием. Еле увернуться успел. Поменялись мы с ним местами: я только убегал, о том, чтобы на Рола напасть даже мысли не было, а маг обстреливал меня заклинаниями. Но мана‑то у него не бесконечная! И, как только он понял, что маны не хватает, сотворил сферу. Знаешь такую?

– Это такой щит, который не дает на тебя нападать, но и ты не можешь нападать?

Я кивнул, и продолжил:

– И стою я, значит, перед ним, как дурак. Рол, если честно, в своей сфере тоже дураком выглядел. Ну, не об этом речь. Сели мы, разговорились. Я‑то сразу магу сказал, как его уважаю. Еще бы! Я чуть коньки не отбросил от его заклинаний! Он тоже сказал, что я классно уворачиваюсь. Так и подружились. А чтобы скрепить дружбу, Рол заказал мне своего заказчика. Ну, вот и все.

– И как долго вы дружите?

– Семьдесят лет.

– Сколько? – глаза девушки расширились. – Ему же всего сорок с лишним?

Я рассмеялся.

– Боюсь тебя огорчить, но Ролу, между прочим, сто семь. На два года старше меня, гад!

Кажется, она онемела. Увы, ненадолго.

– Сколько?

– Вот ты мне, сколько лет дашь?

Она придирчиво осмотрела мои русые волосы, черные глаза, и выдала вердикт:

– Лет на двадцать пять – тридцать тянешь.

– Ну, вот! А чем Рол хуже?

– Он человек!

– Он магистр магии. И если не ошибаюсь, то уже архимаг! Он не меньше меня проживет! А я, поверь мне, буду жить долго.

– Верю, – процедила она сквозь зубы и отвернулась. Какое блаженство, тишина! Надо срочно избавляться от этой болтливой девчонки! Решено!

– И куда ты направляешься? – невинно поинтересовался я. "Ага. Куда? А там есть, кому тебя сплавить?"

– В Лериэн.

– Зачем? – почти вздрогнул я.

– У меня там друзья, – все также цедила она сквозь зубы.

Я кивнул ей и закрыл глаза… Лериэн… Восточный город. Город – сказка…

Когда я впервые Ее увидел, Она на черной лошади неслась по лесу в сторону нашей деревни. Черный конь и стройная, хрупенькая девушка с платиновыми волосами и глазами цвета лазури. Я еще тогда подивился, как это слабое создание удерживается на этом грозном животном. Но когда, вернувшись в деревню, я увидел, КТО ее встречает, стало все понятно… Она была из клана Йолик. Из клана "Живущих рядом с Людьми". Вообще, несмотря на упорные слухи среди людей, вампиры не только наемные убийцы. У нас есть несколько кланов, разделяющих нас по призванию в жизни…

Есть клан "Горли" – клан "Говорящих с Ночью" – самые лучшие шпионы (не убийцы!). Они сливаются с ночью… Души их становятся дуновением ветерка в ночи. Одно плохо – далеко от тела дух их отлетать не может.

Есть клан "Хайли" – клан "Сохраняющих и Продающих" – самые лучшие телохранители, а также банкиры и торгаши… Я гарантирую, лучше наших Хайли вы не найдете!

Есть клан "Торету" – мой клан, клан "Убивающих и Нескрывающихся" – мы единственный клан, который афиширует, что мы – вампиры. Все остальные живут в городах с людьми, не выделяясь. Ты можешь сто лет жить, а так и не понять, что твой сосед – вампир. А если, например, твой сосед Торету, то ты об этом узнаешь еще до того, как он въедет в дом напротив…

А еще мы единственные убийцы. Да! Мы единственные, кто выпивает кровь "до дна"… Остальные, скрываясь от людей (да и не только… Это претит их чувству прекрасного… Эстеты, блин…), пьют кровь так, что жертва этого, во‑первых, не помнит, во‑вторых, не чувствует укуса после. Да, так и сложились легенды о том, что все вампиры – наемные убийцы.

Так… Ну, и последний клан – это "Йолик". Почему это особенный клан? Потому что они не пьют кровь. Так называемые энергетические вампиры… Если вам кто‑нибудь когда‑нибудь скажет, что энергетические слабее простых вампиров, сразу бейте ему в глаз… Энергетические вампиры – это что‑то похожее на человеческих аристократов. Они сильны, умны, красивы и не хотят марать кровью свои "белые перчатки". И Она была одной из них. Встречали ее два "энергетика": братья Даел и Квир. Мощные, статные – они были розовой мечтой всей женской половины деревни. И когда Она соскользнула с коня грациозным движением и подбежала к "энергетикам", я понял, что пропал. Я, как человеческий подросток, по уши влюбился в прекрасную аристократку. А когда Даел обнял ее и сказал: "Приветствую тебя, сестра", я понял, что влюбился в Аниту Йолик, сестру Даела и Квира, Королеву прошлогодней Ночи Красоты и просто самую красивую и желанную девушку Лериэна, где она собственно жила до этого.

Такова была моя первая встреча с Анитой Йолик. Таков был момент, когда меня пронзила стрела этого идиота Купидона…

– Винсент… – выдернул меня из воспоминаний голос Леры.

– Чего? – бросил, не открывая глаз.

