Глава 2

Когда Габриелла представляла себе допрос в полиции, ей почему-то виделась темная комната, яркая лампа и обезумевший нацист с бормашиной.

Комната, куда ее привели, оказалась совсем не такой. Гладкие стены были белыми и не имели окон, способных пропустить внутрь лучи июньского солнца. Металлические стулья окружали металлический же стол, на котором стоял телефон. На двери висел плакат, предупреждающий об опасности употребления наркотиков.

В углу стояла видеокамера, и горевший на ней красный глазок свидетельствовал, что она работает. Габриелла дала согласие на запись своих показаний. Ей плевать. Она ни в чем не виновата. Она решила, что если станет сотрудничать, то они поторопятся и быстрее закончат, а она сможет уйти домой. Она устала и проголодалась. А кроме того, воскресенья и понедельники были ее единственными выходными днями, и ей нужно еще очень многое сделать к предстоящему в эти выходные фестивалю.

Габриелла несколько раз глубоко вздохнула. Правильное дыхание способствует снятию напряжения, твердила она себе, я абсолютно спокойна. Она подняла руку и пригладила волосы. Спокойной она себя не чувствовала и знала, что нервозность не исчезнет, пока ее не отпустят домой. Только там она сможет обрести покой и забыть обо всем.

Остатки черной краски покрывали подушечки ее пальцев, наручники с нее сняли, но Габриелла по-прежнему испытывала болезненные ощущения в запястьях. Детектив Шенегэн заставил ее, закованную в наручники, идти через весь парк под дождем, словно преступницу, и единственным утешением Габриелле служило то, что он, как и она, вряд ли получил удовольствие от этой прогулки.

Ни он, ни она не произнесли ни слова, но она заметила, что ее конвоир несколько раз массировал свою правую ляжку. Габриелла поняла, что несет ответственность за это, и подумала, что ей следует испытывать сожаление по этому поводу — но она его не испытывала. Она была напугана и сбита с толку, а одежда ее все еще не высохла. И виной этому он. То немногое, что он мог сделать, — так это страдать вместе с ней.

После составления протокола о нападении на полицейского и о ношении незарегистрированного оружия Габриеллу отвели в небольшую комнату для допросов. Сейчас напротив Габриеллы за столом сидели Шенегэн и капитан Лючетти. Оба хотели выяснить кое-что об украденных предметах антиквариата.

Их темноволосые головы склонились над блокнотами, и они жарко спорили. Габриелла не понимала, какое отношение краденые предметы имеют к нападению с отягчающими обстоятельствами. Кажется, полицейские считают, что одно связано с другим, хотя ни тот, ни другой, похоже, не торопятся объяснить ей что-либо.

Худшим, чем ее замешательство, было осознание того, что она не может встать и уйти. Она полностью зависит от милости детектива Шенегэна. Она знакома с ним чуть больше часа, но уже достаточно хорошо его изучила, чтобы понять: милости от него ждать не стоит.

Неделю назад, когда Габриелла впервые увидела его, он стоял под деревом в парке Энн Моррисон. Она пробегала мимо него и, возможно, вообще не обратила бы на него внимания, если бы не пелена табачного дыма вокруг его головы. Она бы, вероятно, не вспомнила о нем, если бы на следующий день не увидела его в магазине покупающим лимонный пирог. На этот раз она обратила внимание на его мускулистые ноги в обрезанных спортивных брюках и торчащие из-под бейсболки кудрявые волосы. У него были темные глаза, и пристальный взгляд, которым он наблюдал за ней, тревожил Габриеллу, заставляя мурашки удовольствия бежать по спине.

Она давно поклялась не иметь дела с импозантными мужчинами — кроме сердечных травм и душевных расстройств, ждать от них нечего. Они похожи на шоколадки «Сникерс» — красиво выглядят и хороши на вкус, но настоящей едой их считать нельзя. Время от времени у Габриеллы бывали увлечения, но уже дня через три ее больше начинала интересовать душа нового знакомого, чем его мужские достоинства.

