Каратели

Глава 25

POV Гектор

Что делать? Заткнуть пробкой эмоции, сначала найти, откуда они появлялись и заткнуть их. Перебить эмоциональные каналы в организме, чтобы больше ничего не испытывать. С головой нырнуть в проблемы округа, смотреть в монитор компьютера или на горы бумаг. Главное -- не думать, не вспоминать, не смотреть на фото слева на стене. Из девяти фотографий три перекрещены двумя линиями по диагонали, что означало – «смерть». Оставалось шесть сбежавших Клеймённых, в том числе ее лицо. Все эти дни чувствовал, как Та смотрела со стены. С какими эмоциями, я не знал, но однозначно с нехорошими. На все фотографии тварей Клеймённых мог посмотреть, а ее взгляда со стены избегал. Ни разу с тех пор, как приговорил к смерти, как изуродовал девичье лицо надписью «разыскивается».

Трусил взглянуть в глаза? Сопливой девчонке в глаза? Те, как живые, со стены постоянно наблюдали, нервировали, выворачивали наизнанку эмоции, терпение, спокойствие.

Андрей без стука ворвался в кабинет с бешенным, горящим взглядом. Словно его хотели живьем поджечь, а он едва избежал сожжения. Взъерошенные волосы торчали в разные стороны и куртка полурасстёгнута, дышал через раз. Всклокоченный, бешеный. Дверью хлопнул, я же со скукой подпер ладонью щеку и смотрел на нарушителя спокойствия.

Друг желал сейчас поиграть на моих нервах?

- Ты…ты…- Андрей ладонями стукнул о стол, отчего компьютер опасно пошатнулся, но не упал и не разбился. – С ума спятил? Ты же пожалеешь!?

Как мамка, которая вечно заботилась, а я не любил чересчур сильной опеки. Не надо особого ума, чтобы понять из-за чего Андрей взбеленился.

- Я никогда и ни о чем не жалею. О принятых решениях в том числе, в противном случае давно бы сдох от мук совести.

Андрей злобно воззрился, как на дьявольское отродье, что посмело явиться на свет. Лицо Карателя покраснело, побелевшими пальцами ухватился за край рабочего деревянного стола.

На моем сотовом пошла песня - гимн карателей, в клипе которого Клеймённый шел по эшафоту к месту казни. Андрей же не отводил недовольного взгляда и не обратил внимания на звонок, помешавший разговору.

- Rozenrot, O! Rozenrot! – насмешливо протянул я хорошо известные слова песни, поднял телефон, отвечая на вызов начальника. – Да, Александр Ольгердович… -- подмигнул Андрею, дав понять, что разговор и давление на жалость закончены. Бесполезные попытки необходимого эффекта не возымели.

Ольгердович внезапно согласился на мой недавно предложенный вариант наказания Клеймённых, взорвавших здание Карателей. Слишком поздно. Теперь поздно.

- Мне это больше не интересно. Судите, как пожелаете! – не стал вдаваться в объяснения и ускоренно завершил разговор с начальником.

Андрей долго смотрел, пытался что-то разглядеть внутри меня, открыть вновь эмоциональные каналы. Нет. Поздно. Я разрезал в себе каналы. Убил. Задушил. Чтобы больше никто не предавал и не имел власти надо мной. Андрей молчаливо взывал к совести, к сожалению? Давил и давил, а я был глух и слеп.

Нет во мне жизни. Пустое тело.

***

Одно плохо: если в течение дня мог бороться, отключать эмоции, перестраиваться на работу, то к вечеру, когда приходил морально измотанный, хватало сил только ополоснуться под ледяным душем и улечься спать на диване. Мордой завалиться на подушку и закрыть глаза.

Пусть две предыдущие ночи окажутся временным помутнением рассудка и сегодня кошмар не повторится.

Опять мгновенно вспотел от страха при одной мысли о сне. Прошел на кухню, выпил водки, чтобы крепче и сильнее заснуть без снов, отключиться от происходящего и просто поспать. Сегодня третья ночь, и я с опасением закрыл глаза, боясь нырнуть в тот мир, где не мог контролировать эмоции.

