КИМ (Том I)

Часть вторая, глава шестнадцатая. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА НЕОДОЛИМОЙ СИЛЫ.

«Опять англичанка гадит!»

Александр Суворов, генералиссимус.

Один год спустя…

11 мая 1938 года. 12:00.

Мадрид.

За минувший после «Майских дней» год качели войны еще не раз качнулись из стороны в сторону.

Занимавшиеся умиротворением Каталонии и формированием нового правительства республиканцы не могли оперативно реагировать на действия Франко и его генералов, вполне успешно воевавших на севере Испании.

Пытаясь отвлечь Франко от наступления на Бильбао, Хулио Альварес дель Вайо, только что назначенный военным министром, предпринял наступление на Сеговию, окончившееся, впрочем, полным провалом. Несогласованность действий пехоты и авиации привела к тому, что господство в воздухе оказалось у Франко, после чего разгром республиканских сил оказался делом техники.

Единственным, что скрашивало республиканцам горечь поражения, была гибель генерала Эмилио Молы, командовавшего Северной армией. Будучи встревоженным наступлением на Сеговию, Мола спешно вылетел в Вальядолид, чтобы лично руководить обороной. Из-за высокой облачности его самолет потерпел крушение при пересечении перевала Пуэрто-де-ла-Брухула, а генерал и все сопровождавшие его лица погибли. Впрочем, назначенный на должность командующего Северной армией генерал Фидель Давила оказался ничуть не хуже Молы и уже к девятнадцатому июня завершил завоевание Бискайи и Страны Басков.

И пусть в поражениях на севере не было вины Хуана Негрина, ему и его правительству срочно требовались военные успехи, чтобы доказать свою дееспособность. И полковник Висенте Рохо, назначенный Негрином на пост начальника Главного штаба, выбрал в качестве цели для наступления город Брунете.

Общее руководство было поручено генералу Хосе Миахе, командовавшему к тридцать седьмому году всем Центральным фронтом. Для наступления было решено задействовать пятый корпус Хуана Гильото Леона, более известного, как Модесто, и восемнадцатый корпус полковника Сехисмундо Касадо.

Правительство требовало от Генерального штаба быстрой победы, поэтому подготовка к операции проводилась в большой спешке, которая едва не привела к поражению. Злую шутку с командованием сыграло еще и то, что шестого июля, в первый же день наступления, одиннадцатой дивизии Листера удалось окружить Брунете, а к полудню того же дня - занять его.

Столь быстрые успехи создали у полковника Рохо иллюзию легкой победы, отчего он посчитал, что Модесто и Касадо вполне смогут справиться своими силами, и вовремя не задействовал резервы. Этим не преминули воспользоваться националисты, и вскоре первый армейский корпус полковника Хуана Ягуэ Бланко при поддержке немецких летчиков из легиона «Кондор» сперва остановил продвижение республиканских корпусов, а затем и вовсе перешел в контрнаступление.

Впрочем, республиканцам удалось закрепиться на занятых ими позициях и отразить контрудар Ягуэ. Правда, во время одного из налетов «Кондоров» на позиции восемнадцатого корпуса погиб полковник Касадо, после чего командование корпусом принял на себя командир десятой дивизии Хосе Мария Энсисо, сумевший удержать солдат на позициях.

А там, пусть и с опозданием, и авиация подоспела. Лишившись господства в воздухе и столкнувшись с яростным сопротивлением, националисты вынуждены были отступить, в результате чего поле боя осталось за республиканцами, а линия фронта отодвинулась на полтора - два десятка километров от Мадрида.

И, казалось бы, успех был достигнут, но, на фоне поражений под Бильбао и Сеговией он казался весьма скромным, да и достигнут он был ценой больших потерь. Поэтому премьер-министр Негрин и военный министр Альварес потребовали от полковника Рохо как можно скорее провести еще одну успешную наступательную операцию.

В качестве цели для нового наступления Рохо выбрал Сарагосу, взятие которой могло не только серьезно отвлечь националистов от наступления на столицу Кантабрии Сантандер, но и заметно улучшить положение дел на Арагонском фронте.

Учтя ошибки подготовленной в большой спешке операции при Брунете, наступление на Сарагосу готовили со всем возможным тщанием. Игнорируя призывы правительства начать операцию как можно скорее, Рохо привлек планированию таких специалистов, как Энрике Листер, Григорий Штерн и Родион Малиновский. Была проведена основательная разведка, в том числе и воздушная, для которой использовались переоборудованные в разведчики скоростные бомбардировщики АНТ-40[1].

Командовать наступлением на Сарагосу предстояло генералу Себастьяну Посасу, в распоряжении которого было шесть дивизий, включая спешно переброшенные на Арагонский фронт дивизии корпуса Модесто, добровольческая бригада имени Коминтерна и отдельный батальон средних танков майора Поля Армана. А поскольку Арагонский фронт был для Франко второстепенным направлением, противостояли Посасу всего три дивизии, снабжаемые, к тому же, по остаточному принципу.

Наступление началось на рассвете двадцать четвертого августа в шести разных точках на участке фронта между Суэрой и Бельчите. Чтобы сохранить эффект внезапности, республиканцы атаковали без предварительной артиллерийской подготовки. Первыми под натиском республиканцев пали города Кинто и Кодо, в последнем, к слову, бойцов тридцать пятой интернациональной дивизии генерала Вальтера[2] встретили надписи на стенах, сообщавшие, что «за каждого убитого Красного спишется один год в Чистилище».

Двадцать шестого августа двадцать седьмая дивизия под командованием Труэбы Миронеса успешно форсировала реку Гальего и атаковала город Суэра, а сорок пятая интернациональная дивизия Эмилио Клебера заняла Вильямайор-де-Гальего, оказавшись, таким образом, в шести километрах от городской черты Сарагосы. В тот же день силы корпуса Гильото переправились через реку Эбро, после чего сорок шестая дивизия Валентина Гонсалеса, более известного, как Эль Кампесино, захватила Медьяну-де-Арагон.

Двадцать седьмого августа республиканцы узнали, что силы Франко захватили Сантандер. Эта новость заметно ударила по их боевому духу, однако, наступление на Сарагосу было продолжено согласно намеченному плану.

После взятия Медьяны корпус Гильото разделился. Одиннадцатая дивизия Листера при поддержке добровольческой бригады имени Коминтерна и батальона Армана была направлена на Фуэнтес-де-Эбро, а сорок шестая дивизия совместно со сто шестнадцатой и сто тридцать четвертыми бригадами, а также с четвертой кавалерийской бригадой отправились осаждать Бельчите.

Утром двадцать седьмого августа танки майора Армана выдвинулись в направлении Фуэнтес-де-Эбро. Двадцатипятитонные машины медленно продвигались к границам города, иногда делая короткие остановки, чтобы поразить выстрелом из пушки очередную огневую точку, и, казалось, плевать хотели на любую грязь.

Под прикрытием танков Армана к границам города приблизились и БТ-5 Листера, во избежание застревания двигавшиеся по дорогам, а чуть позже и передовые пехотные части на грузовиках подтянулись. И оказалось, что оборона Фуэнтес-де-Эбро не так страшна, как представлял Листер перед началом штурма. Стоило только танкам Армана смять внешнюю линию обороны и войти в город, как тот тут же сдался на милость победителя.