Несколько дней спустя она заметила любителя лимонного пирога скучающим в машине около почты, затем снова — на стоянке в конце улицы, рядом со своим магазином. Габриелла попыталась уговорить себя, что у нее разыгралось воображение. С какой стати темноволосому симпатичному мужчине преследовать ее? Но неделя шла, и она еще несколько раз заметила его — не вполне близко, но и не так уж и далеко от нее.

Габриелла еще раз попробовала списать все на свою впечатлительность — но лишь до вчерашнего дня, когда увидела незнакомца в магазине «Барнс и Ноубл», куда зашла купить кое-какие справочники. Габриелла заметила его, когда он попытался укрыться в отделе женских гигиенических товаров. Ни мужественным лицом, ни крепкими мышцами, плотно обтянутыми майкой, он вовсе не походил человека, которого заботят женские муки в определенные дни.

Вот тогда-то Габриелла наконец и вынуждена была признать, что ее преследует психопат с сексуальными отклонениями. Она обратилась в полицию и услышала, что может прийти и подать заявление на «неизвестного курящего бегуна», но, поскольку он ничего плохого не сделал, многого ей добиться не удастся. Помощи от полиции ждать не приходилось, поэтому Габриелла даже не потрудилась назвать свое имя.

Накануне ночью она спала очень мало, большую часть времени посвятив обдумыванию плана. В тот момент он казался Габриелле замечательным. Она заманит этого типа в ту часть парка, где полно людей. Она собьет преследователя с ног и начнет диким криком звать на помощь. К сожалению, Габриелла упустила из виду два очень важных момента: погода нарушила все ее расчеты и то, что преследователь вовсе не был преследователем. Он оказался легавым.

Когда Габриелла впервые увидела его стоящим под деревом, ей показалось, что она видит иллюстрацию из календаря с портретами красавцев мужчин, принадлежащего ее подруге Фрэнси. Теперь же, когда она смотрела на него, то удивлялась, с какой стати причислила его к красавцам. В потрепанной фуфайке, которую он так и не снял, и с красным платком на голове он больше походил на полоумного байкера.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите, — поглядывая то на Шенегэна, то на второго мужчину, заявила Габриелла. — Я думала, меня доставили сюда по поводу того, что произошло в парке.

— Вы когда-нибудь раньше видели это? — придвинув к ней фотографию, спросил Шенегэн.

Габриелла видела такую же в местной газете. Она читала о похищении картины Моне, принадлежащей Хилларду, и слышала об этом в новостях.

— Вы узнаете это?

— Я узнаю Моне, если увижу его картину. — Она грустно улыбнулась и отодвинула от себя фотографию. — Я читала о ней в «Стейтсмене». Это картина, украденная у мистера Хилларда.

— Что вы можете рассказать мне о ней? — Детектив Шенегэн впился в Габриеллу глазами, словно надеялся прочесть ответ на свой вопрос в ее мозгу.

Габриелла постаралась не выказывать страха, но это ей плохо удалось. Ей было страшно. Шенегэн выглядит таким огромным, а комнатка такая маленькая…

— Только то, что и все остальные, читавшие о краже.

История с кражей картины Моне наделала много шуму. Мэр публично заявил о своем возмущении. Владелец картины был вне себя, а о полиции города Бойсе в национальных новостях говорилось не иначе как о кучке ни на что не способных деревенских сыщиков. Что, по мнению Габриеллы, являлось шагом вперед, поскольку Айдахо обычно характеризовали в федеральных программах новостей как штат, где живут лишь любящие картофель белые шовинисты, помешанные на оружии. Вообще-то не все в Айдахо любили картофель, а девяносто девять процентов населения не считали себя арийцами или кем-то подобным. А те, кто являлся членами нацистских организаций, в большинстве своем жителями штата не являлись.

Хотя то, что касалось оружия, вероятно, можно было считать правдой.

— Вас интересует искусство? — Низкий голос Шенегэна, казалось, заполнил все пространство комнаты.

— Конечно, ведь я художница.

Вообще-то Габриелла была скорее человеком, имеющим склонность писать картины, чем настоящим художником. И пусть ей удавалось передать внешнее сходство, она никогда не отваживалась изображать руки и ноги. Но рисовать ей нравилось, а только это имело значение.

— Тогда вы понимаете, что мистер Хиллард весьма озабочен тем, чтобы вернуть своего Моне, — отложив в сторону фотографию, сказал Шенегэн.

