Клан Инугами

Фамильное древо

— Итак?.. — Слово, словно длинная капля, скопившаяся на краю крыши, одинокое и безрадостное, сорвалось с губ Киндаити.

— Итак?.. — повторил чуть погодя Фурудатэ, точно так же беспомощно, мрачно и уныло.

И снова оба молчали, глядя на великолепную виллу Инугами над озером, и быстро надвигающиеся осенние сумерки окрашивали огромное поместье в теплые коричневые тона. Однако Фурудатэ эти горные сумерки скорее всего представлялись черной вуалью зла, которая постепенно окутывает окрестность, — Киндаити заметил, что ноги адвоката мелко дрожат.

Наверное, поднялся ветер, потому что мелкая зыбь пробежала и рассыпалась по поверхности озера. Фурудатэ, как всякий человек, только что переживший кризис, отдался на волю усталости. Казалось, еще немного, и он полностью утратит способность что-либо соображать.

— Итак?.. — повторил он унылым, механическим голосом.

После чтения завещания они, откланявшись, покинули дом Инугами. На душе у них было невыносимо тяжело от той безнадежной, неумолимой враждебности, которую породило завещание, и оба, молча и совершенно не задумываясь, направили свои шаги к «Трактиру Насу». Потом, оказавшись в номере Киндаити, уселись в плетеные кресла на балконе и долго сидели так, не говоря ни слова.

С губ Киндаити свешивалась сигарета, давным-давно погасшая, а он, очевидно, даже не понимал, что ее надо бы раскурить заново. Наконец, швырнув сигарету в пепельницу и скрипнув креслом, он подался вперед.

— Итак, господин Фурудатэ, что вы обо всем этом думаете? Вы огласили завещание, и теперь ваш долг исполнен. Больше нечего скрывать, так что, пожалуйста, расскажите мне о завещании все, чего не могли сказать прежде.

Фурудатэ ответил Киндаити мрачным, почти испуганным взглядом.

— Господин Киндаити, вы совершенно правы. Теперь больше нет нужды что-либо таить. Но с чего мне начать?

— Давайте продолжим с того, на чем мы остановились, — ответил Киндаити тихим, но твердым голосом. — С того, о чем мы говорили в этой комнате прежде, чем вы отправились на виллу Инугами. Господин Фурудатэ, вы подозреваете, что это Тамаё подкупила господина Вакабаяси и тайком прочла завещание, да?

Фурудатэ вздрогнул, словно кто-то коснулся болезненного нерва, но тут же возразил еле слышно:

— Почему вы так говорите? Нет, у меня не было ни малейшего представления о том, кто подкупил Вакабаяси или кто прочел завещание. Я даже не уверен, что это вообще было.

— Послушайте, господин Фурудатэ, теперь уже поздно отказываться от собственных слов. Не думаете же вы, что все эти происшествия с Тамаё в самом деле могут быть случайностью? Разумеется, вы так не думаете…

— Вот именно. — Фурудатэ, по-видимому, удалось собраться с силами. — Именно это я имел в виду. Разве так называемые случайности не доказывают, что не Тамаё подкупила Вакабаяси? Значит, можно предположить, что кто-то другой подкупил Вакабаяси и прочел завещание.

Киндаити многозначительно улыбнулся.

— Предположим, что так. Но тогда почему именно Тамаё столько раз попадала в опасные положения и с ней произошло столько происшествий, каждое из которых вполне могло завершиться ее гибелью?

— Потому что кто-то, прочитавший завещание, пытался убить ее. В конце концов, Тамаё — как колючка в теле клана Инугами. Пока она жива, именно она будет решать, кто унаследует семейное состояние.

— Но если это так, то почему же ни одна из попыток не увенчалась успехом? Гадюка в спальне, испорченные тормоза и третий случай на днях, с лодкой, — все покушения на ее жизнь не удаются. Почему преступник не сделает свое дело получше?

