Клеймо Солнца (СИ)

ГЛАВА 1 (ГАБРИЭЛЛА). НАСЫПЬ, УСЕЯННАЯ ЦВЕТАМИ

Я появилась на свет дважды. Во второй раз главным правилом моей жизни стало не думать о прошлом. Я следую ему неукоснительно, но тот день помню до мельчайших подробностей: первый вдох и огонь, охвативший мои лёгкие, холодные слёзы бабушки, падающие на мою кожу, и рваные рыдания, когда она сжимала меня в объятиях, благодаря Вселенную за спасение её единственной внучки.

Быть здесь и сейчас — это правило, которое нельзя нарушать. Но я нахожусь в единственном месте, где законы жизни не властны, ведь здесь распоряжается Смерть.

Закрываю глаза, поднимаю лицо к небу, чувствуя, как по коже приятно танцуют солнечные лучи. Шёпотом, утопающим в шелесте трав, произношу молитву:

— Мы не виним предателей, сбежавших на Тальпу. Не возвращаемся к прошлому, но помним: искусственный мир обречён. Великий Пожар превратил нас в эдемов, солнечных людей. Мы служим Солнцу, воде, воздуху и земле. Мы называем Вселенную Иоланто и верим в скорое Исцеление. Пускай моё сердце стучит в одном ритме с сердцами ближних. Пускай Иоланто направляет меня.

Я вдыхаю насыщенный древесный запах и ароматы цветов. Среди них чувствую особенный — тонкий, нежный. Он похож на предрассветный воздух — самый чистый, лишённый ярких запахов трав и цветов, уснувших на несколько часов, звенящий от всеобъемлющей пустоты и одновременно наполненности. Это священная фацелия: её цветы пахнут капельками дождя на лепестках и росой на траве. Ненавязчивый аромат обещает богатый урожай, вечное лето и несколько минут одиночества.

Открываю глаза. Аметистовая аллея пылает всеми мыслимыми оттенками фиолетового — это цвет божества Иоланто. У многих цветов и кустарников даже стебли такие же. Фиолетовое море разбавляют лишь светло-рыжие стволы деревьев и зелёная трава. Среди цветов я вижу множество бутонов священной фацелии. Они похожи на большие шишки, только фиолетово-лиловые. Ячейки, напоминающие соты, блестят капельками воды. Цветы уже распустились, по форме они подобны маленьким бабочкам.

Я вхожу в туннель из деревьев и наслаждаюсь нежно-лиловым свечением, в котором оказываюсь. Поднимаю руку и легонько провожу по свисающим гирляндам цветов. Лепестки такие нежные, что боязно их касаться.

Прохожу вперёд, сворачиваю дважды направо и попадаю в один из самых отдалённых уголков сада.

Сажусь на выгнутый ствол дерева и прямо передо мной оказывается насыпь. Она густо укрыта цветочками, изображающими два лица. Если верить цвету бутонов, то у моего папы были рыжие волосы, а у мамы светились золотом, как у меня, хотя ей так и не суждено было стать солнечным человеком…

Я смотрю на могилу, но в моём сознании мелькают совсем другие образы: высокий крепкий мужчина с тёмными волосами и бледной кожей и женщина с выразительными голубыми глазами. Больше такого цвета я никогда не встречала.

Время от времени мне снится, как мужчину и женщину тащат люди в серых костюмах и масках, скрывающих лица. Есть и другой сон: я вижу силуэт мужчины — высокого, с широкими плечами; он поворачивает ко мне лицо, и луч света, медленно подползающий к нему, обещает раскрыть мне, кого я вижу, но в последнюю секунду всё тонет во мраке, и тайна остаётся неразгаданной…

Как обычно, стоит вспомнить о видениях, и начинает болеть голова. Однако надоедливый шум в ушах не мешает расслышать в звенящей пустоте звук приближающихся шагов.

— Я знала, где тебя найти, — раздаётся голос, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит.

Обычно звонкий и крепкий, здесь, на кладбище, он звучит намеренно тихо. Молча киваю, ощущая, как тёплая рука Ноны ложится на моё плечо. Девушка садится рядом.

Будь на её месте кто-нибудь другой, я бы уже покраснела от стыда, что изнываю об ускользающих воспоминаниях на кладбище, в одиночестве. Я бы приветливо улыбалась, интересовалась самочувствием и желала душистой фацелии. Спрятала бы грустные мысли так далеко, что сама едва ли вспомнила об их существовании.

Нона и так знает о моих видениях и о том, над чем я размышляю, скрываясь ото всех в глубине Аметистовой аллеи. Я только поправляю волосы, чтобы спрятать рисунок за правым ухом прядями и сине-зелёными перьями, которые украшают мои волосы. Об этом изображении на коже не рассказываю даже подруге, ведь догадываюсь, что она скажет: наверняка её объяснения будут связаны с нашими родителями и прошлым всего человечества, а у Ноны и так хватает проблем из-за её философских речей.

И мне из-за них тоже проблем хватает.

— Как рука? — спрашивает девушка.

Я поднимаю ладонь, задумчиво разглядываю её в лучах Солнца. Ничего не указывает на то, как ещё вчера вечером я не могла исцелить саму себя и мне хотелось плакать от стыда и бессилия.

Нона рассматривает мою руку и, хоть я ничего не говорю, задумчиво кивает, убедившись, что теперь всё в порядке.

— Аврея несколько раз спросила, где ты, — сообщает подруга, и я с лёгкостью различаю улыбку в её голосе, — почему не молишься со всеми.

— Истинная молитва завтра, — неосознанно парирую я.

— Да, но все привыкли, что не только она является всеобщей. А вот то, что тебя нет рядом, — это что-то новенькое.

— Моя бабушка тоже была там?

— Нет. Поэтому Аврея и посчитала, что может спрашивать о тебе по нескольку раз, — Нона усмехается, а потом её голос становится серьёзным: — Она хочет знать о каждом шаге.

Ничего удивительного: у нас не принято что-либо друг от друга не скрывать. Но иногда хочется просто побыть в одиночестве и собраться с мыслями.

Я тут же внутренне ругаю себя на подобные мысли и провожу ладонью по лицу, как будто так можно смахнуть любые переживания, но мой голос звучит устало, когда на выдохе я произношу:

— Она одна из авгуров: вряд ли ей интересно следить за мной. Тем более, зачем? Старейшины наверняка знают обо всём, что бы ни происходило во Фрактале.

Я оборачиваюсь и смотрю на Нону. На девушке простой топ и шорты бежевого цвета, украшенные цветами и листьями. Я невольно усмехаюсь: даже ради молитвы подруга не стала надевать платье. Впрочем, как обычно.

Нона ниже меня, и, пусть сейчас мы сидим, я всё равно смотрю немного сверху. Зато у девушки яркая и даже строгая внешность, какой мне при всём желании никогда не добиться: непривычно желтоватая кожа, словно поцелованная Солнцем, короткие кудрявые волосы отливают не золотом, а перламутром, а в ярко-зелёных глазах зрачок стоит почти вертикально.

Такой внешности остаётся только завидовать. Обычно у молодых людей, и у меня в том числе, привычный набор черт, из-за чего внешность кажется до надоедливости одинаковой. Бывает, что кто-то из юных парней и девушек выглядит иначе, чем другие, но это встречается не так часто, чтобы остаться равнодушным к экзотическим чертам лица Ноны и не рассматривать её каждый раз, словно впервые.

Но как бы я не отвлекалась на внешность подруги, не получается игнорировать скептическое выражение её лица.

— Твой многозначительный взгляд говорит о скрытых смыслах, — заявляет она, приподняв брови. — Хочешь сказать, что о моих секретах авгуры тоже знают?

Я печально улыбаюсь.

— Само собой разумеется. Даже тайное станет для них явным. — Не хочется начинать разговор, к которому мы всегда возвращаемся, поэтому я меняю тему, пока не поздно: — Так что ты ответила Аврее?

Подруга прекрасно замечает мою уловку, но предпочитает сделать вид, что мне удалось её обмануть.

— Сказала, что ты, как обычно, проснулась с первыми лучами Солнца и отправилась на пляж, чтобы помолиться, вдыхая запахи океана. Должно быть, ты уже на севере Фрактала, где до полудня понаблюдаешь за животными, а к вечеру пойдёшь к морю или к друзьям, а может, просто захочешь провести время с бабушкой.

— Даже не знала, что ты так хорошо знаешь мой распорядок дня, — признаюсь я удивлённо.

— Это несложно, — наши взгляды встречаются. — Мы же подруги, верно?

Две девчонки, связанные судьбой и общими секретами…

— Конечно, — соглашаюсь я, делаю глубокий вдох и внутренне признаюсь, что пора возвращаться.

— Если мы подруги, — вдруг говорит Нона, и я замираю, забывая, что собиралась вернуться во Фрактал, — почему сегодня ты решила тосковать в одиночестве?

Хороший вопрос.

Ответить нечего, поэтому мы просто продолжаем сидеть в тишине. Спустя некоторое время девушка наконец произносит очевидное вслух:

— Вновь терзаешь себя сомнениями?

Будь на её месте кто-то другой, я бы ни за что не призналась, что думала о родителях, а сразу переспросила бы удивлённо: «Какими сомнениями?». Но если я так поступлю с Ноной, она лишь выразительно посмотрит на меня, и станет ясно, что её в заблуждение не ввести.

— Снова тревожат видения?

Я неохотно киваю.

— Может быть, поговоришь с бабушкой? — неуверенно предлагает подруга, но я отрицательно качаю головой:

— Я знаю, что она ответит: твои родители умерли в священных лучах Солнца. Оно освободило их и сделало частью Вселенной…

— Теперь родители наблюдают за тобой, — прерывает меня Нона и продолжает хорошо нам известное объяснение: — И ты способна почувствовать их присутствие в цветах фацелии и каплях росы по утрам.

Мы долго молчим.

— На что похожа твоя грусть? — спрашивает Нона, и я улыбаюсь: мы всегда играем в эту игру, прежде чем покинуть Аметистовую аллею.

Размышляю несколько секунд.

— Наверное, на бабочек. Они порхают вокруг. Даже не касаются тебя, но их так много, что никуда не деться.

— Тогда моё сочувствие, как пыльца, — говорит Нона через некоторое время. — Она крохотная, но по воздуху разлетается со скоростью света.

Я вновь невольно улыбаюсь, последний раз смотрю на насыпь, укрытую цветами. Хотела бы пообещать, что постараюсь приходить реже, но обманывать себя глупо.

Мы поднимаемся со скамейки, ступаем по протоптанным тропинкам, затерявшимся между высокими деревьями с фиолетовыми кронами, босыми ногами чувствуем песок и иногда траву, выходим из сада и сразу направляемся в лесную чащу, бушующую оттенками зелёного, взрывающуюся пением птиц.

Полог леса густой, и широкие кроны смыкаются, образуя купол. Стволы деревьев, покрытые мощной корой, начинают ветвиться почти от земли. Стеной по стволам поднимается плющ, оплетает высокие деревья от основания до вершины, стелется по земле, и ноги приятно холодят глянцевые листья. Мой взгляд выхватывает разные деревья: высокий каштан и стройный тополь, раскидистый клён и цветущую акацию. Птицы радостно щебечут и перекликаются. Глубоко вдыхая свежий лесной воздух, я чувствую, как наполняюсь умиротворением, от головной боли не остаётся и следа.