Едва прикрыл веки и опять… Сон как живой, я ощущал собственные ноги и руки. Я во тьме, а впереди одно светлое пятно.

Она в проходе, возможно в коридоре неизвестного дома, в белом платье, плечики которого соблазнительно опущены, приоткрывали вид на нежную кожу ключиц, рук и верха груди. Платье легкое до колен и при каждом движении прикасалось к ее телу, гладило и очерчивало.

Диана улыбалась и манила указательным пальцем. Звала улыбкой и одним приглашающим жестом, а я как пес двигался на ее запах. Хоть и приказывал себе мысленно не двигаться, но шел за ней. А она, увидев, что начинал движение, переходила на бег по бесконечному темному коридору, где только она - одна светлая. Несколько раз во сне удавалось поймать Диану за локоть. Может, подобным образом она дразнила, сильнее раззадоривала. Сегодня догнал, схватил за руку, развернул к себе лицом и прислонил ее к шершавой стене. Не давал двигаться, сопротивляться, сдерживал бегство.

А она улыбалась, но не смотрела на меня. Ее губы опасно близко. Желал их поцеловать. Зацеловать насмерть, искусать, испробовать, насладиться ими сквозь сон, хотя знал и понимал, что это фальшь. Не будет настоящих эмоций от поцелуя. Приподнял за подбородок Диану, чтобы смотрела на меня, не смела игнорировать. Та послушно взглянула, но пренебрежительно, снисходительно, с застывшим от гнева лицом. А я, как одержимый, вновь тянулся к ней, клонил голову, безумно желал соединить наши губы.

И осталась секунда, одно мгновение до ее губ, еще немного и попробую их…Пшик…дымка рассеялась, и Диана исчезла. Звук смеха колокольчиком пронесся рядом, на что я оглянулся и увидел девушку примерно на расстоянии пяти метров в темноте. Она, смеясь, махала рукой.

Три ночи подряд бегал за девчонкой, а та исчезала, не давая к себе притронуться. Раз за разом избегала поцелуя.

Проснулся, подорвался на диване, уселся взъерошив увлажненные волосы. Тело покрылось потом: лоб, шея, спина. На мобильном телефоне время подсказало, что прошло всего пятнадцать минут, как заснул.

Хотел опять отрубиться и не видеть во сне своего проклятья, поэтому шел за новой порцией алкоголя. Напиться и забыть. Заснуть, чтобы не осталось памяти или сознания для очередного ночного испытания.

До чего докатился? Пью водку для успокоения нервов. Еще горче стало от понимания своей слабости, надо было убрать ее, как можно быстрее. Удалить из памяти, чтобы не было сожалений и зова по ночам.

И так просидел в одиночестве до утра на чертовой кухне, глаза бешеные, красные от недосыпа. Выпив последнюю каплю водки, поднял прозрачную стеклянную тару, и бросил на пол. Со звоном она разбилась о ламинат. Я же небрежно повел ногой, скидывая попавшие на себя блестящие осколки. И понимал, что самому потом вставать и убирать последствия разрухи, но не мог сдержать ярости, скопившейся за целый день.

Когда воспоминания о ней померкнут? Сколько еще терпеть ее в себе? Сколько надо, чтобы вытравить эти воспоминания из себя?

POV Гектор

Следующий день начался с коротких, резких уколов боли в висках и черного, как самая темная ночь, настроения. Такого настроения не было даже в день похорон отца и матери. В тот день наоборот приобрел цель, ради которой поднимал задницу каждый день и делал. Делал. Работал. Пахал. И конечно убивал. Цель - стать кем-то… кем-то ценным, чтобы мое имя знали и помнили: «Гектор не просто сынок одного из самых знаменитых замов, трудившегося на благо округа более двадцати лет. Он отдельный ствол родового дерева. Обособленная часть. Не придаток к отцу!».

