Карамельные дюны

Ирина

Ирина никогда не была снобом и к людям любой профессии относилась одинаково: будь то директор крупной компании или дворник из местного жэка. Когда-то она сама подрабатывала уборщицей на заводе. Огромный цех, кругом пыль и шум громадных станков, и она, шестнадцатилетняя девушка в старой болоньевой куртке и спортивных штанах с пузырями на коленках. Ира тогда очень стеснялась перед знакомыми за свою работу и за неприглядный внешний вид. Так сложилось, что все ее одноклассницы были «упакованы»: носили модную одежду, пользовались хорошей косметикой и имели возможность посещать дискотеки и кафе. Ира росла в неполной семье, бюджета которой едва хватало на самое необходимое. Она не побоялась грязной работы, лишь бы одеться не хуже других.

Теперь, на пятом десятке, когда дом — полная чаша, Ирина решила вспомнить юность и податься в труженицы тряпки и метлы. «Обслуживающий персонал нужен всегда, и проблем с трудоустройством возникнуть не должно», — рассуждала она.

Ирина вытащила из кладовки шубу — из рыжего искусственного меха, подаренную свекровью на день рождения, которую можно было носить лишь на даче во время хозяйственных работ. К шубке подошли потертые джинсы и сапоги со сбитыми каблуками, уцелевшие в силу домовитости хозяйки. Ира собрала волосы в хвост и перевязала бельевой резинкой. Сняла с себя украшения, смыла с лица косметику. Она взглянула на руки: тщательно ухоженные, но с неизбежными морщинками и с выпуклыми венами. Ирина взяла ножницы и коротко остригла ногти. Это далось очень нелегко. Безупречный маникюр всегда был ее гордостью; гладкие миндалевидные ногти зрительно удлиняли пальцы, делая пухлые кисти более изящными. Ирина и перстни подбирала с крупными овальными камнями, делающими пальцы длиннее и тоньше. После нехитрой процедуры руки стали представлять из себя нечто ужасное, впрочем, именно этого Ира и добивалась — она стала обладательницей трудовых ладоней прачки.

Через сорок минут к начищенному крылечку ресторана «Доминика» подошла потрепанная жизнью дама. Подергав ручку и вглядываясь сквозь блестящее стекло, она робко постучалась. Открывать ей не торопились, но дама была настойчива. Подошедший охранник, наряженный в костюм офицера французской армии, посмотрел на нее как на недоразумение.

— Закрыто! — сердито пробасил он, не отворяя дверь.

— Мне к администратору. По поводу работы.

Смерив посетительницу презрительным взглядом, вышибала пустил ее внутрь, но не дальше вестибюля.

— Подождите здесь, — указал он на обитый бархатом диванчик и исчез в позолоченной арке.

Элегантная статная женщина не взглянула на Ирину вовсе. Казалось, в своих модных очках она смотрит сквозь нее.

— Я по поводу работы, — повторила Ирина. — Уборщицей.

— Эта вакансия у нас закрылась, — одарила ее фразой администратор. — Могу взять вас на место посудомойки.

На минуту задумавшись, соискательница закивала головой.

Ирина заполняла анкеты, старательно отвечая на вопросы, и размышляла о том, что все пока складывается удачно. «Посудомойкой быть, пожалуй, даже лучше», — решила она, оценив свое рабочее место. Ее провели сквозь роскошный банкетный зал с крахмальными белоснежными скатертями на вычурных столах, с тропическими растениями, рассредоточенными по периметру зала, и большим аквариумом в центре. Служебные помещения «Доминики» выглядели скромнее, но так же ухоженно. Даже в подсобке царил идеальный порядок: все лежало на своих местах и сверкало чистотой, как у идеальной хозяйки. Чувствовалось, что управляла рестораном женская рука.

Как объяснить мужу свой внезапный трудовой порыв, выраженный в столь экзотической форме, Ирина не беспокоилась. Камила давно перестала интересовать ее жизнь, он лишь иногда создавал видимость участия. Бросит мимоходом дежурное «как дела?» и никогда не выслушает ответ. Его равнодушие всегда обижало Ирину, а теперь оно пришлось кстати. «Не нужно будет врать», — удовлетворенно подумала она, собираясь на работу. Ее смена начиналась с пяти вечера и заканчивалась в десять, и когда она выходила из дома, Камила еще не было. В первый день, возвращаясь домой около одиннадцати, Ирина заготовила историю про то, что засиделась в гостях у подруги, но вранье осталось невостребованным: Камил ничего не стал спрашивать. Он оторвался от экрана, на котором шумел стадион, чтобы перекинуться с женой парой ничего не значащих фраз. Легенда про заболевшую маму тоже не пригодилась: в следующий раз Ира вернулась раньше Камила, а потом муж и вовсе уехал в командировку.

