Кёниг

Глава

Из показаний

Как из лагеря в Белостоке нас десантники освободили, попал я в сводный стрелковый полк. Формировали его из бывших военнопленных, тех, кто оружие в руках держать мог. Собрали нас таких тысячи под две, свели в три батальона. Командирами рот чекисты были. Нормальные такие, повоевавшие, грамотные. Политруки тоже оттуда. Вооружение дали трофейное, что у немцев в Белостоке нашлось. Мне винтовка "мосинка" досталась, да патронов чуток. С формой тоже не все хорошо было - что у немцев было то и одели. Главное помыться в бане успели, а то вши лагерные уже заели. Немцы то весь день над городом летали и не давали спокойного житья. Все бомбами швырялись. По городу сильно досталось. Мы-то на окраине находились, потому нам практически и не досталось, а вот местным особенно в гетто тяжко было. Говорили, что гетто почти все сгорело под бомбами.

Вечером того же дня командиры повели нас в леса, так как ждали атаки гитлеровцев.

Переночевали, а утром из-за облаков вынырнули 5 "Юнкерсов" и давай бомбить. Точно так в самое яблочко. Больше всех первому батальону досталось. Осталось в живых всего несколько человек. Они, видишь ли, в нарушение приказа, костры жгли. Вот и выдали врагу свое местоположение.

Мы от первого батальона недалеко были. Видели, как все происходило. У нас всего только троих и ранило. Случайными осколками. Одно хорошо оружие и боеприпасы что от первого батальона уцелели нам в довольствие перешло.

Погибших похоронили и дальше в путь. Лесами к Гродно. Шли колоннами. Побатальонно. С разрывами. Немецкие самолеты над нами проходили высоко и нас будто не замечали. Да и мы старались не отсвечивать. Под ветвями прятались. В боях не участвовали. Остальные подразделения в боях постоянно бывали, а нас командование словно берегло.

Помню, речку одну форсировали. Вроде, как и не широкая такая была. Мостик плохонький. Шаткий. Командиры торопили, кричали: "Быстрей! Быстрей!". На противоположенный берег выскакиваем, а там трупов немеренно. И наших и немецких. Немецких явно больше. Штурмовики по полю бродят оружие и боеприпасы отыскивают, пулеметы в небо настраивают. А нас командиры дальше гонят, ни на секунду останавливаться не разрешали. И правильно делали. Мы только под сень деревьев ушли, налетели "вороны", и давай берег и мост бомбами заваливать. Видел я как наши парни один "Юнкерс" завалили.

Вскоре встали мы на постой в глубокой балке, заросшей лесом. Палатки растянули. Тихо так было. Птицы щебечут. Словно и нет войны. День стоим, второй. Мы себя в порядок привели, искупались, одежку подлатали. Тут гляжу, собрали командиров. И сразу команда: готовиться к бою. Ротный прибежал и ставит нам задачу: занять оборону в трех километрах от лагеря и удерживать на нем немцев. Нам собраться только подпоясаться. Выдвинулись. Вышли к краю леса. Перед нами пшеничное поле. Красивое такое. Опять команда окопаться. Дело нужное.

Ночью дождь пошел. Сильный такой. Утром, в часа четыре, ушла разведка. Вскоре вернулись связные от разведгрупп и доложили: обе группы - и головная, и боковая - встретились с передовыми частями противника и завязали бой. То-то с той стороны все громыхало и вспыхивало. Отсветы ложились на деревья и на наши лица. Мы друг на друга старались не смотреть. Знали, что тут умирать придется.

Не успели мы, как следует обдумать услышанное, как немцы начали бить шрапнелью, а потом появились их цепи. Идут, значит, по полю. Хлеба высокие. Только одни каски видны. Да мы немного выше их засели. Видим, как они двигаются. Подпустили поближе и дали им прикурить. Много их на том поле осталось. Кто выжил, отступили. Опять артиллерией по нам ударили. Много раненых у нас от того огня было. Некоторые тут же и умирали.

И снова атака пехотой. Ротный нас в контратаку поднял. За нами и остальные двинули. Сошлись мы с немцами на том поле в рукопашной. Те не выдержали, отошли. Злые мы были за свое сидение в лагере, никому пощады не давали ни себе ни врагу. Многих наших положили. Но поле боя за нами было. Мы тогда километра на 2 вперед продвинулись. На другом краю поля остановились. Только зарылись в землю, установили пулеметы. Немцы вновь нас атаковали. С трудом, но отбились.

Начали перевязывать раненых и тут как грохнет. Черная стена взрывов высотой метров пятнадцать! И двигается, двигается в глубину нашей обороны. А за этим валом - опять пехота пошла. А за ними несколько танков с пехотой на броне. Танки то наши - тридцать четверки, с большими белыми крестами на башнях и лобовой броне.

Чудом удержались! "Штурмовики" к нам с тыла подошли и противотанковыми "фаустами" те танки подожгли, а потом и контратаковали. Немцы не выдержали и отступили. Ротного в том бою тяжело ранило в голову. От роты всего человек с полсотни осталось. Все лагерники.

