Катя, Катенька, Катрин

В главе тринадцатой, как ни странно, все благополучно

— Подъем! Подъем! Просыпайтесь! — Катя вскочила на целую минуту раньше, чем затрещал будильник. — Вставать! — Она затрясла нежную, порозовевшую со сна Веру и крикнула в палатку мальчикам: — Уже восемь часов!

— Не ври! Без полминуты шесть! — Рассерженный Станда закрыл глаза, чтобы возместить себе драгоценные секунды сна, которыми Катя решила его обделить.

Утро было холодное, и пришлось набраться немалой отваги, чтобы подставить голову и плечи под струю ледяной воды. Немалой? У Кати ее было предостаточно. Она плескалась под струей, пока к ней не подошла Верасек. У нее еще слипались глаза, и, когда она останавливалась, голова у нее покачивалась, как у человека, едущего в трамвае.

— Вера, Верасек! — строго сказала ей кузина. — Как ты можешь спать? Ведь сегодня мы идем на экскурсию!

Верушка открыла один глаз. Подозрительно посмотрела на Катю:

— Куда? Куда мы идем?

Станда фыркал и разбрызгивал воду, как свирепый морж.

— Скажи, пожалуйста, — обратился он к Кате, — это будет объявлено по радио? Катержина Яндова посетит сегодня деревню Едлову! По возможности вывесите флаги!

— Мне туда идти тоже не очень хочется, — признался Енда Вере. — Хотя доктор придумал эту экскурсию, но получится чепуха.

— Енда! — Катя предостерегающе повысила голос.

— Че-пу-ха! — повторил он и не понял, почему Катя вдобавок еще ткнула его под ребро. — У Лоудовых это было бы здорово, — продолжал он, — но появиться там с бабушкой и с доктором…

— Это будет просто визит, — заключила Вера. Легко было догадаться, что в это слово и она не вкладывала особо радостных чувств. — На самом деле, — добавила она сокрушенно, — я тоже не знаю, зачем нам, собственно, нужно туда идти!

— А почему бы нам когда-нибудь и не сделать так, как предлагает дедушка? И бабушке доставить удовольствие. Должны же мы хоть раз и с ними отправиться на прогулку! — защищала Катя дедушкин план.

А Станда добавил с философским спокойствием:

— Хорошо, по крайней мере, что они возьмут Качека с собой в машину. А то было бы ужасно тащиться с ним по лесу!

— Каким путем ты собираешься идти? — спросила Катя.

И началось долгое обсуждение, какая дорога в Едлову лучше. Станда настаивал на своем:

— Нет, нужно идти вдоль Бржезинки, а потом через высокий старый лес. Иначе к полудню нам не добраться до развилки.

— Вообще нам незачем идти к развилке! — возразила Катя, наливая кофе.

Но он не сдавался:

— Нет, мы должны, потому что там нас будут ждать Вылетяловы.

— Кто? — Катя пришла в ужас.

— Вылетяловы, Ольга и Зденек! — ответил Станда, набивая рот хлебом.

— Вот еще! — Это ей совсем не понравилось.

— Опять начинаешь? — спросил предостерегающим тоном Станда.

И Катя, пристыженная, замолчала. Ну и ладно, пускай будет Зденек. Почему бы и нет.

— Пошлю из Едловой открытку Вареньке, — мечтательно произнесла Вера. Было ясно, что и она наконец проснулась.

Начинался один из тех настоящих летних дней, когда солнце печет с самого утра. Хлеба дозревали прямо на глазах. Колосья желтели, солома шуршала.

Лес все еще дарил свежую прохладу. В Бржезинке на изъезженную дорогу опустилась птица с разинутым клювом. В глинистой ямке сверкала лужица ночной росы.

— Бедная птичка, — пожалела Вера, — ее мучит жажда!

— Это черный дрозд, — нетерпеливо буркнул Станда, шедший впереди.

— Почему ты не говоришь «бедненький Еничек, его мучит жажда»? Меня никто не пожалеет! — воскликнул Енда. — Мне тоже хочется пить. Умираю. SOS! — три точки, три тире, три точки!

— Енда, перестань! Мы только что вышли, — сердилась Катя. Она повернулась к остальным: — Теперь не замолчит, пока не напьется.

Кто-кто, а она-то знала его уже десять лет.

Известно было, что где-то поблизости есть колодец. Верасек была уверена, что легко найдет его. Там, говорят, есть пасека, небольшой лесок, и там цветет наперстянка.

