Катя, Катенька, Катрин

В главе второй рассказывается о старом доме и его обитателях

Гайенка — старинный городок в предгорье. Ее пересекает река, и через заборы, окаймляющие сады, в окна домов заглядывает лес. Иногда случается и так, что по главной, собственно, единственной улице пробежит заяц. Гайенка тянется не только вдоль мощеной улицы, дома ее вписываются в луга, прячутся в тени деревьев, растущих в долине реки. Только в одном месте городок взбирается на высокий берег, поросший ароматной травой. Его называют «На пастбище» или «Под березовой рощей», потому что на этом мысе стыкуются оба названия. Но чаще всего это место называют «У Янды» или «У доктора», потому что именно там стоит «Барвинок», дом Катиного дедушки.

Дом этот низкий, белый, длинный. На крыше торчит множество всевозможных труб, среди которых в ветреный день поскрипывает флюгер с изображением цветка, давшего название дому.

Слово «Барвинок» красовалось и на одном из столбов ворот. А под ним висела табличка: «Д-р Филипп Янда». А еще ниже — листок, приклеенный пластырем: «Прием только в амбулатории!» Последняя надпись была неправдой, потому что доктор принимал там, где его кто-нибудь останавливал и просил помочь.

Перед домом — палисадник. В нем бабушка выращивает розы. Она следит за точностью геометрических линий посадок, за тем, чтобы песок всегда был свежим, не затоптанным, чтобы нигде не прорастала сорная трава. За домом — травяные лужайки, фруктовый сад, масса прелестных уголков, зовущих к уединению, играм и отдыху.

Окна комнат смотрят в палисадник. Высунувшись из окна спальни, бабушка может вдыхать аромат роз. Из палисадника ступеньки ведут на светлую веранду. Через нее вы могли бы войти в дом, пойти по длинному деревянному коридору, который был пристроен к дому как открытая галерея. С одной стороны коридора — двери в комнаты, с другой — окна в сад. В конце коридора — кухня и еще одна веранда, с выходом в сад. А на веранде — пристройка: крутая лестница на мансарду. Короче говоря, «Барвинок» — это дом, полный всяких комнат, каморок, потайных уголков, укромных местечек, ниш, в которых вполне могли бы обитать домовые и феи. Жили они в доме или нет, неизвестно, но Катю встречать они почему-то не пришли. Зато навстречу ей выкатилась ватага детей. Выгоревшие футболки, загоревшие руки и ноги, растрепанные волосы, смех, прыжки, крик. Казалось, что детей — не менее десяти.

А было их всего четверо: Енда и трое Тихих. Это были дети тети Веры, дочери бабушки и дедушки, сестры Катиного папы.

Самый старший из них — Станда. Смуглый, худощавый юноша с серьезным продолговатым лицом, серыми глазами, глядящими на мир несколько насмешливо и немного нетерпеливо. Станда — изобретатель, исследователь, естествоиспытатель и вообще фанатик. Ко всему, что связано с наукой, он относится серьезно. А к остальному? Он любит пошутить, и совсем не трудно стать мишенью его острых шуток.

Станда как раз закончил девятый класс.

А маленькое скачущее создание с большим пирогом в руке — это его брат Карел. Карелом его называли только тогда, когда хотели подразнить: «Карел, Карл, в ад попал!» Обычно все звали его Качек, а то и еще ласковее — Качек-Мачек. Он был самый маленький в их детской компании и умел этим пользоваться: «Девочки, я тоже хочу… Станда, возьми меня на спину… Не могу, у меня ножки болят…» Иногда он приказывал: «Смотрите за мной, а то я упаду!»