Мы направляемся на юг, в центр Фрактала, где под ветвями и выступающими над землёй корнями деревьев пробегают реки, с невысоких порогов прыгают водопады. Ступни утопают в ярко-зелёном кукушкином льне. На длинных ножках виднеются небольшие коробочки, напоминающие расцветкой птицу, которая подарила этому растению название. Возле речушек камни покрыты светло-зелёным ветвистым сфагнумом, что создаёт мягкий ковёр. Воздух наполнен ароматами груши, мускатного ореха и солнечной розы. Над цветами порхают тысячи бабочек, они повсюду, кажется, их больше, чем воздуха. Мир эдемов бьётся и пульсирует, как человеческое сердце.

Довольно скоро среди деревьев показывается Воронка: три огромных дуба, называемых Близнецами, величественно возвышаются над лесом. Внутри их стволов виднеется сияющее и переливающееся всеми оттенками зелёного вещество. Оно напоминает огромные изумруды. Его так много, что в некоторых местах стволы дубов как будто треснули и разошлись, а из них выглядывают драгоценные камни.

Мы пришли с северной стороны, поэтому приходиться огибать необъятные крепкие стволы. Взгляд упирается в одно из деревьев — особенное. Прямо в стволе находится дверь, а над ней несколько маленьких окошек.

Войти туда могут только авгуры и медиумы: внутри дуба они проводят медитации, и тогда из окошек льётся мерцающий фиолетовый свет. Известно лишь, что авгуры и медиумы мысленно соединяются со Вселенной, поддерживают в ней гармонию и просветляются. Но как люди оказываются внутри дерева и что именно там происходит, остаётся большой тайной… Наверное, бабушка могла бы мне рассказать, но я не решаюсь спросить: о медитации говорить не принято, это таинство, открытое немногим, и эти немногие бережно защищают его.

Мы выходим на Главную поляну перед Близнецами, где находятся Солнечные часы. Сюда попадает достаточно света, и циферблат переливается в лучах Солнца перламутром. Помимо цифр на нём нарисованы какие-то планеты, а по краю изображён тонкий золотистый круг.

Сегодня ночью циферблат будет светиться, подобно звёздному небу, а на поляне устроят Цветной костёр: музыканты будут играть на инструментах. В полночь авгуры, как обычно, расскажут любимые истории и легенды о невероятных чудовищах: тенях, с которыми нельзя играть, волках, что охотятся на лучи света, устрашающих птицах с гладкими крыльями и жутких гигантских деревьях. Может быть, старейшины вновь поведают сказку, которая больше других пугала меня в детстве, — о страшном дне, если бы эдемы перестали молиться и медитировать: тогда поле планеты исказилось бы до неузнаваемости, настало бы время асператуса — устрашающих облаков, сулящих беду, плотные тучи сомкнулись бы над землёй, скрывая Солнце, и во мраке мы остались бы без силы… Лучше снова сгореть заживо, чем стать свидетелями гнева Иоланто.

Сегодня мы отправимся спать позже обычного — часа в три ночи — и будем отдыхать, но встанем на рассвете и помолимся с первыми лучами Солнца.

— О нет, — горестно вздыхает Нона, и я ищу взглядом причину её тоски.

Нас заметили эдемки. Они забыли, о чём говорили, и теперь девушки направляются к нам, пока на их лицах расцветают радостные улыбки. Парни остаются в стороне, хотя некоторые из них обращаются к нам, приветствуя через всю поляну.

Обычно в это время здесь уже никого нет, но молодые люди, наверное, молились, а потом задержались, чтобы пообщаться.

Я знаю этих эдемов всю жизнь. И каждый раз тоскливо улыбаюсь типичной внешности: очень светлая кожа, такие же волосы, ярко-зелёные глаза. Так выглядит почти каждый молодой эдем и юная эдемка. Так выгляжу и я.

— Доброго вам дня и душистой фацелии! — девушки окружают нас с разных сторон и приветствуют наперебой. — Габриэлла! — они кивают мне и ослепительно улыбаются, а затем, уже не так радостно, обращаются к моей подруге: — Нона.

— Какой красивый оттенок золотого! — говорит одна из эдемок — Виола, касаясь моих волос. — Много времени требуется, чтобы они приобрели такой приятный цвет?

Не успеваю ничего сказать, как Нона отвечает за меня:

— Все знают, что Габриэлле не нужно много времени. Я видела, как она меняет цвет волос сразу после утренней молитвы.

Мне хочется сделать Ноне замечание из-за её пренебрежительного тона, тем более, она лжёт: так быстро менять внешность я не умею, но только вздыхаю и улыбаюсь, когда мы с подругой переглядываемся. Она всегда так делает: при всяком удобном случае старается упомянуть, что у меня высокий уровень осознанности.

— Это правда? — едва не обиженно говорит другая эдемка — Адриана.

— Мне нравится этот оттенок, — я увожу разговор в другое русло, словно пытаясь оправдаться, но в глубине души надеюсь, что на самом деле девушку не трогает тот факт, что мои волосы могут менять цвет быстрее, чем её.

— Адриана, о чём ты говоришь?! — вмешивается Милена. — Конечно, правда! Но ты не сравнивай: куда нам до Габриэллы? Она ведь обладает даром целительства. Неудивительно, что её тело ей послушно.

Милена произносит эти слова не настолько приторным голосом, каким обычно пользуются другие девушки, разговаривая со мной. Но всё равно хочется исчезнуть, и я внимательно рассматриваю траву под босыми ногами.

— Я слышала, как Арий говорил с Эмилием о тебе, Габриэлла! — вдруг вмешивается Юния, и моё желание исчезнуть становится почти осязаемым.

Девушки оживают так, как теряет спокойствие вода, когда в неё бросают камень.

— И что?! — громко восклицает Милена, и к нам в один миг поворачиваются все юноши.

— Говори тише! — предупреждает Адриана раздражённо, а я чувствую, как к лицу приливает кровь.

— Что они обсуждали?! — громким шёпотом произносит Милена, пока я украдкой смотрю на парней и с ужасом понимаю, что они продолжают за нами наблюдать.

— Арий расстроился, что опоздал.

Я невольно скольжу взглядом по группе юношей и останавливаюсь на том, у которого глаза светлее, чем у других, а губы всегда трогает застенчивая улыбка. В этот момент наши взгляды сталкиваются, и я поспешно отворачиваюсь.

— Арий? — удивлённо переспрашивает Юния. — Причём здесь он? Я думала, Киран всем ясно дал понять, что Габи будет под его защитой.

Я невольно закатываю глаза. Только не этот… громила. Спасибо хоть его тут нет!

— Даже Киран понимает, — бросает небрежно Шейла, — что по сравнению с некоторыми у него мало шансов. Да и вообще, Габриэлле нужен кто-то старше и серьёзнее…

Девушка ослепительно мне улыбается, а я морщусь от того, как эдемки беззастенчиво обсуждают моё будущее, как будто и забыв, что я всё ещё здесь.

— В каком смысле, опоздал? — уточняет Адриана напряжённо, напоминая, что мы говорили совсем о другом парне. — Почему Арий так решил?

— Фортунат сказал им, что собирается пойти к бабушке Габриэллы!

Я успеваю лишь бросить взгляд на Нону, но подруга пожимает плечами, а спустя несколько мгновений эдемки — все одновременно — набрасываются на меня с вопросами:

— Что?!

— Габриэлла, это правда?!

— И что ты ему ответишь?!

Я молчу, боковым зрением замечая, что парни вновь поворачиваются в нашу сторону, хотя всего несколько минут назад наконец переключили с нас внимание. Возникает жгучее желание провалиться под землю, но девушки, ничего не замечая, продолжают неистовствовать.

— Не нужен ей никто, кроме Фортуната! — восклицает Юния.

— Ты ему точно нравишься, а он тебе? — требует ответа Шейла.

— Но ты не исключаешь, что в будущем между вами возможен союз? — спрашивает Виола.

— Что ты думаешь о Фортунате? — произносит Милена, и все ждут моих ответов, едва ли не задержав дыхание.

В голове звучат слова Ноны, которые она не раз произносила в пылу гнева: «Есть что-то ненормальное в нашей чрезмерной открытости». В этот самый момент я согласна с ней, как никогда.

— Иоланто! — выдыхаю я и признаюсь: — Он хороший.

— Хороший — и только?! — девушки удивлённо приподнимают брови. Несколько эдемок складывают руки на груди, всем видом демонстрируя своё разочарование.

— Может, у тебя есть новые инсигнии, и они могли бы дать нам ответы более красноречиво, чем ты? — спрашивает Адриана шутливо, но в её голосе слышится и обида, а вопрос начинает больше напоминать упрёк.

Они не видели лишь одну мою инсигнию — за правым ухом, ту, что я уже год, с первого момента её возникновения, старательно прикрываю волосами. Даже сейчас вспоминая о ней на одно лишь мгновение, я краснею, как будто бабушка, увидев это чудовище на моей коже, вновь повышает на меня голос.

— Мы должны увидеть твои инсигнии, оценить цвета и понять, что означают узоры, — поддерживает подругу Шейла.

Чувствую, как Нона напрягается. Если мне хочется бежать отсюда со всех ног, то ей наверняка просто необходимо восстановить справедливость.

— Ты ведь в курсе, что число и яркость не имеют значения? — сразу же переходит в наступление моя подруга. — Инсигнии означают прошлое, настоящее, будущее и то, чему случиться не суждено. Растолковать их может только тот, кто создал. Забыла?

Эдемка смотрит на Нону с откровенной неприязнью, и я не могу её винить: тон, которым пользуется моя подруга, в нашем обществе совсем не приветствуется. Я поспешно касаюсь руки Ноны, привлекая её внимание, но она лишь бросает на меня мимолётный взгляд. Отчасти я понимаю её: тоже не люблю, когда речь заходит об инсигниях. И не потому, что мне нечем похвастаться: узоров на моём теле достаточно. Чего не скажешь о Ноне…

В любом случае, пускай и красивые, это всё-таки просто рисунки, которые проявляются на коже. Они меняются в течение жизни и могут трактоваться по-разному. Вряд ли к ним стоит привязываться. К тому же, с самого детства нам объясняют, что число инсигний и их яркость не важны, но пока авгуры не видят, девушки устраивают из-за рисунков едва ли не соревнования.

Шейла, уязвлённая резким тоном Ноны, демонстративно отворачивается от неё и говорит девушкам с радостной улыбкой:

— Когда я со своим защитником создам семью, у нас будут комплементарные инсигнии.

Эдемки начинают щебетать о том, существуют ли идентичные узоры на самом деле, и делают это так громко, что даже парни в очередной раз поворачиваются на к нам, благо, всего на пару секунд, а, понимая, что причина в очередной раз не в них самих, разочарованно отворачиваются и продолжают разговаривать друг с другом.

— Помните, что рассказывала Верховная авгура? У идеальной пары узоры идентичные. Всем же понятно, что геометрические рисунки, чёткие и упорядоченные, более ценны. Естественно, симметричный орнамент создать труднее всего. Способность проявить такие инсигнии у себя на теле — свидетельство развитого сознания. В этом хоть никто не сомневается?

— Никто, — соглашается Нона напряжённо.

Недовольный взгляд выдаёт чувства Шейлы, но она даже не смотрит на мою подругу и продолжает со значимостью:

— Я уверена, что у идеальной пары узоры будут не просто похожими, но и геометрическими!

Девушки, как по команде, снова начинают наперебой что-то говорить, я различаю только отдельные слова, но никак не улавливаю общий смысл.

Эдемки замолкают, когда Нона вновь вмешивается в разговор:

— По сей день во всём Фрактале комплементарных инсигний, в отличие от геометрических, никто не видел. Это легенда. И вообще, как будто похожие узоры на теле людей способны связать их души настоящими чувствами.

В её словах есть смысл.

— Однажды у меня и моего защитника будут такие инсигнии, — убеждённо произносит Шейла, приближаясь к Ноне. — И я позволю тебе стать свидетелем этого чуда. Может быть.