Фурудатэ уставился на Киндаити диким взглядом, расширив ноздри, лоб его взмок от пота. Наконец он прошептал хриплым голосом:

— Господин Киндаити, я вас не понимаю. О чем вы…

Киндаити медленно покачал головой.

— Все вы понимаете, господин Фурудатэ. Вы понимаете, но отрицаете это. Я знаю, что вы тоже должны были прийти к выводу, что человек, который бросил гадюку в спальню, человек, который испортил тормоза, человек, который пробуравил дыру в лодке и заткнул ее замазкой — не кто иной, как сама Тамаё.

— Но для чего? Зачем ей все это?

— Чтобы подготовить почву для будущих событий.

— Будущих событий?

— Тройного убийства Киё, Такэ и Томо.

Фурудатэ вспотел еще сильнее, пот сбегал со лба по щекам многочисленными ручейками. Даже не пытаясь вытереть лицо, он вцепился обеими руками в плетеное кресло, словно чтобы не выпрыгнуть из него.

— Тройное убийство Киё, Такэ и Томо? Кто, по-вашему, собирается убить их? И как все это связано с несчастными случаями с Тамаё?

— Выслушайте меня спокойно, господин Фурудатэ. Тамаё подарили огромное состояние. Ей завещали громадную власть. Но к этому добавлено некое условие: она должна выйти за Киё, Такэ или Томо — то есть если все трое не умрут или не откажутся на ней жениться. Последняя возможность, конечно, совершенно невероятна. Тамаё на редкость красива, и, больше того, тот, кто женится на ней, обретет огромное состояние и власть клана Инугами — нужно быть сумасшедшим или дураком, чтобы отказаться от такого брака. Уже сегодня, в той комнате, где мы все сидели, я собственными глазами видел, как Томо прямо-таки рванулся к Тамаё. Значит…

— Значит? — отозвался Фурудатэ. Он словно бросил вызов Киндаити.

— Значит — что будет, если Тамаё не нравятся все трое? Или если у нее есть другой возлюбленный? Давайте предположим, что Тамаё не хочет выходить ни за кого из этих троих, но, конечно, она не хочет потерять и состояние Инугами. А ведь Тамаё ничего не получит, если эти трое не умрут. Итак, она решает убить их, одного за другим, и подстроила все эти несчастные случаи, чтобы сыграть роль еще одной предполагаемой жертвы, когда убийства действительно произойдут.

— Господин Киндаити… — Фурудатэ дышал часто, словно поперхнулся красной горячей массой. Наконец возмущенно выговорил: — Вы ужасный человек. Как можно держать такие страшные мысли в голове? Неужели все люди вашей профессии столь подозрительны?

Киндаити грустно улыбнулся и покачал головой.

— Это не подозрительность. Я просто рассматриваю вероятность такого сценария. С тем же успехом мы можем рассмотреть вероятность противоположного. Скажем, странные происшествия с Тамаё на самом деле не являются притворством или обманом с ее стороны, но кто-то действительно пытается убить ее. В таком случае, кто является преступником и что он или она задумал?

— Хорошо, — повторил Фурудатэ, — кто же в таком случае является преступником?

— В таком случае все трое мужчин — Киё, Такэ и Томо — попадают под подозрение. Иначе говоря, если один из них не уверен, что сможет заполучить Тамаё, станет ли он сидеть сложа руки и спокойно наблюдать, как Тамаё выбирает мужа из двух остальных? Как только Тамаё станет женой одного, двое полностью лишатся наследства Инугами. Вот и выходит: убить Тамаё значит получить по крайней мере хоть какие-то деньги.

— Вы страшный человек, господин Киндаити. Страшный. Однако все это лишь фантазия. Только в романах человек может быть столь хладнокровен.