Ирина на совесть драила тарелки и кастрюли, бережно расставляя их по полкам. Из ее рук не выскользнула ни одна чашка, не разбился ни единый бокал. Покладистая посудомойка нашла общий язык со всеми, с кем приходилось сталкиваться по работе. В час пик, когда особенно много клиентов, обслуживающему персоналу трудно избежать склок между собой. Своим спокойствием и доброжелательностью Ирина снимала напряжение в коллективе, и люди это оценили. Как ни странно, но в штат ее не утверждали — в «Доминике» по традиции испытательный срок составлял три месяца. Но Иру это обстоятельство ничуть не расстраивало: долго засиживаться в посудомойках она не собиралась.

Частые допросы, на которые без конца вызывали Снегирева, превратили его в неврастеника. Необходимость общаться с правоохранительными органами давила на психику, а тут еще с любовницей начались трения. Он не понимал, почему так случилось: раньше Альмира для него была отрадой, с ней он отдыхал душой и чувствовал себя счастливым, а теперь она начала его раздражать. Вроде бы ничего не изменилось: девушка оставалась ласковой и приветливой, нахваливала его и говорила нежные слова, но прежней радости при взгляде на нее он больше не испытывал.

Сергей впервые всерьез на нее разозлился, когда пожаловался на жуткую мигрень, которая возникла после долгого разговора со следователем. Он покинул кабинет Мостового совершенно раздавленным и готов был лезть в петлю — до того измочалили ему душу каверзными вопросами и циничными подозрениями. Но вешаться Сергей не стал, он выбрал более щадящий способ снятия стресса, который выражался в распитии пива в ближайшем баре.

— Кто бы знал, как мне это все надоело?! Они во всем подозревают меня, представляешь?!

Альмира не представляла, но с готовностью закивала головой, а Сергей продолжал стенания:

— Совершенно работать не хотят. Если бы моя Майка не была настолько знаменита, никто бы ничего и не расследовал. Но не тот случай. Майя у меня звезда, и хотят менты или нет, а шевелиться им придется. Убийство журналистки — это не хухры-мухры, просто так дело не закроешь, тут мозгами двигать надо. А следователь что придумал — неслыханная наглость! Смерть Майи пытается повесить на меня! Ничего более нелепого невозможно придумать. Хоть ты не веришь, что это я убил свою жену?

— Я все понимаю. Но, Сереженька, лапушка, я не буду тебя винить. Ты поступил правильно. Она стерва, всю кровь из тебя выпила. Ты же ради нас старался, ты это сделал, чтобы никто не мешал нашему счастью.

— Не смей так говорить! Я не убивал и никогда бы не убил Майю, чтобы между нами ни произошло! — Сергей почти кричал. Голос его нервно вибрировал, взгляд сделался бешеным. Она ему не верила, и это было больнее всего. Его любовь, его все, ось, вокруг которой совсем недавно вращался его мир, считала его виновным. Он на нее надеялся, доверял ей, считал частью самого себя, а выходит, что все это было не больше чем иллюзия.

Альмира поняла, что переиграла, но идти на попятную было поздно. Кто убил жену Сергея, ее не интересовало, важно, что на пути к заветному венцу больше никто не стоял. Возможно, именно Сергей сподобился — так и что же? С такой гиеной жить — не каждый выдержит, вот и закончилось терпение у мужика.

— Я не то хотела сказать, котик… — попыталась она загладить неудачные слова, но Сергей ее не слушал. Тогда Альмира решила перевести беседу на другую тему и заговорила о свадьбе, чем окончательно вывела Сергея из себя.

— Как ты можешь сейчас об этом думать?! Я жену потерял, и мне очень тяжело. Или ты считаешь, что я бездушная чурка, которой чужды страдания?!

Альмира впала в отчаяние: она сразу поняла, что для Сергея смерть супруги — не более чем повод откреститься от собственных обещаний. Самое главное, он не желал строить планы на будущее. Его траур может длиться неопределенно долго, столько, сколько ему самому будет удобно.

Сначала Альмира дипломатично молчала и о браке даже не заикалась, но чем дальше, тем больше такое положение начинало злить. Однажды она не выдержала и закатила грандиозный скандал. Сгоряча наговорила много лишнего, ей было так обидно, что она не контролировала себя, сыпала оскорблениями, многие из которых были вполне справедливыми.