Моя подруга выглядит уверенно, хотя она ниже эдемки почти на целую голову, а в голосе Шейлы звучит откровенная злоба. Моё тело напрягается от накалённой обстановки. Я уже становлюсь между девушками, как за нашими спинами раздаётся голос Авреи:

— Рассвет был сегодня особенно хорош. Жаль, что не все могли им насладиться.

Она даже не смотрит в мою сторону, но мы с Ноной вновь переглядываемся, на этот раз понимающе и настороженно.

Девушки и парни сразу же едва не испуганно выстраиваются в ряд, лёгким кивком головы приветствуя одну из авгуров — старейшину Фрактала. Я тоже оборачиваюсь к Аврее.

Её ярко-красные волосы заплетены в косы и украшены венком с драгоценными камнями. Платье из лёгкой, воздушной ткани бежевого цвета открывает плечи и обхватывает её фигуру, всё ещё красивую, несмотря на то, скольким оборотам вокруг Солнца авгура стала свидетелем. На запястьях виднеются насыщенные инсигнии в виде языков пламени.

— Завтра Истинная молитва. Надеюсь, все помнят?

Раскосые глаза цвета охры с чёрными вкраплениями смотрят подозрительно. Старейшина, гордо приподняв подбородок, ходит между девушками и парнями, придирчиво разглядывая их с головы до ног, пока те по очереди восхищаются утренней молитвой.

— Истинная проводится один раз в неделю и на ней собираются эдемы всего Фрактала, — напоминает Аврея, хотя мы все это прекрасно знаем.

Строго говоря, не обязательно, чтобы все собирались именно в одном месте, — главное, чтобы Истинную молитву большая часть поселения проводила одновременно.

— Не стоит пренебрегать священными таинствами, — назидательно говорит авгура, останавливаясь напротив нас. Разлёт её рыжих бровей кажется ещё более суровым.

Она пристально смотрит на Нону, выдерживая долгую паузу, пока девушка спокойно, но старательно изучает взглядом траву, а затем старейшина глядит на меня.

— Нужно быть со своим народом в такой час, — продолжает она мысль.

Наши взгляды встречаются. Я смотрю на неё открыто и смело: сегодня меня не было на утренней молитве, однако ни одной Истинной за всю жизнь я не пропустила. И впредь не собираюсь.

— Тебе следует навестить своих подопечных, — старейшина обращается ко мне мягче. — Но! — предупреждает она, понижая голос, хотя нас всё равно услышит каждый на этой поляне. — После того, как зайдёшь домой. Вам с бабушкой есть что обсудить, — подчёркнуто важно произносит авгура. — Нечто, связанное с Фортунатом.

Это не вопрос.

Девушки начинают хихикать, посматривая на меня и ладонями пытаясь скрыть кокетливые смешки. Даже Нона улыбается уголком губ. Но смех быстро застревает в горле под тяжёлым взглядом Авреи.

Я прошу у авгуры разрешения уйти, а после её кивка направляюсь на юг, чувствуя на себе взгляды ближних. Прежде чем скрыться среди деревьев, я замечаю, как на поляну выходит высокий, широкоплечий — просто огромный парень. Наши взгляды встречаются на один краткий миг, но Киран уже широко улыбается. Я спешу скрыться в лесу, прежде чем он решит поддеть меня какой-нибудь шуткой или — ещё хуже — сделать комплимент.

Только затерявшись среди деревьев, я облегчённо выдыхаю, но очень скоро перестаю дышать вообще — в голове звучат слова Юнии: «Фортунат сказал, что собирается пойти к бабушке Габриэллы».

Обычно люди признаются в чувствах друг другу, а потом парень приходит к родителям девушки и спрашивает дозволения быть вместе. А это значит, что, если Фортунат сказал, что собирается пойти к бабушке, то сначала он придёт ко мне.

Я чувствую, как сердце пропускает удар.

Любая из эдемок, не задумываясь, согласилась бы сегодня же оказаться под защитой Фортуната. Создать с ним семью девушки готовы уже только потому, что он не похож на других молодых эдемов и потрясающе сложён. На самом деле у Фортуната гораздо больше достоинств: он уважаемый солнечный, ему доверяют сами авгуры.

Планета сделала немало оборотов вокруг Солнца с тех пор, как мы встретились впервые — ещё в детстве. Мы всегда легко находили общий язык, и рядом с ним я забывала о тоске, которую ощущаю в Аметистовой аллее, сидя над насыпью, усеянной цветами. Однако мы оба несерьёзно относились к разговорам взрослых о том, что однажды между нами возможен союз. Лишь за последний год я заметила, что Фортунат смотрит на меня как-то иначе, а я рядом с ним чувствую непривычную растерянность и трепет, неизвестные мне прежде.

Но Постижение души… Праздновать будет весь Фрактал. Мы с Фортунатом дадим друг другу клятву, станем семьёй, получим право выбрать место, и строители помогут возвести на нём дом. Мы сможем завести детей.

Готова ли я к этому шагу?

Полностью погружённая в мысли, я не замечаю дороги домой и очень удивляюсь, когда почти наталкиваюсь на Муравейник. Так называют часть поселения на юге Фрактала, где у подножья гор выпадает больше всего дождей. Здесь много рек и озёр, самые высокие и крепкие деревья. На их ветвях, словно птичьи гнезда, развалились шатающиеся палатки. Их так называют, потому что большую часть времени они покачиваются, ведь не наполнены энергией хозяев: днём все ближние рассыпаются по городу.

На несколько минут в нерешительности останавливаюсь перед раскидистым буком и смотрю вверх, на крону, а затем поднимаюсь в свою палатку. Пространства в ней хватает только для спального места, где я отдыхаю те несколько часов, которые мы тратим на сон, — с двенадцати или двух ночи до рассвета, и для немногочисленных личных вещей.

Я копаюсь в одежде, перерывая прежде аккуратно собранные небольшие стопки топов, юбок и шорт. Среди них нахожу несколько ритуальных платьев. Обычная одежда кажется мне слишком простой для такого случая, а нарядная — чересчур торжественной, и я разочарованно откидываю одно за другим, сваливая одежду и превращая её в гору ткани. Сердце стучит всё отчаяннее, и я чувствую, что дышу слишком поверхностно.

Отыскав наконец несколько платьев — едва прикрывающих колени, но хотя бы не таких длинных, как ритуальные до земли, — я хватаю их и шкатулку с украшениями, а потом выхожу на деревянную платформу между несколькими домиками, к зеркалу, напоминающему растянутую на двух изогнутых ветвях ткань. С верхней ветви вода стекает идеально ровной стеной, очень тонкой, но тёмной и объёмной, как будто я всматриваюсь в поверхность глубокого озера.

Я замираю с ворохом одежды и шкатулкой в руках перед собственным отражением. Передние пряди собраны на затылке, оставшиеся распущены и взлохмачены: я выгляжу непривычно несобранной. Глаза кажутся огромными и напуганными. Мне совсем это не к лицу. Из-под одежды выглядывают инсигнии фиолетовых оттенков, на левом запястье изображён цветок фацелии, а плечи и шею покрывают узоры. На мне достаточно открытый топ, и частично видно, как между грудями и вниз по животу ползёт витиеватый рисунок, подобный ожерелью из капель воды.

Эдемки не раз говорили, что у меня очень красивые инсигнии. Несколько раз, краснея и вгоняя меня саму в краску, комплименты делали и юноши. Считаю ли я, что мои инсигнии действительно красивы?..

«Любая из эдемок, не задумываясь, согласилась бы сегодня же оказаться под защитой Фортуната». Эта мысль снова отчётливо звучит в моей голове, но я не задаю себе вопрос, который должна, будто не могу сконцентрироваться, чтобы озвучить его хотя бы мысленно.

Инсигнии на моём теле начинают нервно мерцать разными цветами, хоть и тускло в дневном свете. Я должна успокоиться, иначе страхом и растерянностью, которые испытываю, привлеку к себе внимание каждого, кто встретится на пути. А идти мне через весь Фрактал…

«Ты целитель, — напоминаю я себе мысленно. — Если кто-то и может совладать с собой, то это ты».

Дрожащими руками я прикладываю к телу то одно платье, то другое, но всё не то. Это ещё я не бралась за выбор украшений…

Может, стоит спрятаться в Пальмовой роще? Или сбежать в Дикие земли, куда нельзя ходить и где я ни разу не была?..

Мои руки безвольно опускаются, и я страдальчески вздыхаю.

— Тебе всё это не нужно, — раздаётся приближающийся голос бабушки: несколько секунд — и я вижу её в отражении.

Лицо выглядит молодым, но возраст выдают глаза — менее яркие, чем у других эдемов — и коса серебристого цвета, оттенка, какого нет больше ни у кого в целом Фрактале.

Она смотрит на меня понимающим взглядом и с нежной улыбкой. Я порывисто оборачиваюсь и прижимаю бабушку к себе. Несколько минут мы не двигаемся. Я начинаю дышать более размеренно, слышать пение птиц и далёкий шум Фрактала. Делаю глубокий вдох и отступаю. Бабушка смотрит на меня всё с тем же выражением лица, а потом отвечает на мой невысказанный вопрос:

— Во Фрактале говорят правду. Думаю, Фортунат готов поговорить с тобой. Утром он дал мне понять, что сегодняшний день станет особенным. — С каждым словом бабушки моё сердце снова начинает ускоряться, но она вдруг заговорщически улыбается: — Но это тайна. Ты не должна была узнать.

Я невольно усмехаюсь:

— Тайна, о которой знает весь Фрактал.

Бабушка дарит мне понимающий взгляд, а потом тон голоса становится более серьёзным:

— В городе Фортуната любят, — говорит она, внимательно всматриваясь в моё лицо. Я согласно киваю, прижимая платья к себе, будто они могут придать уверенности. — Им гордятся. Ему доверяют авгуры. — Бабушка делает паузу, а потом продолжает: — Он не только красивый, но и отзывчивый, — в голосе звучит улыбка, и я не решаюсь поднять взгляд.

Без сомнений, Фортунат соответствует всем требованиям к идеальному защитнику: сильный, ответственный, человек слова, готовый заботиться о своей семье. Но какой должна быть девушка под его защитой?

Словно читая мои мысли, бабушка произносит:

— У тебя множество достоинств, но мужчине нужна та, что готова отдать всю себя и свой внутренний мир любимому человеку. Выбирать, кому подарить душу, — право девушки. — Одной рукой она забирает из моих рук платья, а другой нежно проводит по моим волосам, укладывая цветные перья. — Он уверен в своих чувствах и выбрал, кто ему дорог. Но что творится в твоей душе? Для меня это важнее всего, и я не отпущу тебя, пока не пойму, что ты уверена во всех своих решениях и точно разобралась, что чувствуешь.

Трепет, дрожь, предвкушение. Я чувствую слишком много всего. Но одно знаю точно: несмотря на волнение, стоит мне оказаться рядом с Фортунатом, и я забуду о переживаниях, равно как и о той тоске, что ощущала утром, сидя перед насыпью, усеянной цветами. Рядом с Фортунатом я не вспомню о ней. Почти.

И это самое главное.

Поэтому я отвечаю бабушке со всей уверенностью:

— Я выбрала, кому подарить душу.

ГЛАВА 2 (ГАБРИЭЛЛА). КРИК ВЫПИ

На рассвете я молюсь на берегу океана. Мне нравятся приглушённые крики птиц, плеск воды, золотистые отблески на пробуждающихся волнах, которые очень быстро превращаются в ярко-оранжевые, а затем, как только Солнце поднимается выше, в более нежные оттенки жёлтого.

