Клан Инугами

Кто такая Тамаё

Рассказ Мацуко завершился, но еще долго в комнате царило безмолвие. Очевидно, впечатление от страшного ее повествования никак не могло развеяться, все были в смятении и смущенно поглядывали друг на друга. Наконец Татибана, чуть подавшись вперед, спросил:

— Стало быть, вы хотите сказать, недавние убийства совершила именно Кикуно?

— Нет, и не помню, чтобы я говорила что-то подобное, — с привычной злостью возразила Мацуко. — Просто вы сказали, что эти убийства должны быть как-то связаны с топором, цитрой и хризантемой, и я рассказала вам о единственном памятном мне случае, который, как мне кажется, имеет отношение к этому. Не знаю, чем поможет вам мой рассказ, но вы — полиция, вам и решать. Или я не права?

В ответ на эту вызывающую речь инспектор Татибана повернулся к поверенному Фурудатэ и спросил:

— Вы узнали что-нибудь о местопребывании Кикуно и ее сына?

— Госпожа Мацуко позвонила и пригласила меня, но я и сам собирался сегодня прийти сюда и доложить.

— Вы что-нибудь узнали?

— И да, и нет. Есть кое-какая информация, но ничего важного. — Фурудатэ вынул из портфеля стопку бумаг. — Поскольку эта женщина, Кикуно Аонума, осиротела в очень раннем возрасте и не имеет никаких известных родственников, нам было чрезвычайно трудно что-либо узнать о ней. И все-таки мы обнаружили один довольно любопытный факт. Оказывается, Кикуно Аонума — дочь родственницы Харуё Нономия, бабушки барышни Тамаё и жены Дайни Нономия, благодетеля господина Инугами.

Присутствующие удивленно переглядывались.

— Полагаю, это объясняет, почему Инугами был так привязан к Кикуно, — продолжал поверенный. — Как сообщает «Биография Сахэя Инугами», господин Инугами относился к Харуё, жене Дайни, с большой любовью, как к матери или сестре, и чтил ее за ее святую доброту. Поскольку Кикуно была ее единственной живущей кровной родственницей, господин Инугами, наверное, пытался воздать за щедрость Харуё, покровительствуя Кикуно и пытаясь сделать дитя, которое она подарила ему, своим наследником.

Усмешка скривила губы Мацуко — явный признак ее решимости не допустить ничего подобного. Три кровные сестры обменялись злобными взглядами.

— Итак, после сказанного позвольте мне вернуться к последующим действиям Кикуно. Очевидно, она настолько испугалась угроз, что исчезла из Ина вместе с Сизумой — так он был назван господином Инугами — и уехала к дальним родственникам в Тояму. Она решила держаться подальше от господина Инугами и, кажется, ни разу не писала ему. Там они и жили, но когда мальчику исполнилось три года, она оставила его на родственников и вышла замуж. Однако, за кого она вышла, мы установить не смогли. Все произошло более двадцати лет тому назад, и ее родственники все погибли во время войны при бомбардировке Тоямы. Другой родни у этих людей не было. Здесь след Кикуно теряется. Кажется, никому в этой семье не выпало счастья.

Фурудатэ тяжело вздохнул.

— Далее, что касается Сизумы. Один из его бывших соседей вспомнил его. Сизума был усыновлен родственниками, на которых его оставила Кикуно, приняв имя — Цуда, а не Аонума. Цуда были очень небогатыми, но, очевидно, добрыми людьми, и поскольку собственных детей у них не было, они вырастили Сизуму как родного сына. Есть вероятность, что господин Инугами передал Кикуно не только топор, цитру и хризантему, но и значительную сумму денег. Она оставила часть этих средств на воспитание Сизумы, так что он смог по крайней мере кончить неполную среднюю школу. После этого он, кажется, работал где-то, но был призван в двадцать один год. Его демобилизовывали и снова призывали несколько раз, но в конце концов, весной или летом тысяча девятьсот сорок четвертого года, снова призванный на службу, он был приписан к воинской части в Канадзаве. Дальнейших сведений о нем мы не имеем. Вот и все, что нам известно о Сизуме, — об остальном можно только гадать.

