Карамельные дюны

Ирина

Мягкий плюшевый заяц невинно смотрел своими выпуклыми пластмассовыми глазами. К его клетчатой распашонке было приколото алое пластиковое сердце с недвусмысленной надписью: «I love you». У Ирины задрожали руки противной мелкой дрожью. Она с ненавистью сунула находку обратно во внутренний карман пиджака Камила и захлопнула дверцу шкафа. Ира хорошо знала своего мужа: если дело дошло до сентиментальностей вроде этой проклятой игрушки, то все — Камил влюбился всерьез. Если бы не заяц, а любой другой зверь, или хотя бы заяц, но не в клетчатом, то можно было бы еще на что-то надеяться, а именно такой заяц с сердцем и в распашонке не оставлял никаких шансов.

Ирина вспомнила последнюю передачу «Закрома души», в которой Снегирева таинственным голосом рассказывала историю несчастной любви. В ней фигурировал в точности такой же заяц — с сердцем, надписью, в клетчатой одежонке и торчащими в стороны ушами разной длины. В передаче зайчик умилял, как и юная героиня, подарившая его своему другу в знак любви. Слушая Снегиреву, Ира так и представила трогательную сцену свидания и чуть не прослезилась. Вместе с игрушкой девушка вручала свое сердце, и это было очень символично. Ире тоже захотелось иметь такой милый сувенир, как талисман первой любви. И вот желание осуществилось — вожделенная безделушка лежит перед ней. Все исполнилось, только совсем не так, как хотелось. Шатаясь как в тумане, она добралась до кровати и рухнула на подушки. Сколько она так пролежала, Ирина не помнила. Очнуться ее заставила сильная мигрень, пульсирующая в висках. Обезболивающие таблетки, крепкий чай, снотворное. Два дня Ирина прожила, словно во сне: страшном и бесконечном. Все же она смогла найти в себе силы собраться, чтобы бороться за себя.

Мужа она окончательно потеряла, не сегодня-завтра он заговорит о разводе. Камил так просто не уйдет, он не из тех мифических мужчин, которые забирают с собой лишь зубную щетку. Он будет настаивать на размене квартиры и дележе имущества. Черт с ним, с имуществом, — одно старье в доме, а вот квартира — совсем другое дело. Как можно разделить двушку? В их случае получится только две комнаты в коммуналках. Им с Лизой площадь выйдет чуть больше, и то если дочка не потребует своей доли. Тогда совсем никакого жилья. Камилу-то что? Он вырученные деньги внесет в новостройку, возьмет кредит и, пока идет строительство, будет жить, ни о чем не печалясь, у своей пассии. Лизка тоже пристроена. И лишь она, постаревшая жена, остается не у дел. К тому же с разводом исчезнет ее источник существования. Она, домохозяйка, привыкшая брать деньги из тумбочки, с уходом Камила их там больше не обнаружит. Ирина давно поняла свою величайшую ошибку: она позволила поставить себя в жуткое положение — в свое время перестала работать по специальности, осела дома и теперь вынуждена цепляться за лживого и ненавистного мужа.

Камил Яцкевич производил впечатление видного мужчины, знающего себе цену. В отделение, куда его пригласил для беседы Юрасов, он вошел важно, словно там работал и носил милицейский чин не ниже полковничьего. О смерти Сонаты Яцкевичу стало известно не сразу: он отдыхал на горнолыжном курорте и вернулся домой лишь накануне. Камил пару раз попытался позвонить Соне из-за границы, но ее телефон все время был отключен. «Наверное, потеряла или сменила номер», — решил он и успокоился. Было заметно, что гибель подруги его сильно потрясла, но он старался держаться. Яцкевич отвечал на вопросы четко и лаконично, не увиливал, если затрагивались неудобные темы. Он понимал: это не тот случай, когда нужно скрывать альковные тайны, беспокоясь о собственной репутации. Без наводящих вопросов Яцкевич рассказал все об их отношениях с Сонатой, чем вызвал к себе уважение. Камил отнюдь не выглядел святым, но он на это и не претендовал. Он честно признался, что постоянно изменял жене и часто менял любовниц. Даже будучи влюбленным в Сонату, Камил не отказывал себе в законном мужском удовольствии развлечься в обществе юных проказниц. Отношения с Любавиной у него были особенными, и эта женщина для него много значила. Как ни странно, у них с Сонатой никогда не случалось физической близости — их связывало нечто большее. Сона была ему необходима как воздух, без нее он чувствовал себя в пустоте.

