Катастрофа или гибель Атлантиды

Глава 6

Выше дворца Зева и Эры на Верхнем Олимпе располагалась только небольшая лужайка. Такая милая, чистенькая, отгороженная от внешнего мира гранитной стеной, зеленая площадка. В центре ее сильным фонтаном из-под земли бил родник. От родника по четырем склонам падали вниз четыре голубых потока, разделяя гору на четыре части: если смотреть с высоты полета аэробиля, получался переливающийся крест. Потоки, стекая, постепенно усиливались, внизу на равнине, превращаясь в две огромные мощные реки, Тир и Эрат.

— А знаешь, сколько говорят об этом пересечении рек крестом. — Заметил Лон. — О том, что обе реки где-то в воображаемой точке пересечения ни с того ни с сего одновременно меняют направление на противоположное…

— Почему в воображаемой? — переспросила Касс.

— Да ведь мало кто может себе позволить подняться над Олимпом. Считанные единицы… А много раз ты видела это по визу? Но объяснить же непонятное хочется, вот они, то есть, большинство, и воображают эту, недосягаемую, мало чьему глазу доступную точку. А в колониях вообще песни сочиняют, легенды… Имена похожие дают…

Лон сделал небольшой круг, спуская аэробиль пониже, чуть ли не на трехгранную мерцающую в собственной тени громаду, возвышавшуюся над родником.

— Не говоря уже об Эдеме, — Лон кивнул на пирамиду и торжественно прокричал: — Эдем непроницаемый! Эдем таинственный! Эдем могущественный!

— Кто владеет Эдемом, тот владеет миром. — Вспомнила Касс. — Из чьей это речи? Зева?

— По-моему, обычный фольклор… — Лон покрутил головой. — А впрочем, не помню. У меня, и даже не стыдно признаться, когда я нахожусь тут слишком близко, вовсе память отшибает.

— Да уж… — задумчиво протянула Касс.

— Знаешь, почему наши предки стали строить пирамиды, оканчивающиеся крестом на верхушке?

Они пошли было на снижение, но Лон, почему-то решив сделать еще круг, опять вырулил вверх и вернулся к вершине Эдема.

Касс отрицательно мотнула головой. Поэт, с видом понимающего все на свете человека, стал вещать: — Да просто, самое обыкновенное изображение Олимпа. Ведь Эдем сначала был только тенью Олимпа. Точно так же бриллиантовый крест наверху был раньше только отображением родника…

Лон остановил аэробиль. Они зависли над переливающимся водным крестом и его легкой тенью: крестом бриллиантовым.

— Это гораздо позже стали накапливать и вкладывать туда знания. А еще позже додумались до главного.

— То есть?

— Как это, “то есть”? Кто владеет Эдемом, тот владеет миром. Сама же цитируешь.

— Ну и что?

— Энергия, вот что! Неужели, правда, не знаешь?

— Нет, почему, я знаю: Эдем дает нам энергию. Я только не поняла…

— И никто не понял, — Лон расхохотался. — Думаешь, свободный ученый Ноэл понял? Или великолепный Асклепий понял? Не говоря уже о маразматиках вроде Кронота… Случайно оказалось, что Эдем находится на пересечении всех силовых полей Геи… Случайно оказалось, что бриллиантовый крест над крестом водным фокусирует все силы в одной точке… Точнее, в противостоящих друг другу точках: с одной стороны плюс, с другой — минус. Вот и все.

Лон стал размахивать свободной левой рукой. Он пытался воспроизвести движение маятника, раз за разом повторяя в такт: — Плюс — минус, плюс — минус, плюс — минус.

Потом еще слегка пощелкал языком, имитируя фотонный счетчик Геи, и только после того вернулся к своему собственному голосу: — Улавливаешь? Толком никто ничего не понимает, все оказалось случайно, но дармовая энергия бьет из атмосферы наподобие этого родника! А в результате, две реки, именующиеся “Тир и Эрат”, протекают чуть ли не в каждой колонии. А, самое главное, в результате, фольклор: “Кто владеет Эдемом, тот владеет миром!” Ну, и пирамиды, конечно…

Лон, чуть подождав, со вкусом закончил: — Ведь все эти пирамиды в провинциях гладкие, ступенчатые, всякие пагоды, башни — это всего-навсего обычное подражание колоний метрополии.