– Я… просто хотела спросить…. Ты помнишь все свои жертвы? – я все же открыл глаза и удивленно начал разглядывать опустившую глаза Леру.

– Почти…

– А среди них… среди них были Альфер и Гейна д" Элирой?

Значит, убили родителей. И тогда она Леринея д" Элирой. Наследница одного из самых больших состояний в Алорисе. Ученица Рола. Девушка, у которой не хватило денег на серебряный кинжал. И теперь к тому же моя "подопечная". Черт тебя дери три раза, Рол!

Видимо, мое задумчивое молчание девушка поняла как‑то неправильно, потому что она вихрем вскочила на ноги и кинулась на меня. Я тоже вскочил, перетек в более удобную позу, пропуская ее вперед и легонько помогая споткнуться. Через мгновенье мое колено больно упиралось скандалистке в спину между лопаток. Она еле слышно всхлипнула, не смея шевельнуться. Сломать позвоночник я ей всегда успею… Можно для приличия и поговорить.

– И что ты психуешь? – все мое недовольство выплеснулось на в одной короткой фразе. В свое время Анита потратила кучу времени, обучая меня управлять своими эмоциями. Не очень результативно, правда, но вот на такие моменты вполне хватало.

– Это ты, ублюдок, – сквозь всхлипы начала тараторить Лера. – Это ты их убил….

Какое‑то время я отчаянно соображал, о чем она (при этом, как всегда, нагло ее прослушав). Когда я, наконец, понял, осталось распрямить ей немного плечи, чтобы девушка тут же смолкла.

– Ты не правильно меня поняла! Я вспоминал, – солгал я. Всех своих "клиентов" я помнил очень четко, но ее родителей среди них не было точно! – Нет. Я таких не убивал.

Она слабо забилась подо мной, пытаясь извернуться и посмотреть мне в лицо, но я не отпускал. Тогда она смирилась и лишь по‑детски спросила:

– Правда? Ты не врешь?

– Правда, Лера. Я уже двадцать лет не убиваю по заказу.

Как только я ослабил хватку, она тут же выскользнула ужом из‑под меня и села к костру, отодвинувшись подальше. Но я так легко сдаваться был не намерен.

– Леринея. Объясни мне кое‑что…

– С чего бы это?!

– Информация за информацию. Я же тебе рассказал.

Плечи ее как‑то сразу поникли, и она кивнула.

– Так вот, – продолжил я. – Почему богатая наследница сидит сейчас с вампиром у костра в глухом лесу, вместо того чтобы сидеть у камина в собственном особняке и попивать грог?

– Дядя… – шепнула она.

– Что дядя? Или это ты меня решила дядей Винсом звать?

– Нет. Мой дядя. Родной. По маме. Когда они умерли, мне всего восемнадцать было. Он был моим опекуном… До своего двадцатилетия я не могла сама управлять своим состоянием, а к этой дате дядя уже переоформил все на себя… Я теперь нищая, как мышь…

– Он тебя еще и из дома выгнал? – удивился я.

– Нет. Ему ведь надо… Надо, чтобы я по‑прежнему числилась наследницей. Но лучше уж так, чем жить в его доме (теперь уже его, хотя он принадлежал предкам моего отца не одно десятилетие)! Я там никто! Формальность! А уйдя из дома… Я ощутила себя хотя бы свободной. Когда поступила в ученицы к Ролу я… я поняла, что не все потеряно, и я смогу сама всего добиться.

– Только вот зачем тебе понадобилось вампиров‑то искать? – все недоумевал я.

– Они убили моих родителей!

– Они выполняли свою работу!

– Но… Но…

– Никаких "но", Лера! Есть негласный закон: наемники не несут ответственности за совершаемую ими работу. Всю ответственность берет на себя заказчик. Так зачем тебе вампиры?!

– Но я не знаю, кто заказчик! И вообще… Раскомандовался тут!

– Я просто пытаюсь понять!

– Зачем?!

– Я же должен понимать, что придет в твою больную голову в следующий момент! Если с тобой что случится, Рол с меня шкуру заживо сдерет!!! – мы уже упоенно орали друг на друга, даже не замечая этого.

– Ах, какой у меня заботливый учитель! Нашел мне такую няньку! Да не нужна мне нянька!

– Да что ты говоришь?! Тебя же прибьют в первый же день, как ты без меня пойдешь!

– Ну и что?! За то я не буду чувствовать себя зависимой от вампира!

– Ты имеешь что‑то против вампиров?!

– Да! У меня есть две огромных причины их ненавидеть!

– Ладно, первую я знаю, а вторая? – и откуда во мне столько ехидства?

– Не буду показывать пальцем, но эта причина стоит напротив меня, портя мне настроение!

– Ах, так! Ну и делай что хочешь! Я за тебя отвечать перед Ролом не буду! Так и скажу, мол, она меня прогнала.

Я отвернулся, молча залез в свой спальный мешок и забылся чутким беспокойным сном. Скоро нервы с этой девчонкой ни к черту будут!