— Платонические отношения с молодой красивой женщиной? Что-то слабо верится, — усомнился Антон. — Так не бывает.

— Секс у нас был в перспективе. Сона в моей жизни занимала особое место. Я не хотел торопить события и соблазнял ее медленно и нежно.

После того как Яцкевич просмотрел фотографии, на которых было запечатлено тело Любавиной, он произнес:

— Плюшевый заяц у Соны в руке… Как он у нее оказался? Эту игрушку она подарила мне. Точно помню, что положил Сонин подарок в карман пиджака.

— Вы уверены, что это тот самый заяц?

— Ну да. Рубашка в клетку и пластиковое сердце.

После того как Камил опознал вещдок — найденную при Сонате мягкую игрушку, — сыщики слегка озадачились: дело приобретало неожиданный поворот. В кармане пиджака, который висел у Яцкевича дома, зайца не обнаружилось. Обыскали весь шкаф — подарок как в воду канул.

Юрасов бросил взгляд на наблюдавшую за поисками жену Камила, и ему вдруг стало ее жаль. Он подумал, что Ирина наверняка догадывается об изменах мужа, но вынуждена их терпеть. «Что ей еще остается? — рассуждал про себя Антон. — Сорокалетняя домохозяйка, посвятившая жизнь семье. Шансов у нее никаких, потому что для мужчин она — старуха. Камил еще полон сил, и жена ему не интересна. Не бросает, продолжает ее содержать, и Ирина должна за это на него молиться. Какое несправедливое и унизительное положение!»

К удивлению сыщиков, день, когда погибла Майя, Сергей провел у своего друга, Игоря Савина. Там же он остался и ночевать. Слова Савина звучали неубедительно — он мог соврать, выгораживая товарища, — но их подтвердили еще двое свидетелей: мать Игоря и соседка. Тем не менее в показаниях Снегирева была ложь, причем существенная, вызывающая подозрение в его причастности к убийству жены.

Дом Снегиревых был оборудован системой видеонаблюдения: пара камер при входе в подъезд и на лестничной площадке перед лифтом. Судя по записям в компьютере, Сергей провел новогоднюю ночь вне дома. Он вышел из подъезда тридцать первого в половине одиннадцатого вечера и вернулся только в пятом часу первого января. Под давлением фактов Снегиреву пришлось «вспомнить», что в ту ночь он дома отсутствовал, но где находился, внятно объяснить не смог.

— За сигаретами, кажется, выходил.

— Вы за ними отправились в другой конец города? — съязвил Анатолий. В этот раз допрашивал Снегирева Шубин, а Костров сидел за соседним столом и слушал.

— В ближайшем ларьке купил на перекрестке.

— Почему тогда вы вернулись только через пять часов? Где вы были все это время?

— Как-то тоскливо стало. Не хотелось возвращаться в пустую квартиру, и я пошел гулять по городу. Фейерверки, музыка, после двенадцати народ на улицы высыпал, и уже было не одиноко.

— Где вы бродили, помните?

— Не совсем, — покачал головой Сергей. — Пьяным был. Вроде дошел до центра, по Невскому погулял, по набережным прошвырнулся, а там уже и утро. Я машину поймал и на ней домой поехал.

— Как вы оказались около «Доминики»?