Нона была права. После молитвы я возвращаюсь домой, чтобы переодеться в обычную одежду, отправляюсь на север Фрактала, где наблюдаю за животными, в обед иду перекусить, после чего провожу время с бабушкой или выполняю какое-нибудь поручение авгуров. Если есть настроение, я вновь сижу на берегу, любуясь закатом, и тогда мир превращается в сказочный, не такой яркий, как на рассвете, не пронзительно золотой, а скорее лилово-розовый.

Так проходит почти каждый мой день, и завтра жизнь наверняка войдёт в привычное русло. Но сегодня всё иначе.

Утром в Аметистовой аллее я ощущала грусть едва ли не осязаемо, а сейчас с большим трудом вспоминаю прошедшую тоску. Пальмовая роща залита полуденным Солнцем, вода насыщенного бирюзового цвета искрится в лучах и, кажется, веселее обычного плещется у берега. Моё тело обдувает ветерок, и я не против, если он прогонит из моей головы все мысли, как и муравьёв, которые так и норовят забраться по ногам.

Наблюдаю, как дети пытаются уместиться все вместе на небольшой возвышенности из утоптанного песка. Каждый старается удержаться сам и помочь соседу, однако получается не всегда ловко.

Одна девочка хватает мальчика за плечо за мгновение до того, как он, покачнувшись, едва не падает с возвышенности. Эти двое приходят в движение, в попытке удержать равновесие, ребятам на другой стороне места оказывается слишком мало, и парень с криком хлопает в ладоши, так и не поймав мальчишку помладше в момент, когда тот оступается и оказывается за пределами возвышенности.

Вся группа детей разочарованно вздыхает, пока наставник — парень немногим старше своих подопечных — интересуется, почему команда потеряла участника. До этого он почти не вмешивался в игру, впрочем, как всегда, но теперь ненавязчиво направляет детей, подсказывая, в чём они допустили оплошность, и напоминает правила следующей игры.

— Задача каждого — поддержать другого, а не устоять самому, — говорит наставник, и ветер доносит до меня его слова. — Хватит на сегодня пьедестала. Как насчёт поводырей?

Дети согласно кивают головами и возбуждённо обсуждают, кто в какую команду пойдёт. Пока они выясняют отношения, наставник замечает моё внимание, машет рукой, и я отвечаю тем же.

Он выкладывает камешками препятствия, и дети разбиваются на пары. В каждой один стоит впереди, а другой — на расстоянии вытянутой руки с закрытыми глазами. «Поводырь» начинает медленно двигаться, а «слепой» следует за ним, стараясь не потеряться. Игрокам приходится пройти по вымышленному мосту, проползти через пещеру, перепрыгнуть через речку, и при этом не столкнуться с другой парой.

Подсказывая и поддерживая друг друга, игроки преодолевают все препятствия. На втором круге траектория и скорость движения увеличиваются. Наставник, как и прежде, не вмешивается, но пристально следит за детьми, наблюдая, чтобы «поводырь» заботился о «слепом» и водил его между препятствиями аккуратно.

Глядя на то, с какой осторожностью дети выполняют свои задачи, я не могу не испытывать гордость. Она, как и поднимающийся ветер, касается моей спины уверенным движением и заставляет расправить плечи.

Помню, как и я играла в эти игры. Моим «поводырём» обычно была Нона, иногда Фортунат. А ещё мы любили «невидимки», «слушай хлопки» и «море волнуется». Хотя нет, в первой Фортунат всегда находил меня слишком быстро, а во второй, пока звучала музыка, Нона смешно танцевала, я смеялась и обычно пропускала момент, когда ведущий хлопал в ладоши и нужно было принять позу аиста или лягушки. Конечно, после этого я выбывала из игры.

Ветер усиливается, и дети уходят из Пальмовой рощи. Я запрокидываю голову, наслаждаясь потоком воздуха, любуюсь крупными листьями, которые напоминают веера, и шершавыми стволами пальм, похожими на чешуйки ящериц, а когда опускаю взгляд, то наблюдаю за голубями и воробьями, которые прилетели едва ли не к моим ногам. Они выбирают самые лучшие из семечек, разбросанных неподалёку. Рядом другие две голубки бегают по кругу, забавно перебирая лапками, как будто решили немного потренироваться прежде, чем пойти на обед.

Наконец я сама поднимаюсь и иду вдоль берега к ценакулу: между четырьмя стволами установлена кровля из пальмовых листьев, а под ней расположены плетённые из ротанга кресла и столы, ломящиеся от фруктов и овощей.

Обычно я ем раз в день в обед, как и большинство взрослых людей, но иногда позволяю себе, подобно детям, есть часто и понемногу. Хотя на нежные орехи пекан или сладко-кислый мангустин я, признаться, всегда смотрю с предвкушением. Что поделать: их я люблю так же, как холодную родниковую воду.

Но это всё — обычно. Сейчас же я начинаю терять спокойствие, которое почувствовала на берегу, и тревога постепенно возвращается, а вместе с ней пропадает аппетит. Мои руки и босые ноги непривычно мёрзнут, а когда меня замечают знакомые эдемы и мы здороваемся, я, застигнутая врасплох их внимательными взглядами и с трудом сдерживаемыми улыбками, смущённо поправляю невидимые складки на топе и шортах.

Возникает чувство, что весь Фрактал знает о том, на какую встречу я иду.

Возможно, я зря позволила бабушке убедить себя, будто и так выгляжу достойно. Всё-таки стоило одеться более нарядно…

Остановившись возле стола, я беру несколько долек уже почищенного кем-то мандарина, но проглатываю их с трудом, а когда подношу ко рту яблоко и чувствую обычно пленительный запах, мне становится совсем тошно, и я кладу фрукт обратно.

Вечером столы будут ломиться от изысканных блюд. Скорее всего, подадут даже экзотические фрукты, овощи приготовят сотней разных способов и соблазнительные запахи приправ будут витать в воздухе, заставляя животы недовольно урчать, а от разнообразия салатов вообще может рябить в глазах.

На обед приходят другие эдемы, хитрых улыбок и любопытных взглядов становится всё больше. Не выдержав, я торопливо покидаю ценакул и выхожу на берег океана. Отсюда хорошо видно другой берег небольшого залива, где красками взрываются цветущие сады. Восточнее простираются наши поля, за ними — бескрайние степи и холмы. Я была там лишь однажды, но хорошо помню, что там волшебно пахло ромашкой и лавандой. Правда, вспомнить сам запах не получается: его перебивает тонкий аромат абрикоса, растущего в садах.

Я почти не бываю в этой части Фрактала, и сейчас, ведомая чудесным запахом и яркими красками, с любопытством осматриваясь, приближаюсь к саду, приоткрываю калитку, но, сделав всего несколько шагов, замираю в нерешительности перед рядами яблонь, покрытых нежными румяными цветами, а следом — персиковых деревьев, пылающих насыщенными розовыми оттенками.

Огромный комплекс может показаться лабиринтом даже для эдема, который прожил во Фрактале всю жизнь с самого рождения, но только не для садовников, которые каждый день дарят земле и растениям свою любовь.

— Красиво, да?

Я оборачиваюсь на мелодичный голос.

Мелисса.

Её кожа чуть темнее, чем обычно у эдемов, ведь покрыта лёгким загаром. Зелёно-карие глаза смотрят с любопытством и добротой.

— Вновь цветут, — завороженно произношу я.

— Мы тоже умеем молиться. Не с такой любовью, как ты, но всё-таки, — девушка робко улыбается, и я отвечаю ей тем же. — Насыщаем себя солнечной энергией, а потом передаём её часть растениям, чтобы они лучше цвели и давали урожай так часто, как это необходимо.

Мелисса подходит к ограде и калитке, ведущей в следующую часть сада, открывает её и жестом приглашает меня пройти дальше.

— Прогуляемся? — её улыбка становится шире, и на щеках появляются милые ямочки.

С удивлением осознаю, что в гостях у садовников последний раз я была много лет назад. К тому же, не помешает отвлечься. Поэтому я признаюсь:

— Буду только рада.

Мы движемся по дорожкам между секторами, выложенными отполированными камешками. В некоторых частях растут травянистые культуры, в других — более обширных — высажены кусты смородины, малины и клубники. Они тоже цветут, но захватывают моё внимание лишь на мгновение: потом в отдалении я замечаю крупный лиловый цветок на банановом дереве, а затем перевожу взгляд на особое растение. У дерева пирамидальная крона, чёрно-бурая кора и цветки с мясистыми лепестками, зелёными с красными пятнами.

Я заметно расслабляюсь, и теперь моё воображение с лёгкостью рисует круглый плод, покрытый толстой бордово-фиолетовой кожурой, под которой находится несколько сегментов ароматной белой мякоти. Я почти чувствую на языке сладость с приятной кислинкой, отлично утоляющей жажду в знойный полдень.

— Мангустин, — произносит Мелисса, проследив за моим тоскливым взглядом. — Сегодня вечером будет парочку, успей попробовать, — подсказывает садовница, хитро улыбаясь. — А чуть позже насладимся настоящим урожаем. Рамбутана и карамболы в этот раз тоже будет много.

Я на мгновение смотрю на растения, которые назвала девушка, но взгляд вновь возвращается к соблазнительному плоду.

Спустя несколько минут Мелисса двигается дальше, а я следую за ней.

— Прежде условия в разных уголках планеты отличались, — вдруг говорит девушка. — В некоторых не росли деревья и цветы, которые часто встречались в других, — продолжает она, и я припоминаю, что бабушка однажды рассказывала мне нечто подобное, но Мелисса добавляет кое-что, чего я прежде не слышала: — Климат во многом определяет характер растительности, хотя та, в свою очередь, тоже воздействовала на климатические условия. Правда, лишь в некоторой степени. Без растений невозможны процессы почвообразования и существование животного мира.

Я завороженно слушаю девушку, лишь смутно понимая смысл некоторых слов, ведь обычно возделыванием земли занимаются только садовники, а я общаюсь с ними редко.

Словно разговаривая сама с собой, Мелисса продолжает задумчиво рассказывать.

— Раньше растения, свойственные тропическим лесам, не встречались в степи умеренной зоны или северных хвойных лесах. Раньше вообще всё было иначе! — добавляет она вдруг с энтузиазмом, свойственным Ноне, когда та вспоминает о прошлом, и неприятное предчувствие вдруг отрезвляет меня.

В следующую секунду девушка замолкает и смотрит таким взглядом, будто только сейчас меня узнаёт. В её взгляде проскальзывает настороженность и даже страх (или мне только кажется?), а потом она поспешно улыбается, но, кажется, как будто натянуто.

— Сегодня это стало возможным, — её улыбка становится более искренней, и я начинаю думать, что, возможно, мне просто показалось… — У нас же хвойные соседствуют с лиственными деревьями, в гуще леса растут могучие дубы — вязы и кедры, а на берегу океана — пальмы, мы можем выращивать любые растения, овощи, фрукты, ягоды и крупы. Всё благодаря тому, что теперь круглый год погода тёплая.

Я согласно киваю: иногда наступают пасмурные дни, поднимается ветер, может начаться гроза, а дождь порой кажется невыносимо холодным, однако у нас не бывает снега — белоснежного покрывала, блестящего в лучах Солнцах, что мы видим на вершинах южных гор. Я мечтала бы однажды увидеть снег ближе, но в Дикие земли мы не ходим, и тем более, не поднимаемся в горы.

— Иногда — правда, редко — нам приходится исцелять растения, — на лице Мелиссы вновь возникает застенчивая улыбка. — Но это не так тяжело, как в случае с животными.

— Ты пробовала исцелять животных? — с искренним интересом спрашиваю я, и девушка кивает.

