Казна Херсонесского кургана

XI

— Батальон, подъем! — прогрохотало в комнатке, где, несмотря на открытое окно, стоял тяжелый запах перегара, а на койках в скомканных простынях скрючились спящие Боб и Мироныч.

Реакция, как и следовало ожидать, была нулевая. Джексон попробовал растолкать, но тоже безуспешно. Гаркнув еще один раз для порядка, он решил действовать по-иному: приволок из сада акустическую колонку, установил ее на тумбочку и врубил проигрыватель на полную мощность. Эффект последовал незамедлительно. Мироныч, как ужаленный, вскочил с койки и, шальными очами таращась на Джексона, пытался что-то сказать, но лишь безмолвно, словно рыба, открывал рот. Боб чуть приподнял голову и, накрыв ее сверху подушкой, остался лежать. Джексон отсоединил проводок от колонки, и сигнал к побудке прекратился, Мироныч с облегчением снова завалился на прежнее место.

— Джексон, чтоб с тобой так на том свете шутили, — проговорил он. — От твоих заходов чокнуться можно.

— Чокнуться — полбеды, лишь бы не уписаться, — усмехнулся Джексон. — Тяжко?

— Спрашиваешь… Шарабан звенит, как колокол.

— Ну, ты еще молодцом, дергаешься, а вот Бобу в самом деле амбец, коматозное состояние, видишь — не шевелится.

Джексон поднял с пола газету, свернул в трубку и, просунув под подушку, прокричал в самодельный рупор:

— Боб, ты жив, откликнись.

— Отстаньте, — глухо раздалось из-под подушки. — Я умираю…

— Что я говорил, — обратился Джексон к Миронычу, — загибается, болезный.

— Вижу, — вздохнул Мироныч.

— Что, Боб, пох? — снова спросил в трубку Джексон.

— Жуткий, — жалобно послышалось в ответ.

— Вот уж действительно все относительно, — констатировал Мироныч, принимая сидячее положение. — Ему плохей, чем мне, надо спасать беднягу.

— Мой голубь сизокрылый все делает некстати, мой голубь сизокрылый не знает о расплате… — пропел Джексон голосом, каким отпевают покойников. — Боб, поднимайся и умри, как партизан, стоя и гордо.

— Я не могу, — донесся сдавленный стон. — Лучше добейте, чтоб не мучился.

— Э, нет, ты нам нужен живьем, — запротестовал Джексон.

— Но я не могу, не могу… голова… о, боже!

— Я знаю только один проверенный способ избавления от головной боли — гильотина, — с серьезным выражением лица промолвил Джексон. — Ампутация бестолковки снимает все проблемы. Процедура малоприятная, зато помогает моментально. Но, увы, ты не Робин Гуд и не Чапаев, и голова твоя никому не нужна; носи ее при себе и мучайся, пока не усвоишь, что неумеренное пьянство — это нехорошо. Все, что я могу для тебя сделать, — полить, как огурец на грядке из лейки. Правда, есть еще средство — крутой чаек — лично мне в таких случаях помогает капитально. Значит так: через десять минут сбор за столом!

Чаепитие проходило в полном молчании. Боб, сидевший с перевязанной мокрым полотенцем головой и тихо охавший, заикнулся было что-то насчет опохмелки, но Джексон решительно пресек его затею:

— Никаких! Сейчас опохмелка, а к вечеру — лазарет, а нам выходить…

Боб скис и, болезненно морщась, закатил глаза. Мироныча, несмотря на теплое утро, начало знобить, кожа его покрылась мелкими пупырышками.

— Хватит соплей! — обратился к ним Джексон, когда со скромным завтраком было покончено. — Лучше доложите, как прошел симеизский этап подготовки: инвентарь подобран, все упаковано?

— В общем… так сказать… кое-какие нюансы есть, но… — замямлил Мироныч, в то время как Боб, схватившись обеими руками за живот, бочком-бочком, словно краб, подался в сторону туалета.

— Ну, про кое-какие нюансы я слышал еще вчера. Короче, покажите-ка, что вы там успели заготовить.