— Ты из себя ничего не представляешь: низкорослый, эгоистичный неудачник! У тебя все мелкое: и рост, и характер, и душонка, и, и, и… Только комплексы огромные! Я тебя никогда не любила, тебя вообще не за что любить! Только такая дура, как твоя Майка, могла в тебе что-то найти. А ты — последняя скотина! Ты ее предал и предашь всех остальных, которые у тебя будут, если будут, конечно. Счастья тебе не видать никогда — козлы вроде тебя счастливыми не бывают, потому что идут к нему, круша все вокруг, не задумываясь о том, что причиняют боль другим.

Альмира обвиняла его во всех грехах и чувствовала, как самой становится легче: после долгого вынужденного притворства и игры в по уши влюбленную дуру было невероятно приятно снова стать собой. Сейчас она говорила все, что думала; пусть грубо, некрасиво, язвительно, но это звучали ее слова, самые правдивые, те, которые давно накипели в душе.

Они разругались в дым. Несмотря на ушат грязи, который выплеснула на него бывшая пассия, Сергей остался доволен: он давно ждал развязки, а теперь можно было с чистой совестью поставить на их отношениях крест. Главное, получалось, что он не виноват: это дама его прогнала, а он достойно вынес все нападки и удалился с честью и гордо поднятой головой.

Вскоре Альмира очень пожалела о своем выпаде. Нужно было потерпеть и дожать Сергея до брака — никуда бы не делся, он слабовольный, таких измором берут, но поезд ушел. Не зря мама называла ее дурындой. Альмира все-таки попыталась приблизиться к Сергею, нежно попросила прощения, но толку не вышло: тот посмотрел на нее с видом оскорбленного самолюбия и отвернулся.

— А ты щучка, притворная, хищная щучка. И ты меня никогда не любила — я хорошо запомнил твои слова! — бросил он на прощание.

Альмира ходила угрюмая, часто раздражалась по мелочам и плакала. Дома наседала мама с нравоучениями и упреками: «Это же надо быть такой клушей — жениха упустить! Ты хоть понимаешь, что это был твой шанс, возможно, единственный!» Нина Яковлевна расстроилась не меньше дочери: она уже мысленно выдала ее замуж и отправила жить в дом Снегирева. Туда же наведывалась по воскресеньям с пирогами и контрольными проверками. А тут такой подвох — все планы полетели в тартарары.

Однажды Альмира проснулась и поняла: какая же все-таки Сергей сволочь! Она сердилась на него безмерно. Обида, ненависть, злость — все это переполняло ее и грозилось выплеснуться наружу, чтобы накрыть испепеляющей лавиной предмет неприязни.

Видеть Сергея она не могла. Всякий раз, когда они случайно встречались в широком вестибюле «Никса» или в общем коридоре, Альмиру трясло. Сергей смотрел на недавнюю возлюбленную, словно той и вовсе не было, демонстративно отворачивался и спешил исчезнуть.

Альмире казалось, что все вокруг обсуждают их неудачный роман и смеются над ней. От этого становилось еще противней, и ненависть к Сергею возрастала, минуя всякие пределы. Она очень хотела сделать недавнему пылкому поклоннику что-нибудь такое, от чего тому небо показалось бы с овчинку. Но, к ее огромному разочарованию, ничем навредить Сергею она не могла, разве что устроить мелкую пакость, но мелкая Альмиру в качестве возмездия никак не устраивала. Осознание собственного бессилия угнетало, и черная злоба бурлила все сильнее, возбуждая мыслительный процесс. Результатом напряженного обдумывания стал план мести — жестокий и коварный.

Когда была произведена эксгумация тела Смолина и проведена экспертиза, выяснилось, что причиной смерти послужил вовсе не сердечный приступ, а проникший в организм яд. Алик умер мгновенно, испив минеральной воды, которую ему поднесла Снегирева. Эти выводы оперативников озадачили: вместо того чтобы внести ясность, дело обрастало еще большей паутиной загадок.