— Да, одной ласточке никак не удавалось полететь, — вновь улыбка, но скорее печальная. — Что-то было с крылом. Помочь получилось не сразу, но ведь это сущая мелочь по сравнению с тем, что выпадало на твою долю.

Она с любопытством смотрит на меня, и я понимаю, что мне одной только робкой улыбкой не обойтись. Но и развивать тему не хочется: стоит вспомнить о целительстве, как я начинаю думать о том, куда направлюсь после этого разговора, а эти мысли вновь заставляют моё сердце ускоряться.

— А как вы добиваетесь того, что сады и огороды часто приносят урожай?

Если Мелисса и замечает, как нелепо я пытаюсь поменять тему, то во всяком случае не подаёт виду.

— Раз в несколько месяцев — не так-то часто для большого поселения, — мягко поправляет меня девушка, а потом отвечает на вопрос: — Наши инсигнии светятся особым светом, который влияет на рост. Если нужно больше времени, то есть другое решение. Мы используем специальные лампы, которые устанавливаем рядом с растениями. Хочешь увидеть?

Энергосберегающие лампы…

Нона говорила это слово, но совсем в другом контексте. Вспомнив о нём, я недовольно морщусь, и Мелисса неправильно понимает меня.

— Тебе наверняка нужно идти, да и не очень интересно, наверное, — сбивчиво говорит девушка, а я спешу её заверить:

— Нет! Что ты! Очень интересно! Я просто не представляю, почему до сих пор не интересовалась, как всё это работает. — В глазах Мелиссы отражается сомнение, но только до того момента, как я добавляю: — Ведь наши занятия так похожи, — и девушка расплывается в широкой искренней улыбке.

Мы останавливаемся перед следующей калиткой. За ограждением — овощные грядки. Я могу определить только некоторые культуры: мои любимые помидоры, морковь, перец… Но видов овощей гораздо больше.

Мелисса открывает дверцу, и мы проходим дальше.

— Видишь их? — она указывает на лампы, которые установлены возле некоторых секторов.

«Неужели Нона говорила о таких же?» — мелькает в моей голове тревожная мысль, и чтобы от неё избавиться, я спрашиваю:

— Как это работает?

— Растения поглощают значительную часть спектра солнечного света, — объясняет Мелисса, наклоняясь к грядкам, нежно поглаживая стебли растений и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, присматриваясь к листьям и цветкам. — Но наилучший фотосинтез наблюдается при облучении красным и синим. Именно эта область наиболее сильно поглощается хлорофиллом. В солнечном свете больше половины видимого спектра — зелёная составляющая.

Девушка поднимается, достаёт из корзинки, которая стоит возле каждого сектора, мотыжку, совок и полольник и с воодушевлением принимается за работу. Её руки утопают в зелени, и я, как ни вытягиваю шею, не вижу, что за таинство там происходит.

— Красный помогает корневой системе, цветению и созреванию плодов, влияет на светолюбивость или теневыносливость, — рассказывает Мелисса, не отвлекаясь от своего дела. — Но, если использовать только красный свет, растения будут высокими и тонкими.

Девушка поднимается и осматривает грядку с разных сторон, придирчиво оценивая собственную работу.

— Синий увеличивает зелёную массу, скорость роста и размер листьев, — говорит она, поднимая на меня взгляд. — Однако если синего слишком много, растения будут короткими и коренастыми, с толстыми стеблями и тёмно-зелёными листьями. Цвести они будут очень плохо. Кстати, о цветах, — Мелисса складывает принадлежности обратно в корзинку, а взамен берёт короткий нож. — Соберём букет для ценакула, пускай поставят на столы к ужину.

Мы подходим к клумбе в центре дворика, на которой растут самые разные цветы. Я не слишком в них разбираюсь, поэтому могла бы назвать только белые с фиолетовыми краями эустомы, цинии, словно сотканные из тёмного бархата, и изящные каллы светлых оттенков.

— От цветка к человеку. От человека — к земле, — произносит Мелисса, осторожно срезая цветы. — От пылинки к Вселенной. Благодарю за твой дар и верую в скорое Исцеление.

Кожа девушки немного светится, не так ярко, как во время молитвы, но инсигнии, выглядывающие из-под одежды, мерцают и переливаются насыщенными оттенками.

Я знаю, что девушка отдаёт энергию, выработанную ранее — во время молитвы, и уже завтра на месте срезанных вырастут новые цветы. Но всё равно при виде того, как на конце стебля появляется сок, в груди болезненно ноет…

— Разве мы не наносим им вред? — неуверенно интересуюсь я.

Кожа девушки больше не светится, и Мелисса, передаёт мне цветы и, убирая нож, поднимает на меня глаза.

— По неосторожности делаем это едва ли не каждый день. Приносим вред всей природе.

Она замолкает на несколько секунд, а я поражаюсь тому, как её слова вызвали во мне непредвиденный протест. «Приносим вред всей природе»?! Что это значит?!

— Мы также намеренно пользуемся её дарами, — продолжает садовница, как ни в чём ни бывало. — Как я сейчас. Однако стараемся жить в гармонии с ней и всегда даём что-то взамен.

После её предыдущих слов эти не кажутся убедительными, и неприятное чувство уже поселилось в груди, вынуждая меня бороться с желанием начать спор.

— Да и вообще, — добавляет девушка, пока я продолжаю сжимать в руках букет и стараясь сдержать необдуманные порывы. — Тебе ли волноваться об этом?! Ты приносишь исцеления больше, чем кто-либо.

Серьёзный тон, с которым Мелисса произносит эти слова, отвлекают меня от всего, и я вскидываю на девушку удивлённый взгляд. Она вдруг выглядит растерянной, на щеках выступает румянец, но девушка, преодолевая неловкость, решительно касается моей руки ладонью.

— Я знаю, что мне не стоит это говорить, — произносит она так тихо, что мне приходится прислушиваться, хотя мы находимся всего в нескольких шагах друг от друга. — Однако ты способна на большее, чем исцелять животных. Я не прошу тебя выращивать цветы и деревья, но догадываюсь, что ты можешь быть полезна и в другом. И я прошу тебя хотя бы подумать…

Лихорадочный взгляд девушки шарит по моему лицу, пальцы едва не до боли вцепляются в мою руку, и я запоздало отшатываюсь, застигнутая врасплох страстностью её речей и возмущённая словами.

— Я ни в коем случае не хочу обидеть тебя или поставить под сомнение решения авгуров…

У меня закрадывается смутное подозрение, которое с каждым издаваемым садовницей звуком быстро перерастает в убеждённость, а вслед за ней на меня обрушивается осознание того, как именно она уязвляет и оскорбляет меня…

— … но мне кажется, ты догадываешься, о чём идёт речь… — продолжает Мелисса, многозначительно на меня глядя и ещё сильнее понижая голос, словно боясь, что нас может кто-то услышать.

Мало боится. О таком не то, что шёпотом говорить — даже помышлять нельзя!

Да, я догадываюсь — особенно о том, кто надоумил вести такие речи!..

Разочарование жжёт мои внутренности, и я уже открываю рот, спеша собраться с мыслями и выдать справедливо гневную тираду, но не успеваю ничего ответить, как до меня доносятся шорохи, а спиной ощущаю движение. Взгляд девушки перемещается куда-то за моё плечо. Она натянуто улыбается, но в её тоне слышится досада, когда она говорит:

— Мне кажется, тебе пора.

Не нужно поворачиваться, чтобы понять, что пришёл тот, в ожидании кого я коротала время в саду. Но больше я не чувствую тревоги из-за предстоящей встречи. Теперь я ощущаю только горечь из-за разговора с садовницей, и даже не пытаюсь скрыть неприязнь, с которой смотрю на Мелиссу, прежде чем порывисто отвернуться от неё и уйти из сада.

* * *

Неприятный осадок маленькими, но тяжёлыми камешками оседает в моей душе. Мы с Фортунатом обошли по кругу всю Аметистовую аллею, однако перебросились всего несколькими фразами. Мы дружим достаточно долго, чтобы даже молчать было уютно, но сегодня всё иначе, и, возможна, истинная причина в том, что я слишком угнетена после разговора с Мелиссой…

Думать о плохом совсем не хочется, тем более, когда вокруг стоит умиротворяющая тишина: после обеда эдемы по обыкновению вернулись в Муравейник, решив отдохнуть час-другой.

Мы почти доходим до нужного места, как внезапно громкий щебет птиц окончательно возвращает меня к реальности, и становится стыдно за то, что так долго продолжаю саму себя погружать во мрак, а парень всё это время терпеливо ждёт, когда же я приду в себя. Я невольно вскидываю глаза, как будто только сейчас его узнаю, и на этот раз возникает ощущение, что я действительно впервые его вижу.

Как и Нона, Фортунат обладает необычной и яркой внешностью, которой может позавидовать любой юный эдем. Вместо волос у него иглы, как у ежа, только белые. Такие же на плечах и руках, но меньше. Острые скулы, прямой нос и грозно нависающие брови в совокупности с высоким ростом и крепким телосложением придают молодому эдему поистине угрожающий вид. Но если внешность Ноны соответствует её характеру, то о Фортунате можно сказать только обратное. Однако понимаем это, наверное, только мы с Ноной, потому что с тех пор, как Фортунат появился в нашем Фрактале, другие друзья, кроме нас, у него так и не появились.

На груди и предплечьях — изящные узоры, едва заметные днём, однако ночью они сияют ярко, напоминая мерцающую паутину, усыпанную росой.

— Авгур Гилар отпустил меня на несколько часов, — предупреждает эдем, и под внимательным взглядом я замираю, застигнутая врасплох за разглядыванием Фортуната. Хорошо, что он сегодня хоть в рубашке, а не с обнажённым торсом, как любят ходить многие юноши во Фрактале. Правда, полупрозрачная ткань едва ли скрывает крепкие мышцы.

Пытаясь скрыть неловкость, поспешно поднимаю взгляд, и это ошибка, потому что я тут же наталкиваюсь на янтарные глаза. Редкий цвет никого не оставляет равнодушным, я не раз слышала комплименты в адрес моего друга, но сейчас с толку меня сбивает не привлекательный оттенок: в глазах пляшут озорные огоньки, а кривую улыбку и вовсе не получается игнорировать.

Мои щёки заливает румянец, когда я догадываюсь, что Фортунату не терпится прокомментировать моё поведение, но он находит в себе силы сдержаться, а когда говорит, то его голос звучит ровно и спокойно, почти как ни в чём не бывало. Почти.

— Мы идём к Гористому венку?

Я с радостью хватаюсь за спасательную соломинку:

— Что ж, когда ещё у тебя будет несколько свободных часов? Стоит потратить их с пользой?

Фортунат кивает.

— Покажешь мне то животное, о котором все говорят?

Теперь киваю уже я, а мне ответом служит обаятельная улыбка.

Мы приближаемся к западной части Фрактала, к низине, раскинувшейся у подножья гор. Из-за того, как резко сталкиваются в этом месте ландшафты, я уже от Аметистовой аллеи могу рассмотреть вдали все главные постройки.

Из-за деревьев виднеется лишь часть домика на опушке леса, где располагается пайдейя — школа для детей. На самом верхнем ярусе — открытая круглая площадка, называемая просто — Главной террасой. На ней обычно проводят общие уроки и собрания для учеников. Существует ещё множество ярусов, которые сейчас скрыты от наших взоров кроной дерева, прямо в стволах созданы небольшие комнаты, но даже двери и окна рассмотреть с такого большого расстояния не получится.