Более того я мечтал заслонить отца, чтобы мое имя звучало первым, а не его. Заткнуть громкие слова родителя о моей ничтожности, которые разъедали горечью и отравляли воспоминания о детстве.

Но сегодня я сбился с проторенной тропинки и не видел цели перед глазами. Так темно впереди и куда идти? Я добился желаемого: и места зама, и узнал вход в мир Клейменных. А теперь?

Мне нельзя оставаться одному, я начинал думать о дерьме, именуемом смыслом жизни!!!

Сбежал по заледеневшим за ночь ступеням дома. За черными линзами очков скрыл красные дорожки-черви на яблоках глаз - жуткое зрелище от недосыпа и похмелья. Небо сегодня чистое голубое, а солнце необычайно яркое для конца января отражалось в кристально-белом снегу и резало и без того раздраженные веки.

Вся чернота, грязь поглотила меня, а мир остался чистым, голубым. Забавно. Кто-то должен быть мировым злом. Я тихонько рассмеялся от щекотки мыслей.

Андрей возле своего автомобиля дышал свежим воздухом, скрестил ноги буквой Х и наслаждался хорошей погодой. Щурился от удовольствия. Друг приехал по моему зову, назначенный на должность шофера, потому что я физически не мог сесть за руль.

- Что отмечаем? – Андрей лениво стрельнул взглядом. Укорительным, презрительным. – Опять оргиями увлекся?

- Да! – с большим энтузиазмом, как кобель, которых трахал сук всю ночь улыбался, изображая, как сильно распирало от обилия гормонов радости. Я самый счастливый счастливчик на свете! Промолчал, что моей оргией были бутылка водки, ночной кошмар и одиночество. Неизменные спутники по жизни.

- Поехали! – достал из карманов джинсов брелок от машины, поигрался, как погремушкой перед ребенком. Поддержал в воздухе, щурясь от перспективы поглумиться над другом. Андрей недовольно выдохнул, но ладонь протянул.

Чиркнул ключами в воздухе и брелок поднялся вверх над нашими головами.

- Алле-оп. Дотянись! – я гораздо выше Андрея. Даже Диана выше Андрея. Опять эта девчонка при каждом удобном случае всплывала сигнальным маячком. Маячила и маячила и вот опять. Вспомнил ее и тело загорелось от бешенных мыслей и даже изобразить веселье теперь не удавалось. Херовый из меня актер.

- Достал! – Андрей потянулся вверх, встал собачкой, еще бы язык высунул от усердия дотянуться до цели. А мне надоело дурить, поэтому позволил забрать брелок. – Как ты можешь быть таким равнодушным!!!

Я закатил глаза к девственно-нежному небу. За что совесть в лице Андрея ежедневно била словами по плечам и голове? Но стойко промолчал на радиацию омерзения, распространяемую от Андрея.

- Ты вообще понимаешь? Игорь обезглавил еще одного Клейменного. Их осталось Пять! Пять, в том числе она!

Загребая кроссовками снег, я оставлял на нем грязные следы подошв. Я уродовал все, к чему прикасался. Вероятно, такая участь. Ну там, кто-то герой, служу округу. А я антигерой – тот, из-за кого происходили самые плохие события.

- Черт возьми, ты сколько выжрал? Канистру? Не дыши, а то боюсь, задохнусь.

- Бочку! – развернулся и стал шагать спиной вперед, одновременно пытался на лице изобразить искреннюю радость в виде подмигивания.

В салоне автомобиля от обивки кресла стало прохладно. Я блаженно развалился на пассажирском сидении, опустил спинку на максимум и руки подставил под голову. Полежать, прикрыть глаза, может рядом с Андреем кошмары превратятся в обычный, крепкий сон.

Мотор зарычал, как дикий ягуар, а порывы ветра от кондиционера загудели в салоне. От заунывных звуков прикрыл веки, пока Андрей продолжал молоть херню, с горьким привкусом правды. Я в какой-то апатии, как перед финишем. Словно умирающий на смертном одре, на котором лежал и понимал – конец, а я один и никому нахуй не нужен. Мне не то, что стакан воды не дадут, мне в рожу его выльют и будут наблюдать, как задыхаюсь.