— Я?! — переспросил Сергей. Он не сразу нашел что ответить на этот неожиданный вопрос. — Не помню, — наконец выдавил он из себя.

— То есть в новогоднюю ночь вы пришли к ресторану, где развлекалась ваша жена, и напрочь об этом забыли? Не кажется ли вам, уважаемый Сергей Александрович, что ваше вранье слишком явное? Рекомендую пересмотреть свое отношение к даче показаний, иначе у вас возникнут серьезные проблемы. Так зачем вы приходили к «Доминике»?

Оперативникам повезло: охранник ресторана опознал Снегирева. Он видел Сергея, околачивающегося вокруг «Доминики». В три часа ночи к нему выходила Майя. Женщина была уже под хмельком и все время смеялась. Они о чем-то говорили, затем послышался хлопок вылетевшей пробки от шампанского. Майя вскоре вернулась к своей компании в таком же веселом настроении, в каком и выходила.

— Вы правы, в ту ночь я был возле ресторана. Накануне у нас с женой произошла размолвка. Не ссора вовсе — легкое разногласие из-за ерунды. Но Майка обиделась и уехала встречать Новый год со своими друзьями. Я решил, что нужно непременно помириться, чтобы год начался с любви и согласия.

— Помирились?

— Да. Я поговорил с Майей, она совершенно на меня не сердилась. То, что случилось накануне. — пустяковое недоразумение, какие часто бывают во всех семьях.

— Не нравится мне этот Снегирев! — категорично заявил Юрасов, когда прочитал протокол допроса. Он сам, как и Шубин, симпатизировал Майе. Сергей уже при первой встрече произвел на Антона неприятное впечатление. — Скользкий тип, юлит и все время пытается соврать. Чую, его это рук дело. Он жену убил.

— Возможно. Только предъявить Снегиреву нечего — против него ни одной серьезной улики, — заметил Атаманов.

— Был бы человек хороший, а улики найдутся.

— Вот и ищи, — огрызнулся на Мишу Юрасов. — А то этот фраер так и останется ни при чем.

— Версия с Сергеем Снегиревым перспективная, но не стоит увлекаться ей одной, — сказал Андрей. — Мало ли что между супругами произошло. Семейные ссоры, слава богу, не всегда заканчиваются убийствами. Я вот что думаю. Безусловно, нужно отрабатывать Снегирева. Этим займетесь вы с Костровым, — майор обратился к Шубину. — А Юрасову достается замечательный участок — место работы Майи. Незадолго до Нового года на радиостанции умер один сотрудник, менеджер Олег Смолин. Когда наш Анатолий приходил к Снегиревой, он заметил в коридоре траурный плакат, но тогда не придал ему значения. Личность покойного на первый взгляд ничем не примечательная, должность менеджера низкая и безвредная. Но совсем недавно Смолин занимал пост программного директора «Звездной пыли», а это уже кое-что. Нужно выяснить, отчего умер Смолин. Может, имеет место криминал и смерть бывшего программного директора связана со смертью Снегиревой?

Борис Михайлович по-прежнему довольно улыбался, но сотрудники знали: генеральный не в духе. О причинах догадывались. Одной успешной передачи для поднятия упавшего рейтинга оказалось мало. Отсев рекламодателей и нулевая рентабельность для Барсика были не столь болезненны, как утрата конкурентоспособности среди прочих радиостанций. Осознание этого факта резало ножом его самолюбивое сердце.

Черная туча гнева Грекова нависла над «Звездной пылью». Все ждали раскатов грома и проливного дождя в виде выговоров и увольнений. Ненастье не заставило себя долго ждать, оно ураганом пронеслось по радиостанции, кося без разбора всякого, кто попадался на пути. После бури стало ясно, что не все так плохо. Ливнем смыло главную проблему: коллектив недосчитался Алика.

— Казаков Лев Данилович, исполняющий обязанности программного директора, — представил Барсик высоченного мужчину, покровительственно хлопая его по плечу, дотягиваться до которого ему было неудобно из-за разницы в росте.