А вот где республиканцы столкнулись с по-настоящему серьезным сопротивлением, так это при взятии Бельчите, который оказался тем еще крепким орешком. Мэр города, убежденный националист Рамон Альфонсо Траллеро, сумел мобилизовать на оборону города значительную часть взрослого населения. Улицы были перекрыты баррикадами из перевернутых автомобилей и мешков с песком, а в дополнение к имевшимся вокруг города нескольким железобетонным ДОТам жители города превратили в огневые точки все старинные здания, имевшие толстые каменные стены.

К вечеру двадцать седьмого августа силы сорок шестой дивизии с придаными частями достигли Бельчите, после чего начался планомерный штурм. Был обнаружен и перекрыт источник водоснабжения города, что, в условиях жаркого арагонского лета, сразу же доставило его защитникам массу проблем. Бомбардировщики АНТ-40, базировавшиеся на аэродроме в Альбасете, совершили несколько авианалетов, разбомбив ДОТы и уничтожив артиллерийские позиции на западе города.

Когда стихли разрывы бомб, войска Эль Кампесино пошли в атаку. С запада и востока в город вошли танки, с севера и северо-востока наступали интербригады, а с юга атаковали силы сорок шестой дивизии. Драться приходилось даже не за каждую улицу, а за каждый дом, в чем республиканцам изрядно помогало наличие советских восьмидесятидвухмиллиметровых минометов, мины которых успешно пробивали крыши домов и поражали засевших в них людей.

Бои в Бельчите продолжались несколько дней, однако, республиканцы пусть медленно, но уверенно занимали город, так что к утру первого сентября последними очагами сопротивления оставались лишь ратуша и церковь Сан-Мартин. К вечеру после продолжительного обстрела из минометов была захвачена церковь, а рано утром второго сентября отряд из трехсот человек, оборонявший ратушу, предпринял отчаянную попытку прорыва из города. Части из них это даже удалось, но на шоссе, ведущем в Сарагосу, они были настигнуты силами четвертой кавалерийской бригады и принуждены к сдаче в плен. Мэру города, также участвовавшему в этом прорыве, бежать не удалось, он погиб от разрыва минометной мины на Пласа Нуэва.

Пауза в наступлении, вызванная продолжительными боями в Бельчите, дала Франко время, чтобы перебросить под Сарагосу две дивизии, снятые им с Мадридского фронта. Тринадцатая дивизия под командованием Фернандо Баррона должна была выбить республиканцев из Суэры, а сто пятидесятая дивизия Эдуардо Саенса де Буруаги направлялась на помощь защитникам Бельчите.

Однако, обе эти попытки сорвать наступление на Сарагосу успехом не увенчались. Труэба Миронес успел подготовиться к наступлению тринадцатой дивизии, поэтому сразу разгромить его Баррону не удалось, а затем, когда его войска увязли в обороне, во фланг ему ударили части Эмилио Клебера, подоспевшие из Вильямайор-де-Гальего.

Контрнаступление сто пятидесятой дивизии успехом также оказалось безрезультатным. Бельчите к моменту прибытия сил Эдуардо Саенса уже был захвачен, так что ему пришлось с толкнуться с теми же проблемами, что и Эль Кампесино до этого. А затем к нему на помощь подошли дивизии Листера и Вальтера, довершившие разгром.

Помимо двух дивизий Франко перебросил в Сарагосу и шестьдесят самолетов. И, если сорок тихоходных итальянских истребителей «Fiat» CR32, неспособных догнать советские бомбардировщики АНТ-40, можно было не бояться, то вот двадцать итальянских же «Savoia-Marchetti» SM79 представляли для республиканских сил серьезную угрозу. Мало того, что эти бомбардировщики могли нести до тысячи двухсот килограммов бомб каждый, они еще и развивали скорость до четырехсот шестидесяти километров в час, что делало их недосягаемыми для истребителей И-15. Только более новые истребители И-16, летавшие со скоростью до пятисот двадцати километров в час, могли их догнать и уничтожить.

Еще одной проблемой было то, что самолеты националистов базировались непосредственно в Сарагосе, а авиация республиканцев действовала с аэродрома в Альбасете и не всегда успевала ответить на авианалеты. Для уничтожения бомбардировщиков националистов была предпринята отдельная операция, во время которой восемьдесят И-16 кружили в небе над Сарагосой, а двадцать четыре АНТ-40 нанесли бомбовый удар по ее аэродрому, уничтожив и взлетно-посадочную полосу, и готовые к вылету бомбардировщики.

Наконец, к шестому сентября, контрнаступление Франко было отражено, а господство в небе достигнуто. По приказу Висенте Рохо под Сарагосу в качестве дополнительного резерва была переброшена снятая с Гвадалахарского направления четырнадцатая дивизия Сиприано Меры.

Штурм Сарагосы начался утром седьмого сентября с массированных артиллерийских и авиационных ударов. После того, как были уничтожены ключевые узлы обороны вокруг города, в наступление пошли танки. С юго-запада, со стороны Мария де Уэрва, наступали переброшенные из-под Бельчите войска Эль Кампесино, с юго-запада, от Фуэнтес-де-Эбро, выдвинулись дивизия Листера и танковый батальон Армана, а с северо-востока, из Суэры и Вильямайор-де-Гальего, в атаку пошли части Клебера и Миронеса.

При подавляющем превосходстве в живой силе и технике взятие Сарагосы было вопросом времени, однако, городские бои растянулись аж до начала октября. И только после того, бригада Штерна взяла замок Альхаферия[3], ставший последним оплотом националистов, и водрузила над Башней Трубадура[4] республиканский триколор[5], город окончательно перешел в руки республиканцев.

Это уже был триумф, от которого никто не смог бы отмахнуться! Сразу же после объявления о взятии Сарагосы рейтинги премьер-министра Негрина и военного министра Альвареса дель Вайо взлетели до небес. Однако, повернувшись к республиканцам лицом в Арагоне, военная удача отвернулась от них в других местах.

В то время, как республиканцы осаждали Сарагосу, силы националистов успешно продолжали наступление на севере страны. После поражений в Бильбао и Сантандере лояльная республиканцам территория на Бискайском побережье превратилась в анклав, состоящий лишь из Восточной Астурии. В окруженной провинции был спешно сформирован так называемый Совет Астурии и Леона, отказавшийся признавать власть центрального правительства Негрина и поставивший командовать Северной армией полковника Адольфо Прадо Вакеро, оказавшегося весьма толковым командиром.

По плану Прадо силы астурийцев должны были сдерживать националистов в горах хотя бы до зимы, пока перевалы не заметет снегом и они не станут непроходимыми. Однако, ни он, ни другие командиры не ожидали, что наступление на Астурию начнется уже первого сентября, всего через три дня после взятия Сантандера.

Поначалу, впрочем, Прадо казалось, что его план развивается вполне успешно. Пятого сентября первая наваррская бригада генерала Хосе Сольчаги столкнулась с ожесточённым сопротивлением у перевала Эль-Мазуко, взять который она смогла только после нескольких недель ожесточенных боев. Похожая ситуация сложилась и в южной части Астурии, где дивизия под командованием майора Луиса Барзаны сумела задержать продвижение сил генерала Аранды.