Мироныч виновато пожал плечами, развел руки:

— Да показывать в общем нечего…

— Так я и думал: конь не валялся, — с досады сплюнул Джексон. — Вопрос был для проформы — в твоем вахтенном журнале отчет вполне исчерпывающий. Все в духе пошленького водевиля: как на бал идти, так жопу брить! Аппараты мои хоть целы, не пропили?

— Что ты, Женя, даже не дотрагивались…

— Не дотрагивались… Иногда у вещей проявляются странные свойства: у них вырастают ноги, и они бесследно исчезают.

Аркаша, наблюдая этот разбор, жевал недозрелый инжир с хозяйского дерева и тихонько похихикивал.

Джексон подождал, когда из туалета вернулся Боб, не без ехидства поздравил его с облегчением и сказал:

— Да, компаньончики, как я вижу, вы здесь не перетрудились. Заданье вам было пустяк — дак пальцем не пошевелили.

— Ну почему же, мочалок щупали исправно, — сострил Аркаша.

— Заткнись! — грубо оборвал его Джексон, выходя из себя. — Не забывайте, мы здесь не на светский раут съехались — график экспедиции из-за вашего головопьянства я ломать не намерен. Даю полдня: достать инвентарь, упаковаться, собрать рюкзаки. К шестнадцати ноль-ноль готовность номер один! Вопросы будут?

— Надеюсь, ко мне это не относится? — с улыбочкой осведомился Аркаша, срывая новую инжирину.

От такой вопиющей наглости Джексон даже позеленел.

— А ты кто, наследный принц княжества Бахрейн или кавалер ордена Почетного Легиона? Может, ты думаешь, что тебя, как фараона, на носилках через кордон понесут? Тогда ошибаешься. Между прочим, дорогуша, у тебя еще и с крышей вопрос не решен?

— С какой крышей? — Улыбочка сошла с уст Аркаши.

— А с такой: палатки у нас на тебя нет. Так что срочно пили в Алупку в пункт проката, а не достанешь, дальше Мисхор, Ливадия, хоть до самой Ялты без пересадки… И орудия труда за тобой — хронометражист в штате группы не предусмотрен.

Спустя полчаса после того, как нерадивые компаньоны были спроважены устранять огрехи подготовительного цикла, Джексон и сам вышел прошвырнуться по поселку. Солнце в небе ползло все выше и выше, жара становилась невыносимой и, вполне естественно, что в маршрут его была включена пивная точка чародея местного общепита Ромы. К тому же интересно было узнать, сделал ли для себя какие-нибудь выводы после вчерашнего инцидента торговец янтарным напитком.

На удивление, в хозяйстве у Ромы на сей раз было все пристойно: шланг куда-то исчез, пиво отпускалось свежее, со здоровым оттенком, и пенилось оно вполне правдоподобно. «Улыбчивый», встретившись взглядом с Джексоном, тотчас же признал его, стандартно осклабился в гримасе фальшивого восторга и обслужил вне очереди, жестом отказавшись от платы.

«Такой далеко пойдет, науку шустро схватывает, — мысленно заключил Джексон, отходя с бокалом в сторонку. — В грядущий век рыночных отношений это большой плюс».

Он уже было приложился к освежающей влаге, но вдруг разглядел невдалеке в парке за плотным рядком кустов туи мелькнувшую в зелени знакомую оранжевую майку. Подобное одеяние было у Мироныча, и Джексон решил проверить. Он не ошибся: за кустами на скамейке в самом благостном настроении пребывали все его подельнички, с вчерашними девочками плюс бравый моряк Сашок — хозяин их крова. Перед ними — длинная батарея кружек, сбоку скамейки сиротливо притулились два Сашиных костыля.

— О, благородное дворянское собрание в полном составе! «Боже царя храни» уже спели? — спросил он, как ни в чем не бывало, и тоже уселся рядом с одной из девиц, имени которой вспомнить, конечно же, не смог.

— Блестящий маневр! — продолжил он. — А я-то, наивный, полагал, что кое-кто совсем в другом месте делами усердно занимается…

— Место встречи изменить нельзя, — заметил Сашок. — Для Симеиза Ромина точка, как фонтан в ГУМе: если кто кого потерял — сюда!

— Я так и понял.

— А что, мальчики сегодня уезжают? — игриво спросила Джексона соседка по скамейке, притираясь к нему худеньким плечиком.