Казаков производил нейтральное впечатление: немногословная рубленая речь, взгляд прямой, улыбка сдержанная. Что он за птица и где его нашел Греков, оставалось загадкой. Приближенные к его величеству поговаривали, что он из своих и Барсику чуть ли не родня. Но это было не столь важно: после Смолина хоть черта назначь — хуже не станет.

Как ни странно, Греков Алика не придушил и даже не выгнал из «Пыли». Смолин был возвращен на прежнее место — его перевели в тихие безобидные менеджеры.

Алик скорбно корпел над пухлыми папками с договорами и никак не мог свыкнуться с мыслью, что он больше не директор. Он уже испил вина власти и, как ему казалось, уважения.

Как-то сразу по безмолвной договоренности все снова стали называть его Аликом и обращаться на «ты». Взгляды в большинстве своем были жалостливые, как к художнику-маляру, непризнанному и оттого спившемуся.

Несмотря на все это, Алика не оставляла надежда, что его отстранение — явление временное. Он просто попал под горячую руку Грекова, который вскоре остынет и назначит его вновь. А иначе и быть не может: ведь он, Смолин, гениальный руководитель, и без него дело станет и покроется плесенью. «Вот увидите, каково без Смолина, — молча обещал он всем, сердито поглядывая по сторонам. — Станция загнется окончательно и вылетит в трубу». На Казакова Алик смотрел волком. Пришел неизвестно кто и посмел его отодвинуть. Он же, убогий, дальше своего стола ничего не видит. Невдомек ему, бедняге, что завтра все изменится: благосклонность генерального непостоянна, он легко меняет гнев на милость и наоборот. А этот новоиспеченный директоришка точно не справится. Раз у него, Смолина, не все гладко шло (в силу внешних обстоятельств, разумеется), то у кого же тогда получится лучше?

Его мозг не прекращал прокручивать сложившуюся ситуацию. Почему случилось то, что случилось, — он потерял высокий пост и был выброшен на обочину? Отчего Барсик так внезапно решил приехать и устроить детальную проверку? В результате ударной работы мысли Алик пришел к следующему: его подставили. Попросту на него донесли, оклеветали перед Грековым, убедили приехать и наверняка ведь подсунули какой-нибудь сфальсифицированный компромат, порочащий его как руководителя.

Кто это мог сделать, Алик не представлял. Он знал, что, мягко говоря, не всем нравился его стиль управления и многие жаждали его отстранения. Из всех «доброхотов» Смолин не мог выделить ни одного, кто обладал достаточным качеством ума, чтобы провернуть столь сложное и гнусное дело. «Все тупы, как штаны пожарного. На станции ни одного сотрудника с ясными мозгами. Куда им со мной тягаться?!»

Сначала он ждал, что Казаков быстро завалит дело, но этого не происходило. «Надо ему помочь», — пришел к выводу Алик, но как устроить диверсию, не знал. «И обратиться не к кому, кругом одни предатели. Никому верить нельзя!» — зло думал он о своих недавних подчиненных, которые теперь в грош его не ставили.

Казаков продолжал нагло занимать его место и еще смел отдавать распоряжения. Терпеть это было невозможно. Изменить что-либо Смолин не мог, смириться с нынешним положением — тоже. Алику пришла до банальности простая мысль, как решить проблему.

«Остальное — детали», — воодушевленно думал он, предвкушая свое неизбежное возвращение к власти.