— Если ты говоришь — наперстянка, значит, это одуванчик! — отозвался Станда.

Но так или иначе, все пошли искать колодец. О воде говорили так долго и так много, что всем захотелось пить. Сошли с дороги, пробежали по высокому старому лесу и подошли к оврагу. Он весь зарос высоким папоротником, в котором можно было спрятаться, как в лесной чаще. Они топали по мягкому мху, на котором сверкала паутина, покрытая капельками росы. Через дорожку прыгали маленькие коричневые лягушки с алмазными глазами.

Все было красиво, и хотелось верить: где живут лягушки, там должна быть вода.

Может быть, это и так, но направление они взяли неверное. Овраг то темнел, то наполнялся светом. На одном склоне, точно стоя на страже холодной и мрачной красоты, росли искривленные дубы. А за ними открывалось пространство, прогретое солнцем. Здесь летали синеватые блестящие стрекозы, вокруг простирался березовый подлесок и росли кусты ежевики, воздух звенел от жужжания насекомых, все благоухало под солнцем.

— Девочки! — крикнул Енда и театрально упал на колени, словно исповедуясь богу лесов.

Он нашел землянику. Крупные зрелые ягоды сами падали в руки. Целые ковры земляничных лужаек. Тут все забыли обо всем на свете… Был только сладкий сок, аромат, и ничего больше.

— Жаль, что с нами нет Качека, — вспомнила Вера.

— Жаль? Прекрасно, что его тут нет! — Станда меньше всех измазал губы земляникой и сейчас стоял, нагнувшись над громадным муравейником.

— Послушай, ты, змей, охотник на муравьев! — воскликнули все в один голос.

— Вам серьезно хотелось, чтобы он тут был с нами? — у Станды были такие же глаза и такое же выражение лица, как у дедушки. — По-вашему, было бы здорово заблудиться с ребенком в лесу? Он бы ревел, и мы бы тащили его на спине.

— Заблудиться? Это кто заблудился? — воинственно спросила Катя.

Станда пожал плечами, словно его все это не касалось.

— Ну мы же, мы!

Ему сказали что-то совсем не литературное и все же не могли не признать: они действительно не знали, где находятся, с какой стороны пришли и куда идти дальше. Строили догадки, в какой стороне Гайенка, где может находиться Едлова. Енда неожиданно вспомнил мудрую, проверенную жизнью примету: лишайник растет только на северной стороне деревьев; по этому признаку можно найти дорогу хоть в девственном лесу. Или:

— Берут часы и… направляют большую стрелку на солнце… нет, собственно, не большую, а маленькую… Нет, все-таки большую. Потом…

Дальше ему нечего было сказать. И Станда решительно отказался одолжить ему свои часы для экспериментов:

— Хороша же твоя индейская мудрость, если она опирается на часы!

— Еничек, Еничек, мы заблудились! — запищала Катя. — Залезь на самое высокое дерево и посмотри, не светится ли где-нибудь огонек!

Енда — добрая душа — понял свою задачу. Он залез на самую низкую ветку и оттуда вещал:

— Вижу огонек, но это, наверное, в лесной хижине. Там живет злая волшебница, она Станду съест!

И соскочил на землю. Потом упал в траву рядом с Катей, и оба они хохотали как безумные. Их веселье заразило всех. Никто уже не думал о том, что заблудились. Все прыгали, бегали, носились наперегонки. Настроение было прекрасным. Мы заблудились? Это воспринималось как забава, как замечательное приключение. Так, значит, мы заблудились! Будем жить в лесу, как дикари. Енда этого страстно желал: по крайней мере осуществился бы его первоначальный план проведения каникул. Станда допускал, что это было бы любопытно. Только Катя гасила их надежды:

— Сюда ни один почтальон не доберется! Ради Верасека мы должны вернуться к цивилизации.

Они были опечалены тем, что от этой цивилизации их отделяет всего лишь узкая полоска леса. Они прошли ее как-то незаметно.

У вырубки их ожидал неприятный сюрприз. Двое мужчин с засученными рукавами сдирали с деревьев кору, а на бревнах сидела старушка в деревенском платке и чистила грибы.

— Итак, мы, к сожалению, спасены! — провозгласил Станда, собираясь обойти лесников.

Но старушки обычно любят приятно побеседовать, и эта тоже остановила его вопросом:

— Который приблизительно час?

— Начало двенадцатого, — ответил он неохотно, соображая, как бы улизнуть.

Но старушка его не отпускала:

— Спасибо, дети. И куда это вы идете?