— Уезжают, — сурово подтвердил Джексон.

— А зачем?

— Так надо. Дела у нас серьезные, понятно…

— Наташа меня зовут.

— Вот я и говорю, Наташа, у мужчин первым делом самолеты…

— Жа-аль, — протянула Наташа, — у нас такая тусовка клевая сколотилась.

— Этого недостаточно, чтобы кардинально менять наши планы, — сухо возразил Джексон.

Разговор с этой егозливой девчонкой начал его вдруг даже забавлять.

— Да, но вот у Бобика со Светой, кстати, любовь. Вы это не учитываете?

— Большая? — обратился он к Бобу, не скрывая насмешки.

— А как в песне, — ответил за того Сашок. — Я любил шестнадцать раз, а гармонь, как новая…

Все дружно и непринужденно засмеялись.

— И все-таки нехорошо разбивать компанию, — сказала блондинка, благоволившая накануне к Миронычу. — Мы уже так сдружились, так здорово!..

— Ничто не вечно под луной, подыщите других партнеров, — ответил Джексон невозмутимо. — А вот когда эти джентльмены выполнят свою миссию, они сами прискачут к вам на белых конях или примчатся на роскошных лимузинах, там как уж получится. Вы только адреса не забудьте оставить.

— А что это за миссия? — спросила блондинка.

— Увы, госсекрет, подписку давали, — отшутился Джексон, удовлетворенный тем, что у приятелей хватило ума не проболтаться.

— Напрасно срываетесь, Евгений, — промолвила Наташа, с грустью глядя в глаза Джексона. — Какие-то странные миссии… утопия… А может рядом с вами ваша судьба, может, вы полюбите меня…

Во взгляде и голосе ее не было и тени насмешки, и Джексон на мгновение даже смутился.

— А что, тебе не хватает любви?

— А чего в наше время вообще хватает?

— Что правда, то правда, — согласился Джексон, — только, чтоб любить, моя прелесть, нужен талант. Талант надобно иметь, а я в этом плане бездарен, как Карабас-Барабас. За любовью нужно обращаться к Аркаше: у него широкая натура — любую неприкаянную душу утешит и приголубит.

Он допил пиво и встал со словами:

— Ладно, я на море. Сбор в шестнадцать часов при полной экипировке, а там смотрите сами…

Руководитель экспедиции удалился, оставив своих сподвижников в некотором смятении с альтернативой: либо продолжить праздное времяпровождение с подружками, либо безотлагательно браться за дела. Мироныч бросил взгляд на часы. Было около одиннадцати, время поджимало.

— Надо идти, — сказал он, с неохотой отрываясь от скамейки. — Ты как, Боб, очухался?

— Да вроде башка отходит.

— Ребятки, милые, лучше пойдем купаться, — предложила одна из девчонок. — Что вы заладили: дела, дела… Какие дела могут быть на курорте, кроме отдыха?

Но тут Мироныч проявил завидную твердость:

— Нет, девоньки, вы идите на пляж, а мы как освободимся — подтянемся. Вставай, Аркаша!

Обсуждая на ходу план действий, они дошли до поселкового базарчика. Отсюда вверх тянулась тропинка, ведущая прямо к знаменитому объекту долгостроя.

— Ты с нами? — спросил Боб Аркашу.

Аркаша почесал затылок:

— Да мне ж еще палатку раздобыть надо, лопатой на ночь не прикроешься. И паспорта при себе нет, на базе остался. Без паспорта и шнур от утюга не получишь. Может, захватите что-нибудь и для меня на стройке? Выручайте, а то не успею.

— Ладно, как говорится, не будем мелочными, — сказал Боб. — Жми за палаткой, а мы уж как-нибудь…

На стройке, первый камень которой был заложен лет двадцать назад, царили бесхозяйственность и запустение. Внутри забытого богом и людьми сооружения было промозгло и неуютно, как в заброшенном склепе. Друзья пошарили по закуткам в строительном хламе, но не нашли ничего подходящего и по лестнице поднялись на открытую площадку второго этажа. Там был тот же бедлам, что и внизу, с разницей, что при солнечном свете воспринимался не так мрачно. Зато здесь они нашли все, что искали: вокруг в достатке валялись лопаты, парочка ломов, кирка и даже отбойный молоток.