Однако, к двадцать седьмому сентября первая наваррская дивизия сумела прорваться через перевал и захватила город Рибадеселья, а первого октября она уже входила в Ковадонгу, перерезав тем самым для астурийцев пути отступления к столице Астурии Хихону.

При штурме перевалов неоценимую помощь националистам оказали немецкие летчики из легиона «Кондор», активно проводившие ковровые бомбометания, оказавшиеся чрезвычайно эффективными в гористой местности Астурии. Помимо перевалов «Кондоры» также активно бомбили порты Хихона и Авилеса, чтобы лишить астурийцев возможности получать помощь по морю.

Десятого октября войска националистов заняли оба берега реки Селла, вынудив астурийцев оставить Кангас-де-Онис, а уже к двадцатому числу стало понятно, что взятие Хихона - вопрос нескольких часов. Совет Астурии и Леона принял решение об эвакуации, покинув осажденную столицу по воздуху.

Двадцать первого октября националисты заняли Авилес и Хихон, а двадцать седьмого уже вся Астурия оказалась в руках Франко, после чего в провинции начались жестокие репрессии.

Будучи неспособным повлиять на положение дел на севере, правительство Негрина приняло решение развивать успех на Арагонском фронте. В качестве цели для нового наступления был выбран теруэльский выступ, вклинивавшийся в республиканские позиции между Центральным и Арагонским фронтами.

Теруэльскую операцию наступление готовили еще тщательней, чем наступление на Сарагосу. Был учтен опыт боев в Бельчите, во время которых противник успешно держал оборону в старинных домах с толстыми каменными стенами. Комдив Штерн сделал запрос в Москву, после которого ближайшим конвоем в Испанию был доставлен дивизион новеньких, только что с испытаний, стадвадцатимиллиметровых полковых минометов.

Операция должна была проходить в несколько этапов, на первом из которых генералу Себастьяну Посасу Переа предстояло взять Вильянуэва-де-Хилока, расположенный в семидесяти километрах южнее Сарагосы, а генералу Миахе - прорвать линии фронта в районе Абанадеса и выдвинуться навстречу Посасу. И только после того, как теруэльский выступ будет полностью отрезан от линии фронта, должен был наступить второй этап операции, то есть взятие самого Теруэля и прилегавших к нему территорий.

В ходе подготовки к операции была проведена масштабная ротация войск. Пятый корпус Модесто, в который входили одиннадцатая дивизия Листера, тридцать пятая интернациональная дивизия Вальтера и сорок шестая дивизия Эль Кампесино, был возвращен на Центральный фронт под командование генерала Миахи.

В операции было решено задействовать и второй корпус под командованием Карлоса Ромеро Хименеса, которому предстояло захватить город Вильянуэва-де-Алькорон, после чего выйти на оперативный простор и сыграть роль резерва при отражении контрудара националистов. В том, что таковой контрудар последует, ни Миаха, ни Посас не сомневались.

Четырнадцатая дивизия Меры так и осталась в подчинении генерала Посаса, в распоряжение которого также был передан одиннадцатый армейский корпус, включавший в себя двадцать шестую дивизию Рикардо Санса Гарсии, двадцать седьмую дивизию Труэбы Миронеса и тридцать вторую дивизию Мануэля Ганседо Саенса. Всего же на первом этапе теруэльской операции было задействовано более ста двадцати тысяч человек, и это - не считая тех трех дивизий, что держали оборону в районе Сарагосы!

Наступление началось первого декабря. После непродолжительной, но массированной артиллерийской подготовки войска генерала Миахи атаковали Абанадес. Националисты оказали ему жесточайшее сопротивление, и взять город ему удалось только к вечеру второго декабря. Одновременно с Миахой в бой вступили и части второго корпуса, после суток ожесточенных боев сумевшие захватить Вильянуэва-де-Алькорон.

Дав своим войскам сутки отдыха и оставив заслоны на левом берегу реки Тахунья, генерал Миаха выступил на Селас, а оттуда - на Тортуэру и Гальоканту. Поскольку еще два дня назад эти территории считались тыловыми, особого сопротивления он не встретил.

Генерал Посас в это же время успешно продвигался в направлении Вильянуэва-де-Хилока. Ему было даже легче, чем Миахе, ведь после взятия Сарагосы, являвшейся крупнейшим логистическим узлом, снабжение Арагонского фронта серьезно нарушилось.

Выступив из Сарагосы тридцатого ноября, уже первого декабря Посас занял Лонгарес, третьего - Вильярреаль-де-Уэрва, а пятого приступил к взятию Вильянуэва-де-Хилока. Седьмого декабря передовые части Посаса достигли Гальоканты, где и встретились с авангардом генерала Миахи. Крышка теруэльского котла с грохотом захлопнулась.

Столь быстрое и решительное продвижение республиканцев в первый момент вызвало растерянность у Франко и его штаба, но те быстро пришли в себя и принялись готовить контрнаступление, ради которого было отменено готовящееся наступление на Гвадалахару.

Генералы советовали не отменять наступление, а наоборот, воспользовавшись тем, что для теруэльской операции республиканцы сняли значительную часть войск с Центрального фронта, нанести удар по Мадриду. Однако, Франко, считавший деблокаду Теруэля политическим вопросом, был непреклонен, По его мнению, потеряв Сарагосу, он больше не мог допустить потери столицы еще одной провинции.

Уже восьмого декабря на Арагонский фронт прибыли первые две дивизии националистов, но их было совершенно недостаточно. И только к семнадцатому декабря, когда на фронт прибыли Галисийский корпус генерала Антонио Аранды, Кастильский корпус полковника Рикардо Серрадора Сантеса и Марокканский корпус полковника Хуана Ягуэ Бланко, националисты перешли в контрнаступление. Всего под Вильянуэва-де-Хилока, выбранный в качестве главного направления для контрнаступления, было стянуто около сотни тысяч человек и пятисот орудий.

Если бы речь шла о полевом сражении, а силы республиканцев ограничивались бы только теми дивизиями, что находились на передовой, националистам бы с лихвой хватило сил для победы, однако, Миаха и Посас, успевшие повоевать бок о бок с бригадой Штерна, сразу же после занятия позиций принялись возводить оборонительные рубежи. Да и в тылу у них находился пятидесятитысячный второй корпус Хименеса.

Двадцатого декабря националисты перешли в наступление и немедленно столкнулись с ожесточенным сопротивлением республиканцев. Началось сражение, которое продлится более двух месяцев и которое историки в дальнейшем будут называть не иначе, как «Испанским Верденом» и «Теруэльской мясорубкой».

Чтобы подорвать боевой дух националистов республиканское командование приняло решение не откладывать наступление на Теруэль, и двадцать третьего декабря Левантийская армия, сформированная в августе тридцать седьмого года, всеми шестью входящими в нее дивизиями выдвинулась в направлении города. Достигнув городской черты двадцать шестого декабря, командующий Левантийской армией полковник Хуан Эрнандес Саравия дал своим бойцам сутки на отдых, после чего приступил к осаде.

Несмотря на подавляющее численное превосходство, взять Теруэль оказалось непросто. Доминго Рэй де Аркур, несмотря на то что в его распоряжении было всего лишь четыре тысячи солдат и пять с половиной тысяч ополченцев из числа местных жителей, сумел весьма грамотно распорядиться своими силами и превратить почти каждый дом в долговременную огневую точку.