— Интересно, есть ли на Гее еще такие же точки… пересечения?

— Как ты думаешь, для чего я тебя тренирую в ясновидении? Касс посмотрела на него с недоумением. Поэт сам же и начал отвечать на свой вопрос: — Находить эти точки тоже. Это будет одной из твоих задач.

— Мне даже в голову не приходило…

— Знаю, знаю. — Лон насмешливо сложил губы. — И никому поначалу в голову не приходит. Казалось бы, ложись себе в транс, будущее смотри… Если ты ясновидящий. Но ведь от нас еще реальная польза нужна. Например, точки пересечения. Вот и столбенеешь в трансе, глобус крутишь. Потому что точек этих сколько хочешь, их только не всегда легко найти.

— Не очень-то свободно себя здесь чувствуешь, — отметила Касс. — Мало тут радости, на пересечении. Слишком торжественно… Слишком жутко.

— А я тебе о чем… — Лон ухмыльнулся: — А в знаменитой Халдее, где каждый корчит из себя великого мудреца, Эдем по иронии судьбы, обозначает райское местечко.

Лон сорвал аэробиль с места. Он вывернул вправо, вниз, еще минута — и поэт осторожно поставил аэробиль на огромную гладкую плиту. Одну из тех которыми была вымощена площадь перед дворцом Зева и Эры.

Перед входом во дворец на площади уже толпились обозреватели. Сбивая друг друга с ног, искатели сплетен ринулись к аэробилю. Пришлось проталкиваться сквозь эту плотную толпу, да еще под раздражающий нервы аккомпанемент ослепительных вспышек и восторженных комментариев.

Эра любила известность. Она получала чуть ли не чувственное удовольствие от сознания, что вся Посейдия наблюдает по визу Ее дворец, Ее прием, Ее семью, Ее. Музы обычно приглашались, охотно посещали ее вечера и приемы, самые знаменитые из Муз — иногда даже в качестве гостей. Конечно, впустить в дом всех, Зев их насмешливо называл сплетне-усилителями… — “Нет-нет, невозможно, ведь у нас тьма людей. Даже для нашего дворца… — не стесняясь гостей, говорила недопущенным Эра.

Гости уже начали заполнять ярко освещенные залы и дворы. Везде царила суета, шум и беспечность большого приема.

Тут и там сновали гномы, порхали эльфы. Бронзовые, отполированные до зеркального блеска, этрусские подносы, уставленные посудой, снедью, питьем, казалось, сами по себе перелетали с места на место.

В огромных купальнях, выложенных разноцветным мрамором, нимфы раскладывали полотенца, шампуни, губки, щетки, кремы. В обоих, горячем и холодном бассейнах, в протоках между ними носились зеленоволосые русалки, готовые служить, развлекать, массировать, ублажать.

Ароматы жареной, сильно сдобренной чесноком, мятой и другими приправами дичи перемешивались с запахом моря, исходившим от раков и крабов. В сложный букет иберийских вин вкрапливался сладковатый цветочный дух нового обещанного Зевом крепкого нектара.

Лаванда и хвоя, устилавшие дно бассейнов, вносили в коктейль из запахов свою лепту. А по внутренним дворам пестрели мелкие, но очень душистые цветы метеолы.

Вся эта мешанина ароматов обдавалась влажным, теплым воздухом, создавая колорит этого дома. Особый, щедро приправленный эмоциями звуков и красок, дворец Зева не только до предела возбуждал плотские желания, но и обещал их удовлетворять.

Посреди первой цветочной залы парил хозяин дома, встречая каждого гостя шумным приветствием, широкими объятьями и знаменитым новым нектаром. Дорогие, торжественные, массивные и одновременно изящные, критского золота кубки были приготовлены и расставлены на столе перед Зевом. Гномы мгновенно убирали опустевшие и немедленно подносили новые подносы с чистыми кубками.