— Смотри, что это? — осторожно тронул плечо Боба Мироныч. — Вон, видишь?

Действительно, из-за бадьи с засохшим, потрескавшимся раствором виднелась кудлатая голова.

— Труп! — не раздумывая ляпнул Боб.

— Тю, дурак, скажешь… Пойдем глянем.

Как оказалось, за бадьей, в замызганной спецовке, размеренно посапывая, сладко дрых работяга. Рядом с ним валялись две пустые бутылки портвейна, а зеленые навозные мухи долизывали тоненькую струйку вина, вытекшую из горлышка одной из посудин.

— Крепко спит, — сказал Боб. — Пушкой не разбудишь.

— Последний боец на бастионе. Гарнизон пал, по Брестская крепость не сдается, — добавил Мироныч.

— А в это время, когда космические корабли бороздят просторы воздушных океанов… — подыграл ему Боб.

— Ладно, господь с ним, слава труду, но время не ждет.

И друзья стали ходить по площадке, присматривая инструмент полегче и понадежней.

— Стой! — услышал Боб за спиной хриплый окрик, когда нагнулся за лопатой, показавшейся ему поновей других.

От неожиданности он вздрогнул и, обернувшись, увидел, что работяга с испитой харей уставился на него из-за бадьи затуманенным взором.

— Зачем берешь?

— Клад копать! — как на духу выпалил Боб.

— А по мне хоть клад, хоть могилу — спрашивать надо, — хмуро бросил мужик, поскребывая небритую щеку.

— У кого ж спрашивать, когда вокруг все вымерло.

— У меня, — заявил тот. — Я ж живой, отвечаю здесь за все.

— Короче так, хозяин, нам нужны напрокат лопаты, ломы, кирки. Что мы за это будем должны? — дипломатично спросил подошедший Мироныч.

— Напрокат? — переспросил рабочий, явно польщенный, что его назвали хозяином. — Напрокат — это другой разговор. Закурить есть?

Мироныч вытащил пачку и протянул рабочему.

— Забирай всю.

— Всю?

— Всю, а что? Боб, отдай и ты свою, чтоб хозяину до конца смены хватило.

Мужик молча рассовал пачки по карманам, неторопливо достал сигарету.

— Огонь есть?

— Будем считать, что договорились? — спросил Мироныч, поднося зажигалку.

— Ну, почти… — ответил тот, переминаясь с ноги на ногу.

Мироныч немного подумал и присовокупил зажигалку к взятке со словами:

— Забирай огниво, не импортное, но надежное. Сейчас даже из-за спичек без штанов остаться можно, все дорого…

— Теперь в расчете, — буркнул мужик. — Забирайте, что надо. Можете хоть и отбойник взять.

— Отбойник нам ни к чему. А вот аппарат сварочный бы отдал? За бутылку? — спросил Мироныч, озорно подмигивая Бобу.

— За бутылку водяры я бы и всю стройку отдал, — вполне серьезно ответил «хозяин» объекта.

— А что здесь строят? — поинтересовался Боб.

— А кто его знает. Все и забыли: то ли столовку, то ли поликлинику.

— Так ты здесь один?

— Пока один, а вообще трое. Из начальства прораб последний раз где-то в июне появлялся…

…Как бы там ни было, но к назначенному Джексоном часу все было готово. Задерживался только Аркаша, но и он в конце концов появился, взмыленный, злой, но с палаткой.

— Вот, пол-Крыма облазил, пока нашел, — проворчал он, с облегчением сбрасывая с плеча громоздкий груз. — Правда, четырехместная, других не было.

— Что ж, сгодится и такая, — сказал шеф экспедиции. — Даю пару часов на отдых, заправляемся, и в путь-дорожку. Советую поспать, ночь будет тяжелой.

Однако его совету никто не внял. Боб с Миронычем поспешили на пляж попрощаться со своими подружками. Аркаша, познакомившись с хозяйкой дома, пустился с ней в длинные разговоры. Та, придя с ночной смены, передохнув, устроила большую стирку, и записной ловелас своим фирменным трепом как-то скрашивал унылость ее монотонного занятия. Джексон же, еще раз перепроверив все амуницию отряда, счел за благо воспользоваться собственной рекомендацией сам и со спокойным сердцем отправился почивать.