Первые бои произошли на старом кладбище и футбольном поле, расположенных на окраине, а с двадцать девятого декабря - и на городских улицах. Следуя приказу военного министра Альвареса дель Вайо, республиканцы старались эвакуировать мирных жителей прежде, чем штурмовать дома, однако, потери среди гражданского населения все равно довольно значительными.

Генералиссимус Франко скрипел зубами от злости, слушая доклады о происходящем в Теруэле, но ничего не мог поделать. До тех пор, пока Миаха и Посас успешно держали оборону, все, что было в его силах - это посылать Рэю де Аркуру телеграммы с призывами «верить в Испанию так же, как Испания верит в него». Однако, эти призыв слабо помогали оборонявшимся, медленно, но верно сдававшим свои позиции.

К шестнадцатому января последним оплотом националистов оставалась семинария, но ее защитники испытывали острую нехватку еды, медикаментов и боеприпасов, так что уже восемнадцатого числа Доминго Рэй де Аркур и епископ Теруэля Ансельмо Поланко Фонтеча объявили о своей капитуляции.

Новость о падении Теруэля прозвучала как гром среди ясного неба, воодушевив республиканцев и серьезно деморализовав националистов. Франсиско Франко незамедлительно обвинил Рэя де Аркура в якобы допущенных им ошибках и даже назвал изменником. Однако, несмотря ни на что, Франко не оставил попыток прорвать оборону республиканцев и вернуть Теруэль. Лишь одиннадцатого марта, когда потери националистов достигли чудовищных значений, а возможности снабжения были почти исчерпаны, Франко приказал отступить.

Сложно описать то ликование, которое охватило республиканцев после победы под Теруэлем! Во многих городах, невзирая на холодную по испанским меркам мартовскую погоду, стихийно вспыхивали народные гуляния, продолжавшиеся иногда по два-три дня. К людям, за последние два года сильно уставшим от войны, стремительно возвращалась вера в победу.

Впрочем, победа под Теруэлем была единственным крупным сражением весны тридцать восьмого года. И националистам, и республиканцам требовалось время, чтобы «переварить» завоеванные провинции, а последним - еще и подготовить крепкий оборонительный рубеж на новой линии фронта. Левантийская армия, как выполнившая свою задачу, была расформирована, а ее дивизии пополнили силы Центрального и Арагонского фронтов.

Из мелких же сражений стоит отметить лишь взятие Хаки, после которого вся территория Арагона оказался подконтрольной Республике. В остальном же, если не считать мелких стычек, на всей линии фронта наступило затишье.

11 мая 1938 года. 16:00.

Кабинет Х. Негрина. Мадрид, Дворец Кортесов.

Вместе с военными победами в Испании менялась и политическая обстановка.

Поначалу многие критиковали Хуана Негрина за слишком активное, по их мнению, сотрудничество с коммунистами, причем, громче всех это делала часть его же товарищей по Испанской Социалистической Рабочей Партии во главе с Индалесио Прието. Больше же всего Прието и его сторонников возмущало то, что Негрин назначил на министерские посты разных непонятных людей, вроде коммуниста Висенте Урибе и профсоюзного деятеля Хосепа Кальвета-и-Моры, вместо того чтобы отдать эти должности своим товарищам по партии!

Поэтому не было ничего удивительного в том, что сразу же после поражения под Сеговией и весьма скромных успехов под Брунете, Прието начал выступать с активной критикой как Негрина, якобы продавшегося коммунистам, так и советских военных советников, про которых он говорил, что те «общаются с нами, как колонисты с завоеванным населением».

Однако, шло время и после победы под Сарагосой, заметный вклад в которую внесли как советские военные советники, так и советская же добровольческая бригада имени Коминтерна, ругать коммунистов стало как-то не принято. Победа же под Теруэлем и последовавшее за ней освобождение Арагона изменили вообще все. Негрин и его правительство получили такую поддержку народа, что за их критику можно было легко получить по морде!

Вынужденный снизить уровень своей антикоммунистической риторики, Прието отнюдь не успокоился, продолжая призывать к отказу от сотрудничества с коммунистами своих товарищей по партии. Кто-то поддержал его в этом вопросе, однако, большинство видело от сотрудничества ИСРП с Коммунистической Партией Испании и Советским Союзом одну только пользу. Пошли даже разговоры о том, что социалистам и коммунистам нужно объединиться если не в одну партию, как это было проделано в Каталонии, то, как минимум, в один политический блок!

Хуан Негрин поспешил воспользоваться такой народной поддержкой и одиннадцатого мая на правительственном совещании выдвинул вопрос о подготовке нового наступления, благо момент был самым что ни на есть подходящим. Дивизии, изрядно потрепанные в ходе боев, уже были доукомплектованы, а боевой дух солдат был на высоте. Армия, наконец, поверила в то, что она может побеждать.

Предложение Негрина возражений не вызвало, а вот насчет цели будущего наступления мнения разделились. Негрину казалось правильным начать наступление на Толедо и дальше на юг, Рохо хотел реализовать, наконец, давно откладываемый план наступления на Эстремадуру, что позволит рассечь контролируемую Франко территорию надвое, а министр флота Урибе и адмирал Гонсалес де Убиета, вообще, предлагали провести масштабную высадку десанта на Балеарские острова.

В итоге, решение так и не было принято, а Хуан Негрин поручил Главному штабу разобрать все выдвинутые в ходе совещания предложения, а через неделю встретиться вновь и поговорить более предметно.

1 июня 1938 года. 17:37.

Дворец Наций. Женева, проспект Мира, дом 14.

Беда пришла, откуда не ждали.

Сближение социалистов и коммунистов серьезно обеспокоило не только определенные политические круги внутри Испании, но и правительство одного островного государства, не только считавшее себя вправе вмешиваться в дела других стран, но и имевшее все возможности это делать.

Еще с тысяча девятьсот тридцать шестого года консервативное правительство Великобритании, опасавшееся, по весьма точной формулировке британского консула в Барселоне, что «Испания погрузится в ту или иную форму большевизма», симпатизировала националистам. Собственно, эти опасения и побудили Великобританию подписать предложенное французами «Соглашение о невмешательстве в дела Испании».

Министр иностранных дел Великобритании Эдвард Вуд, сменивший в феврале тридцать восьмого года Энтони Идена, был настроен гораздо радикальнее, нежели его предшественник. Ознакомившись с положением дел в Испании и узнав о возможности объединения социалистов и коммунистов в один блок, Вуд поспешил принять меры, призванные исключить любую, даже самую призрачную возможность «покраснения» юга Европы.

Четырнадцатого мая Вуд объявил, что правительство Великобритании считает необходимым взять под свой личный контроль соблюдение Соглашения о невмешательстве в дела Испании, и предложил блокировать все порты Испании силами английского и французского флотов и пропускать в них только те иностранные корабли, что были загружены в Британской империи и Франции.

Целью этих мероприятий официально было объявлено «предотвращение попадания в Испанию военной контрабанды и снижение уровня напряженности в стране», однако, всем мало-мальски соображающим людям было понятно, что за красивыми словами крылось банальное желание англичан замкнуть всю внешнюю торговлю Испании на себя и неплохо нагреть руки на своих миротворческих инициативах.