— Приветствую, приветствую, — радушно сказал Зев, протягивая нектар Касс и Лону обеими руками. — Сегодня по новому рецепту, кто отважится выпить — мой лучший друг. Кто откажется — злейший враг.

— Хорошо, что предупредил. — Лон нарочито торопливо хватил кубок и улыбнулся: — Мне в этом дворце враги не нужны.

Зев смотрел на Касс, прямо ей в рот. Она перевела взгляд на Лона. Поэт уже проглотил содержимое своего кубка и теперь смаковал. Медленно, с видимым удовольствием облизывая губы, он все еще пробовал на вкус оставшуюся на них влагу.

Касс наклонила кубок к себе и лизнула, как мороженое.

— До дна, до дна, — потребовал Зев и расхохотался, а потом с видом гурмана и кулинара, не сомневаясь в успехе, сказал: — Каков?

— Блеск, — немедленно отозвался Лон. — Напиток Творцов, просто номер один. Я твой лучший друг.

Зев с превосходством, не глядя, похлопал Лона по плечу и вопросительно посмотрел на Касс.

— Вкусно, — не без кокетства подтвердила та. После первого же глотка мир показался ей уже не таким мрачным.

Зев шумно взял кубок, шумно глотнул, жмурясь от удовольствия. Отечески обняв Лона свободной рукой, со смехом посоветовал: — Ты у меня возьми рецепт и пои ее, — он нацелил указательный палец прямо ей в нос, — утром и вечером, каждый день по глоточку.

Оба, гость и хозяин, посмотрели на Касс одинаково любовно, по-мужски оценивающе и чуть-чуть снисходительно, сверху вниз.

— Твоя будет до конца мира, и, главное, — всегда такая же милая, как сейчас, — заключил Зев.

— Я сразу понял: нектар этот — номер один, — согласился Лон.

Зев, еще раз похлопав его по плечу, отстранился. Этим жестом давалось понять, что хозяину пора заняться другими гостями. Отведавшие нового нектара переправлялись дальше, к Эре, которая здоровалась с гостями там же, в трех шагах от супруга. Глаза ее возбужденно блестели, но не забывали время от времени приглядывать за мужем.

В тот момент, когда подходили Касс и Лон, Эра обнимала Фадиту. Она поздравляла соперницу дочери и при этом вся светилась радостью. Выражение лица Эры могло бы, пожалуй, заставить стороннего наблюдателя поверить, что больше всех вчерашней победой Фадита осчастливила хозяйку приема.

Орф стоял рядом с Прекраснейшей. Взгляд его, по обыкновению пустой, чуть удивленный, блуждал поверх голов.

— К последнему творению Зева он, конечно, приложился изрядно, — шепнул Лон. — Боюсь, он теперь окончательно станет лучшим другом.

— Бывают же такие потные лица, — подумала Касс. И возбужденное до невозможности, еще совершенно бессмысленное вдобавок…

Она смотрела на Орфа, тщетно выискивая в себе отвращение к молодому поэту, но он отвращения к себе у нее не вызывал. Скорее, сильное любопытство. Или это совсем не любопытство? Во всяком случае, хмель ее сразу прошел. Вместе с хмелем прошло ощущение праздника.

Касс внезапно захотелось подбежать к этому чужому, влюбленному не в нее человеку, обнять его, прильнуть всем телом. Она с трудом подавила в себе этот порыв, но поняла, какого рода любопытство тянуло ее к поэту. Она, Прекрасная Дева, бессовестно, постыдно желала Орфа, любовника другой Прекрасной Девы, своей ближайшей подруги.

Касс немного постояла, опустив глаза. Может, именно это желание неосознанно мучило ее в прошлую ночь… “Синдром Фадиты”, - горько подумала Касс. Необходимость обладать тем, кем владеет Фадита. То есть, говоря простыми словами, самая обыкновенная зависть. То же самое чувство толкнуло ее когда-то в постель Лона, а теперь ей понадобился Орф. Неужели, действительно зависть? Или глупое тяготение к вызывающе порочным людям? А ведь похоже, именно эти чувства и превратили Эриду в Эриду.