У Кати на лице появилась болезненная гримаса. Они с Верой крепко схватили Енду за руку, но он тоже не хотел упустить счастливый случай поболтать.

— В Едлову, с добрым утром, пани! — произнес он вдохновенно. — Заблудились мы. А вы откуда?

Старушка всплеснула руками:

— Заблудились? Скажи-ка на милость! — Она почувствовала, что нашла родную душу, и начала подробно выспрашивать, Енду, а он так же подробно ей отвечать.

Вскоре уже было известно, какой дорогой они шли и как заблудились, где был их колодец, как и почему они его обошли стороной. Она указала им не меньше дюжины дорог и тропинок к Едловой.

Они выбрали самую короткую: старушка обещала за десять минут довести их до развилки. Когда прошло добрых полчаса, Катя воскликнула:

— В этом весь Енда! Он дружит с людьми, которые не имеют понятия о времени. И в конце концов пошлют вас еще не по той дороге!

Енда обиделся. Что значит «дружит»? Это была не какая-нибудь девчонка, а вполне солидарная бабушка.

— Ты хотел сказать «солидная»? — строго спросил его Станда.

Верасек предупредила надвигавшуюся ссору тем, что затараторила детскую считалку, которая звучала как барабан в военном оркестре. Кончилось все пением. Каждый пел как мог.

В школе Кате неизменно ставили по пению пятерки, но это все потому, что ей не хотели портить табель. Верасек кое-как подтягивала, а Станда каркал, как ворона.

— Знаешь, у тебя в горле как будто испорченный клаксон автомобиля! — заметил Енда.

— Не хватает музыкальных тонов, — по-своему объяснила сестренка.

Но Станда придерживался фактов:

— Не в этом дело, мы взрослеем. У меня, например, ломается голос. Получается интересное явление в голосовых связках…

— Через год мы будем совершеннолетними! — вздохнула Катя, не зная, что еще сказать. Каких-нибудь несколько дней назад ей казалось, что это великое счастье — быть взрослой девушкой. А теперь?

— А нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы человек вообще не рос? — спросил Енда с искренним интересом.

— Можно! — Станду эта тема тоже увлекала. — Если у ребенка удалить щитовидную железу… Это на редкость интересная железа…

Верасек вздрогнула. Малейшее упоминание о любых процедурах, связанных с кровью, приводило ее в ужас.

— Перестань, Станда! Я придумала лучший способ. Енде можно положить на голову кирпич, чтобы он не рос! Конечно, — заметила она, — он бы не остался ребенком, но вырос бы карликом.

— Вера! — Станду такие рассуждения буквально заставляли страдать.

А Енде предложение Верушки понравилось: он ходил на согнутых коленях, корчил рожи и смешно менял голос. Ему представлялось, что он полностью перевоплощается во всемирно известного комика. Енда не переставал ломаться даже тогда, когда все уже перестали смеяться.

Он изображал из себя карлика, пока компания не дошла до развилки, где стояли раздосадованные Вылетяловы.

— Где это вы были? — Ольга недовольно взглянула на часы.

— Мы заблудились, милостивая государыня! — ответил «карлик», и Ольга поневоле рассмеялась.

Енда был просто счастлив оттого, что в конце концов дождался успеха, а Катя досадливо смотрела в сторону: у нее не было ни малейшего желания стоять и разговаривать в том самом месте, где оборвалась их встреча со Зденеком.

Расположились лагерем в тени тополиной аллеи, которая вела к гумнам деревни Едловой, и принялись готовить еду. Нужно было нарезать и намазать целую гору хлеба, раздать вареные яички и по справедливости разделить сдобный пирог, который бабушка дала им с собой в дорогу. Верочка уплетала за обе щеки, она глотала огромные куски, желая поскорее покончить с едой.

— Будьте добры, — обратилась она к Вылетяловым, — вы не могли бы одолжить мне велосипед?

— Зачем? — спросил Станда на правах старшего брата.

— Ей надо поехать на почту! — сострил «знаменитый карлик».

На что Вера возразила:

— Вот и нет! Мне нужны только открытки.

— Это одно и то же! — закончил Станда их спор.

Ольга одолжила Вере свой велосипед, а Зденек предложил проводить ее.

Ольга подмигнула Кате с видом заговорщика: «Видишь? Не говорила ли я тебе? Дон-жуан!»

Дом лесника был таким, каким и должен быть уединенный дом в лесной глуши, — просторный и старинный, приветливый и чистый, с большими оленьими рогами при входе, в нем хотелось бы жить, по крайней мере, в течение одних долгих каникул.