— Догадываюсь, — пробормотала Габриелла, хотя по-прежнему не понимала, при чем здесь она. Когда-то Норрис Хиллард числился в друзьях их семьи, но это было очень давно.

— Вы когда-нибудь видели или встречали этого человека? — Шенегэн придвинул к ней другую фотографию. — Его зовут Сэл Катзингер.

Габриелла взглянула на снимок и отрицательно покачала головой. Человека, носящего очки с такими толстыми стеклами, она наверняка запомнила бы. К тому же качество фотографии оставляло желать лучшего.

— Нет. Не думаю, что я когда-либо встречала его.

— А не слышали ли вы, чтобы его имя упоминал ваш партнер по бизнесу Кевин Картер? — спросил напарник Шенегэна, на пластиковой карточке которого, прикрепленной на груди, значилось: «Капитан Лючетти».

Габриелла видела достаточно фильмов и телепередач, чтобы понять, что он изображает «доброго полицейского» в противовес «злому полицейскому» Шенегэну — что в принципе не было большой натяжкой в отношении Шенегэна. Но из этих двоих капитан Лючетти и впрямь производил более приятное впечатление.

— Кевин? Какое отношение Кевин имеет к человеку с фотографии?

— Мистер Катзингер — профессиональный вор. Он очень ловок и крадет только лучшее. Немногим более недели назад его арестовали за кражу антикварных вещей на сумму более двадцати пяти тысяч долларов. Находясь под арестом, он дал показания, что, возможно, знает, у кого находится картина мистера Хилларда, — сообщил капитан Лючетти. — Он также поведал нам, что ему предлагали украсть картину Моне, но он отказался.

Габриелла скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.

— Почему вы говорите мне об этом? Судя по всему, вам лучше побеседовать с ним. — Она ткнула пальцем в фотографию.

— Мы уже беседовали, и на допросе он рассказал о своей «крыше». — Лючетти выжидающе замолчал.

Габриелла полагала, что под «крышей» капитан имел в виду человека, занимающегося укрывательством и сбытом краденых вещей. Но какое отношение это имеет к ней, она понять не могла.

— Вероятно, вам лучше прямо сказать, чего вы от меня добиваетесь. И почему он, — Габриелла кивком указала на Шенегэна, — преследовал меня в течение последних дней.

Шенегэн помрачнел, капитан же остался невозмутимым.

— По словам мистера Катзингера, ваш партнер знает толк в торговле краденым антиквариатом. — Капитан помолчал и добавил: — Его также считают посредником в краже у Хилларда. Поэтому выходит, что он виноват во многом, в том числе и в большой краже.

У Габриеллы от изумления перехватило дыхание.

— Кевин? Ну нет. Ваш Катзингер лжет!

— А с какой стати ему лгать? Ему обещали послабление в наказании, если он станет сотрудничать.

— Кевин никогда не станет делать ничего подобного, — уверенно заявила Габриелла. Сердце ее бешено колотилось, и вернуть душевное спокойствие не помогали даже глубокие вздохи.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Я знаю, что Кевин никогда не позволит втянуть себя во что-то противозаконное.

— Да? — Выражение глаз Шенегэна подсказало Габриелле, что его раздражение под стать его грубому голосу. — Почему это?

Габриелла бросила взгляд на Шенегэна. Несколько густых каштановых завитков выбились из-под его платка и упали ему на лоб. Он протянул руку к блокноту и стал что-то писать в нем. Аура раздражения и злобы, окружавшая его словно туча, пронизывала воздух. Очевидно, у него уже бывали неприятности по службе из-за неумения держать себя в руках.

— Что ж, одно могу сказать точно. Я знакома с Кевином несколько лет и наверняка узнала бы, если бы он торговал краденым антиквариатом. Мы почти каждый день вместе, я бы смогла определить наличие у него таких тайн.

— Каким образом? — спросил капитан Лючетти.

Он не производил впечатления человека, верящего в глупости вроде ауры, поэтому Габриелла не стала говорить, что не обнаружила в ауре Кевина никаких черных пятен.

— Ну… просто смогла бы, вот и все.