Премьер-министру Франции Леону Блюму, вполне себе симпатизировавшему республиканцам, предложение Вуда не сильно понравилось, однако, он прекрасно понимал, что, в случае войны с нацистской Германией, его страна сможет рассчитывать исключительно на помощь Великобритании, а потому вынужден был поддержать своего потенциального союзника.

Уже семнадцатого мая французские корабли, вышедшие из военно-морских баз в Бресте и Тулоне, достигли испанских берегов, а еще через пару дней к ним присоединились корабли Средиземноморского флота Великобритании, прибывшие с Мальты. Кольцо морской блокады Испании замкнулось.

Поначалу действия англичан не сильно обеспокоили правительство Негрина. Определенные запасы оружия и боеприпасов у Республики были, да и условия блокады распространялись только на иностранные суда. Конечно, использование для перевозки вооружения из Советского Союза только своих кораблей приведет к снижению объемов поставок, но это, в конце концов, можно и пережить.

Однако, вскоре после того, как английские и французские военные корабли под общим командованием контр-адмирала Джона Тови вышли на исходные позиции, Лондон заявил, что «поскольку обе стороны продолжают привлекать к участию во внутреннем конфликте иностранных граждан, режим блокады будет максимально ужесточен до полного вывода вышеуказанных граждан с территории Испании». Причем, требования англичан распространялись как на Республику, так и на режим Франко.

Ужесточение режима блокады заключалось в том, что с двадцать третьего мая во все порты Испании запрещался вход и выход любых грузовых судов, перекрывались сухопутные границы, и расширялся список запрещенных к ввозу товаров, в который входили теперь нефть, все сорта бензина и мазут. Последнее представляло собой нешуточную угрозу, причем, в большей степени - именно для республиканцев.

До войны единственным поставщиком нефтепродуктов в Испанию была американская компания «Texaco», являвшаяся дочерним предприятием корпорации «Chevron»[6]. Узнав о мятеже Франко, председатель совета директоров «Texaco» норвежский эмигрант Торкилд Рибер приказал идущим в Испанию танкерам изменить курс на контролируемый националистами Кадис и передать им топливо в кредит. В дальнейшем же «Texaco» и вовсе разорвала договор с Испанской республикой и начала тесно сотрудничать с режимом Франко.

Республиканцам же удалось наладить поставки топлива из Мексики, Румынии и Советского Союза. Румыния, правда, под давлением Германии вынуждена была официально отказаться от продажи топлива в Испанию, однако, на деле продолжила поставлять его, просто неофициально. И вот теперь усилиями англичан эти поставки вскоре должны были прекратиться.

Нет, формально националистов это тоже затрагивало в полной мере, однако, у Негрина были большие сомнения насчет того, что англичане и в самом деле закроют компании «Texaco» возможность продавать топливо испанским националистам. Подобное было чревато ссорой с не участвующими в соглашении о невмешательстве Соединенными Штатами.

Кроме того, подконтрольная националистам часть Испании граничила с Португалией, правительство которой было таким же фашистским, как и режим Франко. Негрин не сомневался, что Антониу ди Саласар, формально выполнив все условия соглашения о невмешательстве, найдет способы неофициально снабжать Франко всем необходимым, в том числе - и топливом.

На следующий день после объявления Великобританией режима ужесточения блокады в Женеве открылось внеочередное заседание Лиги Наций, на котором Советский Союз попытался оспорить действия англичан и французов. Народный комиссар иностранный дел Вячеслав Молотов, лично возглавивший советскую делегацию, напирал на то, что если Соглашение о невмешательстве в дела Испании и было официальным международным договором, то следить за его исполнением ни англичан, ни французов никто уполномочивал, а значит - их действия незаконны.

В ответ представитель Великобритании заявил, что его страна является одной из авторов соглашения о невмешательстве, а потому вправе следить за его исполнением. Советский Союз же, как страна, в течении последних двух лет систематически нарушавшая подписанное ей соглашение, не вправе требовать снятия блокады испанских портов. Слова Молотова о том, что СССР начал помогать республиканцам только после того, как Германия и Италия начали помогать Франко, в расчет при этом не принимались.

Поняв, что заставить англичан отказаться от блокады не получится, советская делегация приступила к более предметному обсуждению ситуации, напирая на то, что вывод советских контингентов из Испании должен происходить одновременно с выводом германских и итальянских войск. А то может случиться так, что Франко, по-прежнему имеющий на своей стороне легион «Кондор» и итальянский экспедиционный корпус, легко сможет разгромить лишившихся советской поддержки республиканцев.

Впрочем, все прекрасно понимали, что советские контингенты в Испании не идут ни в какое сравнение с немецкими и итальянскими, а потому посчитали позицию советской делегации не более, чем попыткой сохранить лицо. Отчасти это было действительно так, но еще товарищу Молотову очень хотелось посмотреть, как Великобритания и Франция, с их-то политикой «умиротворения» Германии, будут уговаривать Гитлера и Муссолини вывести из Испании свои войска.

Однако, к большому удивлению Молотова, германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп совершенно спокойно подтвердил справедливость требований Советского Союза, после чего предложил согласовать сроки вывода войск. Чуть позже позицию СССР признал и итальянский министр иностранных дел Галлеацо Чиано, однако, каждому, кто видел в тот момент его лицо, становилось понятно, что соглашался он с гораздо меньшей охотой, нежели его германский коллега.

В конечном итоге первого июня было подписано соглашение, по которому Советский Союз, Германия и Италия были обязаны в течении месяца вывести свои войска из Испании. Всем же прочим государствам предписывалось отозвать из Испании своих граждан, сражающихся в рядах интербригад. Те же иностранные добровольцы, что откажутся покинуть охваченную войной страну, должны будут депортированы на родину правительствами Франко и Негрина. После выполнения этих условий Великобритания и Франция обязались отменить ужесточенный режим блокады Испании, что также было зафиксировано в соглашении.

2 июня 1938 года. 17:57.

Отель «Палас». Мадрид, площадь Кортесов, дом 7.

Когда на внеочередном собрании сотрудников НКВД товарищ Котов озвучил приказ о выводе советских контингентов из Испании, Максим Белов на мгновение опешил, а потом как-то даже обрадовался, что, впрочем, тут же постарался скрыть.

В последние месяцы присутствие в Испании начало тяготить Белова, отлично понимавшего, что нахождение здесь больше ничего не может дать ему в плане личного роста, а сам он мало что может сделать для победы республиканцев в гражданской войне. Однако, назад он не просился, считая подобный поступок чем-то сродни дезертирству.

Сейчас же, услышав о скором возвращении домой, Максим непроизвольно представил себе, как, оказавшись в Москве, он вновь сможет читать с планшета любимые книги, а иногда даже смотреть кино с ноутбука. Иногда - потому, что ноутбуки были предназначены, в первую очередь, для работы и тратить их ресурс на развлечения было бы слишком расточительно. Когда же один из них выйдет из строя, о просмотре фильмов и вовсе придется забыть. Размышляя об этом, Максим начинал жалеть, что ноутбука в прошлое было отправлено всего два…

«Стоп! - мысленно приказал себе Белов, стараясь не упустить мелькнувшую у него в голове мысль. - Кино… ноутбука всего два… хотелось бы больше… вот! Есть в Германии человек, который сейчас строит свой первый компьютер. Если привлечь его к работе, он может оказать нам существенную помощь. Вспомнить бы еще, как его звали!»