Воплощение деталей, о которых так пренебрежительно поначалу думал Алик, на деле оказалось достаточно головоломным занятием. Казалось бы, что проще — отправить человека на тот свет? Не президента или банкира, которого охраняет взвод бойцов, а обычного служащего. Казаков находился под боком — сидел в кабинете через коридор и был доступен практически всегда. Алик ежедневно наблюдал своего врага, стоял от него совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, но этой рукой он сделать ничего не мог. Беспомощность раздражала и выводила из себя, нахальная улыбка Казакова подливала масла в огонь. Ненависть подпитывала мыслительный процесс и вдохновляла. Глядя, как соперник каждый раз по-хозяйски открывает дверь его кабинета (иначе как своим директорский кабинет Алик назвать не мог), Смолин представлял себе различные способы сведения счетов с конкурентом. Эти видения грели его истерзанную душу и радовали подверженное инфарктам сердце. Можно было бы пригласить Казакова на охоту и там подстрелить вместо куропатки. Но, во-первых, для того чтобы нажать курок, надо иметь смелость, которой он не обладал. Во-вторых, огнестрел потребуется умело обставить, чтобы отвести от себя подозрения. И в-третьих, Казаков вряд ли примет его предложение. Неплохо было бы встретить его вечером в парадной и тюкнуть ломиком по макушке. От этой приятной мысли пришлось отказаться сразу — не хватит ни решительности, ни силы — они с соперником в разных весовых категориях, и велика разница в росте: два метра Казакова против его ста шестидесяти пяти сантиметров. Существовали еще легкие, не требующие ни душевных, ни физических сил способы. Можно действовать по-женски: подсыпать отраву в чай. Но и тут образовалась незадача: они никогда вместе не обедали, у Казакова своя компания. Тем не менее Смолин не унывал и верил, что обязательно найдет приемлемый способ устранить врага.

Беда была в том, что между идеей и ее реализацией лежала пропасть. Всеми силами сопротивляясь логике, Алик все же был вынужден признаться самому себе: он пустослов. Рассуждать, строить воздушные замки и генерировать масштабные планы способен каждый. Без воплощения самая гениальная идея — не больше чем пыль. И он, Олег Смолин, как выяснилось, не способен справиться с пустяковой задачей. Он вообще ни на что не способен, кроме болтологии. Последнее утверждение особенно сильно било по самолюбию, и Алик решил для себя во что бы то ни стало расправиться с Казаковым. Это уже становилось делом принципа, и не важно, какое решение примет Барсик после смерти своего ставленника: искать нового руководителя радиостанции или просить его, Смолина, вернуться.

— Что я говорил! — злорадно объявил Шубин. — Замазан, голубчик, по самое не могу!

Анатолий весь день провел в «Никсе», переговорил с толпой сотрудников и покинул корпорацию, снабженный любопытной информацией.

Роман инженера Снегирева с операционисткой Гадушкиной начался довольно давно. Он развивался неторопливо с невинного, едва уловимого флирта, понятного только двоим. Красивые нежные ухаживания, случайные невольные прикосновения, заигрывания по электронной почте, открыточки, маленькие цветочки и ни к чему не обязывающие недорогие подарочки. На этой стадии любовное воркование голубков оставалось незамеченным: они работали в разных отделах большой компании, где сотрудники едва знакомы друг с другом, что сказывается на отсутствии взаимного интереса к личной жизни коллег. Даже самая последняя сплетница, заглянув через плечо Альмиры и обнаружив на экране монитора сообщение фривольного характера, не спешила бы делать выводы о наличии любовной связи: редкий офис обходится без виртуальных романов, которые лишь иногда развиваются в романы реальные, но так приятно скрашивают унылые рабочие дни.

Позже, когда их отношения стали набирать обороты и перешли в более определенную стадию, не заметить интрижку мог разве что только слепой, хотя любовники старались ее не афишировать. Они уходили с работы по отдельности и никогда не обедали вместе в корпоративной столовой — встречались в кафе неподалеку от «Никса».

Чтобы там ни говорил Сергей, оперативникам удалось выявить реальную атмосферу в семье Снегиревых: отношения между супругами зашли в тупик, и они стояли на гране разрыва.