Правее от пайдейи, вдоль гряды, расположились хижины: домик художников состоит из большого количества открытых и полузакрытых балконов; ювелиры создали сооружение круглой формы, похожее на гриб; шатающаяся палатка строителей, напротив, обладает прямыми линиями и кажется угловатой; хижина целителей представляет собой два небольших домика на дереве.

Мы подходим ближе и теперь можно рассмотреть все шатающиеся палатки. С близкого расстояния видно, что хижина художников окружена паутиной, ведь именно из неё мастера создают одежду и даже украшения. Ставни окон украшены изысканной резьбой, а балконные ограждения густо укрыты плющом.

Хижина ювелиров имеет округлые формы, из-за чего складывается впечатление, что домик растолстел. Под сооружением виднеется толстый ствол дерева, напоминающий ножку гриба, усеянный дверями и окнами. Из-под земли выглядывают могучие корни. Говорят, что из шатающейся палатки подземные туннели ведут прямо в горные пещеры, где ювелиры добывают драгоценные камни, из которых после создают чудесные украшения. Их работа овеяна не меньшей таинственностью, чем медитации, проводимые внутри ствола дуба, однако кто знает, что из легенд — правда…

По сравнению с другими, хижина строителей кажется самой простой, большой и нескладной, ведь только часть дома находится на дереве, а другая — на земле. Здесь трудятся строители, и им нужно хранить все свои заготовки, поэтому сооружение не самое красивое, зато практичное.

Мы останавливаемся перед хижиной целителей. Это два маленьких домика на дереве. В одном хранятся важные запасы, а в другом принимают редких посетителей: обычно каждый эдем сам внимательно следит за собой, но в исключительных случаях может понадобиться помощь целителей.

В том числе моя.

Сегодня в хижине мне нечего делать, и мы сразу же огибаем дерево, отправляясь на северо-запад, к самому подножью, где горы, покрытые лесами, выстраиваются полумесяцем, создавая практически идеальный круг, внутри которого образовалось озеро, окружённое с трёх сторон камышом.

Отличное место, если ты ранен и хочешь спрятаться от всего мира. Мы называем его Гористым венком. Именно сюда чаще всего наведываются животные, которые нуждаются в помощи. Другие эдемы, по договорённости, показываются здесь редко и только чтобы показать детям необычных животных. Однако у меня есть право видеть их почти каждый день. И сейчас я без зазрения совести пользуюсь этим.

Мы слушаем, как наперебой поют зяблики, щеглы и канарейки. Громче всех шумит дятел: его отчаянный стук разносится по всему Гористому венку. Приближаемся к озеру в камышах и останавливаемся. Недалеко расставлены корыта, наполненные кормом. Значит кто-то из целителей сегодня уже был здесь с утра, помолился и внёс энергию в еду, приготовленную для животных из растений-пустышек.

По камням возле озера бегают ящерицы, в стороне над кустами роз раздражённо ворчат жуки. Бабочки, среди которых больше всего кавалеров и белянок, никак не найдут подходящее место, чтобы присесть. Несколько черепах вылезли на корень дерева, выступающий из земли, подставили свои панцири солнечным лучам и вытянули головы, наслаждаясь теплом. Два енота на другой стороне озера с остервенением полощут что-то в воде, замирают, почувствовав чужое внимание, и недовольно смотрят на нас, но очень скоро возвращаются к своим важным делам.

Недалеко от озера, из густой травы, показывается симпатичная мордашка ихневмона. У него маленькие уши и круглые глаза. Зверёк встаёт на задние лапки, показывая своё приземистое тело с очень пушистым хвостом, и с подозрительностью оглядывает окрестности. Увидев лакомство, он выбирается из укрытия и крадётся к корытам. Ножки такие короткие, что, когда он передвигается, их почти не видно под длинной шерстью, и кажется, что ихневмон двигается не на своих четырёх лапах, а под воздействием какой-то невидимой силы. Зверёк хватает корм и бегом мчится обратно, вновь скрываясь в зарослях.

Поднимаю взгляд и замечаю вдалеке стадо пятнистых оленей, которые беззаботно щиплют травку, и только вожак с красивыми витиеватыми рогами на голове на мгновение обращает на нас внимание.

Я могу много часов любоваться природой, однако носорога, ради которого мы пришли, нигде не вижу.

— Здесь сказочно, — тихо говорит Фортунат, и мы понимающе переглядываемся.

В отличие от Ноны, которая часто бывала здесь со мной, у парня давно не оставалось времени на прогулки, и я решаю, что просто обязана воспользоваться случаем.

— Ты встречал химер? — спрашиваю я, думая, чем занять время, пока не покажется носорог.

— Только слышал. Это ведь те, у которых морда то птичья, то кошачья, и крылья есть?

— Да, — соглашаюсь я и добавляю: — Мужские особи внешне напоминают сов, женские — кошек, но у тех, и у других действительно есть крылья. Поведением они похожи на всех тех животных, внешность которых, так или иначе, находит отражение в их внешнем виде. Химеры виляют хвостами, любят поспать и приласкаться. Сам увидишь.

Я вытягиваю шею, внимательно осматривая камыш, выискивая вдалеке островки, где можно было бы спрятаться среди высоких стеблей.

— Легенда гласит, что эти странные существа появились после Великого Пожара, — напоминаю я на случай, если Фортунат забыл эту историю. — Яйца, из которых вылупляются химеры, впервые были найдены в кустах фацелии. Кстати, скорлупа переливается перламутром.

Замечаю подходящее место и прикладываю палец к губам, призывая Фортуната к молчанию. Крадусь как можно тише, осторожно раздвигаю камыш, а потом присаживаюсь, прячась в зарослях. Жестом подзываю эдема, и он опускается рядом.

Между высокими гибкими стеблями видно, как на небольшом пространстве шесть взрослых химер величаво развалились и лениво обмахиваются хвостами. У самого крупного самца большие коричневые крылья и хищная совиная морда, оранжевые глаза ярко горят. Двое других самцов — с бежевым и белым окрасом — кажутся менее злобными. Может, потому что они отвернулись и неспешно вычищают клювами пёрышки. Самки больше напоминают камышовых кошек, только крылья сбивают с толку. Химеры беспокойно ёрзают, из-за спин самок показываются не меньше двенадцати разноцветных малышей: у кого-то окраска коричневая, у других бежевая, а некоторые кажутся белоснежными.

Я пытаюсь посчитать, сколько их, но молоденькие скачут, с забавным рыком и шипением бросаются на взрослых, а после того, как легонько получают лапой по ушкам, убегают, прячась в зарослях. И всё начинается заново.

Мы с Фортунатом переглядываемся, не сдерживая восхищённых и умилительных улыбок. Хочется скорее оказаться среди малышей и поиграться с ними.

Очень медленно я крадусь вперёд, но случайно оступаюсь, и стебли шуршат под моей ногой. Удручённо зажмуриваюсь, как в детстве, надеясь, что смогу оказаться невидимой, и это меня спасёт. Слышится тихий смешок Фортуната, а когда я открываю глаза, то вижу, что химерам надоело следить, когда же двуногие уже появятся на их поляне, и теперь животные продолжают заниматься своими делами.

— Переходим в наступление, — шутит Фортунат, словно читая мои мысли, и мы вновь не спеша продвигаемся вперёд, пока спустя некоторое время не оказываемся в зоне видимости для химер, однако они больше не чувствуют опасности и не придают нам никакого значения.

Мы смелеем и подсаживаемся ближе. Спустя минут пятнадцать малыши уже принимают нас за своих, прыгают вокруг, взлетают на своих маленьких крыльях и вновь опускаются на землю. Взрослые химеры, хоть и смотрят на нас ярко-жёлтыми серьёзными глазами, ничем не выказывают недовольства.

Проходит ещё какое-то время, и один из малышей, совершенно обнаглев, прыгает прямо на меня. Не удержавшись от соблазна, хватаю его и начинаю чесать животик. Химера издаёт звуки, не похожие ни на уханье совы, ни тем более на мяуканье кота — она скорее визжит, как собака.

На мгновение взрослые напрягаются и приподнимаются на лапках, готовые прийти на помочь, но внимательно меня осмотрев и, очевидно, не посчитав угрозой, они лениво откидываются назад, на землю.

— И вправду милые, — произносит Фортунат, но слов я не слышу, лишь читаю по губам, потому что парень тоже хватает одного малыша, который визжит так же отчаянно, как и моя химера.

— Когда сердятся, могут клюнуть, — предупреждаю я, когда мы отпускаем животных и визг наконец прекращается.

Я провожу ладонью по ногам, смахивая вылетевшие из шерсти химер пух и перья.

— И такое бывает? — удивлённо уточняет эдем, а я киваю для убедительности.

— Мне, слава Иоланте, не доводилось испытывать на себе их гнев, но друг дружку они, как видишь, не щадят.

Одна малышка случайно наступает другой на лапу, и они начинают драться. Я поспешно разнимаю их, держа руки подальше от клювов. Наконец, им наскучивает выяснять отношения, и каждая принимается вычищать пёрышки, хоть получается и не так ловко, как у их родителей.

— Хорошо, что незлопамятные, — усмехается Фортунат, и я улыбаюсь ему в ответ, но в следующую секунду прислушиваюсь.

Сначала думаю, что кажется, но тяжёлый топот доносится всё отчётливее, и я вскакиваю, выбираюсь из-за камыша, чувствуя, что Фортунат следует за мной. Из леса к нам на полной скорости мчится носорог. Даже на расстоянии я вижу, что его рога, голова и часть спины покрыты цветами.

Не могу сдержать довольной улыбки и срываюсь навстречу. Когда мы сталкиваемся, я поглаживаю животное по округлым бокам.

— Ну, здравствуй, приятель, — шепчу я, ощущая под рукой плотную, грубую кожу. — Ты вырастил цветы. Просто молодчина!

Животное с шумом выдувает воздух из носа и кряхтит, обходя меня по кругу. Я рассматриваю цветы. Помимо тех нескольких, которые на коже носорога посадила я сама, выросли и новые — уже его собственные. Они ещё совсем нежные и мягкие, но в них бурлит жизненный сок.

Подвожу животное к корытам, и носорог начинает с хрустом жевать предложенную траву-пустышку, а я тем временем закрываю глаза и мысленно прощупываю клетки. В прошлый раз чувствовалось, что они обессилены и обезвожены, однако теперь кажутся гораздо более свежими и бодрыми. Медленно, но верно мощное, неповоротливое тело исцеляется.

— Уже лучше, — хвалю я, открыв глаза и продолжая гладить ворчуна. — Гораздо лучше. Цветы — это хорошо.

— Он идёт на поправку? — с интересом уточняет Фортунат.

— Да! — радуюсь я. — В теле энергии более чем достаточно.

— Говорят, он пришёл в ужасном состоянии? — спрашивает парень, ненавязчиво давая мне возможность похвастаться своими успехами.

Я стараюсь сделать вид, что меня это не трогает, но на самом деле, отвернувшись к носорогу и продолжая гладить его, я скрываю счастливую улыбку.

— Да, около недели назад он появился у нас впервые. Был покрыт кровью, а на боку зияла серьёзная рана. Носорог отказывался от пищи: не мог нормально есть, видимо, было слишком больно.

Фортунат хмурится, когда спрашивает:

— Откуда берутся такие раны?

— Животные резвятся и ловкость порой покидает их, — я пожимаю плечами. — Иногда проблема в том, что они сами не способны получить столько энергии, сколько им нужно. А ещё… — я замолкаю, чувствуя, как горло пересыхает, но говорю прежде, чем успеваю подумать, — ещё они страдают от жестокости корриганов.

Между нами повисает напряжённая пауза, и я благодарна, когда Фортунат говорит с убеждённостью, которой мне так не хватает:

— До поселения им не добраться, Габи.