Окружающие по-разному относятся к Качеку. Одни им восхищаются, другим он действует на нервы. А бывает и так, что на нервы он действует всем… кроме той одной, которая прячет для него самый лучший кусочек, терпеливо вытирает ему нос, рассказывает сказки. Кто она — мама? Бабушка? Но ведь мы говорим о детях! Это Вера, сестра Качека и Станды. Кудрявая, светловолосая, с ямочками на щеках и весело вздернутым носиком, она, вероятно, улыбается даже тогда, когда спит. Есть у нее еще какие-то особые черты? Нет. А пожалуй, все же есть. Три пальца ее правой руки — большой, указательный и средний — удивительно синие. Но это не от какой-то особой болезни, а от авторучки. Вера без конца покупает бутылочки с синими чернилами. А они такие стойкие, что их потом ничем не отмоешь.

«Верушка, напиши что-нибудь такое, чтобы поскорее пришел ответ. И передай мой привет детям на полярном полюсе!»

Пани Несворна, у которой Вера покупает бумагу и чернила, определенно имела в школе единицу по географии. Полярный полюс! Вы слышали когда-нибудь такое? Разумеется, дети живут не на полярном полюсе, а за Северным Полярным кругом. А это большая разница. И вообще, никакие не дети, а Варенька. Пионерка Варвара Александровна Лебедева. Город Салехард на реке Оби. Сибирь. Если линейкой пани Несворной провести в Стандином школьном атласе прямую линию от Праги до Салехарда, то получится три тысячи километров. Варенька — это самая старшая и самая любимая Верина подруга по переписке. Они пишут друг другу каждые две недели уже третий год. Благодаря письмам Вера хорошо выучила русский язык. Да и Варенька немножко научилась по-чешски. Они обменялись фотографиями. На той, которая пришла из Сибири, стоит девочка, одетая в шубу и лисью шапку. А то неясное, что видится за ней, — упряжка рогатых оленей.

Эта фотография — гордость Веры.

Кроме Вареньки, Вера переписывается еще с двумя девочками из Братиславы и, разумеется, с Катей, потому что Катя ей всех милее, кроме того, она — ее двоюродная сестра, и еще она умеет, если, конечно, захочет, писать умные и шутливые письма.

При встрече Вера была готова задушить Катю в своих объятиях, повторяя: «Катенька, Катюшенька, Катюша…»

Сколько нежных имен можно придумать от одного имени? Никто этого не считал, потому что всех перебил крик Енды:

— Она приехала!

Качек бросился обратно в дом с криком:

— Приехала! Давайте обедать!

На крик выбежала бабушка. Высокая, стройная, седоволосая, с голубыми глазами, такими же, как у Кати. Собственно, все было наоборот: говорили, что Катя как две капли воды похожа на бабушку.

Они обнялись.

— Бабушка, бабуленька! — бормотала Катя, вместо того чтобы сказать что-нибудь вразумительное; например, как она рада, что видит бабушку, и как она по ней соскучилась.

— Почему ты не приехала с Ендой? Пан Шкароглид… — начала бабушка, но Енда перебил ее вопрос песенкой, в которой повторялись слова «побоялась лошади» и «села на поросенка».

Изо всех противных мальчишек Енда был самым противным.

У ворот раздался шум машины. Это подъехала старая «татра», и из нее вышел пожилой мужчина со смуглым продолговатым лицом. Смеющиеся глаза, волосы как сталь и седая щеточка усов — дедушка! Все бросились к нему, как рой пчел.

— Как доехали, дети? — обратился он к Кате и Енде. — Как папа, мама?

Из-за шума детских голосов ему приходилось говорить громко. Но ответа он не расслышал.

— Сейчас невозможно говорить спокойно, Филипп, — сказала с улыбкой бабушка.

— И нельзя будет еще два месяца, — ответил дедушка, — потому что здесь на пять детей больше, чем положено.

Потом был обед. Самый сказочный обед, какой под силу уничтожить стае голодных волков, принявших облик мальчишек и девчонок. Наградой за все была клубника бабушкиного урожая.

Когда стало ясно, что дети уже могут отвлечься от своих тарелок, дедушка постучал ложечкой по стакану и торжественно произнес:

— Дамы и господа, разрешите мне открыть наши летние каникулы!

— Да здравствуют каникулы! Ура!!