Проснулся я рано, в принципе, как всегда. Ночной сумрак еще витал в воздухе, а на горизонте уже алела полоска нового солнца. Я ласково коснулся сумрака пальцами, и он ответил мне чуть слышным мелодичным переливом. Улыбнулся. Я тоже по тебе скучаю. Еще одна трель. Прости, не вернусь. Опять мелодия. Слишком много я оставил в той жизни. Слишком много того, к чему не хочу возвращаться. Но тебя буду любить всегда, Ночь. Ласковое касание ветерка к щеке, как поцелуй. Теперь можно и вставать. Я сел и, широко распахнув глаза, смотрел на хлопочущую над костром Леринею. Она тоже меня увидела и потупила глаза.

– Доброе утро, – она налила чего‑то из котелка в пиалу и протянула ее мне.

– Доброе, – удивленно кивнул я, принимая посудину. Попробовал варево этой девчонки и снова удивленно на нее уставился.

– Что, плохо? – смущенно поинтересовалась она.

Я помотал головой.

– Очень вкусно. Ты где готовить научилась?

– Дома. Меня мама еще учила.

Я быстро доел.

– Спасибо. Я за все свои двадцать лет скитаний в походе ни разу так вкусно не ел.

Девушка покраснела.

– Извини. Я вчера была не права.

– И что заставило тебя изменить решение? – она упорно продолжала меня удивлять. Прямо удивительное утро, во всех смыслах.

– Я… – замялась она, но я уже успел заметить несколько новых швов на ее одежде и несколько пятен крови.

– Сама попробовала пойти? – хмыкаю.

– Попробовала, – нехотя признается Лера.

– И кого встретила?

– Волк из вчерашней стаи…

– Ясно. Выжил один все‑таки. Ну, и как?

– Еле справилась. И то хорошо, что он один был.

– Но ты же маг!

– Я…

– Ясно все с тобой. Опять в последний момент заметила. Что ж… Раз обещал Ролу, буду охранять тебя, непутевую, – я поднялся. – Давай собирать вещи и пойдем. До Лериэна еще неделя пути через лес.

Она опять безропотно согласилась. Какое блаженство, когда не надо с ней спорить! Хотя, если честно, скучно…

О Ночь, Владычица моя! Как можно, идя по тропинке, создавать такой шум?! Я не вытерпел, резко затормозил и развернулся к идущей за мной девушке. Она подняла на меня свои серые глаза, в которых плескался плохо сдерживаемый страх. Только заметив этот страх, я понял, что, разозлившись, непроизвольно выпустил клыки и сузил глаза, заставляя в их глубине реветь огонь жажды. Да, старик, с такими темпами тебе не придется даже ждать Артеса, а еще отрекшийся… Внутренне попинав себя за несдержанность, я принял свой обычный облик и лишь шестым чувством уловил облегченный выдох своей спутницы. В душе опять заклокотал гнев.

– Лера, – выдохнул я. Она поняла, что я чем‑то недоволен и потупила взгляд. – Вот скажи мне, милочка, почему, когда мы встретились впервые, ты двигалась так бесшумно, что я тебя не заметил, а сейчас топаешь, как взвод солдат?!

Девушка покраснела.

– В прошлый раз на мне было замкнуто заклинание бесшумности, наложенное Учителем.

– Так… А что, Рол не преподавал тебе искусство Тени? – удивился я.

– Нет. Он говорил, что рано, да и не знает он в совершенстве это искусство. И постоянно добавлял, что лучше, конечно же, было бы, если это искусство преподавал мне Валет, – покорно отрапортовала она.

– Валет? – переспросил я, сдерживая смех. Ну, Рол! Ну, шельма!

– Да. Учитель говорил, что это его очень хороший друг. Даже письма мне его показывал, – она посмотрела мне в глаза. О Ночь! Мне кажется или… О, пусть мне лучше кажется! В ее глазах была такая теплота, такое сочувствие и что‑то еще такое, чему я даже не смог найти название. – Он…

– Впечатлилась письмами? – хмыкнул я.

– Они такие… Я даже не знала, что мужчина способен так понимать и так чувствовать…

Я сглотнул. Эх, Валет, Валет… Где ж ты сейчас? Этот старый хрыч все предусмотрел. Но… Ладно, к этому мы вернемся потом.

– Понятно. В принципе, искусство Тени могу преподать тебе и я.

Она кинула на меня немного обиженный взгляд. Ах да! Она, наверняка, хотела, чтобы ее учителем стал Валет, ее кумир. Обойдется.

– Не хмурься. Либо учишься у меня, либо на тот шум, который ты издаешь, сбежится вся нечисть леса.

Она покорно кивнула.

– Тогда найдем полянку и остановимся там на несколько дней, чтобы спокойно позаниматься. Пошли.

– Интересно… – задумчиво пробормотал учитель, гася зеркало. – Вампир‑отступник… Хм…

– Э‑э‑э… – промямлил я. – Великомудрый Аль, а вы уверены, что он нам нужен? Вампиры, они ведь… э‑э‑э… тьма… как и Темный властелин… А вдруг он предателем окажется? Вон как его на кровушку тянет, хоть и отрекшийся… И ведь до дна выпивает…

– Ерунда! – отмахнулся старик. – Зеркало не ошибается. Если с ним правильно работать. Надеюсь, ты понял, как именно?