Такие простые слова, но они сказаны человеком, которому авгуры доверяют охрану нашего Фрактала. Если кому-то и знать наверняка, что корриганам сюда путь закрыт, то это Фортунату.

— Трудно было исцелять? — спрашивает парень, возвращаясь к разговору, и я охотно переключаюсь на прежнюю тему:

— Кровь остановили, но рана была слишком большая, чтобы самостоятельно затянуться. Я предложила посадить фацелию. Конечно, нельзя тревожить священный цветок, — поспешно добавляю в ответ на серьёзный взгляд Фортуната, — но целители согласились, что это особый случай, и можно пересадить несколько на этого ворчуна.

Я похлопываю носорога по спине, а он забавно хрюкает, не отвлекаясь от еды.

— Целые сутки после этого он пролежал, но потом рана начала постепенно затягиваться. Он поднялся на ноги, у него появился аппетит. Следующие несколько дней он ел так много, что приходилось то и дело молиться, чтобы, срезая для него траву, давать в уплату солнечную энергию, а потом превращать растения в пустышку. Носорог съедал всё, что для него готовила я и другие целители. Как видишь, сейчас у него по-прежнему неплохой аппетит, — я улыбаюсь, наблюдая, как животное с наслаждением жуёт траву. — Главное, что цветы появляются. Когда они отцветут, тело будет уже совсем здоровым.

— Значит, получилось исцелить. И не в первый раз, — слова Фортуната, а главное восхищение, с которым он их произносит, меня смущают.

Я могу уйти от ответа, пока носорог продолжает жевать траву, но, когда он наедается и, пару раз благодарно хрюкнув, радостно убегает в лес, в прятки уже не поиграешь. Тем более, что, обернувшись к Фортунату, я наталкиваюсь на пристальный взгляд, один из тех, какими парень последний год время от времени заставляет меня почувствовать растерянность и трепет, которые раньше между нами не возникали. — Это воодушевляет, — задумчиво говорит эдем. — У тебя по-настоящему высокий уровень осознанности.

Считается, что именно это оказывается решающим фактором, позволяющим исцелять других, от растений до животных, а иногда даже людей, так что я стараюсь себе напомнить, что это едва ли можно считать комплиментом — скорее просто констатация факта.

— Тебе стоит себя ценить. Твоя бабушка делает это лучше, чем ты.

Мягкий тон голоса, едва ли не ласкающий. И снова этот сосредоточенный взгляд.

«А это можно считать больше, чем констатацией факта?» — с надеждой шепчет мой внутренний голос, и я с трудом прячу глупую улыбку.

— Приятно, если могу считаться достойной своей бабушки, — признаюсь я.

«… но гордиться или тем более чувствовать особую уверенность из-за того, что я целитель, у меня никогда не получалось».

Я не произношу эти слова вслух, но это и не требуется. Фортунат с лёгкостью догадывается о чём я думаю, и его понимающий взгляд превращается в печальный. Он грустно улыбается, когда медленно подходит ко мне.

— Ты с детства мечтала быть полезной своим ближним. Своего ты добилась. Остались ещё мечты?

На последней фразе его тон резко меняется на какой-то неожиданно серьёзный, даже немного напряжённый, и уж точно лишённый жалости или тоски…

— Над головой небо голубое, а ближние рядом — разве нужно ещё что-то?

Только задав вопрос вдруг охрипшим голосом, я понимаю, насколько эти слова искренние, пришедшие из глубины моей души.

Парень останавливается на достаточном расстоянии от меня, но его взгляд скользит по моему лицу прямо и откровенно. Мне хочется бежать и спрятаться от такого внимания, но я напоминаю себе, что это же Фортунат, и мне не стоит смущаться.

Он мягко улыбается, и становится так легко и спокойно, что, если бы кто-то спросил о моём прошлом или прошлом целой планеты, я бы вряд ли дала внятные ответы. Не то что о тоске, которую испытывала в Аметистовой аллее: сейчас она превращается лишь в смутное воспоминание. Здесь, на природе, которую я люблю, и рядом с Фортунатом, восхищённый взгляд которого порождает во мне трепет, время течёт медленно, а, может, вообще останавливается.

— Понимаю, — наконец говорит эдем, а я уже и не помню, на какой мой вопрос он отвечает, тем более, когда неторопливо делает несколько шагов ко мне.

Я гораздо ниже его и едва дохожу до плеча, поэтому запрокидываю голову, когда парень приближается.

— Твои глаза… — начинает он, но не отрывая взгляда, подбирает слова так долго, что я не удерживаюсь от того, чтобы не поддеть:

— Зелёные, как у всех.

Он закатывает глаза, но в этом нет раздражения, и я прикладываю к губам ладонь, скрывая улыбку. Но в этот же момент взгляд Фортуната перемещается на мои губы, а его рука нежно касается моей, отводя её от лица.

— Хорошо. Я скажу, — обещает эдем, и от его внезапного шёпота и пронизывающего взгляда я забываю, как дышать. — Ты смотришь на рассветы и закаты всегда влюблёнными глазами, с наслаждением слушаешь песню цикад в ночи, а когда молишься, твоё тело светится так ярко, словно это происходит впервые или, наоборот, последний раз в этой жизни. Когда авгуры у Цветного костра рассказывают легенды, или ты наблюдаешь за химерами, твои глаза искрятся. Ты умеешь получать удовольствие от момента, и мне безумно нравится это в тебе. Но вместе с этим… всегда таится какая-то грусть, пускай, светлая, но всё же… будто… тебе открыты некие тайны, о которых ты не должна рассказывать другим людям и вынуждена в одиночку нести на хрупких плечах этот груз.

Словно с трудом подбирая слова и наконец справившись с ними, Фортунат судорожно сглатывает. А я… Я с шумом выдыхаю, потому что до этого мгновения в полной мере не осознавала, насколько хорошо парень меня знает. Он прав во всём, кроме неких, только мне открытых тайн: хранить в секрете мне явно нечего.

«Кроме инсигнии за ухом», — ехидничает внутренний голос, но я забываю о нём, когда сильная рука нежно обвивает меня вокруг талии. Парень не прижимает меня к себе, но я сама не хочу отстраняться или отводить взгляд.

— А ещё твои глаза большие, выразительные и загадочно мерцают оранжевыми крапинками.

Фортунат обнимает меня крепче и чуть приподнимает, а в следующую секунду я стою на какой-то возвышенности, но даже её недостаточно, чтобы наши глаза оказались хотя бы на одном уровне: я всё равно чуть ниже. Но теперь наши губы оказываются ближе друг к другу. Гораздо ближе.

Я судорожно вдыхаю завораживающий аромат, исходящий от Фортуната. Раньше он ассоциировался для меня с детством, напоминал о побережье, свежем солёном воздухе на рассвете и закате, но теперь я чувствую ноты кедра и мха, которые до некоторого времени не замечала, а теперь понимаю, что именно они придают тягучей глубины аромату.

И вдруг меня озаряет: Фортунат пахнет, как океан.

Океан, скрывающий под своим спокойствием мощную силу, которую невозможно усмирить.

Океан, в который я беззаветно влюблена с самого детства.

— Ты же знаешь, что мои намерения серьёзные? — сдавленно шепчет Фортунат, а я невольно задерживаю дыхание, боясь сделать полноценный вдох, потому что аромат кружит голову. — Я готов и хочу объявить о своих чувствах Фракталу. Но должен знать, нужны ли они… тебе. Нужен ли я…

Откровенность его слов и беззащитность во взгляде заставляют меня задержать дыхание, а потом судорожно выдохнуть. Кажется, ещё мгновение — и наши губы соприкоснутся, но парень не шевелится, когда добавляет:

— Если тебе нужно время, я пойму.

Он так и не двигается, только его взгляд блуждает по моему лицу в поиске чего-то, известного лишь ему самому. Он действительно даёт мне возможность решить. Но всё, о чём я могу думать — это губы Фортуната, которые застывают совсем близко, и запах, что просто сводит с ума. Я несколько раз прокручиваю в голове слова, но не могу найти ни одну причину, зачем бы мне потребовалось время на раздумья. Глаза невольно закрываются, когда мы одновременно тянемся друг к другу…

Вдруг моё сердце болезненно сжимается от неприятного предчувствия.

Говорят, что люди, которые в паре играли в «поводырей» в детстве, даже вырастая, ощущают присутствие друг друга. Фортунат был моим «поводырём», но лишь иногда. Гораздо чаще я была «слепым» в паре с совсем другим человеком и сейчас с удивлением понимаю, что чувствую его присутствие прямо в эту минуту.

Я открываю глаза и замечаю за спиной парня движение. Сконцентрировавшись на деревьях, я различаю силуэт, который отделяется от теней и движется в сторону озера. Мне почти удаётся убедить себя в том, что показалось, но вдруг по Гористому венку разносится громкое низкое «трумб», напоминающее короткий рёв быка.

Мы с Фортунатом вздрагиваем и озадаченно смотрим друг на друга, прислушиваясь.

Тишину снова прорезает птичий крик: сначала негромкое, высокое «и», а потом гулкий мычащий звук. И так несколько раз подряд.

Крик выпи обычно слышится в сумерках и по ночам, иногда — утром. Но в дневные часы птица молчит, укрывшись в зарослях. Тем более сейчас не брачное время…

Догадка почти сбивает меня с ног, как слишком резкий поток воздуха.

С большим трудом я успеваю скрыть настороженность, чтобы она не отразилась на лице прежде, чем парень внимательно смотрит на меня, почувствовав мою внезапную отстранённость.

— Мне нужно время, — виновато сообщаю я, с болью наблюдая, как по лицу парня проскальзывают тени, в глазах отражается сомнение, а потом взгляд гаснет, но эдем всё же поступает так, как пообещал:

— Я понимаю и готов ждать.

Фортунат делает шаг назад, но придерживает меня, чтобы я не упала, вдруг потеряв опору. Я неловко спускаюсь с возвышенности, чувствуя, как в груди неприятно колет.

Тайный сигнал, похожий на крик выпи, мы с моим «поводырём» из детства придумали очень давно — на случай, если нужна помощь, но никто не должен об этом знать. За всю жизнь мы пользовались им только несколько раз.

По какой бы причине Нона не оказалась здесь сегодня, и какая помощь ей бы не потребовалась именно в тот момент, когда решалась моя судьба, мне эта причина наверняка совсем не понравится.

ГЛАВА 3 (ГАБРИЭЛЛА). ВЗГЛЯД ВОЖДЯ

Фортунат едва скрывается за грядой, как силуэт, затерявшийся среди теней, ступает на поляну, и его озаряет солнечный свет.

Мы одновременно срываемся с места. Ноги сами несут меня к Ноне, а она бежит ко мне, и мы почти налетаем друг на друга.

— Надеюсь причина достаточно серьёзная, — строго начинаю я, — если ты нарушила момент, которого я ждала…

Девушка даже не даёт мне договорить.

— За мной следят. Тише, прошу, — испуганно шепчет она, пару секунд молчит, внимательно вглядываясь в моё лицо, а потом выпаливает: — Я пришла, чтобы попрощаться.

Кажется, я ослышалась.

— Что?!

— Габи, я должна уйти из Фрактала!

— Что? Куда?

Это вопрос, навеянный растерянностью, но подруга воспринимает его всерьёз и отвечает:

— На север нельзя. Поэтому на юг!

Мой взгляд бегает по её лицу в поиске подсказок: в чём заключается шутка? Нона остаётся сосредоточенной. И тут до меня запоздало доходит смысл её слов.

— В Дикие земли?! — восклицаю я, и Нона поспешно прикладывает палец к губам, упрашивая вести себя тише. — В Белые горы?! — произношу шёпотом, но получается всё равно громко. — Ты с ума сошла?!

