Я смотрела на отражение пламени в стеклах горки у стены напротив, сработанной из темной древесины, с дверцами, инкрустированными стеклом. В ней хранилась посуда, по большей части битая. Иногда Ллеу открывал дверцу и давал заглянуть внутрь. Некоторые экземпляры были целехонькими – масленки для сливочного масла и пашотницы. Он объяснял, что это коллекция выброшенной на берег утвари, собранная его матерью. Найти целенькую посуду считалось удачей. Она начала заниматься собирательством, когда ее муж, отец Ллеу, погиб в море и у нее появилось много нового, беспокойного времени.

Я ощутила под ухом горячее дыхание Ллеу.

– Помнишь Хавела? – спросил Ллеу. – Он уехал с острова и работает на фабрике авторучек. Его мама говорит, что он дослужился до управляющего, хорошо зарабатывает. И я бы так мог.

Я доставала из горки, одну за другой, посуду, по большей части белую с цветочными узорами разных оттенков. Мне нравились зеленые орнаменты или рыжеватые. Большинство ярко-синие. Я представляла себя на кухне, на большой земле, с посудой без изъяна для моих гостей. Мне нравилось переворачивать посуду вверх дном и смотреть на клейма производителей. Посуда была со всех уголков света. Вустер, Франция, Япония, Нантакет.

– Нантакет, – сказала я. – Это где?

– Представь жизнь, где не приходится заниматься фермерством или рыболовством и у тебя совершенно гладкие руки.

С этими словами он вытянул руки, словно хотел продемонстрировать огромный улов.

Загрузка...