– М‑м‑м? – что, интересно, я должен был понять? Ну, подхалимничал он перед артефактом, как перед самим королем, так что теперь? И мне что ли так же? Перед каким‑то куском старого стекла? Впрочем, ради того, чтобы взглянуть на мир Эмир и ту красотку…

– Так понял или нет?! – рявкнул Аль, сверля меня недобрым взглядом, но тут же обреченно махнул рукой. – Бездельник! Ох, и бездельник же ты, маркиз! А все ваше воспитание благородное! Все бы вам белы рученьки не пачкать, да головушку не напрягать!

Ну все, поехало. Теперь он может вот так мне мозги полдня полоскать. Если к нему прислушиваться, умом тронуться можно. И чего он так на мое дворянское воспитание наезжает? Сам‑то, как был Баранусом, так Баранусом и остался. Даром что приставку "де" к имени то ли от короля получил, то ли сам приписал. С него же станется, он никакие законы не уважает: ни чести, ни государевы.

Я привычно отключился от нотации и, разумеется, пропустил момент, когда Аль перешел от слов к делу. Больно так пропустил. Леветирующее зеркало красиво вписалось ребром мне в плечо. Звездочет заорал в мой адрес что‑то нелицеприятное, кот зашипел и впился когтями в лодыжку, стул из‑под меня с грохотом вылетел и – одна радость – припечатал клетчатого паршивца. Я поспешно сделал вид, что не ушибся, а специально подставил плечо, чтобы выровнять пьяные движения не привыкшего к полетам артефакта. Аль смутился. А то я не знаю, что ему тоже левитация не слишком просто дается!

– Ты это… – забормотал учитель, – раз такой умный да понял все, иди, давай, сам ищи героев. Нужно же мир от твоего предсказания мрачного спасти! Давай, давай! Я те щаз списочек напишу, вот ты по всем мирам и посмотришь…

Он кинулся к столу и принялся строчить что‑то на мятом листочке. Про зеркало, разумеется, забыл, и оно, оставленное без присмотра, благополучно сверзилось мне на ногу. Бо‑о‑ольно, ворк! Ну, хоть не разбилось, я‑то его придержать успел. Кот злорадно захихикал.

– Вот! – старик сунул листок мне в руку и снова поднял зеркало над полом. – Я его в башню сейчас доставлю, а ты… – он поморщился, понимая, что с голодухи я много не намагичу, и добавил: – Поешь да иди тоже наверх, работай. И ты тоже, – он обернулся к уже растянувшемуся в кресле Сириусу и зло сверкнул глазами, – с ним пойдешь, присматривать будешь. Если что, советом поможешь. И чтобы глаз не спускал! А то знаю я вас…

Кот обиженно мявкнул, спрыгнул на пол и потрусил к лестнице, всем своим видом выражая презрение к нам обоим.

Глава четвертаяНЕ ВСЕ КОШАЧЬИ ЖИЗНИМаркиз де Карабас(Kaverella_de_Vine)

Я уплетал за обе щеки гороховый суп и размазывал по свежей кукурузной булке гусиный паштет. Судя по тому, что мне предстоит выполнить, нужно набить желудок поплотнее, да чем‑нибудь долгоперевариваемым. Напротив за столом сидел кот. Повязав белую салфетку на манер слюнявчика, Сириус сымитировал из трех когтей левой лапы подобие вилки, а указательный коготок правой использовал в качестве ножа. Ха! И откуда у этого животного такие манеры?

Появился этот котяра у нас сравнительно недавно – где‑то с месяц назад, может больше. Его присутствие хоть и вызывало у меня почти аллергическую реакцию, зато в своем, как мне казалось бесполезном, пребывании в звездочетной башне я был не одинок. Да, я не переваривал эту животину, но сейчас мое пищеварение занималось подкопченным ребрышком, поэтому я решил завести разговор:

– Эй, – небрежно обратился я к коту. Сириус не повел и ухом, лишь дернул усами и подцепил коготком маленький кусочек свиной котлеты.

– Эй, кот! – окрикнул я.

– Называй меня‑у, пожалуйста, Сир, – ответил усатый, аккуратно промокнув морду салфеткой.

– Ага, слушаюсь и заикаюсь – огрызнулся я, но допрос продолжил: – Неужто ты жил у кого‑то из тех дворян‑заговорщиков, что совсем королевскую власть не уважают, да всякие насмешливые имена тварям, вроде тебя, дают?

– Сир – это сокращение от Сириус. Что ж тут странного‑у? Это, между прочим, признак доверия и дружбы, раз я‑у тебе уменьшительно‑ласкательным именем себя называть предлагаю, – обиженно проворчал кот.

– Ну да, ну да, – я хихикнул. – Всего лишь сокращать до королевского обращения какое‑то собачье имя. Обойдешься.

– Да это не мое‑у имя вообще! Я‑у своего и не помню вовсе. Это Аль мне‑у такое погоняло дал. Действительно, собачье какое‑то, – кис печально покачал головой, но потом мечтательно вздохнул: – Зато, как звезду…

М‑да! У него, кроме великосветских манер, еще и болезнь звездная. Но манеры меня интересовали больше. Интересно же, где набрался.

– А серьезно, друг мой клетчатый, ты что, раньше в дворянском доме жил?