“Ни за что я не стану ею!” — поклялась себе Касс. Она, правда, не уверена была в том, как избежать участи подруги, но после этой клятвы все же почувствовала себя немножко легче.

Возбуждающими желание волнами Касс пронизывало напряженное ожидание. Чего-то. Совсем нового, не испытанного, не изведанного до сих пор, а другого, большого, да-да, настоящего. И почему-то захлестывала уверенность, что это что-то вот-вот произойдет.

Касс не знала, почему вдруг вспомнила юношу халдея. Но неожиданно для себя почувствовала прилив нежности и улыбнулась.

Из соседней залы уже раздавалась танцевальная музыка, а в уютном, всегда полутемном, освещенном только лунным светом и подсветкой фонтана, внутреннем дворике готовилось выступление, оно же и состязание поэтов.

В зеркалах в ярком электронном свете отражались разноцветные туники, плащи, разлетающиеся волосы, блестящие глаза, все то, что составляет обычно милую суету шумного нарядного вечера.

Подскочила Фина, с ней Эрмс. Касс отметила, что несмотря на явную непохожесть, неуловимые общие черты объединяли всех детей Зева. — Это, еще… братец появился, — выпалила Фина и хохоча добавила: — Хитрый, жуткий, изворотливый.

Эрмс посмотрел на нее с одобрением, тоже смеясь: эти двое явно друг другу подходили.

Фест, средний сын Зева и Эры, никого и нечего не видя, сосредоточенно наливал иберийское. Налив, тут же, не сходя с места, выпивал. Выпив, наливал опять.

Зато Арс, самый старший из детей Зева и Эры, по обычаю оставался молчаливым и трезвым. Никто никогда не видел бледного, сухого, желчного Арса с кубком в руках. Во всяком случае, на людях первенец атланта номер один не пил. На приемах незаметно забивался куда-нибудь в уголок, в тень. Оттуда старший отпрыск семейства незаметно следил за всеми подряд: гостями, музами, рабами. Для него удовольствием было в разгаре веселья найти повод собственноручно отхлестать раба. Или, вроде бы случайно, но больно задеть гостя: хотя бы, например, наступить на ногу.

О странных наклонностях Арса знали и домашние, и приглашенные. Его сторонились, но жертва все равно всегда находилась, и уж тогда Арс не упускал возможностей.

— Вот кто на самом деле жуткий, — подумала Касс.

Своей ленивой кошачьей походкой подошла Эрида. Лицо ее казалось бесстрастным, но хорошо запрятанное любопытство все-таки прочитывалось где-то на донышке глаз: ей очень хотелось знать, что происходит между Касс и Лоном.

Наконец, среди гостей появился Рамтей. Медленно, с обычным выражением лица он приблизился и кивнул, ни к кому конкретно не обращаясь.

Касс отошла от Лона. Она придвинулась к Рамтею так близко, что почувствовала запах его духов. Тихо, чтобы никто не слышал, сказала: “Я передала”. Он кивнул, а потом тоже тихо, отчетливо разделяя слова, деловито сообщил: “Сегодня ее взяли на очищение”.

В горле девушки мгновенно образовался огромный сухой ком: процедура очищения кого угодно, хоть русалку, хоть настоящую превратит в машину. В полном смысле этого слова, бездушную машину. Значит, Леги теперь не будет. Будет по-прежнему звучать ее имя, будет по-прежнему жить ее тело, волосы останутся прежними, блестящими, изумрудными, но Леги не будет.

Значит, пока она, Касс, пыталась разобраться в чем-то своем, наверно глупом, наверно не особенно важном, где-то в недрах заведения Баала… Кто это был? Скорее всего, сатиры, говорят, сатиры этим занимаются… Впрочем, что же за дело, кто именно… Важен результат: в лабораториях Баала уничтожили то главное, что делало Легу Легой: ее память.