- Гектор, одумайся пока не поздно. А если Игорь правда найдет ее и убьет?

- Слушай, - на одно слово повысил тон, заглушая вой кондиционера. Намекая, кто здесь хозяин положения. – Слушай сюда, - более тихо повторил. – Ты –моя совесть? Меня, честно скажу, очень задолбали твои намеки, ковыряния лопаточкой в песочнице моих эмоций. Мы не в школьном возрасте, а я большой мальчик. Принял трезвое, взвешенное решение. Мне ЭТА Диана больше не нужна. Ради той Дианы, я бы земной шар заставил вращаться в другую сторону: ту, которая была бы удобна ей. Если я хотел получить блядь, я бы снял вон с улицы!

Через лобовое стекло было видно, как по парковке щеголяли две типичные Розы в сапожках на тонкой шпильке, короткие юбки торчали из-под дорогих шуб, колготки в сетку. Девушки зажимали подол юбок от холодной погоды, но ветер не слушался и игрался легкой тканью девичьих одежд, похлопывал тканью по заднице в черных стрингах, сверкающей под колготками в сетку. Розы вертелись, прикрывались, а их волосы, вероятнее всего накладные скрывали лицо. А губы, думаю, забиты ботоксом.

После обзора типичных Роз коротко подвел итог сказанному:

- ЭТА Диана, в которой побывало десять хуев мне не нужна…

- Откуда уверенность, что она влюблена в него? Девочки иногда из вредности говорят понравившемуся мальчику, что любят другого, желая вызвать ревность, например. Или не желают этому мальчику признаваться в своих чувствах…

- Потому что в Приаме она рисковала жизнью и свободой ради Него, пряча от Меня. И потому что сбежала от Меня к Нему. Зачем она сбежала по-твоему? От большой любви ко мне? Хочет быть с Твардовским – будет со своим возлюбленным. В одной могиле похороню.

На этом разговор закруглился, замкнулся. Слова прекратились, наступила идеальная тишина в салоне, а Андрей аккуратно направил машину в сторону известного особняка, чей владелец любезно пригласил посетить скромное жилище в несколько этажей в центре округа. Я не мог отказаться от приглашения, таковы правила хорошего тона в верхушке системы управления Приама. Когда верхи приглашали поболтать или на чашку кофе, другая связующая точка обязана ответить согласием. И если меня мило попросят убить кого-нибудь я заткну язык в задницу и буду вынужден это сделать. Но в ответ в кармане припрячу козырь и в следующий раз потребую вернуть долг у заказчика, когда мне понадобится помощь.

В нашей системе три ветви власти. Одну возглавлял я – Каратели, отвечающие за спокойствие и сохранность округа. Вторая – это несколько крупных политиков, которые следили за процветанием округа, за обучением населения, за трудоустройством, за развитием населения в целом. И третьи – это медики, ученые. Есть несколько крупных исследовательских институтов, одним из которых заправлял отец Андрея. Дядь Вова в молодости служил в Карателях, но после тридцати зрение ухудшилось и тот решил осуществить мечту детства: пошел работать по специальности – в медицинский центр.

И вот когда кто-то из этих верхушек просил другого помочь, или просто пообедать, или выслушать мы изображали из себя очень добрых, отзывчивых, порядочных существ. Просьбу другого я обязан выполнить и никак иначе. Когда играешь жизнями в целом округе, нужно знать правила и не глупить. Игра в важные шишки очень щепетильна.

В центре округа на очень богатой улице, докуда не добралась взрывная волна, улицы дышали чистотой и спокойствием. Тротуары очищены от снега, ни одного фантика или мусора на улице, ни одной лишней сломанной ветки от голых деревьев-дубов. И конечно, малолюдно: ведь здесь гнездилась элита округа.

