Кавказ подо мною

Событие двадцатое

Селение первое, которое окружили и согнали всех жителей в одно место, называлось интересно — Вандам. Актёр к этому названию вряд ли причастен. Ещё и прадедушка его не родился, просто кишлак этот находится на берегу горной речки небольшой и называется она Вандамчай. А может и наоборот? Хотел Брехт спросить потом у местных, что это означает, но сразу не спросил, а потом и забыл. Второе селение, которое тоже решили захватить, раскинулось по другую сторону реки и называлось Ноуркышлык.

Изумительное место, если бы Брехт выбирал себе место для столицы, то именно это и выбрал, отроги гор зелёные, покрытые шелковичными и ясеневыми лесами, рядом большое чистое горное озеро Нухор с голубой водой, а с севера другая река — Демираларан. На той стороне этой реки виднелось ещё одно большое селение, но туда уже не пошли. Вот это место ограниченное две реками идеальное место для запланированной битвы.

Всех жителей с продуктами, которые они смогли унести и увезти на осликах и лошадях, со всеми бесчисленными коровами и козами, отогнали на десяток километров на юг к границе Ширванского ханства и велели разбивать лагерь. Выцепили, по приказу Брехта, всех старейшин, и тот объяснил этим аксакалам, что всех после битвы вернут в их дома. Ни грабить крестьян, ни убивать никто не собирается. Просто для вашей же безопасности это великое переселение народов сделано. А потому, сидите тихо, не вопите, скандалов не устраивайте. Это русские — вежливые люди, а вот про ваших соседей ширванцев такое сказать нельзя, как и про черкесов с чеченцами. Не провоцируйте.

Помогло, почти спокойно в лагере стало, люди начали шалаши строить, палатки какие-то — быт налаживать. На второй день дети уже по лагерю бегали, в свои детские догонялки играя. Единственное исключение всё же пришлось сделать. У каждого во дворе огромные плетёные сита для шелковичных червей и им нужно ежедневно кормить этих противных личинок. Пришлось разрешить детям и молодым мужчинам на час домой заходить закидывать прожорливым тварям новые ветки шелковицы.

Троих молодых и шустрых парней на лошадях отправил Брехт с письмом к Селим-хану, где всякими поносными и матершинными словами описывалась его личная жизнь с домашними животными. До столицы небольшого ханства городка Шеки по петлявистой дороге — километров сто. Карт нормальных нет, а по тем, что есть, столько вопросов, что лучше в них не смотреть, для рассудка полезней. Единственное, на что можно ориентироваться — это на слова местных. Два дня пути на лошади, если лошадь справная и если спешить. Наложили это на карту, которая больше на рисунки первоклассника похожа и прикинули, что два дня пути это и есть сто километров. Масштаба на карте нет, так что на глазок нарисовали маршрут и саму столицу Шеки.

Рисовали вместе с Ермоловым.

— Пока отдыхайте, — оглядел Брехт других командиров, два дня туда, сбор войска, раньше чем через неделю никто не появится.

Работы по подготовке к встрече хозяев начала с утра на второй день. Озеро Нохур с трёх сторон окружено горными склонами, дорога проходит по самому низу этих отрогов и потом выходит уже к западному берегу озера на открытое место. На самом северном склоне этого отрога вырыли окопы, натаскали камней и расположили батарею из двенадцати 122-х мм орудий Ермолова.

Батарее, если вдруг, что пойдёт не так, придали обе полусотни казаков, которые постарались затеряться чуть выше на этой горушке, в зелёнке. Брехт не поленился, проехал по дороге туда-сюда, проверяя маскировку, на троечку. Но если не знаешь, что там окопалось несколько сот человек, то можно и проехать мимо, а именно на этом и был построен план.

Это, как бы, не главная засада была, это — отсекающая, когда, после того, как войска хана Селима наткнутся на настоящую засаду, и побегут назад, их и отрезали от возможности сбежать домой в Шеки. Главная засада артиллерии не предполагала. Дорога дальше шла по равнине между озером и лесом. Эту дорогу и перегородили рогатками, а за рогатками откопали окопы от озера до леса, почти километр, и в эти окопы разместили егерей. Получилось примерно по одному стрелку на два метра. А конницу разместили примерно в ста метра в глубине леса, на левом фланге предполагаемого поля боя.