— Сергею развод был очень не выгоден, несмотря на то что он сам старательно разваливал семью. В случае расторжения брака Снегирев остался бы без жилья — квартира принадлежала Майе, и Сергею она не досталась бы. Получается, что смерть Майи ему на руку: и от жены избавился, и жилплощадью обзавелся.

— Как ни крути, в списке подозреваемых вдовец на первом месте, — заметил Атаманов. У него Сергей вызывал антипатию своей неуверенностью, слабостью характера и склонностью ко лжи. Последнее особенно раздражало потому, что сильно мешало следствию.

— Отравить жену Снегиреву было легче, чем кому-либо: подсыпал яда в суп, и дело с концом.

— Он еще около «Доминики» засветился: притащился туда с шампанским. Не удивлюсь, если тогда Сергей ее и напоил отравой. Как он говорил? Новый год надо начинать без проблем. Вот и избавился от своей основной проблемы.

— Логично. Осталось только предоставить следователю доказуху, иначе все эти наши выводы абсолютно бесполезны.

— Где же ее найти? И так все перерыли, — развел руками Костров. — Снегирев хоть и подлец, но не идиот: все концы попрятал — ищи не ищи, не сыщешь.

— А ты постарайся, — порекомендовал Атаманов. — Не верю я, что Снегирева не за что зацепить. Он парень неуравновешенный, а такие часто допускают оплошности. Работать надо лучше, а не на удачу полагаться. Антон, что у тебя? — обратился майор к Юрасову, который отрабатывал радиостанцию.

— Да ничего! Ощущение, словно в террариуме побывал. В этой «Звездной пыли» сплошные подковерные игры.

Букетный период романа Альмиры с Сергеем давно миновал свой апогей и катился под горку. Девушка это ощущала по мельчающим с каждым разом подаркам и утихшей страсти в серых глазах кавалера. Они не прекращали встречаться, Снегирев был по-прежнему в нее влюблен, но уже без трепета и дрожи в мокрых от волнения ладонях.

По большому счету, одна любовь, без прилагающегося к ней штампа в паспорте или материальных благ, Альмиру не устраивала. Последнего ей хотелось больше, но замуж выходить тоже было нужно, хотя бы для того, чтобы мама перестала пилить. Она чувствовала, что у них с Сергеем ничего не выйдет и в их романе скоро настанет финал. Сергей не мог так сразу все оборвать — он еще окончательно ничего не решил, но чувствовал, что снова ошибся: Альмира не его мечта. Но главное, ему очень не хотелось выглядеть подлецом, дескать, охмурил девушку, поиграл с ней и бросил. Он не подонок какой-нибудь, чтобы как последняя скотина объявить однажды: все, милая, любовь прошла, давай останемся друзьями. Поэтому Снегирев оттягивал неприятный момент, когда нужно будет объясняться и отвечать за свои слова. Он, как обычно, положился на судьбу — само как-нибудь уладится.

Альмире было очень неуютно находиться в подвешенном состоянии, и ее бы уже устроило любое решение приятеля, лишь бы он скорей определился. Она не верила, что Сергей захочет остаться с ней, но, как ни странно, продолжала на что-то надеяться. По обыкновению со всеми своими тревогами и сомнениями Альма пришла к матери.

— Так ты говоришь, он не собирается на тебе жениться? — встревожилась Нина Яковлевна. Подобный поворот событий она ожидала, но ей хотелось думать, что все обойдется. Должно же ее нескладной дочке наконец повезти?!

— Серега сказал, что подумает. И еще просил не давить на него.

— А ты что, давила?

— Ну, мам! Неужели я похожа на круглую дуру?! Я делала все, как ты учила: была ласковой, покладистой, во всем с ним соглашалась. Видно, зря я тебя послушалась.

— Сволочь он. Вот что я тебе скажу! И ты тут ни при чем. Просто мужики нынче измельчали — как дело касается серьезного решения, сразу в кусты, только хорохориться умеют. Но ничего. Женится. Есть одно верное средство.