К вечеру пришел приказ назад к лесу отступить. Отступили, куда деваться. Там нам горячей еды дали, да боеприпасами снабдили. Тяжело с ними было. Вот трофейщики, пока мы геройствовали, и пособирали с убитых.

Утро немцы с артиллерийской канонады начали. Наши вчерашние позиции снарядами завалили. А потом танки пошли в атаку. Лезли напролом. Опять "штурмовики" нас выручили. Ударили гранатометами. Да и мы не зевали. Только два танка повернули назад. Остальные горели в поле. Некоторые были подбиты уже на линии траншей.

Плохо только что патронов практически не осталось. Решил я их в подбитых бронемашинах пошукать. Пополз в поле. Подполз к танку. Гусеница сбита, башня развернута влево, люки открыты. В боку у танка пробоина. Насквозь. Танкист, молоденький, белобрысый мальчишка, лет восемнадцати у гусеницы лежал. Разворотило ему осколком всю голову. Остальных не было. Видно к своим сбежали. Пистолет я с того убитого снял и решил вовнутрь танка залезть. Только я встал на ноги, и полез на броню, как с немецкой стороны, начал бить пулемет. Пули защелкали по броне. Ну да я внутрь успел проскочить. Нашлись и патроны, и снаряды, и даже пожрать чуток и даже бутылка шнапса была. Я не удержался, закусил мальца с глотком шпапса.

Слышу снаружи, кто-то меня по имени зовет. Выглянул, а это мой знакомый Петька. Мы с ним в соседних бараках сидели. Он танкист, под Воронежем в плен попал. Спрашивает: - "Ну как есть что?".

Я ответил. Он ко мне вовнутрь залез. Сальца да шнапса трофейного еще попробовали. Посмотрел Петька танк и говорит, что он вполне боеспособный. Его в дело можно пустить. Ехать не получится, а вот пострелять точно можно. Развернули мы пушку на немецкие позиции. Тут немцы вновь в атаку пошли, ну а мы стали снаряды по врагу расстреливать. Неплохо дело пошло. Сорвали немцам атаку. Правда, по нам их артиллерия работать стала. У нас как раз снаряды закончились. Потому решили мы и решили к своим выбираться. Забрали мы из танка патроны и пулемет. Только выползли, как Петьку осколком в ляшку ранило. Перевязал я его. Он ухватил меня за шею, я его так и потащил, на закорках.

Немец по нам очередь дал уже с опозданием, мы лежали на земле. Так что пули выше прошли. Полежали мы немного, подождали, когда пулеметчик успокоится, положил я Петьку на плащ-палатку и потащил. Вынес я его. Притащил в расположение своего взвода. Мы с ним на радостях бутылку и добили.

Потом санитары его с собой в санбат забрали. А мне комбат орден пообещал. Наши геройства оказывается сам комбриг, комиссар Григорьев, видел и приказал подготовить представление к ордену.

Три дня мы держались. Раненых накапливалось много, не успевали в балочку отправлять. Убитых тоже было много. Особенно на поле. Трупы запахли. И тогда начали убирать трупы. И немцы, и мы.

Вскоре гитлеровцы подтянули свежие части. Нажали. А у нас уже и личного состава в ротах не было. Боеприпасов и тех кот наплакал. По паре патронов на человека. Пришлось отходить.

Командир полка назначил группу прикрытия. В эту группу попал и я. Прикрытием руководил политрук Васильев, Михаил. Он лучше всех стрелял из пулемета. Третьим в нашей группе был бронебойщик Коля Сарычев, из Туапсе. Все трое, между собой договорились: друг друга не бросать.

Немцы заметили, что полк оставляет позиции. Они тут же подняли цепи, и пошли на нас. Вот тут-то, в первый раз за эти дни, меня затрясло. Все, думаю, конец. Втроем мы с ними не справимся. Цепь все ближе, ближе. Васильев при "максиме" был. А мне приказал взять автомат и гранаты и занять оборону в сотне шагов в стороне:- "Вон, видишь бугорок? Вот там, в окопе и держись, откроешь огонь только в том случае, если они начнут обходить нас с твоей стороны".

Покуда я туда добирался, нашел две противотанковые гранаты. Взрыватели в них уже были вставлены. С собой я волок винтовку. Был у меня еще трофейный пистолет. Так что к бою я был подготовлен хорошо. Переполз я к указанному бугорку, осмотрелся. Окоп нормальный только слегка осыпался. Немного лопаткой поработать и все будет в норме. Я успел "обжиться" в нем - подправил, дно утрамбовал. Как закончил, оглянулся по сторонам. Политрук лежит за "максимом", стрелять не спешит. Подпускает ближе, на верный выстрел. Немцы его не видели. Да и меня, похоже, тоже.