— Бутылка, из которой отхлебнул Смолин, предназначалась Казакову — он один из всех присутствующих предпочитал минералку без газа. Остальные либо пили газированную воду, либо им было все равно, — сообщил Юрасов, которому «посчастливилось» копаться в интригах «Звездной пыли». — Я вижу следующие варианты. Первый. Кто-то намеревался свести счеты с Казаковым. Он человек при должности, и недоброжелатели ему «положены по штату». Зная его вкусы, шефу радиостанции подсунули отравленный напиток. Внезапный сердечный приступ Смолина, во время которого его напоили из бутылки Казакова, спас того от смерти. Второй. Убить хотели того, кого убили, — Олега Смолина. За время своего недолгого руководства он проявил себя порядочной сволочью и наломал кучу дров, в результате чего многим сотрудникам пришлось покинуть «Звездную пыль». У Снегиревой со Смолиным был серьезный конфликт, и, вполне возможно, она расправилась со своим врагом. Майя могла носить с собой яд в ожидании подходящего момента, и он настал, когда бывшему программному директору сделалось дурно. В суматохе она подсыпала в минералку отравы и протянула ее Смолину.

— Первая версия мне нравится больше, — отозвался Атаманов. — В ней мотив налицо — Смолин мог ненавидеть Казакова за то, что он его подсидел на руководящем посту. Смена должности с высокой на низкую для некоторых личностей бывает очень болезненной, и они винят в случившемся кого угодно, только не себя. Как раз случай Смолина. А Майя? У нее, конечно, имелись причины для неприязни к своему бывшему начальнику, но, думаю, мстить она бы не стала. Он и так получил сполна — был переведен в менеджеры и в одночасье стал на радиостанции никем.

— Я тоже сомневаюсь, что Смолина убила Снегирева. Майя вообще не стала бы кого-либо травить, она нашла бы другой способ поставить на место врага. Снегирева была сильной личностью, какие не опускаются до низких поступков.

— Получается, что кому-то помешал Казаков. — подытожил Андрей.

— Тогда почему он до сих пор жив? — невинно поинтересовался Миша Костров.

— Сплюнь, накаркаешь еще! Скорее всего злоумышленник затаился и решил повременить с воплощением своего черного замысла.

— А что говорит сам Казаков?

— Он-то? Молчит как ни в чем не бывало. Нет у него врагов и никогда не было, он вообще считает себя безгрешным.

— Нужно приглядеться к этому святоше, — предложил Атаманов. — Такие как раз чаше всего оказываются при делах.

— Угу, только времени на этого деятеля уйдет вагон, — пожаловался Антон, которому уже надоело копаться в дрязгах «Звездной пыли».

— Сочувствую, но ничем помочь не могу.

Юрасову повезло: трясти Казакова с целью отыскать связь с убийством Майи ему не пришлось по причине того, что наметились сдвиги в более перспективной версии.

— Это в корне меняет дело, — широко улыбнулся Мостовой, кладя трубку телефона. Начало дня ему определенно нравилось. Валентину доложили, что вещество, обнаруженное в ящике рабочего стола Снегирева, оказалось тем же самым ядом, которым была отравлена Майя.

— Пусть он теперь нам голову не морочит. Замазан дружочек по самую маковку.

На предъявленное заключение экспертов Сергею возразить было нечего: он лишь смотрел изумленным взглядом и не понимал, откуда в его тумбочке мог взяться какой-то порошок? Снегирев не верил в происходящее — это абсурд, нелепое недоразумение, которое непременно должно быть развенчано в ближайшее время, а его отпустят с глубочайшими извинениями.

Но никто не торопился перед ним извиняться и, тем более, отпускать, напротив, Снегирева отправили в следственный изолятор. Как ему потом объяснили, улика против него была очень весомой и являлась достаточной, чтобы подозревать его в убийстве. Известность жены не оставляла ему шансов до суда пребывать на свободе: следствию было необходимо предъявить общественности преступника, и милиционеры чувствовали себя спокойнее, когда он находился под присмотром.

Снегиреву казалось, что все это происходит не с ним: грубые сокамерники, бесконечные допросы и непрекращающаяся от духоты головная боль. Почему он, нормальный человек, не сделавший ничего противозаконного, должен терпеть этот ад? И все это вместо заслуженного счастья! Он не просил ничего у судьбы, всегда всего добивался сам: прилежно учился в институте, защитил кандидатскую, потом нарабатывал опыт и достиг вершины в своей профессии. Сергей небезосновательно считал себя хорошим специалистом и уверился, что достаточно много работает для достойной жизни. Золотыми горами Снегирев не грезил, мечты у него были куда скромнее: чтобы на работе ценили и уважали, и была бы крепкая семья, в которой царят любовь и согласие. И перед женой он вовсе не виноват: что поделать, если он потерял к ней интерес? Появилась Альмира, и она сделала его счастливым. А с Майей нужно было расстаться — он не обязан жить с нелюбимой женщиной только потому, что когда-то на ней женился. Жизнь ведь одна, и она дается для радости, а не для мучений. В том, что и к любовнице чувства угасли, его вины тоже нет — просто она не его судьба. Альмира подарила ему несколько месяцев счастья, за которые он ей благодарен. Любовь закончилась, а жизнь продолжается, и нужно искать новую возлюбленную, чтобы опять ощутить за спиной крылья.