— Еще какие-либо доводы у вас есть?

— Да, он по гороскопу Водолей.

Ручка взлетела в воздух и, несколько раз перевернувшись, приземлилась где-то за спиной детектива Шенегэна.

— О Боже, наивное дитя… — простонал он.

Габриелла взглянула на него.

— Да, а Водолеи с презрением относятся ко лжи и обману. Он ненавидят двуличие и двурушничество. Известно ли вам, что Авраам Линкольн был Водолеем?

— Нет, я не знал этого, — ответил капитан Лючетти и протянул руку к блокноту. Положив его перед собой, он вытащил из нагрудного кармана серебристую ручку. — Но сдается мне, вы не вполне отдаете себе отчет в серьезности вашего положения. Нападение на полицейского при отягчающих обстоятельствах карается максимальным сроком в пятнадцать лет.

— Пятнадцать лет! — ахнула Габриелла. — Я не стала бы нападать на него, если бы он не следил за мной. И потом, это не было настоящим нападением. Я пацифистка.

— Пацифисты не носят оружия, — напомнил ей Шенегэн.

— Мисс Бридлав, — продолжал капитан, — помимо обвинения в нападении, вы подозреваетесь в краже частной собственности. Итого вам грозит тридцать лет тюрьмы. Неприятностей у вас предостаточно.

— В краже собственности… я? — Габриелла схватилась рукой за сердце. — Чьей?

— Мистера Хилларда. Картина Моне.

— Вы считаете, что я имею отношение к краже картины мистера Хилларда?

— Вы причастны.

— Постойте. Вы считаете, что это я украла картину мистера Хилларда? — Габриелла расхохоталась бы, если бы положение не было столь печальным. — Я в жизни не брала чужого! — Она помолчала и, прислушавшись к взбунтовавшейся совести, добавила: — Если не считать шоколадки, которую я в семь лет стянула в супермаркете. Но после этого мне было так плохо, что я даже не стала ее есть.

— Мисс Бридлав, — взревел Шенегэн, — мне плевать на какие-то там шоколадки, украденные вами в семилетнем возрасте!

Взгляд Габриеллы метался между двумя мужчинами. Капитан Лючетти выглядел измотанным, на лбу и в уголках рта Шенегэна залегли глубокие морщины.

Любое подобие спокойствия уже давно покинуло ее, и нервы были натянуты до предела. Габриелла не могла сдержать слез и, поставив локти на стол, прижала ладони к лицу. Вероятно, ей следовало воспользоваться своим правом на адвоката, но до настоящего момента Габриелла не верила, что он ей действительно нужен. В маленьком городке, где она родилась и воспитывалась, она знала всех, даже полицейских. Они всегда приводили ее тетю Йоланду домой, когда та случайно брала чьи-то вещи. В родном городке Габриеллы было всего трое полицейских, но они были отличными ребятами и помогали людям, а не только патрулировали улицы на видавшем виды автомобиле.

Габриелла опустила руки и вновь подняла свои залитые слезами глаза. Выглядевший уставшим капитан Лючетти по-прежнему не отводил от нее взгляда. Шенегэн исчез. Вероятно, ушел за орудием пыток.

Габриелла вздохнула и вытерла глаза. У нее большие неприятности. Час назад она твердо верила, что они позволят ей уйти, поняв, что она не сделала ничего плохого — а это действительно так. Она бы никогда не взяла с собой этот револьвер, если бы не чувствовала угрозы со стороны детектива Шенегэна. И кроме того, в Айдахо ни у кого не было неприятностей из-за незарегистрированного оружия. Но теперь Габриелла поняла, что полиция считает ее причастной к тому, к чему она не имеет отношения, как, впрочем, и Кевин. Габриелла слишком хорошо его знала, чтобы думать иначе. Да, у Кевина есть кое-что еще помимо их магазина — он удачливый предприниматель, он зарабатывает хорошие деньги, и, конечно, он немного жаден и себе на уме, материальное его занимает больше, чем духовное, но он не преступник.

— Почему бы вам не взглянуть на это? — предложил капитан Лючетти, придвигая поближе к Габриелле два страховых полиса и пачку фотографий.