Значит, снимет она когда-нибудь ожерелье с собственной шеи, поднесет к свету и будет с удивлением рассматривать русалку верхом на кентавре, русалку на руках у кентавра два профиля, губы, слитые в поцелуе. Посмотрит, посмотрит, и натянет обратно на шею. Может, плечами пожмет.

Нет, по-другому: будет всматриваться, напрягаться изо всех сил, мучительно пытаясь поймать, выследить, выловить хоть что-нибудь из глубин своего сознания, но вряд ли вспомнит, потому что сатиры Баала методично, клетку за клеткой прочистили те участки мозга, где хранится личная память.

Касс тряхнула головой: прием Зева и Эры — далеко не самое подходящее место в Посейдонисе, где можно грохнуться в обморок или хотя бы поплакать.

К тому же Лон уже медленно поднимался с непреклонным выражением лица, угрожающе выплевывая креветочный хвост. Эрида, Арс, музы с разных сторон смотрели во все глаза, и выражение их лиц было абсолютно одинаковым. Напряженное ожидание скандала, склоки. Сладостное предвкушение чужой боли.

“Вот это была бы пара, Арс и Эрида”, - промелькнуло в голове…

Все разом: гости, хозяева, рабы, музы, — все смолкли.

Рамтей еще стоял близко, чуть ли не касаясь Касс локтем. С неизменно холодным, отчужденным выражением лица.

— Что ему нужно? — сдавленно прошипел Лон. Он схватил подругу за руку, с силой дернул ее поближе к себе и сказал все еще тихо: — Да у тебя лицо изменилось!

Затем поэт и ясновидящий Атлантиды номер один, видимо, не считая нужным сдерживаться, обращаясь к возможному сопернику, взревел громче минотавра: — Я спрашиваю, что ему от тебя надо?

— Кровью — откуда-то послышался глухой голос Арса. — Оскорбления смывают кровью.

— Неужто сразу оскорбления, — донеслось насмешливое заявление Эриды. — Мало ли, кто с кем развлекается по ночам в Веселом Гроте?

Эрида всегда знала, что сказать, а главное, каким тоном.

Касс молча сделала движение рукой, останавливая поэта, но тот, не желая замечать, рванулся к Рамтею.

Вокруг встревоженно но с явным интересом, молчали, наблюдая.

— Мне не нравятся твои разговоры с Касс, — громко сказал Лон.

— В мире иногда случаются события, которые кому-либо не нравятся, — ответил Рамтей.

— Я не намерен молча терпеть то, что мне не нравится, — продолжал Лон.

Рамтей усмехнулся и пожал плечами.

— Второй раз, после разговора с тобой она сама не своя! — отметил Лон. — Прекрати вовлекать ее в свои делишки, чем ты там занимаешься… в Веселом Гроте… или еще где…

Рамтей поморщился, всем своим видом показывая, что поведение поэта постыдно. Он еще раз пожал плечами, но по-прежнему молчал, и это окончательно вывело Лона из себя. Он занес руку назад, а потом — Касс показалось, бесконечно медленно, — стал выносить кулаком вперед…

Рамтей, не меняя положения тела, молниеносным движением перехватил брошенный ему в лицо кулак и сжал у запястья. Рывок не только не сдвинул Рамтея с места, но не заставил даже шелохнуться. Ни напряжения, ни усилия нельзя было заметить в лице или фигуре исполина, словно перехваченная им рука принадлежала не атлету Лону, а немощной старушке.

Трудно представить конец этой сцены, если бы в тот самый момент не подоспел Зев. Хозяин приема схватил Рамтея под свободную руку и со словами: — Лон, мне необходимо поговорить с братом, — потащил того в сторону выхода. Рамтей разжал кулак, из которого рука Лона бессильно выпала. Выходя вслед за Зевом, гигант обернулся, бросив исполненный презрения и высокомерия взгляд.

Лон опять задохнулся, с трудом подавляя желание рвануться вслед или, еще лучше, провалиться сквозь землю. Возможно, он и провалился бы, но в этот момент неизвестно откуда вынырнувший молодой человек подскочил к ним. Касс сразу узнала Уэшеми.