Сириус возмущенно пошевелил вибриссами и промурчал:

– Видел я‑у, котообр‑р‑разных этих, холеные такие, жирр‑р‑рненькие. Под хвостом фекалии висят, аки бусы. Мне в пору и обиду на тебя в" Асилий за подобное мяу‑сравнение затаить…

Я вспомнил нашего придворного Дермибидона IV и усмехнулся точности описания. Действительно, этот кот был настолько толст и малоподвижен, что скорее походил на пушистую подушку, нежели на что‑то немного живое.

– Ну да, – согласился я. – За такое сравнение я и сам бы обиделся. Просто уж очень ты ловко когтями, как столовыми приборами управляешься.

– Ну меня‑у‑то жизнь изрядно покидала. Многое видеть довело‑усь, многому научиться… – кот ностальгически муркнул и, видимо, погрузился в воспоминания. Мне стало любопытно, но расспрашивать казалось ниже моего дворянского достоинства. Однако кис, судя по всему, и сам был не прочь поделиться жизненным опытом. Не снимая салфетки, он запрыгнул на стол, проковылял до меня и сел рядом с лимонным желе. – Вот ты‑у, марки‑уз, в жизни‑то своей недолгой, что видел? Только папенькин особняк, да башню эту кривобокую.

– Ну, почему! – обиделся я. – Меня, между прочим, в четырнадцать лет ко двору представили, даже пажом сделать хотели. Да только я уже тогда понял, что не моя это судьба. Сбежал из родительского дома, сам в Академию отправился.

– Ой, бр‑р‑рось! Все одно: между столицей да имением. А я, должен тебе заметить, мир повидал. Да‑у… – Сириус задумчиво почесал за ухом. – Вот сам подумай, разве я‑у обычный кот? Да если бы я‑у не был Кото Сапиенс, то мой рассказ звучал бы примерно так: Мур‑рррр‑рау, мяаа‑у‑оу, мяа‑мя‑мяа, фф‑ф‑ф, ш‑ш‑ш, пр‑р‑пр‑р, и пр., пр. Хорошо‑у, что звезды распорядились иначе, и вместо ограниченного словарного запаса дворовых кошек я‑у имею практически человечий. И пусть я‑у не Кот в сапогах и не ученый, зато магически одар‑р‑рен и внешне мордой симпатичен. Грешен, правда, изрядно и блохаст, но что кошкам свойственно, то‑у небезобразно, согласись?

Ничего не оставалось, как кивнуть. Его способность к вербальному общению с самого начала меня интересовала. Уж очень хотелось понять, что за заклинания на него наложены. Учитель о таких даже и не рассказывал. Мне казалось, что говорящий кот – это очень круто. Даже его клетчатость, облезлость и наглость за такое простить можно.

Кот удовлетворился моим согласием и заинтересованным взглядом и продолжил:

– Тут ведь дело не только в том, где я‑у был и что видел. Тут все в комплексе брать надо. Как звезды расположились с самого моего‑у рождения, – я закивал. Как будущий предсказатель я прекрасно понимал, о чем он толкует. Сириус удовлетворенно муркнул, оценив внимание аудитории в лице меня единственного. – М‑да‑у… чтобы ты‑у все понял нужно с самого начала начинать… Ну, ладно. Родился я‑у в день великого восстания мышей, против нас – усато‑хвостатых. Вам‑то, людям, об этом вр‑р‑ряд ли известно. Простой, надо‑у признать, был денек: гнусные мышки пищали от страха, но продолжали подсыпать в наше молоко‑у крысиный яд; ну а коты, как обычно, жрали, рожали, гадили и дохли. Моя‑у мяу‑матушка – жирная лысая египтянка, ходила под себя‑у так часто, что родила меня‑у раньше срока. Я‑у оказался ур‑р‑родливым слепым недоноском с ярко‑выраженным чувством опасности, поэтому сразу же, как только утроба родительницы вычихнула меня‑у на белый свет, я‑у пополз, – он гордо покосился на меня. Признаться, я не понял, почему именно. Не настолько хорошо я в которождении разбираюсь. Я про деторождение‑то только о самой начальной стадии осведомлен. Кис вздохнул, облизнулся, мечтательно воззрился в пространство и заговорил снова: – Пополз, значит, я… да так прытко, что самостоятельно вытянул своих братьев из мамашиного брюха за неуспевшую быть перегрызенной пуповину. В ту же минуту, после того как мы‑у, аки птенцы из гнезда, отползли на безопасное расстояние, из ниоткуда возникшие корейские повара растащили нашу матушку на катлетотесы… – ворк! Я покосился на лежавшие в сковороде котлетки, и меня передернуло (кажется, торговец фаршем был узкоглазым). Сириус фыркнул, и я снова обратил внимание на него. Рассказ кота обещал быть долгим. – Я‑у же, как старший котобрат, тащил на себе‑у гирлянду из четырех слепых уродцев в неизвестном направлении. До той поры, пока не заполз в норку одной сердобольной и о‑учень одинокой мышки. Эта добрая серушка нас и вырастила. Тем самым до конца усатых дней моих братьев, нанесла им тяжелую психологическую травму. Потому что они‑у до сих пор не могут определиться, кем же являются на самом деле – крысокотами или котокрысами.

– Постой, постой! – замахал я руками. – Ты что же считаешь себя крысой?!