Одно из тех заповедных мест, куда можно было спрятаться с интересной книжкой, с тайными разговорами, которые никто, ну совсем никто не должен слышать, одно из тех укрытий, куда не доносился зов идти мыть посуду или подметать пол, где не было слышно нытья Качека и куда не долетали бумажные стрелы Енды, такое место находилось в кроне дерева.

Во фруктовом саду стояло старое ореховое дерево. В двух скворечниках там жили скворцы, а на ветвях нередко можно было видеть девочек. Они часто укрывались здесь и подолгу разговаривали.

Сидеть на ветках дерева? Ведь неудобно держаться за них и в таком положении поверять друг другу тайны. Но Катя и Вера не висели на дереве, как какие-нибудь обезьяны, а сидели, удобно устроившись. И в этом им помогли молоток, гвозди, доски и — крепкие руки: когда вы строите воздушные замки, такие руки просто незаменимы.

Порывы ветра раскачивали ветви дерева, и девочки, скрытые стеной листьев, уносились в неведомые дали.

Вера поделилась своими волнениями:

— Представь, Катя, придется ждать еще целых две недели, пока придет письмо от Вареньки и я узнаю, как она сдала экзамены. Ужасно! Она, конечно, мне уже написала…

— А девочки из Братиславы? — спросила Катя просто так, из вежливости.

— С ними мы обменялись телеграммами. Представь себе… — начала Вера так взволнованно, что забыла, что сидит на дереве. Хорошо, что Кате удалось ее вовремя схватить.

— Верасек, — сказала она, воспользовавшись случаем, — а у меня новая подруга!

Далее следовало восторженное, самозабвенное описание светловолосой девушки с блестящими кудрями. Оказалось, что она не только красива, остроумна, смела и что зовут ее Уна, но что она пользуется огромным успехом в компании, о которой Катя с завистью заметила:

— Это первоклассная компания!

— Сколько их? — спросила Вера.

Когда она услышала, что приблизительно семь или восемь человек, то размечталась:

— И ты со всеми будешь переписываться?

Кате, к счастью, не пришлось отвечать на этот трудный для нее вопрос. Ей не пришлось сознаваться, что этих «первоклассных» юнцов и девушек она знает только понаслышке, потому что именно в этот момент Вера неожиданно свалилась с дерева. Падать с дерева, оказывается, значительно быстрее, чем спускаться, к примеру, на крик Станды:

— Вера, Верасек, почтальон пришел! Верасек! Катя!

Именно эти слова они услышали в воздушном замке.

Но никакого почтальона не было. Просто мальчики хотели, чтобы девочки как можно скорее пришли к ним посоветоваться. По двору бегала и озабоченно кудахтала цесарка. Бабушка внимательно наблюдала из окна. У Енды в волосах торчало несколько крапчатых перьев.

— Горит! Горит! — кричал он и прыгал в диком танце.

Горел первый каникулярный костер.

Его разожгли на лужайке во фруктовом саду, окружив кирпичной стенкой. Уже в прошлом году бабушка и дедушка разрешили детям развести такой костер. Бабушка предусмотрела все, что касалось вопроса безопасности. И хотя это не был настоящий лесной костер, но все же… Приходилось выбирать: или так, или никак. Конечно, они выбрали «или так», хотя огонь был слабым и из-за кирпичей все напоминало кухонную печь. Но тем не менее не оказалось лишним и ведерко с водой. За костром было место для двух палаток. В прошлом году они стояли там целое лето, и в них дети прожили все каникулы. Теперь надо было решить, ставить их снова или нет.

Огонь разгорался, дрова потрескивали. Белая ленточка дыма устремлялась в голубое небо. И Енда с перьями в волосах напоминал индейца на карнавале. Но сейчас речь шла не о маскараде, а о серьезном деле. Енда собирался сделать эпохальное предложение, или просто Э. П.: две точки — тире — две точки, точка — два тире — точка! Они снова будут жить в палатках, как и в прошлом году, только… В этом все дело! Они будут индейцами! Питаться будут тем, что насобирают в лесу и наловят в реке. Енда охотно рассказал всем, как надо ловить бизонов и собирать змеиные яйца. Все точно по книжке об индейцах, которую он только что прочитал. Он не мог понять, почему его предложение не встретило восторга. Качек молчал, так как больше всего на свете любил яблочный пирог, какао и хлеб с маслом. Вера пребывала в сомнении, а Станда сосредоточенно подбрасывал щепу в огонь.