Четвертый сын Ноэла протянул руку Лону со словами: — Я давно искал возможности познакомиться с тобой, Лон Апол. Я хотел сказать тебе, что очень люблю и часто слушаю твои песни.

Лон глубоко вздохнул, заставляя себя расслабиться и успокоиться. Одновременно он принял обычный рассеянно-надменный вид на публику. Затем поэт номер один улыбнулся, откровенно говоря всем своим видом: “Еще бы мои песни вдруг кому-то не нравились”.

Инцидент был исчерпан. Гости вернулись, каждый к своему занятию. Эрида с Арсом затерялись в толпе. Вернулся шум.

Касс с облегчением вздохнула.

Уэшеми приветствовал ее радостной улыбкой. Касс ответила легким кивком. Она ничего не сказала, но опять, как и при первом знакомстве с ним, почувствовала тепло, разлившееся по всему телу.

— Моя невеста, — небрежно, но безапелляционно сообщил Лон.

Уэшеми внимательно всмотрелся в Прекрасную Деву, будто желая убедиться в правдивости этих слов.

Лон же, не давая Касс вставить ни слова, обратился к новому знакомому: — Что ты думаешь о новом открытии Асклепия?

— Ты имеешь в виду Амброзию Бессмертия? — переспросил Уэшеми, медленно переводя взгляд на собеседника. И, когда Лон кивнул, уклончиво покачал головой: — А ты что об этом думаешь?

— Ничего не думаю. Лон пожал плечами, явно не желая больше напрягаться. Он стянул с предлагаемого эльфом гостям подноса устрицу и с шумом высосал ее из раковинки. После этого поэт поднял голову и хохотнул: — Впрочем, я всегда знал, что обрету бессмертие.

Уэшеми рассеянно кивнул: — Да-да, пожалуй…

Молодой халдей тоже был не дурак покушать. Ел он, на манер Лона, шумно и со смаком. Битых двадцать минут оба, без лишних рассуждений, жевали, обмениваясь одной стандартной фразой с небольшими вариациями:

— Вот это вкусно.

— Вот это очень вкусно.

— А это просто безумно вкусно.

Касс слушала, пока слово “вкусно” не набило у нее оскомину во рту, а тогда пошла прочь, к большой, собравшейся вокруг Асклепия группе гостей. Там ничего не говорили о приготовленной еде. Зато с разными интонациями по многу раз повторяли три слова, произносимые сегодня чаще других: “бессмертие”, “вечность” и “амброзия”.

Там же, тесно прижимаясь друг к другу, стояли Фадита и Орф. Орф посмотрел Касс прямо в глаза. Затем, не отрывая от нее взгляда, шепнул что-то Фадите.

— Асклепий рассказывает нам о своем новом открытии! — восхищенно улыбнулась Фадита.

— Открытие века! — звучно, с глубокомысленным видом объявил Орф, продолжая бесцеремонно разглядывать Касс.

Асклепий посмотрел на Орфа из-под приподнятых бровей. Казалось, целитель впервые в жизни заметил, что Орф вообще существует. И, что самое удивительное, еще умеет разговаривать. Затем ученый перевел взгляд на Касс. Брови его опустились, лицо потеплело. Асклепий горделиво отставил ногу немного назад и произнес: — Да, теперь, когда атланты получат бессмертие, желать уже больше нечего.

— Заманчиво, — сказала Касс. — И странно это звучит. — Она медленно повторила вслух: — Желать уже более нечего.

— Ты будешь вечно прекрасна и молода. Ничто в твоем облике, по сравнению с сегодняшним вечером не изменится, — не замечая просквозившей в ее голосе иронии, с жаром проговорил Асклепий. — Представь, пройдут тысячи лет, а ты будешь молода и прекрасна.

— Вопрос в том, чем я буду заниматься эти тысячи лет, — задумчиво произнесла Касс.

— Давайте договоримся, — предложил Асклепий. — Я, Асклепий, не последний, — он самодовольно улыбнулся, — на Гее целитель…

— Конечно, номер один, — одобрительно вставил подоспевший Лон.