Экспедиция выходила из дома на Звездной, едва воспаленный диск солнца начал закатываться за зазубрины горного хребта. Тепло попрощались с хозяевами. Сашок на посошок и удачу наполнил стаканы легкой наливкой из шелковицы и пожелал:

— Ну что ж, ребята, попутного вам ветра и ярких звезд на небе. Если надумаете, приезжайте еще, всегда примем…

Через четверть часа они уже поднялись на шоссе, ведущее в Севастополь и стали голосовать, но, как назло, попутки мчали мимо, даже не сбавляя хода.

— Если так пойдет, мы тут до утра застрянем, — начал ныть Аркаша.

— Я бы тоже не стал останавливаться, — сказал Боб. — Сейчас столько криминала кругом, откудова знать, что за братия здесь на дороге торчит и что у нее на уме.

— Может, назад вернемся, а поутречку… — хотел было предложить Аркаша.

— Обратной дороги нет! — отрезал Джексон. — Только вперед! В крайнем случае, пойдем пешим маршем.

Однако вскоре им все-таки повезло: какой-то «газик» с крытым кузовом остановился на сигнал и Джексон за полсотни сторговался с шофером подбросить их до нужного места. Он сел в кабину, остальная команда забралась наверх.

— Зачем в Севастополь, дела? — спросил немногословный водитель после продолжительного молчания.

— Дела, — скупо обронил Джексон. — Сапун-гору штурмовать будем.

— Вроде бы как «Зарница», только для взрослых? — Тот, по-видимому, принял шутку за чистую монету.

— Вроде бы как… — ответил Джексон и замолчал — продолжать этот разговор не было никакого настроения. За несколько километров до пропускного пункта машина остановилась, и они выгрузились у обочины дороги.

— А дальше куда? — спросил Аркаша, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Сейчас скажу, — ответил Джексон, всматриваясь в сумрак ночи и пытаясь сориентироваться на местности по контурам пейзажа и прибрежным огням. — Там капэпэ и село Гончарное, и еще озерцо, его слева обогнуть надо.

Несмотря на полную луну и безоблачное звездное небо, было довольно темно, чтобы четко определить маршрут передвижения. Джексон решил положиться на интуицию — колебания могли посеять сомнение и нервозность у его подопечных.

— Идем туда! — показал он жестом и группа тронулась в указанном направлении.

Какое-то время шли молча, осторожно ступая по незнакомой, еще дышащей теплом прошедшего дня земле. Потом, когда миновали виноградник, начался каменистый спуск, изрезанный рвами, поросшими буйной травой и диким непролазным кустарником. Аркаше, замыкавшему цепочку, в его шортах и вьетнамках доставалось больше всех: ветки хлестали и царапали голые ноги, больно, до слез, жалили колючки. Чертыхаясь и проклиная все на свете, он то и дело останавливался, отчаянно чесался, отплевывался и задерживал остальных.

— Давайте фонарик хоть включим, — заныл он, когда в очередной раз вьетнамка запуталась в зарослях и слетела с ноги. — Не видно, куда ступать.

— Не хватало еще засветиться, — закрыл вопрос Джексон. — Тут зона, погранцы враз сцапают. К стенке, конечно, не поставят, но как начнут мурыжить: кто, что, куда да зачем — не возрадуешься.

— Лучше уж пограничникам в лапы, чем в преисподнюю провалиться.

— Хватит скулить, а то накаркаешь себе на голову, — сказал Джексон, — скоро уж придем.

Они отправились дальше и едва сделали сотню шагов, как услышали страшный вопль. Идущий впереди Джексон замер, как вкопанный, оглянулся. Боб и Мироныч были рядом.

— Что это? — с испугом спросил Боб.

— Опять Аркаша… тьфу козел! — раздраженно бросил Джексон. — Пошли посмотрим.

Вернулись назад, но Аркаши нигде не было.

— Аркаша! Аркаша! — тихо позвал Мироныч. — Где ты?

Ответа не последовало.

— Действительно, как в преисподней сгинул, — озабоченно произнес Боб.

— Аркаша! Откликнись! Жив?! — не на шутку встревожась, уже громче крикнул Джексон.