У Максима, полностью погрузившегося в размышления, сделалось слишком уж отстраненное лицо, что не укрылось от взгляда сидевшей рядом с ним Греты. Привлекая к себе внимание, Шнайдер положила ладонь на предплечье Белова и вопросительно на него посмотрела.

- Später[7], - одними губами произнес Максим.

- Gut[8], - так же беззвучно ответила Грета.

«Итак, как же звали того изобретателя? - под успокаивающий голос Котова, рассказывающего о графике отъезда сотрудников НКВД из Испании, продолжил прерванные размышления Максим. - Кузя? Нет, но что-то похожее… а, точно - Цузе, Конрад Цузе! Съездить, что ли, в Германию и попробовать переманить его к нам? Интересная мысль, только нужно будет сперва получить добро от Сергея Мироновича и запросить по Цузе подробную справку в Осинформбюро. И поговорить с Гретой, в одиночку я в Германию не сунусь!»

Разговор состоялся сразу же после совещания, когда группа «Авангард» вернулась в свой номер.

- Максим, что с тобой случилось? - спросила Шнайдер. - У тебя было такое отсутствующее выражение лица, что я даже испугалась!

- Идея интересная в голову пришла, - улыбнулся Максим. - Грета, как ты смотришь на то, чтобы съездить на родину?

- In deine Heimat[9]? - удивленно переспросила Грета, а Максим в очередной раз залюбовался тем, как она в такие моменты широко распахивает глаза. Впрочем, Шнайдер быстро собралась с мыслями. - Неожиданное предложение… Рассказывай, что ты придумал!

- В общем, есть один инженер, который может очень серьезно ускорить нашу работу по созданию собственной электронно-вычислительной техники, - объяснил Максим. - Живет он, если мне память не изменяет, в Берлине. Есть у меня мысль съездить туда и пригласить этого инженера поработать у нас.

- И мы сможем производить такие же ноутбуки, как у тебя? - недоверчиво поинтересовалась Грета.

- Ну, такие ноутбуки, как у меня, мы сможем производить примерно ко времени нашей с тобой старости, не раньше, - усмехнулся Белов. - Первые вычислительные машины будут работать гораздо медленнее и занимать при этом по паре комнат, но, как говорят на родине нашей подруги, путь в тысячу миль начинается с одного шага.

- Только не миль, а ли, - поправила его Киу. - Китайская мера длины называется «ли» и равняется тремстам шестидесяти шагам.

- Запомню, - кивнул Максим. - Так что, Грета, ты готова рискнуть и съездить в Германию? Я понимаю, что ты не просто так покинула родную страну и, если ты считаешь, что для тебя сейчас это слишком опасно, я даже предпринимать ничего не буду!

- Ну, в родном Ганновере мне появляться не стоит, а вот в Берлин можно и съездить, - чуть подумав, ответила Грета. - Я там никогда раньше не была, так что крайне маловероятно, что меня кто-нибудь узнает.

- Отлично, - кивнул Максим. - Тогда я запрашиваю у Николая все материалы по этому инженеру, а заодно прошу его донести мое предложение до нашего наркома. Если он даст добро - мы с тобой отправимся в Берлин.

- Вы с Гретой? - удивилась Киу. - А я что, с вами не поеду?

- Прости, но в этот раз нам придется обойтись без тебя, - вздохнул Максим. - Если я еще худо-бедно за немца сойду, то ты со своей ярко выраженной азиатской внешностью будешь привлекать слишком много внимания.

- Да я и сама понимаю, - кивнула Киу. - Просто… не хочется вас отпускать, вы ведь без меня пропадете!

- Мне этот тоже не нравится, но других вариантов просто нет, - быстро приобняв девушку, ответил Максим. - Ладно, это все лирика… пойду шифровку составлять!

Усевшись за стол, Белов взял лист бумаги и по памяти набросал первые троки стихотворения Михаила Светлова «Гренада», после чего принялся выискивать в нем нужные ему буквы. Ровными рядами на бумагу ложились четырехзначные группы цифр: «0315 0613 0403 0106 0316 0509 0108 0510…»

3 июня 1938 года. 18:57.

Особое Информационное бюро. Москва, Кремлевский арсенал.

Когда наркому внутренних дел Кирову позвонил капитан Виноградов и доложил, что пришла шифровка от Максима Белова, Сергей Миронович посмотрел на часы, увидел, что рабочий день закончился полчаса назад, и решил, что не будет вызывать начальника Осинформбюро к себе, а лучше сам зайдет к нему, после чего отправится домой[10].

- Ну, рассказывайте, - устроившись за столом напротив Виноградова, велел Киров. - Что же такого предложил товарищ Белов, что это требует столь срочного обсуждения?

- Я думаю, товарищ нарком, будет лучше, если вы для начала сами ознакомитесь с сообщением Максима… простите, товарища Белова! - ответил Виноградов, доставая из папки лист бумаги и протягивая его Кирову.

«Странник - начальнику.

Есть предложение по пути из Испании посетить Берлин с целью пригласить к нам талантливого инженера, который может оказать нам существенную помощь в развитии электронно-вычислительной техники. Прошу довести мое предложение до СМК. В случае его одобрения прошу выслать мне всю информацию по Конраду Цузе, которую только удастся найти.

Странник», - прочитал Сергей Миронович.

Кирову было очевидно, что под буквами «СМК» скрывается он сам. Ну, что ж, предложение Белова товарищ Виноградов до него довел, теперь нужно было решить, соглашаться на это предложение или нет.

- Похоже, какую-то авантюру задумал товарищ Белов, - покачал головой Киров. - Скажите, товарищ Виноградов, вы уже выяснили, кто такой этот Конрад Цузе?

- Выяснил, товарищ нарком, - кивнул Виноградов. - Конрад Эрнст Отто Цузе родился двадцать второго июня тысяча девятьсот десятого года и, несмотря на молодой возраст является весьма талантливым инженером. Например, в возрасте четырнадцати лет он сконструировал автомат по продаже мандаринов, который умел отсчитывать сдачу.

В тридцать пятом году, вскоре после получения диплома, устроился работать в компанию «Henschel Flugzeug-Werke AG», но вскоре уволился оттуда. В настоящее время живет в квартире своих родителей в Берлине и строит свою первую вычислительную машину. А может уже и построил, в справке по нему не было точной даты окончания работ. После войны создаст компанию «Zuse KG», которая будет заниматься производством вычислительных машин.

В справке по Цузе особо отмечено, что он является весьма передовым инженером в области вычислительной техники, так, например, его машина «Z3» считается первым в мире работоспособным компьютером. Также он считается создателем первого в мире языка программирования высокого уровня, хотя я слабо представляю, что это такое.

- А я уж тем более этого не представляю, - хмыкнул Киров. - Скажите, товарищ Виноградов, а как, по-вашему, стоит этот Цузе того, чтобы товарищ Белов рисковал и отправлялся за ним в Германию, или нет?

- Я думаю, он может быть нам полезен, особенно, если предоставить ему некоторую информацию из будущего, - осторожно ответил Виноградов. - Максим рассказывал, что в его истории мы серьезно отстали от мировых держав в вопросе производства компьютеров. Может быть, привлечение господина Цузе поможет нам хоть немного сократить это отставание?