— Но… — На этом месте Киндаити впервые раскрыл рот. — Вы же можете выяснить, куда его часть была послана из Канадзавы.

— Нет, не можем, — мрачно ответил Фурудатэ. — Сами знаете, какой хаос царил всюду в конце войны. Документы, к примеру, либо утеряны, либо находятся в таком беспорядке, что определить, куда какая часть была послана, попросту невозможно. Кроме того, если из других воинских частей люди понемногу возвращаются домой и приносят сведения о тех, кто еще не вернулся, то, насколько нам известно, ни единый солдат из части, где служил Сизума, не вернулся. А если учесть, в каком состоянии находились военные транспорты в тот момент, весьма вероятно, что их корабль был атакован в море и все они спят на дне морском.

Тяжкое унынье охватило Киндаити после всего, что сказал поверенный. Если сведения его верны, то под какой же несчастливой звездой родился этот молодой человек, Сизума! Его, не имевшего возможности заявить о себе и предъявить свои права, данные ему по рождению, ко всему прочему ждал безвестный конец. Рожденный в безвестности, погибший в безвестности — не была ли жизнь Сизумы в буквальном смысле мимолетным сном? Киндаити не мог не пожалеть этого человека.

— Мы продолжим розыски, но если Кикуно, как нам представляется, затерялась в тумане, то Сизума, кажется, канул навсегда — хотя сам я хотел бы верить, что это не так.

Фурудатэ кончил и сложил бумаги в портфель.

И вновь безмолвие воцарилось в комнате, все будто онемели. Все сидели, рассеянно глядя перед собой, быть может, размышляя о том, что сообщил Фурудатэ. Наконец, тишину нарушило смущенное покашливание инспектора Татибана.

— Ну что ж, — обратился он к членам клана Инугами, — после объяснения госпожи Мацуко нам стала понятнее связь между топором, цитрой, хризантемой и недавними убийствами, а теперь давайте вернемся к прошлой ночи. Все вы уже знаете, что господин Томо был найден удавленным в брошенном доме в деревне Тоёхата. Смерть наступила вчера где-то между восьмью и девятью вечера. — Инспектор оглядел лица людей в комнате. — Поэтому я, к сожалению, должен опросить вас всех, чтобы выяснить, что каждый делал в это время. Госпожа Мацуко, не начнете ли вы?

Мацуко метнула в инспектора возмущенный взгляд, но тут же, повернувшись к Киё, спросила совершенно спокойно:

— Киё, когда ушла наставница игры на кото? После десяти?

Киё кивнул без слов. Мацуко снова обратилась к инспектору.

— Вот вам, пожалуйста. Вчера вечером наставница игры на кото, Кокин Миякава, пришла довольно рано, отужинала со мной, а потом мы занимались где-то до начала одиннадцатого. Полагаю, еще двое могут подтвердить это, поскольку должны были слышать звуки кото, — сказала она, мотнув головой в сторону Такэко и Умэко.

— В котором часу вы ужинали?

— Около семи. После этого немного отдохнули, затем я принесла кото. Можете спросить у наставницы, если хотите.

— За это время вы ни разу не выходили из комнаты?

Язвительная усмешка появилась на губах Мацуко.

— Ну, сидели мы довольно долго, так что выходила раза два или три — в туалет… Ах да, еще раз я ходила в центральную часть дома за струной кото. Не знаю, известно ли вам это или нет, но я переехала в этот флигель только потому, что сейчас дом полон гостей. Обычно же я живу в центральной части дома. Ну и что из того, что я выходила — меня не было минут пять-десять не больше…

— За струной кото, значит. — Инспектор чуть сдвинул брови, но тут же счел за благо не развивать эту тему и спросил: — А господин Киё?

— Он был с нами все время, слушал, как мы играем, и кое-чем помогал — к примеру, подавал чай. Кажется, он тоже пару раз покидал комнату, но не на такое время, чтобы успеть добраться до деревни Тоёхата. — Мацуко опять язвительно усмехнулась и закончила: — Думаю, вам следует опросить госпожу Миякава, и вы будете вполне удовлетворены. У нее проблемы со зрением, но она не слепая и, кроме того, похоже, наделена неким шестым чувством.