Сириус обиженно фыркнул и посмотрел на меня с откровенным презрением.

– Лично я‑у сразу смекнул о своем происхождении, – гордо сообщил он. – Ну и что, что любил тыквенные семечки и вонючие, словно носки пехотинца, сыры. Зато я‑у обожаю мышей! Все началось с того, что однажды я‑у съел нашу мачеху. Съел и не заметил. Облизался, а несколько часов погодя выкакал ее хвостик и тут же захор‑р‑ронил его… – он покаянно вздохнул. – Братья мне‑у этого так и не простили – выгнали с позором, позабыв, как звать… Впрочем, я и сам не помню… А я‑у хоть и во вкус вошел, но и по сей день иногда прихожу на могилку мачехи, дабы помя‑унуть сердобольную серушку. Вкусная была‑у, однако. Но беды в моей кошачьей судьбе начались после того, как я‑у встретил свою первую любовь – корову Га‑Гу.

– Корову?! – опешил я.

– Да, и надо‑у признать, роковое это увлечение для любого усато‑хвостатого. Но я‑у ничего не мог с собой поделать, влюбился с первого взгляда. Меня‑у покорили ее огромные глаза и мр‑р‑р‑рау… большое вымя. Но у бедолажки крупнорогатой детство тоже не радостное было. Га‑Гу вырастили гуси.

– Кто?! – я чуть не подавился. Избыток межвидовых родственных связей плохо укладывался у меня в голове, а булка вдруг перестала помещаться во рту. Кусочек гусиного паштета таки не выдержал и вырвался на свободу, красиво шмякнувшись прямо перед носом у Сириуса. Кот брезгливо потрогал его лапкой и передернулся.

– Да, возможно, именно они‑у на твоей кукурузной булке, – мяукнул он и укоризненно покосился на меня. – Ну и манеры у тебя‑у, маркиз! Неужто в детстве не научили, что с полным ртом разговаривать некр‑р‑расиво? – я смущенно потупился, а кот, посчитав воспитательную деятельность оконченной, продолжил: – Я‑у, конечно, до сих пор с трудом себе это представляю, но моя‑у коровка страдала от того, что не умеет летать. Помнится, загрустит любимая Га‑Га, слезы в длиннющих ресницах запрячет, а я‑у подойду, поглажу мягкой лапкой по худому крупу, слово ласковое мяукну, она‑у сразу же повеселеет, да податливее станет. Позволит мне‑у и с хвостом приветливым поиграть, молочка парного пососать, да вымя‑у нежное потискать, – кот вожделенно запустил лапу в лимонное желе и невольно облизался. – Любил я‑у ее сильно, восхищался, да только не знал, что коровка‑то моя‑у колдуну одному принадлежит.

– Ух ты! – не выдержал я.

– Ага, – печально кивнул Сириус. – Этот живодер‑р‑р для злобного обряда омоложения приобрел зазнобу мою, а при полноликой луне прирезать вздумал. Да только я‑у предложение в этот день хотел ей сделать. Ну, и нашла коса на камень, а точнее – напал кот на пакостника‑чародея. Морду я‑у ему исцарапал, ухо прокусил, да что есть мочи мяукал: "Беги, Га‑Га, беги! Спасайся, любимая!" Но, как говорится, корова не кошка – мозгов в ней немножко. Эта рогатая, тощая дур‑р‑ра, вместо того, чтобы оставить о себе последнее, мрр, душещипательное воспоминание, попятилась в сарай и напоролась на вилы. И знаешь, взбесился тогда не один колдун, ибо обломались мы оба‑у. Глазенки у старика кровью гневались, зубы паскудно скрежетали, видать тушкой моей дранной морокун захотел крупнорогатую жертву заменить, но, как говорится, что кота не убивает, мр‑р‑рау, то делает его сильнее. К тому же я‑у и сам злой был, как собака – звание "вдовец" коту чести не делает. Вот и выцар‑р‑рапал я‑у в отместку чародею глаз его красный…

– Заливаешь! – не поверил я. – Чтобы кот да с колдуном справился? Извини, неправдоподобно.

– Если бы! – отмахнулся кис. – Глаз‑то я‑у ему выдрал, но за то и поплатился многократно. Мор‑р‑рокун тогда слова бесовские произнес, золотой песок из карманов высыпал, да в душевнобольной танец пустился – короче, проклял меня‑у колдун. Пожелал, чтобы моя‑у полосатая морда в подчиненных при всяких тиранах была, приключений несусветных на мою хвостатую задницу захотел, да неразделенной любви на все восемь жизней. Хвала Чеширу, что несведущ был колдун‑то одноглазый в количестве отведенных котообразным реинкарнаций. Будет у меня‑у одна жизнь, чтобы оттянуться и погулять, как все коты – самому по себе!

Я налил себе малинового киселя и спросил:

– Так ты поэтому здесь? Баранус один из этих тиранов?

– Не совсе‑ум так… – Сириус почесал за ухом, словно размышляя, как продолжить рассказ. – Тут такое дело… Пару годиков назад, я‑у работал заклинателям змей на восточном базаре Абу‑Ару‑Ану‑Его. Свистел во флейты заливистые, завлекая гадюк разных в чувственные танцы. И был я‑у влюблен в Аш‑Шу – старую очковую кобру.