Ей стало еще страшнее. Если запечатленные на снимках антикварные вещи действительно являлись подлинниками, а не копиями, то стоили они очень дорого. Габриелла пробежала глазами страховые полисы. Копиями вещи не являлись.

— Что вы об этом скажете?

— Я бы сказала, что эта чаша династии Мин стоит скорее семь тысяч, чем восемь. Но оценки страховой компании довольно точные.

— Вы торгуете подобными вещами в своем магазине?

— Могла бы, но не делаю этого. Такие вещи лучше продаются на аукционах или в респектабельных антикварных магазинах. Если кто-то из моих клиентов возьмет с полки такой вот молочник в форме коровы, у него в глазах потемнеет от цены, он тут же поставит его обратно на полку, где он простоит несколько лет.

— До сегодняшнего дня вы когда-нибудь видели эти предметы?

Габриелла отодвинула фотографии и в упор взглянула на сидящего напротив нее капитана.

— Вы обвиняете меня в их краже?

— Нам известно, что они были украдены три месяца назад.

— Я этого не делала!

— Я знаю. — Лючетти улыбнулся и, перегнувшись через стол, похлопал Габриеллу по руке. — Сэл Катзингер уже признался. Послушайте, если вы не причастны ни к каким противозаконным делам, вам нечего волноваться. Но нам точно известно, что ваш ухажер по самую зад… макушку увяз в торговле краденым.

Габриелла нахмурилась.

— Ухажер? Кевин вовсе не мой ухажер. Мне не кажется удачной мысль встречаться с партнером по бизнесу.

Капитан склонил голову набок и посмотрел на Габриеллу так, словно пытался определить, почему отдельные кусочки головоломки не подходят друг к другу.

— Итак, вы не встречаетесь с ним?

— У нас было несколько свиданий, — отрешенно махнув рукой, призналась Габриелла, — из них я и поняла, что это ни к чему, но с тех пор минуло несколько лет. Мы просто пришли к заключению, что не подходим друг другу. Он голосует за республиканцев. А я — за независимых кандидатов.

Это было правдой, но основная причина заключалась не в этом. Истина лежала в сфере слишком личной, чтобы объяснять ее сидящему напротив человеку. Разве могла Габриелла сказать полицейскому, что у Кевина очень тонкие губы и потому она не считает его привлекательным? Когда Кевин впервые поцеловал ее, тогда и настал конец ее амурным чувствам к нему. Но отсутствие у Кевина губ вовсе не означало, что он виновен в преступлениях или что он дурной человек. У Шенегэна, например, замечательные губы, и это в очередной раз доказывает, что внешность обманчива, ибо он настоящий кретин.

— Вы согласны пройти испытание на детекторе лжи, мисс Бридлав? — прервав размышления Габриеллы о мужчинах и их губах, спросил Лючетти.

Габриелла брезгливо поморщилась. Сама мысль о выявлении лжи с помощью испытаний вызывала у нее неприязнь. С какой стати ей доказывать, что она говорит правду? Она никогда не лгала. Ну, во всяком случае, нарочно. Иногда она уклонялась от правды, а это совсем другое дело. Ложь плохо влияет на карму, а Габриелла верила в карму. Ее так воспитали.

— Если вы говорите правду, вам нечего опасаться этого теста. Считайте, что этим доказываете свою невиновность.

Прежде чем Габриелла успела ответить, дверь распахнулась и в комнату вошел высокий худой мужчина. Остатки волос на его голове были тщательно зачесаны набок, но, увы, не прикрывали розовую плешь. Под мышкой он держал картонную папку.

— Здравствуйте, мисс Бридлав, меня зовут Джером Уокер, я шеф полиции, — пожимая ей руку, представился мужчина. — Я только что беседовал с прокурором Блэкберном, и он готов предложить вам полную неприкосновенность.

— Неприкосновенность? Меня в чем-то подозревают?

— В данный момент против вас выдвинуты обвинения в незаконном ношении оружия и нападении на стража порядка с отягчающими обстоятельствами.

Для Габриеллы существовало два варианта поведения. Она могла нанять адвоката, предстать перед судом и попытаться снять с себя обвинения, либо она могла пойти на сотрудничество с полицией. Ни первое, ни второе вовсе не привлекало Габриеллу, но она решила выслушать предложение полицейских.