Ученый откинул голову, осмотрел присутствующих и торжественно сообщил: — Я дарю вам… — он сделал паузу для еще большего эффекта. — Я дарю вам Вечность.

Асклепий еще раз обвел всех глазами, упиваясь тем впечатлением, которое рассчитывал произвести и безусловно произвел. Вполне довольный увиденным, он продолжал: — Распоряжаться же моим даром каждый должен сам. На этот счет никому ничего ни советовать, ни приказывать я не намерен: я не провидец, не политик, — только ученый.

— Значит, всю эту пустоту — навечно! — выкрикнул Орф, потом замолчал, чуть-чуть подумал и, внезапно чему-то ужаснувшись, добавил: — И этот мерзкий чесночный запах — тоже навечно?

Фадита толкнула его локтем в бок, но Орф не унимался.

— Ты не понял меня, — с достоинством сказал Асклепий.

— Никто не обязан принимать мой дар.

— Хочется понять, — прошептала Касс.

— Умные мы все, — зло сказала Фадита. — Нет, чтоб радоваться, благодарить, наслаждаться. — Она пожала плечами и протянула: — Вы только вдумайтесь, вечность. Чего же вам еще, атланты? — Фадита еще раз пожала плечами и опять вцепилась в руку Орфа мертвой хваткой. — Ну и не ешь чеснок, если не нравится.

Произнося всю эту речь, Прекраснейшая вроде бы обращалась к Орфу, но смотрела почему-то на Касс.

— Клянусь! — с новым, несвойственным ему жаром воскликнул Лон: — Клянусь, когда родится у меня еще один сын, — Лон выразительно посмотрел на Касс: — Я назову его Асклепием, в твою честь!

Подошедший вместе с Лоном, до сих пор молчавший Уэшеми на это обещание не то усмехнулся, не то поморщился, но, наконец, заговорил: — Я думаю, если ответить на вопрос, для чего человеку дается жизнь, то попутно выяснится и для чего нужна вечная жизнь… — Он помолчал и медленно, будто все еще над этим раздумывая, прибавил: — Или не нужна…

— Хорошо, — довольно сказал Асклепий. — Очень хорошо. Вот это вопрос… Только, я думаю, вряд ли кто-либо когда-либо сможет дать на него ответ…

— Ну почему же, — уклончиво протянул Уэшеми, — у любой загадки есть отгадка, нужно только время, чтобы найти ее.

— И для чего же дается человеку жизнь? — раздраженно спросил Асклепий?

— Подумаешь, загадка, — в наступившую тишину пьяным фальцетом выкрикнул Орф: — Напиться и залечь с хорошей бабой, вот вам и весь ответ.

Орф шумно втянул в себя воздух, так же шумно выдохнул и, вызывающе глядя на Касс, положил руку на обнаженную грудь Фадиты.

Окружающие разом зашумели, зашевелились, заговорили.

У Касс перехватило в горле и заныло где-то внизу живота.

Давно ставшая привычной мода полностью обнажать грудь, закрывая только шею несколькими рядами драгоценностей, внезапно показалась девушке постыдной, нагота собственной груди вдруг стала раздражать и стеснять движения и дыхание.

Касс исподтишка оглядела других женщин: все казались безмятежными, держались вполне непринужденно. Правда, бросалось в глаза то, что в сторону Фадиты и Орфа дружно старались не смотреть.

Касс взглянула на Уэшеми. Тот смотрел прямо на нее. Оценивающе? Испытываюше? Осуждающе? Она заметила: предварительно шепнув что-то Уэшеми, Лон двинулся к ней.

Молодой халдей пожал плечами и пошел вон, а Лон подошел к Касс. На манер Орфа, по-хозяйски положил руку на грудь подруги, пробормотал: “Ну что ж, вполне приятно: гладко, мягко и тепло”, - и выразительно посмотрел на соперника.

Или, может, и не на Орфа вовсе, а на Фадиту?

— Глупо, — подумала Касс: — Все глупо, все — ни к чему. Касс взяла руку Лона и мягко отвела в сторону.

— Пойдем, — шепнула она. — Скоро состязания поэтов.