Католичество

IV. Осуществление видимаго единства в развитии церкви. Соборно-епископальная и папская теории. Папская непогрешимость

Мы вовсе не стремимся доказывать истинность ка толичества. Наша задача гораздо скромнее — посильное изображение духа католицизма. Можно отрицать необ ходимость выражения на земле единства человечества во Христе в форме единой вселенской церкви (говорю это безотносительно к вопросу о ложности или истин ности такого отрицания). Но, признав такую необхо димость, надо признать и внутренную силу и логику католической идеи. В период своего становления цер

ковь Божия на земле не обладала единой организацией.

Она как бы мерцала в разных углах земного шара.

В каждом собрании верующих временно воплощалась вселенская церковь, проявлялось вселенское един ство. Каждая община была выражением или проявле нием вселенской церкви, и все христианския общины в согласии и единстве своем были тою же единою вселенскою и апостольскою церковью. Не было видимо целостной, единой организации, и единство всех во Христе оставалось союзом или телом невидимым.

Не было видимо единаго учения. Еще только составлялись Священныя книги, только начинало слагаться Свя щенное Предание, а бури гнозиса уже проносились над верными Христа, раздор и споры вносили в умы сомнения и соблазн. Единство учения, единство веры было, но оно оставалось невидимым, невыраженным.

Дух Божий веял, где хотел: пророки, благовестники и учителя обходили землю, а рядом с ними, как волки в овечьей шкуре, проникали в стада верных лжепророки и еретики, сыны диавольские, всюду вносящие раздор и смятение.

Медленно в борьбе слагалась организация каждой маленькой общины, каждой из многочисленных цер квей или семей народа Христова, „домов Божиих".

Медленно налаживалось общение этих семей друг с другом, сношения их отцов или старцев, честнаго пресвитерства, во Христе диаконства и епископства— хранителей апостольскаго предания. В каждой церкви слагалось свое, но не нарушалось этим невидимое единство. Напротив — оно стремилось стать видимым в согласии и союзе многочисленных, все умножающихся общин, в постоянных сношениях, в любов ных советах и научениях. Во ІІ-м веке всякий епископ был епископом вселенской церкви, и все епископы вместе в согласном решении или соборе были

единою вселенскою церковью. Все они были хранителями и истолкователями Предания и Писания, равно как и клир каждой церкви, и каждая церковь в целом, и собрание всех христиан, и собрание немногих верующих во имя Христово, и каждый отдельный епископ. Согласие всех (не единогласие: смешно всеобщее голосование в делах божественных!) было лучшим свидетельством истинности учения. Если же не было согласия, истинное предание решало спор. И выдвинулись хранительницы наиболее чистаго, неопороченнаго предания — церкви апостольския, а среди них— проникнутая духом римской верности традиции, цер ковь столичнаго города, одна из богатейших и влиятельнейших, единственная возводящая себя к апо столам из западных церквей церковь римская. Рано связала она свое имя с именами апостолов Петра и Павла и признала первым своим епископом Петра.

Уже в конце II века папа Виктор I потребовал от восточных церквей соблюдения римскаго обычая, и верность преданию апостолов, уверенность в первенстве своем в единой церкви Христовой стали отличительными чертами папскаго Рима.

Истинное христианское учение должно было еще выясниться. Но оно не могло быть плодом человеческих умствований. Его открыть мог лишь Дух Божий.

Дух и открывал его устами Христа, устами апостолов, евангелистов и пророков. Однако неизбежное внесение пророками в откровения, получаемыя ими, своих человеческих домыслов, трудность и даже невозможность отличить истиннаго пророка от лжепророка, ибо не сразу по делам последняго обнаруживалась лживость слов его, привели к определению источников христиан ства, к Писанию и Преданию. Этим создано было относительно прочное основание для дальнейшаго раз вития догмы. Задача богословов и всех провозглашающих богословскую истину свелась к истолковании^ Писания и Предания и к охранению истиннаго его смысла, а подлинная вера, по крайней мере — потен циально оказалась осуществленною и на земле. Но толкование Писания и Предания не есть внешняя механическая работа. Оно в известной степени то же самое подлинное религиозное творчество, то же откровение, что и глаголание пророков. И поэтому для него не обходима помощь Духа Святого, а для обезпечения и удостоверения помощи Духа необходима непрерывная связь толкующих или раскрывающих догму с первоисточниками: с Писанием, Преданием, первыми творцами Предания — апостолами. Всякому предоставляется содействовать раскрытию христианской догмы, и ничей труд не пропадет. Но признано может быть лишь то, что согласно с Писанием и Преданием и подтверждено преемственно связанными с. апостолами хранителями их.