Конницы много — тысячи три всадников, и её бы одной хватило, чтобы истребить войско Селим-хана. Так, эти храбрые аскеры, и предлагали сделать. Силушкой и удалью померяться. Зачем? Рано или поздно персы очухаются и приведут к берегам Куры многотысячное войско, и тогда каждый воин будет на счету, а потому, эту мелкую войнушку нужно выиграть малой кровью, а лучше, так и вообще без крови.

Оба кишлака небольшие, дворов по сорок-пятьдесят. Дома расположены сумбурно и улицы из-за этого получились не прямыми, а зигзагообразными. Интересно, что вокруг полно леса, а дома каменные, только плетни сделаны из веток. Причину этого парадокса Пётр Христианович понял сразу, как в лес зашёл. Это не русские леса из корабельных сосен с ровными стволами и отсутствием веток метров на десять. Здесь невысокие лиственные леса из разлапистых, разветвлённых деревьев, лишённых вертикального ровного ствола. Сделать бревно из такого дерева невозможно. Как и доску. Сплошные сучки будут и доски получатся короткими. А потом, общаясь от безделья с вынужденными переселенцами, ожидая Селим-хана с войском, узнал, что и доски-тосделать не получится у местных. Чуть ли не в каменном веке люди живут, продольных пил и пилорам ещё не придумали. Только у нескольких богатых, относительно, жителей селения Вандам оказались дома с деревянными крышами. Из досок сделаны, только не пиленных, а струганых или тёсаных. И доски эти сделаны из ясеня, что вокруг в изобилии растёт. Один из таких относительно богатых товарищей — староста этого посёлка и название объяснил. Оказалось: всё просто. По этому дому посёлок и назван — Вандам переводится, как ясеневая крыша, или дом с ясеневой крышей, точнее. Живут местные натуральным хозяйством, про деньги не слышали, а те, кто слышал, не видел ни одной монеты. Зато податей хватает, не забывают о податях правители и берут, эти ханские сборщики налогов и муллы всякие, шёлком. Оба селения занимаются выращиваем шелковичных червей. Но ткань сами не делают, налог у них собирают коконами.

Салим-хан не подвёл, как и ожидали, появился через неделю.

Событие двадцать первое

Наполеон говорил, что для войны нужны деньги, деньги и ещё раз деньги. Это там, в Европе, здесь на Кавказе главное — это логистика. Нет дорог, нет повозок, нет привычных к упряжи лошадей, и нет самой упряжи. Перевозят всё в тюках на лошадях или осликах. Провизию на большую армию таким способом не лишку увезёшь. А ещё нужен фураж для лошадей. Они, без сомнения, травку тоже пощиплют, но чтобы пушку тянуть — лошади нужен овёс. А ещё нужно везти лопаты и кирки, а ещё ядра и порох, для егерей и артиллеристов, ещё и палатки у Брехта были, их тоже везти надо на телегах, плюс десять полевых кухонь. И всё это по узкой дороге, даже скорее тропинке, где два всадника не разъедутся, и где часть этих тропинок обязательно засыпано оползнями.

Брехт первый день скакал на Слоне по всему будущему полю боя, раздавал команды, прятал войска в засады, а вот все шесть следующих дней занимался дорогой. Если он намеревался Шекинское ханство оставить себе в вотчину, то первым делом нужно навести порядок в этой вотчине с дорогами, а то Александру насоветовал все дороги обсадить на юге лесополосами, а у себя дома самый бардачный бардак из того, что видеть довелось. Пришлось снова собирать старейшин и кнутом и пряником убеждать их, что хорошие дороги — это хорошо, а плохие — заднице больно.

— Дорога должна быть четыре мера шириной, чтобы две арбы могли разъехаться. Собирайте с дороги камни и выкладывайте их по обочине как забор, ровняйте кирками и лопатами и мотыгами, чем найдёте, потом инструмент вам егеря дадут, как себе окоп выроют. Вот вам дорогие подданные на сегодня фронт работ — километр. Ага, верста. Опять нет? Шурин, твою налево, а какие тут меры длины?

— 1 фарсанг равен 12000 кадамов.

— Так и думал. Сразу полегчало. Ты не останавливайся, режь правду матку.

— Ещё 1 фарсанг равен 30 гхальва, — так и поступил хан Али.