Лоудовы были гостеприимные хозяева. Хозяйка встретила всех, как своих старых знакомых. Енду она подняла на руки и запечатлела на его щеке материнский поцелуй, Катю погладила по голове и спросила, помнит ли она, как они вместе ехали в поезде. Катя покраснела: глупо и совершенно не нужно об этом спрашивать. В дверях стоял пан Лоуда. Великан с бородой, совсем как Крконош из сказки.

— Ну, что скажете, молодежь? — спросил он, и посуда на полочке от его голоса звякнула.

Катя приметила, что он — добрый великан и что у него весело сощурены глаза. Она подумала, что под этой огромной бородой, наверное, прячется улыбка, напоминающая улыбку одного веселого парня…

— Вашека нет дома, — сказала хозяйка, словно читая ее мысли.

У Кати дрогнуло сердце, и она вдруг ко всему потеряла интерес.

— Он пошел вас встречать, — объяснила мама Вашека.

Вот это уже лучше!

В комнату ворвалась свора. Нюхающая, лающая, дружелюбная свора собак.

— Ну вас!.. Да ну вас! — кричала пани Лоудова и гнала их прочь.

Гости предпочли выйти во двор и там осмотрели всю псарню. Первой им бросилась в глаза рыжая сучка с волнистой шерстью.

— Это, наверное, мама нашего Каштана?

— Да, — гордо ответил Енда. Для него тут все уже было своим и близким. — Цинка, Цинка! — позвал он, и Цинка, ласкаясь, тут же бросилась к нему.

За ней прибежали две охотничьи собаки с голубыми глазами. Спокойные, дрессированные псы, в любую минуту готовые броситься за своим хозяином в лес. Звали их Прах и Брок, и пан Лоуда смеясь говорил, что через какой-нибудь год-другой они сами смогут нести службу в лесу. Он уйдет на пенсию, а Прах и Брок будут лесниками.

Еще там вертелось что-то рыжее, шелковисто-кудрявое; оно путалось под ногами и взволнованно, прерывисто лаяло.

— Да это же наш Каштанчик! — воскликнули все изумленно.

А Катя поправила:

— Дон!

Щенок восторженно бросился к ней и на радостях опрокинулся на спинку.

— Нет! — повышенным тоном сказал Енда. — Это Дан. Каштан…

— Дон! И не возражай! — предупредила его Катя.

И тут Енду осенило:

— Это и вправду Дан. Не Дон, не Каштан, а Дан. Двойник, брат моего щенка!

— Нет, моего! — зашипела Катя и легонько наступила брату на ногу.

— Считается, что леснику надо иметь трех собак. Вот этого мне тут и оставили! — сказала пани Лоудова громко, чтобы ее голос был слышен и в сенях, где показался Вашек.

— Само собой, дорогая хозяюшка! — сказал он и поцеловал мать. — Трех собак мало. Когда отец отведет Праха и Брока, я заберу Цину в лес, а кто же здесь будет сторожить?

Хозяйка запустила пальцы в волосы сына и любовно потрепала его за взъерошенную челку, а Катя про себя подумала:

«Ага, так вот почему он всегда такой невозможно лохматый». И, как воспитанная девушка, протянула ему руку:

— Привет, Вашек!

Все уселись в саду под деревьями.

Прошло немало времени, пока появились Вера со Зденеком. Утомленная и разочарованная, она пожаловалась:

— Нигде, ну представьте себе, решительно нигде не продаются открытки с видами!

— Ах, какая беда! — иронически усмехнулся Станда.

Но пани Лоудова была иного мнения. Как только она узнала, зачем нужны Верочке открытки, она принесла из дому коробку. Отец и сын переглянулись с улыбкой: «Наконец-то будет польза от ее коллекции!» А разве уж так смешно собирать открытки? Смешнее, чем собирать спичечные коробки или, скажем, почтовые марки?

Верасек была в восторге! Некоторые из этих открыток пани Лоудова купила еще тогда, когда была совсем молоденькой девушкой. На них были изображены дамы, подающие своим кавалерам ручку для поцелуя; снежные пейзажи, посыпанные каким-то серебряным порошком; снег с ледяными сосульками и надписи с пожеланиями веселого и счастливого Нового года, причем все это ослепительно сверкало. Вера выбрала две открытки. На одной было наклеено бумажное сердце, которое отпиралось маленьким бумажным ключиком, а под ним была надпись: «Привет любви!» Верушке хотелось послать ее своей Вареньке. Другая открытка изображала девчурку в смешном платьице старинного фасона, которая вела за собой на розовой ленте кучу котят. Верочка решила, что братиславской Марише это тоже понравится.