Возле знакомого дома позвонили в домофон на черной калитке. Противный звук долго играл на ниточках нервов, в ожидании прихода охранника-Карателя. Тот препроводил в особняк. Как только зашли, заметили хозяина дома в бежевом пиджаке и брюках, который стучал по паркету светлыми туфлями-каблуками. Как ураган дико метался, расхаживал туда-сюда пока не заметил гостей.

-- ДА! Я вам должен? Сколько? Да вы что!? – мужчина гневно спрашивал у невидимого собеседника, который прятался на том конце связи.

Пиджак расстегнут и полы его постоянно взлетали, когда мужчина яростно топтал дорожку. Весь гнев вымещал через быстрые шаги по белому медведю – шкуре, валявшейся под ногами.

Увидев нас, политик поклонился и указал в направлении открытых дверей. В сторону обеденного зала с высокими потолками.

Где за огромным дубовым столом кофейного цвета на пятьдесят персон, на одном из стульев сидела знакомая девушка. Увидев желанного гостя, то есть меня, она поднялась с искренней, радушной улыбкой, поправила белую юбку-колокольчик. Малиновые волосы висели нитями на плечах и сильно выделялись на белом топике. Шрам на ее щеке уродовал вполне красивое лицо.

Я не мог понять, для чего Люда сохранила отметину? Напоминание или укол в мою сторону. Предполагаю, что этим шрамом она давила на жалость. "Гектор, смотри, на что я пошла ради тебя? Не отказалась от своей любви. Я -- великая мученица, пожертвовала внешностью. Это все ради тебя! Моя любовь чиста, и я никогда не сдамся."

А мне нужна ее жертвенность? Любуйся ею, наслаждайся. Люда любила упиваться своей любовью, тонуть в ней, захлебываться. Захлебывайся одна, меня не тяни. Я не был пловцом рядом с ней и ничего не обещал, она же, как шизофреничка, не отставала на протяжении жизни.

- Гектор, - Люда мило показала ровный ряд белых зубов, пригладила юбку по бедрам, очерчивая изгибы. Украдкой взглянула и обнаружила за моей спиной еще одного Карателя, который не вписывался в ее план. – Андрееей…

Улыбка немного подпортилась. Четкий план приобрел новые пункты для Люды.

- Добрый день, хорошо выглядишь! – как сторонний наблюдатель, Андрей занял место напротив нашей подруги детства. Наблюдал за ее огорченным лицом, в миг потерявшим соблазняющие черточки: поджатые ярко-алые губы, и пылающие прежде огнем воодушевления зрачки.

- Ты тоже хорошо выглядишь, - отозвалась она на похвалу Андрея, обратно присаживаясь на стул грузным мешком с костями без былой грации. Ее план рухнул и теперь лихорадочно соображала, как вновь выстроить заданную схему.

- Простите, господа, неотложный звонок!

Двери за спиной открылись, впустили одно новое лицо – хозяина дома, который сбросив резвым жестом пиджак на стул, присел перед нами.

Несмотря на возраст политик хорошо сложен, подтянут и высок, много времени проводил в спортзалах, поддерживал молодость и яркую улыбку. Человек жил под прицелом неизменных камер, говорил красиво, на публике производил впечатление хорошего семьянина (а по правде, сменивший пятую Розу) заботливого отца и правильного человека, который грубого слова не знал (когда сидишь с ним за закрытыми дверьми с сигарой в зубах в его речи реже встретишь обычные слова, чем бранные).

Хозяин дома поздоровался крепко, душевно, промолчал по поводу моего «побитого» вида и пригласил сесть за огромный стол переговоров, за чай с фруктами и шоколадом.

Чай? Я бы предпочел минеральную воду или похмелиться.

Политик ярко сверкал улыбкой, часами от дорого производителя и кипенно-белой рубахой, закатанной по рукава.