– Кобру?!

– Ну да, а что‑у? Меня покорили ее изящество, гладкая кожа и мр‑р‑р‑рау… раздвоенный язычок. К тому же у нас были одинаковые гастрономические вкусы – оба‑у любили мышей, – я помотал головой, но решил больше не перебивать. У этого клетчатого явно извращенное отношение к любви, но это его личное дело, в конце концов. – Мы‑у тогда гастролировали по пряному базару, срывая медитативные аплодисменты умирающих индусов. И решил я‑у сделать гадине своей предложение. Надел чалму многослойную, сандалики носком к верху задранные, да халат цветастый, букетик анисовый собрал и мышку дохлую подмышку сунул. Заглянул в корзину плетеную, где обитала Аш‑Ша, а там соперник мой бравый лежал – мангустом звался. Улыбался нагло, да очки моей кобры на свой нос насаживал. Подумал я‑у тогда, что пустила Аш‑Ша его в корзину первым. А для кота‑у быть вторым, утоплению в ведре подобно. Ну, ты понимаешь?

– Конечно‑конечно! – сразу же согласился я, чтобы не вызывать у киса негативных эмоций. Он, может, и извращенец, но уж больно интересно рассказывает.

– Так вот, переполненный яростью обманутого мяу‑мужа сиганул я‑у в корзину и пока дудкой брюхо мангусту не вспорол, не успокоился. А когда кишочки любовничка по стенкам размазывать стал, углядел, что кобра моя‑у старая в утробе соперника разлагалась, – Сириус примолк, и мне даже показалось, что он всхлипнул. – Эх, здесь вам не сказка про Красную Шапку, где из вспоротого нутр‑р‑ра‑у могут живыми выбраться, здесь Восток, как говорится – дело тонкое, – с отчаяньем в голосе изрек он, снова немного помолчал и только потом продолжил: – Погрустил я‑у тогда, с четверть часа примерно, пометил корзинку, чтобы остальным ма‑унгустам неповадно было, и отправился к пиратам – догоняться ромом. Быть корабельным котом, надо признать намного интереснее, чем в дуды дудеть. Тут тебе‑у и песни, да пьяные пляски, пальба из пушек, да сундуки с сокровищами. Правда, штормило меня‑у поначалу, морской болезнью с неделю мучился. Мур‑мурау! Зато, какой головокр‑р‑ружительной роман у меня‑у был с обезьянкой редкобородого капитана! Назовешь меня‑у усатым бабником? Полосатым Ловеласом? Хвостатым Казановой?

– Я бы назвал тебя извращенцем, – не выдержал я. На удивление, кот не обиделся, даже не дернул усами.

– Я‑у тебе вот что, в" Асилий, скажу, подобная извращенная любвеобильная натура присуща каждому коту, что появился на свет в марте… восьмого числа.

– Упс! – икнул я.

– Что?

– Да я, вообще‑то, тоже в марте родился, восьмого, – растеряно сообщил я усатому. – Даром, что не кот.

– А, ну тогда понятно, почему тебя‑у все на красивых девчонок поглазеть тянет, – радостно осклабился Сириус, и в его голосе мне даже послышалась тень одобрения. – Значит, ты‑у меня поймешь.

– Пожалуй, – на всякий случай не стал я спорить, хотя аналогии между красивыми девушками и коровами‑кобрами‑обезьянами не понял.

Кот снял салфетку с шеи, небрежно бросил рядом и мечтательно замурчал:

– Чита‑Рита, высокая, сильная, забавная орангутангиха, оказалась самой нежной из всех моих женщин. И блошек у меня‑у поищет, и за ушком заботливо почешет, и на ночь приласкает. Помнится, схватит меня‑у тремя руками, запрыгнет на мачту и давай в воздух подбр‑р‑расывать. И кто знает, как бы сложилась моя‑у усато‑хвостатая судьба, если бы в одно из подобных свиданий, когда я‑у, раздувая брыла, падал обратно в рыжие лохматые объятия возлюбленной, меня‑у не подцепил пеликан, – Сириус обреченно вздохнул. – Судьба в очередной раз позабавилась над моими чувствами, ведь в тот вечер я‑у готовился сделать предложение капитанской обезьяне. Но коты не теряют бодрость духа никогда‑у! Грустят редко, часто злятся, мстят иногда, но постоянно развлекаются. Подумаешь, прокляли! Я‑у тебе вот что скажу: смысл жизни кота не в достижении какой‑нибудь цели, а в пути, который он проходит, идя к ней. Мрр‑р‑ра‑у‑р…

– А что пеликан? – постарался я выдернуть его из философствования. Уж больно захватило меня жизнеописание этого клетчатого прохиндея. – Это он принес тебя к звездочету?

Сириус ответил не сразу, походил кругами вокруг миски с котлетами, а потом брезгливо зафырчал:

– А что пелика‑ун? Пеликан тот поначалу показался славным малым. Посидели мы с ним в этот вечер, повор‑р‑рковали на буйке из пустой бочки. Поведал я‑у ему и про корову, и про проклятье, и про то, что счастье с бабами не сыщу. И не сразу я‑у понял, отчего этот "дятел" мне‑у в плечо клювом уткнулся, да крылами своими заботливо так приобнял. Но, как только солнышко над нами в небе заулыбалось, увидел я‑у, что пеликан‑то, рядом сидящий, цвета голубого, и что ресницы у него накрашены, и румяна свеклой наведены, да и повадками он больше на павлина походил.