Естественно, что наиболее авторитетным является предание, хранимое церквами апостольскими, в частности церковью перваго апостола Петра, тем более, что именно представители каѳедры Петра рано выделились среди прочих иерархов своею верностью самому принципу предания. Обязательно ли мнение данной церкви? Поскольку она есть истинная церковь, она ошибаться не может, и мнения ея обладают обязательной силой только в пределах Писания и Предания. Но, как зем ное и человеческое учреждение, она может и непра вильно понять или истолковать хранимое ею же наследие.

и в этом случае мнение ея обязательной силой обладать не может. Где же тогда искать истины? В других, более авторитетных, в апостольских церквах. Но ведь и по отношению к ним может быть поставлен тот же самый вопрос: наиболее авторитетная в общем церковь в данном случае может высказать

мнение, менее истинное, чем мнение наименее авторитетной или даже, чем мнение отдельнаго христианина.

В истинной, невидимой церкви сомнений и нарушения единства учения нет, и, когда в земной видимой церкви бушуют догматические споры, истинная не теряет своего блаженнаго покоя в обладании полнотой Истины. А она, эта невидимая церковь, как то суще ствует и здесь на земле в единении с Духом Истины. Можно, оставаясь на такой точке зрения, от рицать всякую возможность определить учение истинной церкви на земле, по крайней мере, определить его по внешним признакам. Но тогда следует признать, что единство в истине на земле вообще неосуществимо и что нет земного воплощения единой церкви. Напро тив, допустив существование единой воплощенной церкви, как внешне очерченнаго учреждения, надо допустить и существование непогрешимой инстанции, определяющей истинную веру.

Уже ранняя церковь выдвинула два решения занимающей нас проблемы, оставшияся типичными для всего дальнейшаго развития христианства: соборно-епископальное и папское. В случае разногласия, говорит нам соборно-епископальная теория, истину надо искать в согласном мнении всех епископов или вселен скаго собора, и гарантией этого мнения является помощь Духа Святаго, даруемая преемственно связанному с апостолами собранию. Но наитие Духа не выражается во вне и человеческими чувствами неопределимо; факти чески же оно не приводит к единогласию, а иногда гарантирует мнение даже не большей, а только наиболее „здоровой" части епископства или собора. Поэтому для признающаго во вселенском соборе верховную учительскую инстанцию церкви не остается иного выхода, как определять истинность учения по случайному и человеческому признаку и ставить его в зависимость от

результатов голосования собора или подсчета мнений высказавшихся церквей. К тому же, мнение всего епископата проявляется лишь в редких случаях, а вселенские соборы, по самому существу своему, не могут быть признанными постоянным органом церкви.

Папская теория выдвинула, как высшую инстанцию в делах веры, каѳедру св. Петра, т. е. фактически— решение папы. Папская идея развилась постепенно. Еще Григорий Великий (590–604 г.) указывал на свое верховенство лишь в случае разногласий, в обычное время признавая свое равенство с другими епископами. Но уже для Николая I (858–867) слова папы—„слова Божия", а папство — краеугольный камень христианскаго мира и единой истины. С самаго начала, если можно так выразиться, сознательной жизни римской церкви, для католичества не существует сомнения в безусловной непогрешимости каѳедры Петра в делах веры. Ре шение Рима кончает дело: „Roma locuta est — causa finita". A потому все решения Рима и выражающаго его мнение папства безусловно обязательны. Эти решения, как единственное истинное и подлинное выражение учении вселенской церкви,'выше решений соборов. Еще при Льве I (440–461) и Целестине I (422–432) идея преимущества в смысле каѳоличности римскаго мнения перед мнением даже вселенскаго собора сказывается в папских заявлениях и папской политике. Заключительныя постановления Тридентскаго собора, утверждающая его решения булла Пия IV (26 I 1564 г.) и, наконец, Ватиканский собор возвели на степень догмата учение о безусловной непогрешимости решений римской церкви, т. е. папы в делах веры.

Решение Ватиканскаго собора, утверждавшее абсо лютную истинность католическаго учения в его про шлом, настоящем и будущем и безошибочность ре шений католической церкви — в лице ея главы, было

логическим выводом не только из традиции католи чества, но и из самой природы католической идеи.

Раз существует видимо истинная церковь, а в ней истинное учение и орган хранящий его, необходимо, чтобы решения и мнения этого органа были кепогрешимы.

Иначе истинное учение церкви неведомо, а истинная церковь невидима. Перед нами та же проблема, что и в соборно-епископальной теории. И точно также со вершенно неизбежны противоречия и иедоговоренность папской идеи, последнее обяснение которых коренится в неосуществимости основного заданиявоплотить в относительном мире абсолютное.