Пан Лоуда несколько раз нетерпеливо посматривал на часы:

— Где это пан доктор мог так долго задержаться?

— Не бойся, не пропадет! Коль уж обещал, обязательно приедет, да и мотор… — начала хозяйка.

Но супруг прервал ее громогласным:

— Нет! Это секрет! Наша молодежь еще ничего не знает.

Конечно, все начали приставать с расспросами, да только напрасно, и, кроме того, на дороге перед домом раздались гудки и послышался шум машины. Это подъехала дедушкина «татра».

— Ура! Мы у доктора этот секрет выудим! — закричали дети и кинулись навстречу.

Но из машины выбрался только нахохленный Качек, а за ним бабушка. Доктор остался в машине, и пан Лоуда поспешно забрался к нему. Машина уехала.

Обе пани божились, что ни о каком секрете понятия не имеют, и как ни в чем не бывало ушли в дом. Через окно детям были выданы жестяные кастрюли с приказом: набрать смородины доверху.

Катя выбирала самые крупные и сладкие ягоды. Одну в рот, другую в кастрюлю. «Ой!» — вздрогнула она. Кто-то стоял за ее спиной. Зденек.

— Почему ты мне не сказала, что у тебя есть какой-то парень? Ты меня дурачишь, а сама получаешь любовные письма. Я же тебя видел с этим, с этим… из москательной лавки!

Катя сообразила, что Зденек не может вспомнить имя Энуны Веселого. Но письмо… Это уж дело рук Веры! И самое смешное в том, что это письмо самого Зденека. Она так обозлилась, что у нее прошла всякая охота смеяться и доказывать что-либо. А Зденек объяснил ее румянец по-своему:

— Ага, так это правда, да? — и ушел торжествующий.

Кате никогда не приходило в голову, что разочарование в поклоннике может быть таким неприятным. А с Верой она еще рассчитается!

Но обо всем этом она быстро забыла. Возвратилась дедушкина «татра» и вытряхнула из себя пана Лоуду, доктора и… мотор. Блестящий, жужжащий лодочный мотор.

Все прыгали вокруг него, как дикари, пляской выражающие поклонение своему тайному божеству. Мотор-моторчик! Склоняли это слово во всех падежах. Восторгам не было конца.

— Ура, да здравствует мотор, да здравствует доктор!

Бабушка строго посмотрела в их сторону, и они моментально исправили свою ошибку:

— Да здравствует наш адмирал!

Тут ей не осталось ничего другого, как только беспомощно пожать плечами. Тогда она решила преподнести свой собственный сюрприз: достала из сумки два больших термоса с мороженым. Тут уж были несказанно счастливы все.

Они сидели под деревьями, разговаривали, конечно же обсуждая свой Великий Путь, играли во всякие игры и в конце решили устроить состязание. Пани Лоудова вспомнила, что в ее молодые годы ни один праздник в парке не обходился без состязаний. Она рассказывала, как смешно проходил бег в мешках. При этих словах лесник гордо выпрямился и лукаво подмигнул ей:

— А что? Не найдется ли у нас на чердаке какого-нибудь мешка?

Состязание было трудным, но забавным. Из мешка могли выглядывать только голова, плечи и руки. На первый взгляд вы скажете: «Гм, ну и что?»

Первый шаг — пошел! Второй — уже не то. На третьем падают все. Встают и пробуют заново. Раз-два-бац! Падать и вставать, бежать — или, вернее, семенить в своем мешке, — снова падать и снова вставать. Сердиться и смеяться, пока не выдохнешься вконец. Вот это состязание! Смеются участники, смеются зрители. Зрители? Их тут было совсем мало: кроме двух дам, участвовали все. Даже доктор… и пан Лоуда, который в конце концов всех победил и все выиграл: наименьшее число падений и наилучшее время. Вот что значит опыт и целеустремленность!

Веселье было еще в полном разгаре, когда доктор стал многозначительно посматривать на часы. С временем нельзя договориться. Даже самым прекрасным минутам приходит конец. Они распрощались и вышли. Вереница людей двинулась по дороге.

С краю шла Ольга и вела свой велосипед. Не могла же она уехать и оставить друзей! Рядом с ней — Станда, Вера и Зденек, за ними — Вашек и Катя, а по другую сторону дороги — Енда, который попросил разрешения вести велосипед Зденека. Он выступал горделиво, как молодой петушок.