В глазах дочери отразилась смесь испуга с брезгливостью: зная свою маман, Альмира предположила, что та ей предложит использовать приворотное зелье из змеиного яда и крови жаб. Но ничего подобного Нина Яковлевна не имела в виду, ее метод был стар как мир и до скуки примитивен.

— Объяви ему, что беременна.

— Но я ведь не…

— Не важно. Побольше искренности и счастья в голосе, будто бы этот ребенок для тебя свет в окошке, мечта всей твоей жизни. Он не посмеет от него отказаться.

— А как же я его потом ему предъявлю?

— Никак. У тебя случится выкидыш. После регистрации вашего брака, разумеется.

Новость об интересном положении подруги Сергея Снегирева озадачила: он уже собирался порвать с Альмирой и даже заготовил прощальную речь. Теперь получалось, что придется на ней жениться. Но они с Майей еще не развелись, да и желание отпало, но главное, он осознал, сколько потеряет в случае развода. Не хотелось ничего: ни жениться, ни разводиться. Оставить бы все как есть и ни о чем не думать, пока мысли в порядок не придут. Альмире он сказал что-то неопределенное, сам не понял что. Попытался изобразить радость, но вышло не очень убедительно.

— Теперь ты с ней разведешься? — Альмира посмотрела на возлюбленного умоляющим взглядом. Майю она по имени никогда не называла и всегда говорила о жене Сергея исключительно в третьем лице.

— Да. Все уже решено. Главное любовь, а трудности преодолеются.

Но с разводом он не спешил, и Альмира это заметила. Она оказалась в скользкой ситуации: давить на любовника нельзя, а ждать, пока он сам дозреет до развода, не хватало никаких нервов. От неопределенности Альмира готова была лезть на стенку. Когда совсем стало невмоготу, она издалека начинала заводить разговор об их совместном будущем.

Сергей очень быстро понял, к чему клонит подруга, и уходил от ответов. После он стал уходить от Альмиры. Их свидания случались все реже, Сергей предпочитал отсиживаться дома за банкой пива — так он отгораживался от всего мира с его нерешенными проблемами. Альмира и не думала отставать. Она вилась вокруг него лисой: осыпала лестью и нежностью, между которыми снова напоминала про когда-то сказанные в порыве страсти обещания. Сергей уже почти сдался, потому что деваться ему было некуда: сопротивляться столь мощному напору он не мог. «А и черт с ним! — махнул он рукой. — Один раз женился, так и второй можно. Все едино: что так, что этак. Лишь бы отстала. Майкина квартира… Ну что же, придется уступить, пусть она подавится. А он на жилье заработает. Не мужик, что ли?!»

Но тут погибла Майя, и Сергей на полном основании погрузился в траур, во время которого обзаводиться новой женой — попросту грех.

— Майи больше нет, — тихо произнес Сергей с горечью в голосе.

— Шутишь? — кокетливо приподняла дугообразные брови Альмира.

— Нет, с этим не шутят. Ты меня извини, но какое-то время я не смогу с тобой встречаться: похороны и все такое. И вообще, тяжело мне сейчас, Альмочка. Надеюсь, ты все поймешь.

Утро среды на «Звездной пыли» началось самым заурядным образом и ничего выдающегося не обещало. Разве что на десять часов было запланировано совещание, но оно неординарным событием не являлось: совещание стало традиционным и проводилось ежемесячно, создавая множество неудобств секретарше Леночке. На ее хрупкие плечики взваливалась ответственность за подготовку мероприятия: оповестить участников, обеспечить надлежащее количество мест, организовать напитки и канцелярию. С напитками мороки было больше всего — следовало знать предпочтения всех и ничего не перепугать: кому воду с газом, кому без, кому чай подать, кому кофе приготовить.

Приглашались на совещание не все, честь присутствовать выпадала только руководителям. Рядовые сотрудники допускались в зал лишь в отдельных случаях: для благодарности, когда Барсику хотелось выказать царскую милость, или, что чаше, для получения нагоняя.