Разговор начался, как привычно в обществе, с обсуждения последних событий: как долго нам терпеть Клейменных в округе и почему служба правопорядка – Каратели - хреново работают? Зарплату-то нам платили неплохую за счет налогов населения. Это мне неплохую -- «отличную», а Андрею с Игорем в два раза похуже, а остальным работникам раз в сто хуже. Поэтому только я не жаловался на судьбу. Продажа моей совести стоила дохера денег.

- Гектор. Мне нужна твоя помощь! – колкий ледяной взгляд вонзился намертво. Пригвоздил и не давал отвести взгляд от политика. – Прекрасно понимаешь, я могу обратиться только к тебе. Больше не к кому. Каковы твои мысли по видео, снятым в нашем доме?

- Согласен с вашим предположением, - дернул подбородком, как глупый болванчик, подтвердив мнение о преследователе –Клейменном. – Это Клейменный.

- Ты понимаешь, я не могу обратиться с обычным заявлением. Это моя дочь, хотелось бы конкретной защиты. Я очень прошу именно тебя заняться ее защитой, побыть телохранителем пока его не найдут!

Просьба – это замаскированный приказ. Ни я ни он не откажемся от исполнения приказа. Возможно когда-нибудь и вопрос сохранения моей жизни будет требовать действий от политика. Я согласно кивнул на просьбу, радовался, какая великая честь – защищать дочь политика дарована именно мне.

Одного не мог понять, украдкой бросая взгляд на Люду, поправлявшую лямку белого лифчика. Это Люда попросила папочку надавить? Или ей действительно грозила опасность в лице Клейменного, который пару недель преследовал ее на улицах округа? Несколько раз камеры на территории дома ночью фиксировали, как неизвестный залезал на крышу дома и оттуда наблюдал в окно за спящей Людой.

Облик подруги говорил, что все это плевок мне в морду, пыль которую растерла об мою физию. Видишь Гектор, как будешь плясать для меня. Прилепишься ко мне и будешь тенью ходить. Вот для этого был нужен Андрей, остудить боевой настрой Люды, которая сейчас взяла себя в руки. Отработала новый момент в плане с участием постороннего Андрея.

Люда хлопала ресницами, как бабочка, часто-часто, взгляд откровенный, просящий, умоляющий взять ее. И это нельзя не прочувствовать, надо быть слепым и отец ее должен понимать маниакальный блеск глаз дочери и непристойное поведение. Политик не против этих отношений.

Андрея хозяин попросил пройти на улицу за более точной информацией, а меня отправил в комнату Люды для осмотра территории, крыши перед окном, где был замечен Клейменный. Или возможно все-таки то был не Клейменный, а обычный парень, преследующий девушку, которая забралась в душу? Я мог бы понять ненормальное желание наблюдать за той, что ворвалась в мысли и похитила привычную жизнь.

На третьем этаже типичная женская комната: белые рюшечки на шторках, мягкая кровать под огромным балдахином - одним словом, траходром, где можно кувыркаться в свое удовольствие, не замечая времени и места. Плетенное кресло располагалось рядом с туалетным столиком для дамы, любящей прихорашиваться.

Я прошел под пронзительным взглядом Люды к окну, отодвинув штору, откуда открывался вид на крышу. Парень с видео сидел за окном с закрытыми глазами. Спал или медитировал? Чем-то это напомнило кормежку Дианы, у нее порой становилось такое же отстраненное выражение лица, когда гуляли в Приаме. Может Клейменный ел эмоции Люды?

-- Я боюсь здесь ночевать, Гектор! -- она всегда рокотала «ррр» в кличке. Пробовала на вкус. Вцепилась в плечо, изображая страх, прижалась своим телом к моему бедру и руке в поисках мнимой защиты.

Из окна видно Андрея и политика, которые вышли на воздух обсудить вопросы. Вырвавшись из девичьего захвата, я прошел к плетенному креслу и завалился в него, широко раздвинув колени. Нереальная жара и последствия похмела утомляли и делали тело ватным, безжизненным.