— Да тут я, — слабо донеслось откуда-то сбоку, из-за кустов.

Джексон включил фонарик и, посветив им вокруг, обнаружил Аркашу в какой-то яме с кучей хвороста и непонятным хламом. Она была довольно глубокая, метра два — не меньше.

— Что тебя туда угораздило? — спросил Джексон.

— Е-мое… Сусанин… завел… — в ответ простонал Аркаша.

— Волчья яма, точняк! — убежденно заявил Боб, опасливо глядя вниз.

— Хорошо, хоть без капкана, — добавил Мироныч.

— Вылазь, — сказал попавшему в западню Джексон.

— Не могу… нога… кажется, вывихнул.

Не без труда вытащили пострадавшего из неожиданного плена.

— Идти можешь? — спросил его Джексон.

— Не знаю, попробую, но без фонаря не сдвинусь, как хотите, — ответил тот, страдальчески морщась.

Джексон нехотя согласился и протянул фонарик с наказом светить только под ноги. Через полчаса они-таки выбрались из треклятого буерака, и дорога пошла получше. Местность стала бугристой, зато без растительности и колдобин. Аркаша беспрерывно охал, причитал, скрипел зубами, но из последних сил тянулся за группой. Но вот, взобравшись на крутой холм, Джексон остановился и, напряженно глядя вперед, с облегчением произнес:

— Все, почти пришли. Узнаю знакомые места, считайте, мы в Севастополе. Перекур, а там минут сорок и в дамках.

— Слава богу! — театрально вознес к небу руки Аркаша. — Я уж думал, что этому не будет конца. И миллионов никаких не надо…

— А ты что, хотел в рай на карете въехать? Э, нет, дружок, путь к богатству, как правило, тернист и опасен, — философски изрек Джексон.

С величайшим наслаждением выкурив по сигарете, они без приключений одолели последний отрезок пути и оказались на пологом склоне кургана. Руководитель экспедиции быстро выбрал относительно ровную площадку и дал команду разбить на ней лагерь. Его спутники, вконец измотанные тяжелым марш-броском, дружно захныкали:

— Давай хоть чуток отдохнем, поспим так…

— Вы знаете одну из причин непобедимости римских легионов времен Цезаря? — в ответ на это неожиданно спросил Джексон. — А она в том, что как бы ни были они изнурены долгими переходами, не валились на землю, словно снопы, при остановке на отдых. Тут же ставили лагерь по всем правилам военного искусства, со рвом и частоколом. Но спешу вас обрадовать: рвы и частоколы нам не понадобятся, обойдемся.

Начинало светать, когда четверка, с грехом пополам расставив палатки, не раздеваясь, в чем была, завалилась в них, забывшись крепким, мертвецким сном.

Изрядно потрепанные затяжным штормом, два корабля с пшеницей из Боспора прибыли в столицу Понта Синопу ранним безветренным утром. В порту их ждали давно и с нетерпением, а посему оба капитана были незамедлительно доставлены в царский дворец.

К удивлению придворных, Митридат решил принять мореходов в главном мраморном зале; такие приемы обычно устраивались в исключительных случаях и только для особо важных гостей. В отличие от официальных церемоний, окружение царя было малочисленным: кое-кто из свиты и несколько военачальников. Капитаны, измученные штормом и бессонными ночами, буквально валились с ног, и Митридат, вопреки дворцовому этикету, позволил им сесть. Видя их небритые лица, воспаленные глаза, он не торопил события и терпеливо ожидал, когда те соберутся с мыслями и начнут говорить.

— Великий царь, — наконец произнес тот, кто был постарше, по имени Опс. — В Боспоре большая беда: рабы-скифы подняли восстание. Феодосия, Пантикапей, Киммерик, Тиритака уже в их руках, Фанагория и Гермонасса еще держатся, но вот-вот падут. Нам с капитаном Мелахеном едва удалось вывести суда свои из Акрской гавани. Теперь, видимо, все порты уже захвачены и Понту не следует более ждать транспорт с севера. Мы были последние, кто прорвался…

— А Перисад, где он, что с ним? — вырвалось у Митридата.