Значит, у Мацуко и Киё есть алиби.

Инспектор Татибана повернулся к Такэко, но тут вмешалась Умэко:

— Мой муж и я, мы можем засвидетельствовать, где были Такэко и Тораноскэ. Мы с самого утра нигде не могли найти Томо, встревожились и пошли к Такэко за советом. Такэко, и Тораноскэ, и Саёко тоже встревожились и помогли нам обзвонить окрестности — рестораны, кабаре и все такое прочее. В последнее время Томо вел довольно беспечный образ жизни и время от времени посещал подобные заведения, чтобы развлечься.

Умэко продолжала, глядя с ненавистью на Тамаё:

— Таким образом, между восьмью и девятью вечера мы безуспешно пытались обнаружить Томо. Это могут подтвердить и служанки. Кроме того, инспектор, это же очевидно — человек, убивший Томо, это тот же, кто убил Такэ, и совершенно невероятно, чтобы Такэко или Тораноскэ убили своего собственного сына. — Голос Умэко становился все выше, в нем нарастали нотки истерики, и она разразилась слезами.

Наконец настала очередь Тамаё и Макаки, но когда инспектор обратился к ним с этим вопросом, Макака оскалил зубы и прорычал:

— Я же говорил вам — барышня отсыпалась, приходя в себя от зелья, которым ее отравили, и знать ничего не знает. Ну а я стерег ее в соседней комнате с раннего вечера и всю ночь, потому как подумал: а вдруг еще какой мерзавец заявится, чтобы навредить ей.

— Кто может подтвердить это?

— Понятия не имею. За ужином я всем сказал, что барышне нездоровится и я проведу рядом с ней всю ночь.

— В какое время это было?

— Слуги в этом доме ужинают всегда в половине восьмого.

— Макака, мне сказали, что у вас есть порванные струны кото.

Глаза Макаки сверкнули, но в ответ он только кивнул, не сказав ни слова.

— Что ж, хорошо, мне хотелось бы взглянуть на них, но это потом, — сказал Татибана.

В конечном счете самое слабое алиби было у Тамаё и Макаки. Но если бы Макака хотел убить Томо, он, конечно же, сделал бы это сразу, забирая Тамаё из брошенного дома. Или — не могла ли жажда мести охватить его уже на вилле, не вернулся ли он обратно в заброшенный дом?

Киндаити вспомнилось, что адвокат Фурудатэ говорил ему о Макаке:

— Господин Киндаити, вы как-то спрашивали, может ли Макака быть Сизумой. После этого мы поинтересовались его прошлым и поняли, что такое невозможно. Макака родился в деревне Тоёхата и потерял родителей лет в пять. Тогда мать Тамаё сжалилась над ним и взяла к себе. Повитуха, которая принимала его при родах, все еще жива и клянется в этом, да и в самой деревне полно свидетелей, готовых подтвердить его личность.

Впрочем, Сизума ли Макака или не Сизума, в любом случае нельзя не признать, что его действия вызывают множество вопросов. Конечно, все может быть простым совпадением, но…

В этот момент раздался резкий, агрессивный голос Мацуко:

— Инспектор, говорят, в заброшенном доме вы обнаружили след солдата. Неужели тот репатриированный солдат, что останавливался в гостинице «Касивая» в Нижнем Насу в ночь, когда убили Такэ, все еще бродит по окрестностям? Почему вы до сих пор не поймали его? И кто он, в конце концов, этот человек?

Инспектор Тибана, на которого так резко надавила Мацуко, похоже, растерялся.