Но на меня какой-то морок напал, страх, даже ужас. А немцы уже совсем близко. Тут заработал пулемет Васильева. Они сперва шли. Потом залегли и начали подползать с разных сторон. Один полз прямо... на меня. Я смотрю на него, как он ползет, и думаю: это ж мой... Немец ползет и на пулемет посматривает. Меня не видит.

Проползет так несколько шагов, голову в каске поднимет в сторону нашего пулемета. В руке у него, смотрю, граната на длинной ручке. Ага, думаю, это ж ты ползешь к пулемету... И кинул я в него гранату. Но граната не долетела, разорвалась далековато от немца. Приложился из автомата. Немец стал поспешно отползать. Уполз. Ушли и остальные. Мы отбились.

Политрук, слышу, кричит мне: "Сходи в траншею, посмотри, может, где ленты пулеметные остались! Что найдешь, все сюда тащи!"

Я пополз к ячейкам, где стояли наши пулеметы. Нашел несколько брошенных металлических банок, в них полно патронов. Притащил. Невдалеке лежат трупы немцев, видны хорошо зеленые мундиры.

- Много ж вы их наваляли, товарищ политрук, - говорю я Васильеву, а он только рукой махнул.

Недолго мы отдыхали. Полчаса, может, не прошло, новая цепь кинулась атаковать нас, и опять политрук расстрелял их.

Я снова занял свою позицию. Ко мне подползли несколько немцев. Я кинул гранату. Граната разорвалась как раз там, где они ползли. Закричали и затихли. Больше там никто не копошился. Вторую гранату я и кидать не стал. Убило ль их взрывом гранаты или они уползли, не знаю. Хотелось потом сходить, посмотреть, но не до того было.

Отбились мы и в следующий раз. Тут патроны кончились. Третью атаку отбивать уже нечем. Но и немцы больше не поднимались. Подождали мы немного, снялись и ушли тихо, чтобы немцы не заметили, что позицию мы оставили. Хорошая там у нас была позиция, не взяли они нас.

Полк догнали к вечеру. Он отдыхал в балочке. Народу осталось совсем мало. Да и патронов маловато. Зато было у нас одно противотанковое ружье и к нему три патрона. Отрыли окопы. Полку была поставлена задача: держаться здесь пока на тот берег не будут эвакуированы все раненые. А раненых собрали столько, что негде было ногой ступить, лежали вплотную.

Я свой окоп вырыл у дороги. Перед собой положил гранаты. Воевать гранатами мне нравилось. Главное, удачно бросить. А бросать гранаты я умел неплохо, и довольно далеко бросал. Я знал, что немца тоже нельзя близко подпускать, а то и он может гранату кинуть. У них гранаты на длинных ручках, их бросать удобнее.

Утром на дороге появилась немецкая колонна. Три мотоцикла и бронетранспортер. Ехали не таясь, как-то уж слишком беспечно. Наши ребята сразу сняли мотоциклистов. А Сарычев подбил бронетранспортер. Шестеро немцев там сидело. Положили мы их всех в коротком бою.

Подошли. Осмотрели машину. Нашли сигареты, хлеб и шнапс. Еще кое-какую еду. Нашли даже сапожный крем со щеткой, и ребята, как сейчас помню, почистили свои сапоги. Надраивали все по очереди, пока крем не кончился. Чистили сапоги и посмеивались: может, мол, в последний раз... Главное что патроны нашлись. Мы их по-братски поделили поровну.

Тут наблюдатели увидели, что появилась основная колонна противника. Огонь они открыли еще издали. Били по всей балке. Мы открыли ответный огонь. Ох, что тут началось! Колонна к тому времени уже рассредоточилась. Немцы развернули орудия, установили минометы. Шквал огня. Балка потонула в разрывах. Грохот разрывов, вой мин, смрад, гарь, стоны раненых.

Когда нас окружили, и стало ясно, что не уйти, трое, комполка, начальник строевой части и комиссар полка, застрелились. Не хотели в плен попадать. Я, видел, как они стрелялись.

Во время обстрела балки меня ранило в ногу. Я быстро перевязал себя и уполз в промоину. Промоина, видимо, осталась с весеннего паводка, за лето она заросла бурьяном. Лежу тихо, меня не видно. Слышу, немцы ходят, стреляют из автоматов. То там короткая очередь, то там. Понял: добивают наших раненых.

Всю ночь провел в той промоине. Утром вылез и начал искать, нет ли кого живого. Кругом одни трупы. От полка я похоже один в живых остался. Удалось найти немного патронов и еду. По дороге шли немецкие колонны. Уже никто не мешал им. Укрывшись за деревом, долго наблюдал за ними. Потом решил, что толку в этом мало и надо что-то делать. Собрав в округе все полезное в найденный вещмешок, решил лесами прорываться к нашим за линию фронта.

Пять дней я плутал по лесам, дважды попадал под прочесывание немцами леса, один раз чуть в засаду не угодил, пока меня не встретили партизаны и не приютили у себя. У них я до соединения с нашими войсками и находился...