Действительно, не трудно подыскать примеры коле баний и ошибок в решениях соборов. Но равным образом можно составить длинный список ошибок или колебаний римской церкви и пап в делах веры.

Папа Зосима в 417 г., вопреки своим предшествен никами признал правоверие Пелагия и Целестия для того, чтобы в следующем же году под давлением африканской церкви взять свое решение обратно. Папа Вигилий I (537–555), сломленный гонением, отрекся от правой веры и обяснил свои прежния вполне правоверныя заявления наущением диавола. Гонорий I (625–638) свободно исповедал во Христе единую волю, т. е. примкнул к моноѳелитству, что заставило его преемника Іоанна IV (640–642) прибегать к софистическому истолкованию отравленнаго Гонорием патриарху Константинопольскому послания. Можно значительно увеличить количество примеров из позднейшей истории папства. Но в этом нет никакой надобности. Оче видно, что заявления римских пап и римской церкви подвержены общей судьбе всех людей и всех люд ских учреждении. Попытка исторически доказать непогрешимость решений пап или римской церкви, заранее обречена на неудачу. А между тем идея католи

ческой церкви повелительно требует догматическаго признании такой непогрешимости, неустранимаго при знака существования видимаго или ведомаго единства веры. Выходов из этого затруднения может быть только два: или признать исторические факты за соблазн и дьявольское навождение или же так понять и истолковать непогрешимость римской церкви (пап ства), чтобы можно было допустить возможность оши бок — признать ошибающуюся безошибочность папских решений.

Первый выход из затруднения слишком радикален и сводится к положению: „верю потому, что это нелепо", т. е. потому, что это противоречит фактам.

Второй выход в той форме, как он выражен нами выше, тоже неприемлем и не является достаточным для обоснования видимой церкви решением вопроса. Но его можно формулировать более гибко и приемлемо. — Несмотря на фактическия ошибки в своих решениях и заявлениях, римская церковь (папство) все таки в каком то отношении является непогрешимой в делах веры.

Мы уже касались в другой связи соответствующаго постановления Ватиканскаго собора. „Мы, пишет папа…

при одобрений священнаго собора учим и определяем, как божественно откровенную догму, следующее. Римский первосвятитель, когда говорит он с каѳедры, т. е. когда, исполняя долг пастыря и учителя всех христиан, по верховной апостольской своей власти (auctoritas) определяет на соблюдение вселенскою цер ковью учение о вере или нравах, обладает вследствие обещаннаго ему во блаженном Петре божественнаго содействия, тою силою безошибочности (еа infallibilitate9 pollere), коею божественный Искупитель восхотел устроить церковь Свою в подлежащем определению учении о вере или нравах (qua… ecclesiam… in defi

nienda doctrina… instructam esse voluit). Поэтому подоб наго рода определения римскаго первосвятителя не преобразуемы (irreformabiles) сами по себе (ex sese), а не по согласию церкви".

Прежде всего из приведеннаго текста явствует, что не все положения веры, провозглашаемыя папою, „irreformabiles", т. е. не подлежат изменению или пре образованию. Для провозглашения такого непогрешимаго положения необходим ряд условий. Во первых, оно должно касаться веры или нравов вселенской церкви, обладать вселенским значением. Где этого признака нет, где возможно допустить, что провозглашаемое папою имеет значение ограниченнаго временно или пространственно (а подобное допущение мыслимо почти везде, так как ни в одном папском постановлении прямо не заявлено о противоположном),10там неприменим и догмат о непогрешимости. Во вторых, папа должен выступить в качестве учителя и пастыря вселенской церкви, что также нуждается в специальной оговорке и подлежит толкованию. Внешнее же определение „ех cathedra" теряет свой смысл внешняго определения, поскольку союзом „то есть" оно как будто отожествляется с выполнением долга пастыря и учителя. В третьих, папа должен давать определение догмы, опираясь или ссылаясь на свой апостольский авторитет, определять ее силою этого авторитета. В четвертых, он не провозглашает учение, а определяет или отграничивает, очерчивает его, как нечто уже существующее в церкви, на соблюдение его вселенскою церковью: „doctrinam tenendam définit". А это несомненно может и доликно быть поставленным в связь с другим положением той же папской буллы. Именно, немного выше указывается на то, что римские первосвятители „определили на соблюдение (tenenda definiverunt) познанное ими с Божией помощью, согласное со Священ

ным Писанием и апостольскими преданиями". „Не для того, продолжает Пий IX, обещан Дух Святой наследникам Петра, чтобы они делали явным по Его (т. е. Св. Духа) откровению новое учение, но для того, чтобы при Его содействии свято они охраняли и верно излагали переданное через апостолов откровение или хранимое веры (depositum fidei)".