Вашек сказал дома, что проводит друзей недалеко, только до деревни. Но потом ему трудно было распрощаться, сказать «до свидания», закончить этим прекрасный день с его ласковой погодой, оборвать нити взаимопонимания, связавшие их друг с другом.

Они шли по белой полевой тропинке. Холмы на западе порозовели, в долину спускались сумерки. Дети пели, болтали, шутили, смеялись. А Вашек их все не покидал.

Когда прошли уже изрядное расстояние, Верасек пожаловалась, что стерла ногу. Ей предложили, если хочет, ехать на велосипеде. Но где там! Она и слышать не хотела: ни за что не покинет она этого дружного коллектива.

Она уселась и скинула туфли, как в старину это делали странствующие подмастерья. И сказала, будто она идет, как ангел по облакам: пыль на дороге была такая мягкая и теплая! Наполовину из солидарности, наполовину из любопытства и все остальные скинули обувь. Если может одна, почему другие не могут быть ангелами?

На повороте, когда уже показались крыши гайенских домов, сзади прогудела машина. Колонна военных грузовиков разделила этот ангельский сонм на две половины. С одной стороны шоссе оказались Катя, Вашек и Енда.

— Послушай, Вашек, — сказала вполголоса Катя, — все, о чем я тогда говорила, не так. Не думай об этом…

А он и не знал, о чем идет речь. Старался делать умное лицо, показать, будто что-то помнит, но на самом деле не знал.

— Ну! — помогала она ему. — Ну, о школе… и все такое!

— И все такое! — повторил он и сделал ужасно умное лицо.

Катя уже начинала сердиться:

— Это тебе не шутки. То, что я тебе говорила, конечно, была чепуха, потому что я хочу быть врачом. Знаешь, всегда хотела… Я… я…

Он принялся ее утешать:

— Да ты не волнуйся. Такое бывает у многих девочек. Это как корь.

— Ты замечательно разбираешься в девочках! — Катя была разочарована, что он так небрежно отнесся к ее серьезному решению.

— Конечно! Я прекрасно знаю девочек. Дома у нас было две, а потом, может быть, тысяча или около того… Я же ходил с ними в школу. Олина! — закричал он через дорогу. — Сколько девочек было в нашем классе?

Проезжавшие машины производили такой шум, что ничего не было слышно.

— Словом, много! — сказал он, не дожидаясь ответа, и продолжал: — Ярмила, это моя сестра, старшая. Знаешь? Она хотела стать актрисой. Кинозвездой.

— Да?.. И… — Катю это стало занимать.

— Да. А работает счетоводом в кооперативе. А Квета, когда была маленькая, хотела быть дрессировщицей змей. Она видела одного такого дрессировщика в цирке…

Катя поняла, что серьезного разговора не получится. И тогда она спросила, подражая его интонации:

— И что же, ваша Квета стала дрессировщицей змей?..

Все имеет свой конец. И хорошее тоже.

В Гайенке уже загорались огни, через дорогу вперевалку направлялись к своим воротам последние запоздавшие гуси; вечерний автобус стоял на площади с зажженными фарами, готовый к отправлению. «Еще успею!» — подумал Вашек и наспех попрощался со всеми. Вылетяловы сели на свои велосипеды и, помахав на прощание, поехали по Садовому переулку. Катя, Станда, Верасек и Енда снова взялись за руки. Довольные, запыленные, с туфлями и ботинками через плечо, дошли они до Длинной улицы. Уже стемнело. Прямо перед «Барвинком» горел уличный фонарь. На освещенном участке стояла темная фигура.

— Ой-ой! — догадалась Вера. — Пациент. Доктор не успел еще вернуться, а тут снова придется ехать.

— Да нет, это не больной, — сказал Енда, когда подошли поближе. — Это женщина… и у нее чемодан!

— Гостья! — завопил Станда. — Скажем сразу, что у нас в доме тиф. Или оспа…

— Гостья! Придется одеваться и сидеть в комнате, — вздохнула Вера.

— Вот еще удовольствие! — Катю от досады даже передернуло.

— Постой! Постойте! — У Енды были зоркие глаза. — Как раз тебе и будет удовольствие… Потому что это Дворжанда.

— Кто? — Катя не на шутку испугалась.

— Кто да кто? — торжествовал Енда. — Твоя Дворжачкова.

— Уна?!