- Ну, хорошо, - после долгой паузы произнес Киров. - Операцию по вербовке Конрада Цузе я разрешаю. Отправьте товарищу Белову все материалы по нему и передайте, чтобы он взял с собой в Германию сержанта Шнайдер. Пусть с ним будет кто-то, кто, в случае чего, сможет прикрыть ему спину.

- Есть, товарищ нарком! - ответил Виноградов.

15 июня 1938 года. 13:30.

Отель «Палас». Мадрид, площадь Кортесов, дом 7.

Тринадцатого июня в Барселону прибыл пассажирский конвой, который должен был забрать на родину первую часть граждан Советского Союза. Забрать всех сразу, подобно тому, как два года назад за один рейс удалось доставить в Картахену добровольческую бригаду целиком, не представлялось возможным. И число советских войск в Испании с тех пор несколько увеличилось, да и времени на то, чтобы опять переоборудовать теплоходы в войсковые транспорты, на этот раз не было. А потому придется вывозить советские контингенты в два этапа.

Вместе с конвоем в Испанию прибыл и курьер из НКВД, доставивший Максиму папку с материалами по Конраду Цузе, а товарищу Артузову - приказ помочь товарищам Белову и Шнайдер в подготовке к поездке в Германию. Артур Христианович дал Максиму вечер на то, чтобы ознакомиться с документами, а на следующий день вызвал его и Грету к себе.

- Итак, товарищи, - начал Артузов, окинув подчиненных взглядом. - Что вы можете сказать по поводу порученного вам задания?

- Думаю, уговорить Конрада Цузе переехать в Советский Союз будет нетрудно, - ответил Максим. - Судя по присланным документам, он сейчас нигде не работает и строит свою вычислительную машину на чистом энтузиазме. Каких-либо политических пристрастий он тоже не имеет.

- А еще он не женат, что для нас тоже хорошо, - добавила Грета и, заметив вопросительный взгляд Максима, сочла нужным пояснить: - Если бы он был женат, нам пришлось бы уговаривать переехать в Советский Союз еще и его жену, а это - дополнительные трудности.

- Ты права, - признал Максим. - Кто его знает, какие у нее могли бы быть заморочки. Словом, товарищ комиссар госбезопасности, мне кажется, что достаточно будет предложить герру Цузе достойные условия проживания и достаточное финансирование его работ - и он согласится.

- Это очень хорошо, товарищ лейтенант госбезопасности, что вы столь оптимистично смотрите на вербовку господина Цузе, - усмехнулся Артузов. - А как вы собираетесь попасть Германию?

- Я думаю, что мы, под видом покидающих Испанию советских добровольцев, переберемся во Францию, а оттуда, уже по поддельным документам, въедем в Германию, - ответил Максим.

- И откуда же вы приедете в Германию такие загорелые? - ехидно поинтересовался Артур Христианович.

Максим с Гретой окинули друг друга взглядами так, словно видели в первый раз. Находясь в Испании, они настолько привыкли видеть себя загорелыми, что совершенно перестали обращать на это внимание. А вот в Берлине, находящемся в северной половине Европы, их загар, и в самом деле, будет привлекать к себе ненужное внимание.

- Вообще-то, товарищ комиссар, загар вошел в моду еще лет десять назад! - попыталась оправдаться Грета. - Его, кажется, Коко Шанель в моду ввела.

- Я рад за нее, но это не объясняет того, где лично вы так загорели, - возразил Артузов. - Ладно, раз уж вы об этом не подумали, я сделаю это за вас. Итак, слушайте, согласно документам, которые вы получите через пару дней, вы будете молодоженами из Хельмштедта…

Идея сделаться молодоженами почему-то смутила и Максима, и Грету, что вынудило заметившего это Артузова взять паузу, чтобы дать молодым людям прийти в себя.

- Почему именно из Хельмштедта? - спросила, наконец, Грета.

- Вы, товарищ Шнайдер, родом из Ганновера, а товарищ Белов говорит по-немецки с бранденбургским акцентом, - ответил Артузов. - Вот где-то посередине между Бранденбургом и Ганновером вы и познакомились[11]. Будучи людьми небедными, вы отправитесь в свадебное путешествие в Ниццу, где и проведете следующие пару недель. А затем, прежде чем вернуться в родной город, вы захотите посмотреть на столицу вашей родины Берлин.

- Звучит убедительно, - признал Максим. - Вот только как мы попадем в Ниццу?

- После прошлогодних событий в Барселоне у меня появились контакты среди тамошних контрабандистов, - ответил Артузов. - За определенное вознаграждение они переправят вас в Марсель, а оттуда вы спокойно доберетесь до Ниццы. Заодно отдохнете от войны и вспомните, как мирная жизнь устроена. Так, легенду я вам изложил, осталось придумать вам имена…

- Максимилиан Иоганн Вайс, - не мудрствуя лукаво, Максим перевел свое имя на немецкий язык.

- Маргарита Вайс, - чуть подумав, предложила Грета.

- Годится, - кивнул Артузов.

- А почему Маргарита? - заинтересовался Максим.

- Потому что Грета является сокращением как от Гертруды, так и от Маргариты, - улыбнулась Шнайдер. - Так ты не будешь путаться, как правильно меня называть.

- Хорошо, с этим разобрались, - кивнул Артузов. - Прежде, чем мы перейдем к обсуждению деталей, у вас у самих есть какие-либо вопросы или предложения?

- А средства, чтобы выглядеть небедными молодоженами и отдыхать в Ницце, нам выделят? - уточнила по-немецки педантичная Грета.

- Выделят, - пообещал Артузов. - Получите и франки, и рейхсмарки на оперативные расходы.

- У меня к вам просьба, товарищ комиссар, - чуть подумав, произнес Максим. - Отправьте, пожалуйста, Киу в Советский Союз первым же рейсом и попросите кого-нибудь присмотреть за ней! Мне так будет спокойнее…

- Ну, начет того, чтобы товарищ Линь отправилась этим конвоем, а не следующим, я договорюсь, - кивнул Артузов. - А что вы имеете ввиду, прося присмотреть за ней.

- Понимаете, когда мы плыли сюда, у Киу разыгралась жесточайшая морская болезнь, - пояснил Максим. - Боюсь, что это повторится и в этот раз, а Греты, которая могла бы о ней позаботиться, рядом не будет.

- Понятно, товарищ Белов, - спокойно кивнул Артузов, принимая информацию к сведению. - Хорошо, я попрошу кого-нибудь из санинструкторов позаботиться о товарище Линь.

Два дня спустя группа «Авангард» стояла на платформе Мадридского вокзала и ожидала, когда подадут поезд на Барселону, где Киу должна была сесть на теплоход и отправиться в Одессу, а Максим с Гретой при помощи контрабандистов окажутся в Марселе.

Максим слабо понимал, каким образом Артуру Христиановичу удалось так быстро добыть для них с Гретой заграничные паспорта Третьего Рейха, но предполагал, что без помощи Коминтерна тут не обошлось. Вместо внутренних паспортов Рейха, которые в эти дни только готовились к введению[12], у Максима и Греты были так называемые сертификаты об арийском происхождении.