Иногда Снегирев начинал думать, что сходит с ума. В апогее их романа с Альмирой, когда он упивался любовью, его сердце точила злоба на жену. Майя ему очень мешала: если бы не она, Сергей привел бы в квартиру любовницу, и тогда счастье стало бы полным, сбылось все, о чем мечталось: уютный дом, в котором его ждет любимая женщина. Жену Сергей возненавидел лютой ненавистью за то, что она не убиралась из квартиры. О том, что квартира принадлежит Майе, он думать не хотел — от сильных чувств Снегирев обезумел и был одержим собственным эгоизмом. «Я хочу, я заслужил, у меня одна жизнь!» — клокотало в его мозгу.

Сергей так часто и подробно представлял себе гибель супруги, что уже почти поверил в свою причастность к ее убийству. Но умом он все-таки не тронулся и знал, что Майю не убивал, разве что во сне. Но сны, слава богу, под статьи уголовного кодекса не попадают.

Внезапно в его замученную голову пришла идея. Высокий, атлетического телосложения, светловолосый зеленоглазый мужчина. В последнее время он несколько раз попадал в его поле зрения. Теперь он вспомнил, где видел этого человека, — он появлялся всегда там, где бывала Майя.

Блондин ждал его жену у дверей радиостанции. Потом они вместе уехали, правда, на разных машинах: он на своей, Майя на своей. «Любовник», — подумал Сергей и брезгливо поморщился, наблюдая за сладкой парочкой. Движимый желанием уличить жену в неверности, он стал за ней следить. Сергей хотел реабилитироваться на ее порочном фоне: вот, мол, с какой шалавой жить приходится, хочешь не хочешь изменять начнешь. «И тогда, в новогоднюю ночь, он ошивался около „Доминики“. Майя решила не знакомить ухажера с компанией, постеснялась. Старательно изображала из себя порядочную женщину. Голубки договорились встретиться за пределами ресторана, чтобы не попасться на глаза знакомым. А что, если свалить все на него, и врать ничего не придется?» — Сергей улыбнулся своим мыслям. Его обрадовали перспектива мести любовнику жены и шанс выпутаться самому.

На следующем допросе Сергей детально описал Алекса, рассказал все, что о нем знал и где видел. Возникло ощущение, что следователь ему не поверил. Но это было не столь важно: наверняка его показания проверят, а там — как повезет. Может, зацепят того типа. Во всяком случае доставят ему массу беспокойства.

— Снегирев заявил, что в новогоднюю ночь его жену поджидал около «Доминики» любовник. Вот, — Атаманов протянул фоторобот, составленный со слов Сергея.

Сыщики взглянули на ничем не примечательную физиономию молодого мужчины: высокий лоб, коротко стриженные светло-русые жесткие волосы, самые обычные губы средней величины… Особенными у незнакомца были глаза: зеленого цвета, глубоко посаженные, что делало их выразительными.

— Наш друг видел этого молодца около Майи не однажды. По его словам, любовник приезжал к ней на работу и поджидал в машине, белой «Шкоде». Номер Снегирев не запомнил. Носов, — обратился майор к Александру, — подключайся. — Атаманов вручил ему материалы и счел совещание законченным.

В запутанном деле Любавиной, в котором сыщики не знали, какие версии строить, стало кое-что проясняться. Преступник находился рядом и не собирался скрываться, так как деваться ему было некуда, и мотив имел до скуки банальный. Такой вывод напрашивался сам собой, когда оперативники получили детализацию вызовов с мобильного телефона Ирины Яцкевич.

Ничего особенного на первый взгляд в списке абонентов не было: звонки подругам, родственникам, в парикмахерскую, поликлинику, химчистку… Но один из номеров показался подозрительным. Это был звонок в службу заказа такси. Внимание сыщиков привлекла дата и время вызова — без четверти два ночи первого января.

В результате несложных следственных мероприятий было установлено, что в начале третьего такси остановилось около Польского парка, где в него села Ирина Яцкевич и доехала до дома.