Я не выдержал и заржал в голос. Уж больно комично выглядело возмущение на морде кота‑извращенца.

– Оооо, Си‑и‑и‑риус, так ты что, немного, так сказать… фиолэтовый? – не преминул я его подначить.

Кот плюнул в правую лапку и потер ею о пушистую бочину.

– Фиоле‑утовым у тебя сейчас свежий синяк в фор‑р‑рме кошачьей лапы будет, – грозно пообещал он. – Мне‑у, может, и все равно, к какому виду дама принадлежит, но на мужиков я‑у не ведусь. И намеков от всяких недорослей не потерплю! – он свирепо повел вибриссами в мою сторону. – Думаешь, я‑у стал тогда размышлять на тему "у всех свои недостатки"? Дабы честь кошачью не позорить, сожр‑р‑рал пеликана в этот же момент, да погреб из этой голубой лагуны куда подальше. Благо, прочной бочка оказалась, ибо сразу же после спонтанного перекуса дичью заиграл в море штор‑р‑рмище. Тучи тужились, извер‑р‑ргая молнии, а вода вокруг меня волновалась, да в мо‑уй одинокий ковчег для пиратского рома заглядывала. Знаешь, как говорят: "кот, как девица, водицы боится". Вот я‑у и боялся. Утонуть боялся – это нам устато‑хвостатым память генетическая покоя все не дает. Испокон веков Рука Судьбы топила нашего брата то в ведре, то в тазе, то в реке, то в луже, иногда по одному, но чаще семьями.

– Конечно! Вы плодитесь, как кролики, и пакостливые, как черти, – поддел я этого сказителя.

Сириус деловито поскреб когтями по деревянной столешнице, но возражать, почему‑то, не стал, а вместо этого обиженно поинтересовался:

– Позволишь, фр‑р, рассказ зако‑унчить?

Я отвесил ему шутовской поклон. Пусть думает, что хочет, хоть в плохих манерах не упрекнет. Кот сарказма в моем жесте предпочел не заметить, благодарно кивнул и снова заговорил.

– Ну, вот значит… Плыву это я‑у, плыву… А на чем я остановился?

– На эпическом описании буйства морской стихии, – хихикнул я.

– А, ну да‑у… Был шторм, значит, и… я‑у таки утонул.

– Чего?!

– Ага, утонул. Ну, почти. Спасла меня‑у одна русалка. Страаашная, как остатки египтянки, что меня‑у родила. Скользкая, зеленая, лысая к тому же. Рот от уха до уха, зубы острые в два ряда. Глазенки маленькие, как мышиный помет. Зато голос… мррр‑рр, Ася, покорил меня‑у ее божественный голос. Но самое интересное, была у нее ниже пупка такая маленькая…

– Так стоп! Никаких подробностей! – взвился я, решив, что его повело на воспоминания об интиме. – Мне, конечно, интересно о твоих странствиях послушать, на чужом опыте поучиться жизни, но вот о личном не надо! Лучше расскажи, как ты вообще здесь оказался.

Сириус прыгнул мне на грудь, вцепился в воротник и, посмотрев в глаза, похлопал мягкими лапами по моим щекам.

– Так я‑у к тому и веду, дружок…

– Давай только без интимных подробностей.

Кот подмигнул, перебрался мне на плечо и зашептал в ухо.

– Была у нее ниже пупка такая маленькая…

– Эй, кис, я же просил!

– Родинка, – фыркнул Сириус. – Родинка маленькая, в виде звезды.

– Ааах, родинка? – смутился я, сообразив, что ни о каких извращениях речь не идет. – И… и что?

– А ты Барануса нашего голым видел?

Мне показалось, что я мгновенно побагровел, не то от стыда, не то от отвращения. И ведь только что устыдился, что плохо об этом извращенце подумал.

– Я что тебе, пеликан?! – заорал я и стряхнул мерзкую тварь с плеча. – Делать мне больше нечего, как на эту дряхлость смотреть!

– А я‑у смотрел, – мяукнул кот, растянувшись на столе и ехидно сверкая на меня глазами.

– Оооо… я понял. Понял! – замахал я руками, не желая больше ничего слышать. – Ты еще и вуайерист! Увидел голышню Аля, а в родном языке для подобного ужаса мурчания не нашлось. Вот ты и заговорил. Так? И я больше не хочу знать никаких подробностей! Избавь меня!

Кот зашипел и одним прыжком снова оказался у моего лица.

– Закончил? – фыркнул он, подцепив мою левую ноздрю острым коготком.

Я тут же затих. С проколотым кровоточащим носом перед красавицей из зеркала представать, знаете ли, не хотелось. А я именно этим и собирался заняться после ужина.

– Закончил, – буркнул я. – Но не вижу связи.

– У звездочета ниже пупка точно такая же мяу‑родинка, – пояснил кот.

Я заскрипел зубами, но вынужден был сдаться. Оставлять тему ню кис явно не собирался.