- Давай! – поманил пальцами замершую Люду. – Давай. Не стесняйся. Ты же этого хотела! - ладонями обхватил черную плетенное кресло за подлокотники и расслабился, готовый к любым изыскам. Указал подбородком себе на член. – Отрабатывай. Я бесплатно не работаю.

- Эмм…- протянула удивленное междометие. Щеки ее запылали от того, что я раскусил её глупую задумку взять меня за яйца. Хотела взять – пожалуйста, но на моих условиях.

Люда пальцами неловко перебирала юбку, как глупая неуверенная в себе школьница, и не замечая того, приоткрывала вид на черные трусики между ног. Соблазнительно заправила прядь малиновых волос за ухо, открывая изгиб шеи. Волновалась или в предвкушении не знала, как поступить с подарком. Раскрыть его или стесняться дальше и мечтать одинокими холодными ночами.

Длина юбки неприлично хороша. И естественно запланирована для нашей встречи.

Люда любила упиваться своей любовью. Это из-за меня Розы набросились на Люду и порезали ей лицо. Ревнивые женщины опасны в гневе, те вдоволь насладились унижениями над безвольной тряпкой. Она не просила помощи у отца, прекрасно знала одно крепкое словцо и всех Роз раком нагнут. Но нет, Люда просила меня, унижалась, молила. А Мне омерзительны те, кто не может самостоятельно дать отпор, те кто плывут по течению и их слова – ничто. Пустота. Они умеют только вымаливать подарки у судьбы.

Это был первый звонок, удар в голову, когда увидел кучу облитых Роз, дранных крыс с потекшей тушью. А Диана мокрая, но такая гордая и разгневанная поняла, что я натравил женщин на нее. Раскусила мою червивую натуру. Поборола невероятное количество ревнивых озлобленных женщин. Я был поражен, пробит молнией заинтересованности.

Я устал ждать нерешительную Люду. Хотела ведь полакомиться мной? Пусть. Расстегнул пуговицы на джинсах. Под этот звук Люда сильнее занервничала, устремила взгляд именно туда, следя за моими пальцами. Уверен - готова упасть на колени прямо сейчас.

Я закинул руки на затылок и смотрел на натяжной потолок, рассеченный зигзагом-молнией.

- Давай! – ладонью показал на выпуклость члена, скрытого джинсами. – Мне себя самого развлекать? Как будто впервые держишь член в руках. Может девственницей прикинешься, мало ли, поверю? Девочки любят строить из себя невинных!

Люда принялась за дело: ладонями приласкала мои ноги от коленей вверх к бедрам. Соблазнительно вела любопытные пальцы к члену. А я смотрел сверху-вниз на процесс соблазнения. Какой похотливый, жаждущий облизать взгляд. И столько мольбы, желания и просьбы в дрожащих руках и пальцах, достающих член из джинсов, в ее языке, который начал облизывать напрягшиеся вены. Люда всегда молила ответить на чувства, а ни хрена во мне нет чувств. Холодное безразличие. Люда текла, сидя на коленях и беспорядочно ерзая на пятках, прогоняла боль между ног или усиливала во сто крат. Грудью терлась о мои колени. Сосредоточенно обхватывала губами член и заглатывала, словно это было самое важное для нее. А я гладил девушку за голову и нанизывал ее на член.

- Глубже! – приказывал. А ей это нравилось. От грубости она сильнее текла и взгляд становился более диким неконтролируемым. Ей нравилось быть на коленях и лизать член и захлебываться спермой. Ей все это необходимо, как вода, как пища. Без этого не жила, постоянно доставала, не отпускала. А в ответ на любовь получала холод. Если бы выбирать, наверное, бы хотел ей ответить. Она неплохая, но, к сожалению, не М.О.Ё. Я мертв рядом с ней.

Иногда поверишь вдруг, вот оно - светлое пятно, ярко горящая в темноте свеча, которая призывно сверкала, но прикоснулся и обжегся. Получил шрам. И я, как Люда -- мазохист, все равно тянулся к свече и плавился от нее. Наивный придурок повелся на симпатичные глазки, а их обладательница - конченная дрянь.