Группа не хотела афишировать свой отъезд, поэтому провожать их пришел один только Хорхе. Когда поезд, наконец, был подан, девушки по очереди обняли своего испанского товарища, ставшего им за два года настоящим другом, и ушли в вагон пошушукаться. Максим же задержался на перроне, чтобы перед отъездом выкурить сигарету.

- Ну, что ж, прощай, друг! - после паузы произнес Хорхе. - Приятно было воевать с тобой плечом к плечу! Жаль только, что все так закончилось…

- Мы вернемся, Хорхе, - возразил Максим. - Мы обязательно вернемся!

- Думаешь? - скептически поинтересовался Молина.

- Хуже, - улыбнулся Белов, крепко пожав другу руку и ободряюще хлопнув его по плечу. - Я на это надеюсь! Бывай, друг, и не вздумай погибнуть до нашего возвращения!

- Постараюсь! - ответил Хорхе, на лицо которого, несмотря на горечь расставания, сама собой выползла улыбка.

Щелчком отправив в урну окурок, Максим вошел в вагон. Хорхе же еще немного постоял на перроне, провожая взглядом удаляющийся поезд, а потом отправился в штаб-квартиру КПИ. Служба в качестве переводчика группы «Авангард» закончилась, и теперь ему предстояло получить новое назначение.

30 июня 1938 года. 10:12.

Балеарское море.

Комдив Штерн стоял на корме теплохода «Аджария» и, опираясь на леер, провожал взглядом уплывающие в даль причалы барселонского порта.

Буквально вчера закончилась долгая и крайне утомительная передача материального имущества бригады испанцам, которым были переданы все танки, самолеты и артиллерийские орудия, вместе с боеприпасами. С собой возвращавшиеся на родину красноармейцы забирали только стрелковое оружие, отчасти потому, что не желали демонстрировать противнику перспективные конструктивные решения, отчасти же из-за того, что к новому советскому оружию в Испании все равно не было боеприпасов.

И, казалось бы, после такого дела Григорий Михайлович вполне мог позволить себе немного расслабиться и отдохнуть, но нет, расслабиться у него никак не получалось. Не было у комдива Штерна ощущения хорошо выполненной работы, напротив, его жгло чувство, будто он сделал для Испании гораздо меньше, чем мог бы. Это чувство, отягченное, к тому же, мыслью, что не по своей воле он не сделал всего, что мог, и не давало ему спокойно отдыхать.

- Прощаешься, Григорий Михайлович? - поинтересовался подошедший замполит бригады Абрамов.

- Прощаюсь, Александр Александрович, - вздохнул Штерн. - Не дали нам закончить работу, вот теперь только и остается, что прощаться…

- Вот и у бойцов похожие настроения, - покачал головой Абрамов. - Они говорят, что все было зря, что их товарищи погибли напрасно… просто потому, что наша страна не в силах противостоять давлению мирового сообщества! Ну, и англичан с французами матом кроют, куда уж без этого. За последнее я их даже не одергиваю, сам бы загнул что-нибудь эдакое, да должность не позволяет.

- Одним словом, испанский стыд, - невесело усмехнувшись, подытожил Штерн.

- Какой-какой стыд? - не понял Абрамов.

- Испанский, - пояснил Штерн. - Я эту фразу услышал под Сарагосой от лейтенанта Белова из госбезопасности. Как он пояснил своим подчиненным, испанский стыд - это когда дичь творят они, а стыдно за нее почему-то тебе.

- Да уж, иначе и не скажешь, - засмеялся Абрамов, однако, тут же посерьезнел. - Однако, с настроением бойцов нужно что-то делать…

Был бы здесь лейтенант Белов, он мог бы объяснить замполиту Абрамову, а через него - и красноармейцам, что все далеко не так плохо, как им кажется. Да, советские войска покидали Испанию, но они оставляли ее в гораздо лучшем состоянии, нежели в иной истории.

На месте безвременно погибшего президента Асаньи оказался Франсиско Ларго Кабальеро, от которого на этом посту будет гораздо меньше вреда. Хуан Негрин, как и в той истории стал премьер-министром, но в этот раз он сформировал гораздо более эффективное правительство, в котором не нашлось места для паникеров и пораженцев, вроде Индалесио Прието.

Вместо провального наступления на Сарагосу и катастрофического разгрома под Теруэлем, посеявших среди республиканцев пораженческие настроения и позволивших Франко перехватить стратегическую инициативу, Республика получила две блестящие победы, показавшие ее защитникам, что они могут успешно сражаться и побеждать!

Если Республика и дальше продолжит так воевать, то не будет никакого переворота тридцать девятого года, во время которого заговорщики свергли правительство Негрина, а потом попытались заключить перемирие с Франко. При таких военных успехах никто не пойдет на переговоры с националистами, и уж тем более - не позовет в качестве посредников англичан и французов! После недавних событий ни о каком доверии к ним не могло быть и речи!

Да и вожаки этого переворота… как говорится, «иных уж нет, а те далече». Сехисмундо Касадо погиб во время наступления на Брунете, Сиприано Мера со совей дивизией принял участие во взятии Хаки, да так и остался оборонять самый северный участок Арагонского фронта, а генерал Миаха вполне доволен успехами республиканской армии и не о каких переворотах и не думает.

Красная армия тоже многое получила от участия в гражданской войне. Понеся вполне умеренные потери, она смогла прогнать через боевые действия три потока красноармейцев и красных командиров, получив, таким образом, чуть более девяти тысяч будущих инструкторов.

Словом, все было далеко не так плохо, как это казалось красноармейцам. Впрочем, через девять суток они прибудут в Одессу, где товарищ Ворошилов им лично все это объяснит.

Что же касается Максима Белова, то сегодня вечером он будет праздновать свое двадцатилетие в компании прекрасной Гертруды Шнайдер. А через три дня они сядут на поезд и отправятся в Берлин.

Но это уже совсем другая история.

Примечания:

[1] - АИ. В реальной истории разведывательной модификации АНТ-40 не существовало. А жаль.

[2] - Настоящее имя генерала Вальтера - Кароль Вацлав Сверчевский, поляк по национальности.

[3] - Альхаферия - дворец мавританского периода, позднее перестроенный в укрепленный замок и ставший резиденцией королей Арагона.

[4] - Башня Трубадура - древнейшая часть крепости Альхаферии, построенная в IX - X веках. Свое название получила в честь пьесы Антонио Гарсии Гутьерраса «Трубадур», действие которой происходит а Альхаферии.

[5] - Флаг Второй Республики в 1931-1939 годах имел три полосы, красную, желтую и пурпурную. Националисты же использовали традиционный желтый флаг с красными полосами сверху и снизу.

[6] - «Chevron Corporation», в свою очередь является бывшей частью корпорации Standard Oil.

[7] - Позже. (Нем.)

[8] - Хорошо. (Нем.)

[9] - На родину? (Нем.)

[10] - Напоминаю, что и помещения Осинформбюро, и квартира Кирова находятся в Кремле, то есть, весьма недалеко друг от друга.

[11] - Хельмштедт, и в самом деле, находится почти посередине прямой линии между Бранденбургом и Ганновером.

[12] - Kennkarte - аналог внутреннего паспорта в Третьем Рейхе, была внедрена только 22 июня 1938 года. Выдавать же их стали еще позже.