— Можешь ведь. И всё?

— А, забыл, фарсанг ещё можно разбить на 150 ашлов или танабов.

— Баграт, теперь ты меня удиви, — обратился Пётр Христианович за разъяснением к недоучившемуся мулле.

Взяли бумажку, карандаш и минут двадцать математикой занимались, изыскивая знакомые меры длины. Получилось, что если округлить, то фарсанг — это пять с половиной километров.

— Понял, не дурак, дурак бы не понял. Товарищи старейшины, вам нужно расчистить дорогу сегодня длиною пять гхальва.

Так что пока ждали в гости Сулейман-хана, его подданные из двух деревень тропку свою неказистую превратили в ровную и широкую дорогу с насыпями противоселевыми по бокам, общей длиной около десяти километров.

— Осенью через каждые пять метро… Осенью через каждые десять кадамов, с обеих сторон дороги, посадить в два ряда молодые шелковицы. Как слышите, приём.

— А если не приживутся? — начал юлить самый мелкий старейшина. Мелкие они всегда самые шебутные, один Наполеон чего стоит.

— А если хоть одно дерево не приживётся, то на следующий год строите ещё пять таких дорог.

— Все мальчишки будут бегать поливать и отгонять коз.

— Ну, вот, можно, оказывается.

С собой на эту войнушку Брехт забрал всех членов новой Дербентской Медицинской академии. Из четырёх привезённых им профессоров немецких двое были не только и не столько химиками, они были медиками. Это Иван Андреевич Гейм и Фёдор Фёдорович (Фердинанд-Фридрих) Рейсс, Иоганн Иаков Биндгейм был кроме прочего фармацевтом. Пока войска готовились к походу, Пётр Христианович по Дербенту, шамхальству Тарковскому и Кубинскому ханству закинул сети и собрал травников и ворожей всяких, а также набрал десяток хроменький юношей, которые для физической работы и войны не годились. Половину этих знахарей и гадалок выгнал домой, явные шарлатаны и если и обладают какими полезными знаниями, чуть в травках разбираются, то остальные эти знания с лихвой перекроют. В результате сейчас в академии пятнадцать преподавателей, два переводчика и десять учеников. Всю эту кодлу Пётр Христианович взял с собой и медицинскую палатку прихватил. Раненых будет вагон и маленькая тележка. А пока противные противники собирались с силами и выдвигались, Брехт велел своим медработникам осмотреть на предмет болезней разных местное население.

Писец! Поголовно у всех вши. Все, какие только возможно. И платяные, и лобковые, и головные. И поголовно у всех глисты, наверное, тоже всякие разные. Микроскопа нет. Как там это обнаружили немцы, Брехт спрашивать не стал. Ещё вырвет. Но воду пил теперь только кипячёную и с местными свёл контакты до минимума. Так кроме того куча болезней. Одному пришлось пацану лет двенадцати кисть ампутировать, гангрена началась. Какой вой родители подняли. Пришлось пообещать забрать с собой и тоже в медицинскую академию пристроить. Ещё трое родов приняли немцы. Он им всю дорогу и потом уже в Дербенте разжёвывал про стерильность, про дезинфекцию. Всё усвоили. Немцы же, и профессора к тому же. Прежде чем роженицу первую принимать вымыли рукой водой кипячёной, потом водкой усугубили, а после взяли и вытерли руки грязнущим полотенцем.

— Ссуки! — Брехт хотел профессора Рейсса, на этом попавшегося, отхлестать по бакенбардистым розовым щёчкам этим полотенцем и придушить потом, еле пацаны-ученики отстояли учителя, вчетвером повиснув у князя на руках.

— Думкопфы! Бляха муха. А ну все сюда! — Пришлось снова лекцию про микробы и вирусы читать, а женщина в палатке орёт. — Идите уж. Сталина на вас нет.

— А это кто? — один из дедушек местных — травник поинтересовался.

— Грузин один. Лютовал больше Цицианова.

К чести немцев, и прочей шушеры шаманской, все трое родов прошли успешно.