В отрицательной своей части, т. е. в отрицании независимости соборнаго постановления от папы, фор мула Ватиканскаго собора не вызывает никаких сомнений: папа выше собора. Но в утверждении и характеристике учительской власти папы она отличается исключительной гибкостью и поддается многим толкованиям.

Собственно говоря, то или иное решение папы может быть без всякаго колебания принято за безошибочное только в случае формальнаго включения его папою в круг, определяемый ватиканским догматом. А ведь таких формальных заявлений папы как раз не делали и не делают. За отсутствием же формальных при знаков приходитсяобращаться к исканию внутренных, указанных текстом догмата. А здесь именно и от крывается широкое поле для толкований и споров.

Любое догматическое положение можно и отнести и не отнести в область „безошибочным". К тому же следует заметить, что сама „безошибочность" оговорена многознаменательною ссылкою на то, что Христос восхотел на ней или ею „устроить" церковь. Догмат говорит только о такой „безошибочности", какую восхотел в Своей церкви Христос. А это совсем еще не означает, что безошибочность должно быть безусловной, абсолютной.

В 1871 г. сам папа Пий IX заявил: „Некоторые хотели, чтобы я разяснил соборное определение еще больше и точнее. Я этого делать не хочу. Оно доста точно ясно и не нуждается в дальнейших коммента

риях и обяснениях. Тому, кто читает постановление искренно, истинный смысл его совершенно ясен".

Предшествующий анализ вовсе не стремится доказать „неясность" или нарочитую двусмысленность постановления. Напротив, он клонится к тому, чтобы пока зать искусство в разрешении труднейшей проблемы— утвердить абсолютную истинность всего земного учения католической церкви при возможности в выражении его ошибок и безусловную авторитетность верховной догматической инстанции. Папа, не как человек, а как преемник Петра и орган Св. Духа, обладает безусловною, абсолютною истиной во всей ея полноте.

Как обладатель истины, он принадлежит к неви димой церкви и соединяет ее с видимой. Потен циально он утверждает истинное и отметает ложное, но он в каждый момент может сделать это и актуально: торжественно провозгласить истину и та ким провозглашением категорически устранить вся кое колебание. Но, когда папа действует не в качестве пастыря и учителя вселенской церкви, не при условиях, указуемых догматом непогрешимости, он, как и всякий человек, может ошибаться. И поэтому, сколько бы ни приводилось в пример папских за блуждении и ошибок, догмат непогрешимости оста нется непоколебленным. Правда, догмат непогреши мости папы в делах веры не в силах вполне устра нить догматическия сомнения и колебания. Но их и во обще нельзя устранить в пределах видимой церкви.

Зато именно догмат непогрешимости придает католическому учению совершенно исключительную жизне способность и способность к дальнейшему развитию, утверждая в то же самое время некую неопределимую совокупность или систему абсолютных истин и обективное существование их в пределах церкви зем ной. Слабым и колеблющимся догмат непогрешимости

дает надежную опору, не сковывая свободной богословской мысли и не подавляя необходимаго для христианина труда над развитием и постижением истин наго учения. Легко бросать отдам Ватиканскаго собора и папе Пию IX упреки в хитрости, софизмах и властолюбии, потому что догмат непогрешимости увеличивает догматический авторитет и фактическую власть папства над умами. Но делать это значит не видеть существа проблемы, не оценивать гениальности ея ре шения, отвлекаясь в сторону внешних и несущественных ея сторон. Догматом непогрешимости папства решается вековая проблема обоснования единой вселен ской церкви на земле.

Можно с уверенностью сказать, что и на пути по пыток обосновать видимую церковь на принципах соборно епископальной теории неизбежно придется придти к подобному же догмату, т. е. к подобной же формуле погрешимой непогрешимости. Только епископализм не дает видимаго единства церкви на земле, а соборное начало не в силах обосновать постоянства этого видимаго единства. Лишь монархическое строение видимой церкви преодолевает пространство и время в земном ея существовании.

Итак, церковь Божия, как видимая и сохраняющая свое единство, должна обладать единым учением, в существе своем абсолютно истинным. Единство уче ния приводит к необходимости единаго Писания и Предания и необходимости постояннаго органа, хранящаго и раскрывающаго догму. Этот же орган для того, чтобы церковь обладала видимым единством должен быть связан с Писанием, Преданием и источником Предания, т. е. с апостолами и Христом, и по преемству обладать не только знанием, но и озарением Св. Духа. Далее — орган этот для полноты выражения идеи единства должен быть единым, т. е. высшая учительская власть в церкви в каждый дан ный момент должна принадлежать только одному лицу.

Но высшая учительская власть не может быть только учительскою[11]