С некоторых пор Смолину вход в зал заседаний был заказан: умом не вышел, а точнее, должностью. Нечего заштатным менеджерам по совещаниям шататься, и без них справятся. Это обстоятельство стало очередным ударом по его гордыне. За недолгое время своего руководства Алик уже привык проводить совещания и сроднился с высоким кожаным креслом председателя. Теперь в него (противно представить!) усаживался этот недоумок Казаков. При мысли о сопернике Алика передернуло. Он живо вообразил отрадную картину: на доске почета огромный, сделанный с превосходным качеством плакат. Проникновенная, хвалебная речь, список наград и заслуг. В центре — портрет Казакова. Он улыбается своей слащавой улыбкой и смотрит лучистыми глазами. Наискосок бант из блестящего черного атласа, под плакатом ваза с пурпурными гвоздиками.

«Скоро все случится, — удовлетворенно думал Алик. — Комар носа не подточит, не зря же так тщательно готовился и обдумывал каждую мелочь». Сейчас он впервые радовался, что освобожден от обязанности посещать совещания. Смолин аккуратно сложил договоры в папку-скоросшиватель, положил ее перед собой и навалился сверху корпусом, мечтательно зажмурив глаза. Работа решительно не шла. Да и какая тут работа! Не до нее, когда грядут такие события.

— Алик. Алик! Ты спишь? — внезапно прозвучал голос секретарши, появившейся в его закутке.

— Отдохнуть прилег, глаза что-то устали… — зачем-то стал оправдываться Алик.

— Тебя в зал заседаний приглашают. Иди скорее! — не дослушала Лена.

— Для чего?! — встревожился Смолин и с готовностью новобранца подскочил с места.

— Откуда мне знать? Зовут — значит, надо.

До широких ореховых дверей в конце коридора Алик добрался в считанные секунды. Прежде чем переступить порог, он прислушался, собираясь с духом, словно нашкодивший пятиклассник перед кабинетом завуча. Разволновавшись, Алик постучался, хотя на их радиостанции это было не принято. Он шагнул в просторное помещение с длинным столом посреди, за которым скучали сотрудники. Присутствующие лениво обернулись в его сторону и, не обнаружив в облике вошедшего ничего примечательного, равнодушно вернули взоры к своим бумагам.

— Присаживайтесь, — любезно предложил Казаков, указывая на свободный стул в углу комнаты. — Лена опять ошиблась с количеством мест за столом.

Из уст врага приглашение звучало насмешкой. Алик чуть не взорвался от ненависти. Не так он представлял сегодняшний день, совсем не так. Зачем его сюда позвали? Неужели эта трамвайная рельса собирается его отчитывать?! Смолин принес стул и примостился за краем стола. Он смотрел исподлобья тяжелым, недобрым взглядом.

— Олег Петрович, — выдержав паузу, начал Казаков, — вы работаете у нас в новом качестве недавно. И я хочу отметить ваши на первый взгляд скромные, но важные для «Звездной пыли» успехи.

Председательствующий говорил еще какие-то слова благодарности, но Алик его не слышал. Все покрылось густым туманом, стены поплыли, потолок опрокинулся на пол, и стало трудно дышать. Похвала соперника была хуже нареканий, и перенести ее Алик не смог. Он повалился на стол, хватая воздух ртом, как рыба, вытащенная из пруда.

Вокруг него захлопотали, расстегнули ворот рубахи, кто-то бросился за аптечкой.

Холодная свежая струя, ворвавшаяся из распахнутого окна, немного привела Смолина в чувство.

— Воды, скорее воды! — услышал он. — Без газа бери. Вот там с синей крышкой.

Это последние слова, которые Алику суждено было услышать. Он хотел сопротивляться, но слабое тело не подчинялось. Чьи-то проворные руки напоили его из бутылки Казакова — единственной, в которой была вода без газа.