— Сегодня такая затея бессмысленна, — задумчиво произнес он, — хотя, с другой стороны, это был бы интересный эксперимент: сколько выдержит цивилизованный человек… Да, это был бы весьма любопытный социологический опыт. Но провести его невозможно.

Катя оказалась еще более немилосердной.

— Это настоящая глупость, — сказала она.

Сокращенно Н. Г. Енда печально простучал: тире — точка, два тире — точка, и обиделся. А потом сказал:

— Тогда предложи что-нибудь ты! Пусть твое предложение будет умнее!

Она только пожала плечами.

Зато предложила Вера:

— Поедем на лодке. И проведем каникулы на реке! Да, об этом стоило подумать. Можно было поехать на дедушкиной рыбацкой лодке вниз по течению.

— Можем доехать даже до Праги!

— Сделаем сами индейское каноэ! Это не так уж трудно. Надо срубить дерево… — Енда не желал так просто распрощаться со своим планом.

Качеку эта идея тоже понравилась:

— Поедем на пироге! Я буду ею управлять!

— Река — это хорошее предложение, — глубокомысленно заявил Станда. — Только они нас не пустят!

Они — это были дедушка с бабушкой, папы и мамы. Короче — те, которые способны свести на нет любые прекрасные идеи.

— Надо им объяснить…

— Нет! Они должны нас отпустить…

— Пустят — не пустят… — кричали все и доказывали друг другу так, что не заметили, как к ним подошли дедушка с бабушкой.

— Вот они, наши тихие, милые детки!

— Договариваются, как проведут каникулы, — по-взрослому надменно произнесла Катя.

— Да ну! — удивилась бабушка. — А что они собираются делать?

— Что обыкновенно делают в каникулы? — включился в разговор дедушка. — Енда будет ездить на моем велосипеде, и ежедневно разбивать одну, а в воскресенье и по праздникам — обе коленки. Станда будет заниматься муравьями, мухами, астрономией и химическими опытами. Только я очень прошу: никаких взрывов в ванне! Вера… — Тут он остановился, как будто что-то вспомнил: — Ты уже заявила?

Бабушка, к которой был обращен вопрос, пожала плечами, показывая, что не знает, о чем идет речь. Вера обиделась, когда дедушка сказал, что надо заявить на почту, пусть дополнительно возьмут почтальона и служащего почты — Вера приехала! Станда продолжал сохранять серьезность.

— Доктор, вы все шутите, — сказал он, — а между тем есть хорошее предложение — поехать на лодке.

— Сколько раз я должна говорить, чтобы вы не называли дедушку доктором?

Но Станда не слушал бабушку, потому что сосредоточил свое внимание на обсуждении, откуда и куда они могли бы поплыть, как все организовать…

— Любопытно! — кивнул дедушка и в раздумье покусал ус. — Только мне представляется более интересным план отправиться вверх по реке, против течения. Скажем, лучше всего до Пержея. Там теперь рубят лес. Остановиться денька на два, порыбачить…

Далее дедушка увлекся рассказом о рыбацком рае в Пержее и о красоте мест, которые они минуют.

— А потом пойти вниз по течению. Спать в лодках! Чудесно! Только…

— Никаких «только», доктор! Потому что я знаю, что ты хочешь сказать, — перебил дедушку Станда.

Бабушка в отчаянии пожала плечами, а Станда продолжал:

— Ты хочешь сказать, что нам нельзя ехать. Но подумай, мы же почти взрослые. Мне уже шестнадцатый год, а Кате…

— На меня не рассчитывай! — заметила Катя, и все повернулись к ней. — Не думай, что я буду играть с детьми.