— Убит…

— Убит!! — вскричал властитель Понта, вскакивая с трона. — Убит… Он, наверное, просто струсил, испугался несчастных бунтарей. Он тля! Наверняка он и не пытался сопротивляться, а удирал, как трусливый шакал.

— Нет, великий царь, Перисад не бежал, говорят, он был заколот продажным тавром из личной охраны, — учтиво возразил Опс.

— Глупец Перисад, — с сожалением покачал головой Митридат. — Я столько раз внушал ему убрать всех тавров прочь из дворца. Они двуличны и всегда сочувствовали скифам. Не послушал…

Повисло тягостное молчание, которое никто не решался прервать. Митридат стал стремительно ходить по залу: ноздри его раздувались, на скулах привычно выступили желваки, пухлые, капризные губы сжались в тонкую полоску. Хождение было долгим, нервным; наконец он остановился против капитанов.

— Кто возглавил бунт? Кто тот безумец, взявший на себя грех свергнуть законного правителя?

На этот раз отозвался Мелахен:

— О царь, его зовут Савмак. Он скиф, молод, тщеславен и необычайно дерзок. Больше о нем мне ничего неизвестно.

— Савмак… Савмак, — задумчиво повторил Митридат, словно пытаясь запечатлеть это имя навеки в своей памяти. — Итак, вы полагаете, собственными силами Боспору с бунтарями не справится?

— Войско Перисада фактически разбито, — ответил Мелахен, — часть перешла на сторону восставших, часть разбежалась. Сопротивляются самые отчаянные и преданные, но их участь предрешена. К восставшим примыкают массы рабов, в основном скифы, городская беднота, их силы растут с каждым днем. Словом, положение безнадежное.

— Мы моряки — народ прямой, как есть, так и говорим, — добавил Опс.

— Довольно, — царь жестом остановил говорившего, — картина ясна. Вы можете идти. Свое дело вы сделали честно, ступайте отдыхать.

— Мы твои слуги, о, великий царь, — в один голос ответили капитаны, — наш долг служить тебе верой и правдой.

— Пока у меня есть такие люди, я спокоен, — произнес Митридат, глядя вслед удаляющимся Опсу и Мелахену. — Они не знатны, что им мешало добровольно сдаться Савмаку. Не сдались. Для истинного гражданина честь и долг превыше сиюминутной выгоды.

Он медленным тяжелым взглядом обвел стоящих рядом с ним слуг, пристально вглядываясь в лицо каждого. Те, не выдерживая взгляда правителя, в смятении склоняли головы, и только мудрый Ксант, держа голову прямо, смотрел на Митридата, не отводя глаз. Он единственный из всех понимал, что творится сейчас на душе молодого царя. И Митридат чувствовал это. Он распорядился всем покинуть зал, оставив при себе лишь главного советника и двух своих телохранителей, всегда бывших подле него.

— Ксант, — обратился он к своему старшему другу и наставнику, — меня очень волнует судьба Диофанта. Мой доблестный полководец в это время должен быть в Пантикапее и провести внезапный смотр боспорских войск и военного флота. Что сейчас с ним, где он? Я намеренно не спросил о нем капитанов, им вряд ли что известно, а давать лишний повод для пересудов не в моих правилах. И все же, не скрою, меня мучают дурные предчувствия…

— Да, потеря Диофанта была бы для Понта тяжелейшим ударом, — ответил Ксант. — Он великий воин, равного ему нет во всем царстве. Найти замену ему сейчас будет просто невозможно, а достойного преемника он еще не воспитал.

— Лучше его никто не знает этих нечестивцев скифов. Все их повадки и военные хитрости для Диофанта, что открытая рукопись. Впрочем, мы рано о нем печалимся, он слишком опытен и осторожен, чтобы его застали врасплох и учинили ему расправу.

И словно в подтверждение его слов, тотчас вбежал в зал запыхавшийся гонец и, едва переводя дыхание, выпалил:

— Мой царь, не изволь гневаться, важное известие. В порт прибыл корабль из Херсонеса, на том корабле полководец Диофант…

Митридат прижал руку к сердцу и поднял вверх глаза:

— Слава небесным силам, Диофант жив. Слышишь, Ксант, с ним ничего не случилось, значит, звезды от меня пока еще не отвернулись… Но промедление недопустимо, повелеваю ровно в полдень собрать военный совет!