— Ну да… мы расставили на него ловушки, но он оказался увертлив. Что же касается его личности: после убийства Такэ мы послали запрос в Хакату, в «Общество поддержки возвращающихся ветеранов», и несколько дней тому назад получили ответ. Они сообщают, что двенадцатого ноября, то есть за три дня до убийства Такэ, в Хакату прибыл корабль, привезший репатриантов из Бирмы. На борту точно находился человек, который называл себя Сампэем Ямадой и который к тому же сообщил свой адрес — 3-21, Кодзимати, Токио, то есть ваш токийский адрес. Проведя ночь в Хакате, он тринадцатого числа отбыл в Токио. Не вызывает сомнений: именно он останавливался в гостинице «Касивая» в Нижнем Насу ночью пятнадцатого. И хотя я уже спрашивал вас об этом, госпожа Мацуко и господин Киё, но все же — нет ли у вас каких-нибудь предположений, кем может быть этот человек?

Киё в маске молча покачал головой. Мацуко, со своей стороны, недоуменно уставилась на Татибана. Криво улыбаясь, она сказала:

— Если вам столько уже известно, можно было бы ожидать от вас больших успехов. Значит, нет ничего, никаких других улик, кроме следа на месте преступления?

— Ну… разумеется, кое-что еще…

И тут его прервал Киндаити:

— Да, мы обнаружили нечто странное.

— Странное?

— Вам уже известно, что обнаженный по пояс Томо был привязан к стулу и у него на туловище и руках остались ссадины от веревки — то есть следы его попыток освободиться. Но дело в том, что веревка, чтобы оставить такие следы, должна быть не слишком затянута, однако, когда мы осматривали его, веревка была затянута так туго, что врезалась в тело.

Мацуко не сводила глаз с Киндаити, но потом проговорила совершенно спокойно:

— И что? Что это значит?

— Да нет, ничего это не значит. Всего лишь наблюдение, но мне это показалось очень уж странным. И еще одно… Инспектор?

Инспектор Татибана вынул из сумки мужскую рубашку.

— Госпожа Умэко, это рубашка господина Томо?

Умэко рассмотрела рубашку, в глазах ее стояли слезы, и молча кивнула. Рубашка была необычной — роскошная вещь с пятью золотыми пуговицами в виде хризантем, усыпанных бриллиантами. Только вот верхняя пуговица отсутствовала.

— Как вы думаете, когда он потерял эту пуговицу?

Умэко покачала головой.

— Не знаю, но это наверняка произошло после того, как он ушел из дому. Томо строго следил за своей одеждой и ни за что не вышел бы в рубашке, на которой не хватает пуговиц. А не было ли той пуговицы в брошенном доме?

— Нет, не было. Всё обыскали, но не нашли. Она могла оторваться в моторке, когда он… э-э-э… боролся с барышней Тамаё. Обыскали и моторку. Не нашли. Если она упала в озеро, то, конечно, и не найдем.

Говоря это, инспектор Татибана передал рубашку Киндаити. И в этот самый момент в комнату, точно вихрь, ворвался не кто иной, как Ояма, настоятель святилища Насу. Ворвался, чтобы открыть миру ужасную тайну.

Каким же неделикатным человеком оказался этот Ояма! Конечно, он был взволнован, даже потрясен, он был в экстазе от своего открытия. Но как же посмел он обнародовать чужую тайну, тайну, чреватую невероятными последствиями, да еще с таким ликованием? Ояма оглядел присутствующих и, бросив на пол сверток, завернутый в ткань, радостно вскричал:

— Я нашел это! Я нашел это, слушайте все! Я узнал тайну завещания господина Инугами! Господин Инугами был так щедр к барышне Тамаё в своем завещании не потому, что она внучка его замечательного благодетеля, а потому, что на самом деле она его родная внучка. Мать барышни Тамаё была дочерью Сахэя и Харуё, жены Дайни Нономия. Сам Дайни знал об этих отношениях и позволял их.

Сначала все тупо смотрели на Ояму, красного от волнения, не понимая, о чем таком он говорит, но когда до них начал доходить ужасный смысл его открытия, волна возбуждения накрыла их. Тамаё побелела как простыня, и казалось, вот-вот упадет в обморок, плечи у Киё задергались. Для Мацуко, Такэко и Умэко это тоже оказалось нежданным откровением — в их глазах полыхал огонь ненависти и угрозы, когда они смотрели на Тамаё, сидевшую к ним в профиль.

А Киндаити вдруг стал самозабвенно чесаться, и так, и этак запуская пальцы в свою спутанную шевелюру.