— Но… ведь… играет только Енда! — по-своему объяснила слова Кати Вера. — Оставь его, пусть играет, а мы…

— Вы! — подчеркнула Катя. — Вы, но не я!

Потом она сказала, что не понимает, что за удовольствие без устали грести, куда-то торопиться, а потом сидеть и неделю смотреть на удочки.

Но ее уже никто не слушал. Все в экстазе говорили о поездке, о лодках, о ночевках на реке.

Вы когда-нибудь засыпали в лодке прямо на берегу? Она пахнет смолой, солнцем и водой. Никакое пуховое одеяло и шелковая подушка не смогут заменить красоту той ночи, которую вы проведете на жестком дне шаланды. Когда наступают сумерки и все засыпает, когда леса темнеют и окутываются мглой, когда первая летучая мышь возвестит о приходе ночи, только тогда вы узнаете, что такое река. Днем она покажет вам только одно свое лицо: в нем — веселье и труд, смех купающихся детей, шум буксирного парохода, громкий говор прачек, полощущих белье, гул электростанции. Обычный трудовой день на милой старой реке.

А ночью, когда светят звезды, река молодеет. Она опять становится чистой, прозрачной. В ней снова светятся жемчужины русалок и рождаются сказки.

Неужели мы и вправду такие взрослые и умные, что не хотим слушать сказки?

Катя считала, что да. Она задрала нос и надула губы: «Река — это неплохо, но что останется от каникул?»

Когда ее спросили, чего бы она хотела, она ничего не сказала, но про себя-то она точно знала, чего хочет.

В мыслях она уносилась к той модной компании, о которой ей рассказывала Уна. Что, если бы и здесь, в Гайенке, появилось нечто подобное! Молодые люди, умеющие весело рассказывать остроумные анекдоты, элегантные девушки, которых все называют «барышнями». Такая модная компания лежит на раскаленных досках бассейна, играет в экзотические карточные игры, говорит на своем особом языке, съедает огромное количество мороженого и ходит в кино на фильмы, которые молодежи смотреть запрещается. Именно о такой компании мечтала Катя. Но отец и мать ни о каких ее подобных мечтах даже не догадывались.

— Пойди погуляй с однокашниками! И Енду возьми с собой. А в шесть чтобы вы оба были дома!

В шесть часов! Они вполне могли бы повязать Кате на шею слюнявчик и написать на нем: «Маменькина дочка». Настоящая модная компания в шесть часов только собирается. Никто из них не учится в школе, поэтому они и не торопятся готовить уроки. Уна никогда не скажет «дети» или «мальчики и девочки», а только: «наша компания».

Ах да. Кате больше не хочется оставаться девочкой, ребенком, она мечтает стать блестящей девушкой, которая умеет как следует повеселиться…

Она отвернулась, и какие-то недобрые слова были готовы сорваться у нее с языка.

Действительно ли это была Катя? Неужели она могла сказать такое и убежать? Да, она сказала, что ни за что на свете не собирается жить в палатке, таскать какую-то старую лодку, грести, как какой-то раб, портить себе руки мозолями и вообще…

Чего она только не наговорила! От неожиданности Вера чуть не расплакалась. Иногда злое слово ранит сильнее удара. Бабушка, потупив взор, смотрела на свои руки. Она сжала их так, что побелели суставы.

— Не сердитесь на нее, — сказала бабушка. — Катя вовсе так не думает. Просто у нее переходный возраст…

— А это больно? — осведомился Качек.

— Все девчонки противные в таком возрасте, — заключил Станда.

А Вера, глотая слезы, спросила, сколько лет должен прожить человек, чтобы стать совсем взрослым.

— По крайней мере восемнадцать, — твердо заявил Енда, но его огорчило, что Кате надо будет ждать еще три года. Он искренне вздохнул: — Вот так! Мое почтение! Два тире, точка — два тире — точка.

— Дедушка, а тебе уже есть восемнадцать? — полюбопытствовал Качек, о котором все забыли.

Детские трагедии длятся недолго.