— Нет. Этот человек, он или она, уже показал свое хладнокровье. Вспомните, кто-то ведь преспокойно убрал господина Вакабаяси. Кстати, если мы продолжим рассматривать сценарий, о котором я говорю, то не только Киё, Такэ и Томо подпадают под подозрение, но также их родители и даже сестра Такэ. Добившись того, чтобы их сын или брат наверняка получил долю в наследстве, они сами тоже получают долю. И тогда встает вопрос: у кого из них была такая возможность — подбросить гадюку в спальню Тамаё, испортить ее машину и пробуравить лодку? Имеются ли у вас какие-нибудь соображения на этот счет, господин Фурудатэ?

Фурудатэ снова с ужасом и в полном смятении уставился на Киндаити.

— Так, господин Фурудатэ, я вижу, у вас в голове вертится имя. Кто это?

— Нет-нет, не знаю. А у кого была такая возможность? Она была у всех.

— У всех?

— Да, за исключением Киё, который только что вернулся. Господин Киндаити, все члены семьи ежемесячно собирались здесь, в Насу, чтоб совершать поминальный обряд по Сахэю. Разумеется, они приезжали не для того, чтобы почтить старика. Они приезжали сюда раз в месяц потому, что хотели выяснить, что собираются делать другие, и потому, что никто из них не желает потерпеть поражение. А происшествия с Тамаё всегда случались, когда они были здесь. На этот раз тоже…

Киндаити присвистнул и энергично почесал в затылке.

— Это д-действительно очень интересное д-дело, г-господин Фурудатэ. Кто бы ни был этот злоумышленник, загадку он загадал нам непростую.

Киндаити задумался, отчаянно ероша волосы, отчего шевелюра его совсем встала дыбом. Наконец, вспомнив о присутствии Фурудатэ, он повернулся к адвокату, который изумленно взирал на него, и робко улыбнулся.

— Пожалуйста, простите меня, — засмеялся он. — Это у меня такая привычка, когда я волнуюсь. Надеюсь, вы не обиделись. В общем, как я уже сказал, мы рассматриваем две вероятности — вероятность того, что странные происшествия с Тамаё являются инсценировками, и вероятность, что они не являются таковыми. Кстати, если последняя верна, тогда есть еще один серьезный подозреваемый. А вот был ли у него шанс прочесть завещание, это другой вопрос.

— Кто это?

— Сизума Аонума.

Фурудатэ тихонько ахнул.

— Оставим в стороне вопрос, был ли у него такой шанс или нет, но он больше, чем все остальные, может желать смерти Тамаё. Если она не умрет, он вообще исключается из этой схемы наследования. У него нет возможности заставить Тамаё отвергнуть внуков Сахэя, значит, он должен убить ее, если он хочет получить свою долю. А если после этого умрут все трое внуков, он получает все — все состояние Сахэя и бизнес. Господин Фурудатэ, — с ударением сказал Киндаити, — кто такой Сизума Аонума? Какое отношение он имеет к Сахэю? И почему Сахэй так к нему благоволил?

Фурудатэ глубоко вздохнул. Вытерев липкий лоб носовым платком, он уныло покивал головой.

— Сизума Аонума был причиной того, что в последние годы на сердце у Сахэя было столько горечи и боли. Неудивительно, что тот отвел Сизуме столь важную роль в завещании. Сизума — это… — Слова словно застряли в горле у Фурудатэ. Потом, откашлявшись, он пробормотал, почти запинаясь: — Сизума — это незаконный сын Сахэя.

Киндаити удивленно выгнул брови.

— Сын?

— Да. Единственный сын.

— Но тогда почему?.. Я имею в виду, что о нем нет ни малейшего упоминания в «Биографии».