— Вы подпишите договор о том, что становитесь тайным осведомителем, — продолжал шеф Уокер, — а мы пришлем в ваш магазин детектива в штатском.

— В качестве покупателя?

— Нет, мы думаем, что его можно выдать за вашего родственника, нуждающегося в работе.

— Кевин больше не позволит моим родственникам работать в магазине. — Особенно после того, добавила она про себя, как ему пришлось уволить мою кузину Бэйб за отпугивание покупателей историями о передаче мыслей на расстояние. — Кроме того, джентльмены, полагаю, что не смогу быть вам полезной. Меня не будет на работе в пятницу и в субботу. Я буду на Празднике Кэр в парке Джулии Дэвис.

Шеф Уокер выдвинул стул и сел напротив Габриеллы. Папку он положил перед собой.

— Праздник Кэр?

— Да, Кэр по-французски означает «сердце». У меня там киоск для продажи благовонных масел и препаратов для ароматерапии.

— Картер останется в магазине, пока вы будете на этом празднике сердца?

— Да.

— Отлично. Как насчет того, чтобы нанять помощника?

По правде говоря, она обсуждала с Кевином вопрос о том, что нужно бы нанять кого-то для перемещения стеллажей к большей по размеру стене и сборки новых стеллажей в заднем зале. И еще нужны новые прилавки в заднем зале, но в период последнего сезона отпусков дела шли не так успешно, и Кевин отверг идею Габриеллы как требующую расходов, в которых пока особой необходимости нет.

— Не знаю. У Кевина сейчас туго с деньгами, — пояснила она.

Шеф Уокер вытащил из папки два листа.

— А что, если вы заплатите из своих денег? Управление полиции потом, конечно, компенсирует вам расходы.

Вероятно, я смотрю на всю эту затею с осведомительством не под тем углом, подумала Габриелла. Кевин невиновен, и, согласившись помочь полиции, я в действительности помогу ему. В магазине они не обнаружат ничего противозаконного, так почему бы не позволить им поискать? Если я по-умному поведу себя, то заставлю правительство заплатить за нужные мне усовершенствования в магазине.

— Кевин вообще-то не любит брать на работу людей по газетным объявлениям или с улицы. Мне придется сделать вид, что знаю этого помощника.

Открылась дверь, и вошел детектив Шенегэн. Он переоделся и снял с головы платок. Волосы его были влажными и зачесаны назад, только один кудрявый локон выбивался на лоб.

Наплечная кобура была надета поверх довольно ловко облегавшей его широкую грудь белой рубашки, заправленной в брюки цвета хаки. Рукава рубашки он закатал до локтей, на запястье нацепил серебряные часы. На нагрудном кармане болталась карточка с его именем. Предавая шефу Уокеру лист бумаги, Шенегэн пристально посмотрел на Габриеллу.

Шеф Уокер заглянул в бумагу, затем через стол пододвинул ее к Габриелле и протянул ей ручку.

— Что это? — Она уставилась в документ и постаралась не обращать внимания на детектива Шенегэна.

— Договор о согласии стать тайным осведомителем. А что скажете, если мы выдадим его за вашего дружка?

Габриелла отрицательно покачала головой, не отрывая взгляда от лежащего перед ней документа. Довольно продолжительное время у нее не было серьезных отношений. Найти просвещенного и физически привлекательного мужчину оказалось не так-то просто. Когда ее дух и разум говорили «да», тело отвечало «нет». И наоборот.

— У меня нет дружка, — изучая документ, буркнула Габриелла.

— А теперь есть. Поздоровайтесь со своим новым ухажером.

От страшной догадки по спине Габриеллы пробежали мурашки. Габриелла взглянула на грудь детектива Шенегэна, обтянутую накрахмаленной белой рубашкой. Взгляд ее скользнул по полосам на его галстуке к загорелой шее, затем к подбородку и наконец замер на губах. Уголки их поднялись, и губы медленно расплылись в чувственной улыбке.

— Привет, моя милая.

Габриелла расправила плечи и отложила ручку.

— Мне нужен адвокат.

Загрузка...