Событие двадцать второе

Батальон или полк, как угодно можно называть отряд егерей, которых князь Витгенштейн несколько месяцев уже готовил, супер-пуперовским не стал. Да, получили новое оружие, да их одели в новую форму и ободрали с головы всякие перья и прочую чушь блескучую с мундиров. Даже выделили кучу пороха и свинца, чтобы они пристреляли свои новые штуцера. Но это до прибытия в Дербент особо их, как воинское подразделение, сильнее не делало. Главное — медленное заряжание штуцеров, а особенно новых английских с длинным стволом. Винтовка Бейкера заряжалась дольше минуты, даже, скорее, две минуты. И за эти две минуты на поле боя столько всего может произойти, что второй выстрел уже и не сделать. И вдруг в Дербенте всё изменилось. Кардинально. Просто за одну секунду из тех медлительных солдат непонимающих, что от них хочет этот огромный генерал, они превратились суперсолдат.

А им выдали всего-то всем до единого новые пулелейки. Открыли их солдатики и присвистнули, что-то необычное, цилиндрическое с канавками непонятными. Отлили егеря себе новые пули, и оказалось, что они, как на обычных гладкоствольных ружьях легко и быстро заряжаются простым шомполом. Махнули рукой опытные егеря, не долетит та пуля до середины Днепра, плюхнется в воду прямо у берега. Зря они в душе надеялись, что что-то изменится с передачей их немцу непонятному, начались же подвижки, маршировать полностью перестали, бить их прекратили офицеры и унтера, правда стали не менее изощрёнными способами в чувство за нарушение дисциплины приводить. Вместо обидного и даже болезненного удара в зубы, так один же удар, утёрся и живи дальше, а тут вам не там, как генерал говорит. Пять тысяч отжиманий, не за раз, а за день. Больше ничем не занимаешься, ходишь весь день и отжимаешься, а потом неделю так все мышцы болят, что лучше три раза в зубы получить, но второй раз если нарушишь чего, то заметили особо ретивые, что уже легче даётся.

Так про новые пули. Зарядили, и показывают им офицеры на мишени в трёх сотнях шагов, огонь, ребятушки. Выстрелили. И увидели, что пуля-то легко пролетела эти сто саженей и попала в мишень. Отодвинули мишени ещё на сто шагов, и снова пуля не плюхнулась на землю, а попала в мишень. Пришлось, правда, чуть откорректировать прицел. Но с третьего раза все попали. А зарядить штуцер английский и выстрелить можно два раза в минуту, чуть ли не быстрее, чем из гладкоствольного ружья. Кто же это такую замечательную пулю придумал, неужели англичашки, как же тогда с ними воевать? С этим вопросом офицеры и старшие унтера и обратились к генералу.

— Не ребята. Это Суворов наш придумал. Слышали, что он говорил, что пуля дура? Думал он, думал, как пулю умнее сделать и вот такую придумал, но не успел её внедрить, умер от заражения крови. А я копался в его архиве, зашёл как-то в гости к моему другу обер-прокурором Святейшего Синода Дмитрию Ивановичу Хвостову, который является зятем Суворова и его учеником и помощником, и среди архива генералиссимуса нашёл листок с чертежом этой пули. Только уж, мужики, имейте в виду, что сия пуля есть военная тайна и желательно, чтобы ни наши враги англичане, ни французы, ни даже немцы, ничего не узнали, а то самим потом под этими суворовскими пулями на врага в атаку бежать. Храните тайну, мужики. И думайте теперь по-другому. По-суворовски. Теперь у нас и пуля умная и штык молодец. Теперь равных вам нет. Чудо-богатыри!!!

Чудо-богатыри зарядили ружья английские и спрыгнули в окоп, который сами и отрыли. А горцы, что за рогатки отвечали, тут же перед окопом их расставили, теперь всаднику ни за что к окопу не подскакать. Да и пехоте не просто придётся, пока они будут пытаться растащить связанные проволокой рогатки, из нового штуцера можно пару раз стрельнуть в упор почти, в десяти метрах перед позицией рогатки установлены.

Тревогу сыграли высланные верх по дороге разведчики и приданные им моряки, увидели ворога и флажками передали, что около двух тысяч всадников без строя и без разведки движутся по дороге, и через двадцать минут будет их видно уже. Может, и не эти слова сигнальщики передали, но так им прокричал, объясняя задачу, майор Скорохватов, что теперь был командиром их отряда. Что ж, как говорит генерал их Витгенштейн: «Велком, гости дорогие».