— Разумеется. Написать об этом — значило бы выставить напоказ то, что сделали Мацуко, Такэко и Умэко — их жестокий неприглядный поступок. — Фурудатэ начал свой рассказ бесстрастным голосом, словно читая по памяти: — Сахэю было уже за пятьдесят, когда он впервые в жизни полюбил. До того у него было три любовницы, которые родили Мацуко, Такэко и Умэко, но ни к одной из них он не испытывал серьезного чувства. Он просто держал их при себе, чтобы удовлетворять свои телесные потребности. Но потом, когда ему перевалило за пятьдесят, он впервые в жизни глубоко полюбил женщину. Ее звали Кикуно Аонума, и она работала на шелковой фабрике Инугами. Говорят, она была даже моложе Мацуко. Спустя некоторое время Кикуно забеременела, отчего три дочери Сахэя впали в панику. Поскольку они были от разных матерей, они никогда, даже в детстве, не были близки. Наоборот, они постоянно враждовали и воевали друг с другом, как самые заклятые враги. Но в данном случае они объединились и направили все свои силы против Кикуно — слишком их огорчила ее беременность.

— Почему? Какое им дело до ее беременности?

Фурудатэ слегка улыбнулся.

— Разве это не очевидно? Что, если у Кикуно будет мальчик? Сахэй был совершенно опьянен ею, и если бы она подарила ему сына, которого он всегда хотел, он мог вступить с ней в законный брак. И тогда мальчик отобрал бы у них все состояние Инугами.

— Понятно. — Киндаити поборол подступающую дрожь. Он кивнул медленно и серьезно.

— Поэтому три дочери заключили союз и начали травить Кикуно, мучить ее, и делали это со всей яростью и жестокостью самым неподобающим образом. В конце концов Кикуно не выдержала. Она решила, что, если так будет продолжаться, эти трое замучат ее до смерти. И она ушла. Мацуко, Такэко и Умэко возликовали, но потом, после ухода Кикуно, выяснилось, что Сахэй передал ей три реликвии Инугами: топор, цитру и хризантемы.

— Да, я хотел спросить об этом. Что это за топор, цитра и хризантемы?

— С вашего разрешения, об этом чуть позже. В завещании говорится, что эти реликвии Инугами означают право на получение наследства. Сестры узнали, что Сахэй отдал их Кикуно и сказал ей, что, если у нее родится сын, она может вернуться с этими реликвиями и предъявить свои права. Неудивительно, что сестры впали в еще большую панику. Узнав, что Кикуно действительно благополучно родила мальчика, они не смогли совладать со своей яростью и, точно демоны из преисподней, бросились к ней. Кикуно еще не оправилась после родов, а они заставили ее подписать заявление, что Сахэй не был отцом ребенка. Потом, отобрав три реликвии, победоносно вернулись домой. Вот почему в последние годы с Мацуко, Такэко и Умэко Сахэй был холоден как лед.

Киндаити вспомнил злобные лица трех женщин. А представив себе, какими они были в молодости, когда у них было еще больше злобы и сил, он почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Понятно. Что случилось с Кикуно и ребенком?

— Ну, эти ужасные события, конечно же, произвели на Кикуно сильнейшее впечатление. Она подписала это заявление, но кто знает, как еще ей могут навредить? И вот она взяла ребенка, Сизуму, и исчезла бесследно. Даже теперь мы понятия не имеем, где мать и сын. Если Сизума жив, ему должно быть двадцать девять, столько же, сколько Киё.

Фурудатэ кончил свой рассказ и тяжко вздохнул.

Смутная мысль мелькнула в голове Киндаити. А что, если завещание Сахэя с самого начала писалось с ужасающим умыслом? Не нарочно ли старик сотворил такое странное завещание, чтобы вызвать разлад между Мацуко, Такэко и Умэко — кровавую вражду, которая будет длиться годы и годы? Киндаити обдумывал услышанное, подавленный тяжкими мыслями, но в конце концов, вынув ручку и бумагу, начал набрасывать фамильное древо Инугами. Долго он сидел, глядя на эту схему, словно в ней можно было отыскать разгадку.

Итак, вот что стало отправной точкой ряда загадочных убийств, произошедших в клане Инугами. Занавес поднялся, начался первый акт этой кровавой трагедии.