— Вот и объяснение, откуда в руке Любавиной взялся плюшевый заяц, — объявил Атаманов. — Ирина убила соперницу и сунула ей ее же подарок, преподнесенный Камилу. Поступок глупый, но вполне понятный: Ирина действовала под влиянием эмоций и не думала о последствиях. Эта мягкая игрушка была символом нежных чувств между Камилом и Сонатой, и Ирина хотела от нее не просто избавиться, а вернуть дарительнице, чтобы та убралась из их с мужем жизни вместе со своими подношениями.

— Жаль ее, настрадалась при муже-бабнике, — посочувствовал Юрасов.

— Жизнь вообще штука несправедливая, — заметил Андрей.

Когда приехали за Ириной, она ни о чем не спрашивала, молча собралась и спустилась во двор, чтобы сесть в служебную машину.

На вопросы следователя женщина отвечала односложно и все время о чем-то думала. Красноречие к Яцкевич вернулось лишь на второй день, когда следователь вызвал ее для повторной беседы.

— Как вы объясните свое присутствие в Польском парке в новогоднюю ночь? — Валентин Мостовой начал разговор с тех же вопросов, которые задавал в прошлый раз и на которые не услышал внятных ответов.

— Я пришла, чтобы поговорить с Сонатой. Хотела попросить ее оставить моего мужа в покое. Она молодая, привлекательная и легко найдет себе другого мужчину. А мне в моем возрасте уже ничего не светит.

— И что же, разговор состоялся?

— Нет, я не успела. Ее убили.

— Действительно, такой факт имеет место. Может, вы знаете, кто это сделал? — в голосе следователя Ирина услышала сарказм, но ее это не смутило.

— Знаю. Я его видела.

Народ праздновал начало года. Взрывались петарды и мерцали огни фейерверков, раздавались хмельные голоса, визги и смех. Ирина стояла в Польском парке, недалеко от «Доминики», и поджидала Сонату. Из услышанного телефонного разговора Камила Ире стало известно, где будет в эту ночь Любавина. Как выглядит Соната, она знала — видела ее фото в домашнем компьютере мужа. В том же разговоре по телефону разлучница обмолвилась, что надолго в ресторане не задержится.

Но «надолго» — понятие растяжимое. Ира замерзла и, махнув рукой на свою затею, собралась ехать домой, как вдруг в дверях «Доминики» появилась ее соперница. Дама вышла на аллею и направилась в глубь парка. Она остановилась рядом с беседкой и оглянулась, кого-то высматривая. Из беседки вынырнул молодой мужчина спортивного вида. Было видно, что они знакомы и у них была назначена встреча. Молодые люди прошли немного вперед, к заснеженным кустарникам. Ирина услышала сдавленный женский крик и видела, как Соната повалилась в сугроб. Мужчина наклонился к ней и, озираясь по сторонам, спешно удалился.

— Наверное, нужно было подойти к ней, но я ужасно испугалась. Сама не помню, как я выбралась из парка и вызвала такси. Потом, придя домой, чтобы успокоиться, я выпила много вина, после чего провалилась в глубокий сон и проспала до вечера. Мне казалось, что весь этот кошмар приснился — до того он был чудовищным. Но когда к нам в дом явились ваши сотрудники, пришлось признать, что все произошло наяву.

— Почему вы об этом не рассказали сразу?

— Не знаю, — Ирина потупила глаза и добавила: — Боялась очень.

— Хорошо, допустим, все было так, как вы рассказали. Тогда как вы объясните исчезновение подарка Любавиной — плюшевого зайца — из пиджака вашего мужа и появление его рядом с телом убитой?

— Зайца, найденного в кармане Камила, я выбросила. Мне так стало противно, что я не смогла его терпеть в нашем доме. А как он оказался у Сонаты, не знаю.

Мостовой смотрел на Ирину с недоверием. С ее слов все выглядело логично, но как-то слишком складно, и было в действиях этой женщины много неправильного. Например, зачем она пыталась объясниться с любовницей мужа, на что рассчитывала? На женскую солидарность, что Соната войдет в ее положение и уступит Камила? Если Любавиной был нужен этот мужчина, то она бы ни за что от него не отказалась — в любви каждый за себя.

— Почему именно в новогоднюю ночь вы решили встретиться с разлучницей? — спросил Валентин.

— Во-первых, я точно знала, где ее искать, и была уверена, что рядом не появится Камил. А во-вторых, традиция такая, новый год начинать без старых проблем.