— По-другому мне не избежать позора.

— Если это должно что-то объяснить, то знай: не работает, — отрезаю я.

Она оценивающе смотрит на выражение моего лица. В её же глазах замечаю страх. Я уже видела этот затравленный взгляд.

— Позора большего, чем обычно, — словно отвечая на мои мысли, добавляет Нона.

— Мы всё решим, — обещаю я, ни секунды не раздумывая, но подруга качает головой:

— Не в этот раз.

— Что случилось?! — требую я ответа. — Ты снова пыталась покинуть Фрактал?

Нона молчит несколько секунд и смотрит на меня напряжённо, прежде чем ответить:

— Хуже.

Энергосберегающие лампы, виртуальное кресло, артифики и роботы… Я словно прокручиваю в голове все запретные слова, какие когда-либо слышала от Ноны, пытаясь угадать, какое из них могло послужить причиной неприятностей. И вдруг внутри всё сжимается.

— Твой тайник нашли? — На этот раз я так понижаю голос, что сама едва слышу собственные слова.

Нона улыбается — вымученно, но с намёком на гордость:

— Его никто не найдёт.

— Тогда в чём дело? — требую я ответа, прилагая усилия, чтобы говорить шёпотом.

— Лента. — Это всё, что произносит Нона, и сразу замолкает, тяжело вздыхая, но одно-единственное слово вызывает в моей душе ураган.

— Лента?! — восклицаю я. — Ещё вчера ты пообещала, что больше не будешь искать вещи тальпов!

Она вновь выдыхает, на этот раз явно сокрушённо, и протягивает мне ладонь. Осознав, что она держит, и невольно отступаю.

Это похоже на лоскут ткани, что можно обернуть вокруг запястья, но он полупрозрачный, и руки Ноны под ним словно немного искажаются.

Этот предмет принадлежит не нашей эпохе. Не нашему Фракталу. Чужому миру, которому больше нет места на нашей планете.

— Даже видеть не хочу, — с омерзением произношу я, не пытаясь сдерживать чувства. — Нона, я просила тебя столько раз бросить всё это. Помнишь, что нам говорят авгуры: «Начало там, где нет прошлого»?!

— Ты не понимаешь, — вдруг ворчливо говорит девушка. — На этот раз это действительно нечто стоящее. В одной книге я читала, что наши предки надевали так называемые ленты на запястья, и те показывали время, дорогу и…

— Я не хочу ничего знать! — прерываю я испуганно, наблюдая, как Нона крутит в руках эту дрянь, ласково гладит её, как химеру. — Ты обещала, что больше не будешь пытаться найти вещи тальпов!

— Это не представляет угрозы, не бойся, — обещает подруга, приподнимая руку, но я отступаю ещё дальше. — Это не всё, что я сделала, — разочарованно произносит она, глядя на меня задумчиво и… виновато. — Я хотела бы рассказать всё… — она осекается, будто запрещая себе самой продолжать, а договаривает только спустя несколько минут: — Прости, что всё испортила. Я не намеренно. Вы с Фортунатом будете отличной парой.

Только после этих слов я понимаю, что Нона говорит о том, что испортила лучший момент моей жизни. Собираюсь с мыслями, чтобы ответить, но подруга вдруг хватает меня свободной рукой за плечо так крепко, что я не могу отпрянуть и вынуждена с опаской смотреть на полупрозрачную ленту в её ладони.

— Они уже здесь.

— Кто? — шепчу я.

Девушка открывает рот, чтобы ответить, но мы обе замираем, когда чувствуем движение. Поворачиваемся и видим, как из-за гор показывается группа эдемов. Всё, что я успеваю заметить: все они, даже женщины, одеты в рубашки и штаны, у ближних строгие, едва ли не злые, лица, а глаза расширяются при виде нас.

Впереди эдемов ступает Аврея. Она одета, как и её спутники, так, словно собралась в поход; её ярко-красные волосы развеваются на ветру, а глаза горят сердитым пламенем.

Я сглатываю, чувствуя, как горло пересыхает.

— Опоздала, — выдыхает рядом Нона, и в её голосе я слышу настоящий ужас.

— Давай просто успокоимся и поговорим. — Чтобы произнести эту фразу, мне приходится сглотнуть ещё дважды. Каждый звук даётся с трудом. — Я уверена, что можно найти решение…

Нона неожиданно толкает меня, и я едва не падаю в камыш. Здесь он самый высокий, и мы скрываемся от взглядов ближних.

— Нет никакого решения, — шепчет подруга, прячась среди камыша. — Даже Народный суд покажется мне милосердием.

Я не успеваю спросить, почему она так говорит, как вижу, что плечи Ноны заметно напрягаются.

— Фантом, — шепчет она, видимо, чувствуя привычный холодок по спине перед тем, как появится образ человека.

Секунды идут, но девушка не поворачивается, не позволяя показаться лиловому полупрозрачному фантому.

— Почему? — только и могу я произнести. Нона не отвечает на вопрос.

Среди камыша мне тесно, а ему нельзя вредить, потому что, если моя чувствительность не дала сбой, то это не пустышки, а полные энергии и жизненных соков стебли, и я стараюсь не двигаться, чтобы ненароком их не сломать.

— Я сделала нечто ужасное, — шепчет Нона поспешно, — но я никому не навредила, честное слово. — В её глазах отражаются страх и снова… вина. — Послушай, Габи, что бы они тебе не говорили, не верь. Я не могла тебе сказать. Просто не хотела, чтобы ты несла ответственность за мои ошибки. Вот и всё.

— Кто — они? — спрашиваю я. — Какие ошибки? Ты меня пугаешь …

У меня начинают дрожать руки, дышать становится трудно.

— Просто скажи, что произошло, — прошу я и распознаю отчаяние в собственном голосе.

Подруга смотрит на меня с сожалением и тоской, словно это всё, в чём она нуждается, — это так и поступить.

— Я не могу, — выдыхает девушка. — Времени почти нет. Чтобы добраться до нас, потребуется ещё несколько минут. Я должна идти.

Но она не сводит с меня взгляда. В голосе я различаю холодный расчёт, а от её слов по телу как будто ползёт ожившая грязь. Она скользит по коже и забирается мне прямо в рот, образуя в горле земляной ком со вкусом прелой травы и пепла, не давая не то, что говорить — даже дышать!

Вдруг за спиной Ноны возникает фантом: лиловый полупрозрачный образ нашего третьего авгура — Гилара…

Почувствовав взгляд, девушка оборачивается, и сталкивается с ним взглядом. Фантом передает внешность, запахи и даже ощущение человека, и мы неловко смотрим на Гилара, а он — на нас.

— Как так получилось? — глаза Ноны становятся огромными от шока. — Как такое возможно?!

Фантом может появиться только там, где его знают и, если не ждут, то хотя бы не прогоняют. Это главное условие.

Когда Нона почувствовала чужое присутствие, то не просто проигнорировала его, но не позволила появиться. Однако фантом авгура всё равно возник перед нами…

— То есть моё согласие необязательно, — громко произносит моя подруга надтреснутым от обиды и шока голосом. — Вот как.

Вдруг она с силой взмахивает рукой, явно прикладывая к этому внешнему жесту ещё и внутреннюю силу, потому что образ Гилара разрывается и постепенно тает в воздухе.

Я прикрываю рот, сдерживая возглас. Она разрушила фантом авгура! Не просто эдема, но одного из наших старейшин…

— Нона, что ты…

— Чёрта с два они меня поймают! — почти рычит Нона, пугая меня сменой настроения.

Пользоваться ругательствами — это уже оскорбление для природы, но подруга выбрала даже не «высохшую листву», «какого жёлудя» или «кора треснувшая». В минуту отчаяния она использовала тальповскую брань. Нелепо, что в таких обстоятельствах в моей голове прокручиваются подобные мысли, но осознание, что Нона даже ругается не по-эдемовски что-то ломает во мне…

Я слышу приближающиеся шаги и голоса ближних. Вытираю потные ладони о ткань шорт. Мы с Ноной смотрим друг на друга не мигая, и тут девушка велит:

— Бежим отсюда!

Я хватаю её за руку.

— Куда бежать? Зачем?!

— Как они смогли это сделать?! — говорит Нона шёпотом, но мне кажется, будто она кричит. — Как они поняли, где я?! Как Гилар смог отправить фантома без моего дозволения?!

Глаза девушки круглые, зато зрачок превращается совсем в тонкую линию. Несколько мгновений мы слушаем, как приближаются эдемы. А потом Нона бросается в сторону, где за камышом должен начинаться лес.

— Куда ты? — я устремляюсь следом и наталкиваюсь на неё, когда девушка резко останавливается.

— Аврея! — шепчет она, присматриваясь куда-то в пространство между стеблями камыша, и вдруг там мелькают ярко-красные волосы.

Мои ноги будто врастают в землю. Я буквально кожей чувствую близость авгуры, как и скорое наказание, которое постигнет нас обеих.

За спиной — не меньше десяти эдемов, впереди — Аврея, которая точно не даст уйти.

— Куда? — шепчет Нона.

Она резко поворачивается и, что есть сил, бежит навстречу преследователям. Я пытаюсь успеть за подругой, мысленно задаваясь вопросом, почему она пытается сбежать, а затем — почему её преследуют ближние? Её — или нас?..

Вижу впереди себя только Нону, а потом мы выбираемся на открытое пространство. Вокруг эдемы, которые замирают при виде нас. Пробегая мимо, долю секунды я вижу их лица, вытянутые от удивления. Все эдемы — верные друзья авгуров. Они окружали нас с самого детства. Я останавливаюсь, однако Нона даже не думает. Переглядываюсь с эдемами и вновь следую за подругой, потому что ближние спохватываются слишком поздно.

Девушка бежит к лесной чаще, причём с такой скоростью, с какой никогда не бегала. Вообще из нас двоих я любила бег больше.

— Только бы добраться до гор! — кричит Нона, когда мы вырываемся вперёд.

В моей голове вновь и вновь крутятся мысли. Зачем моя подруга убегает от эдемов? «Я сделала нечто ужасное» — «Ты снова пыталась покинуть Фрактал?» — «Хуже».

Почему ближние преследуют её? Почему без дозволения появился фантом авгура, если Нона отвернулась от него и не пожелала встречаться?..

Я отбрасываю мысли. Слежу за дыханием. Вдох, выдох. Мышцы ноют. По горлу расползается огонь, перехватывающий дыхание. Лёгкие сжимает, как будто я упала с дерева, ударившись рёбрами о землю.

Мы врываемся в ряды деревьев, нарушая их блаженный покой. Однако Нона не останавливается.

Чем ближе к подножью гор, тем чаще я спотыкаюсь о корни, поднимающиеся над землёй, тем болезненнее сбиваю пальцы ног о камешки, а ветки всё резче ударяют по лицу и царапают кожу. Кажется, сам лес пытается нас остановить.

— Подожди, — кричу я, совсем обессилев и цепляясь за руку подруги так, что она, потеряв равновесие, ударяется плечом о ствол дерева. — Не убегай! — молю я.

Девушка застывает и трёт ушибленное плечо. Я упираюсь руками в колени и опускаю голову, восстанавливая дыхание, чувствую на себе взгляд, полный тоски и безнадёжности.

— Поверь мне. Я не сделала ничего столь ужасного, чтобы преследовать меня, как тальпа.

Я не отвечаю, прислушиваясь: голоса эдемов стремительно приближаются. Похоже, мы не слишком оторвались. Взглядом шарю по деревьям, пытаясь отгадать, откуда появятся ближние.

— Не забудь, Габи, я просто не хотела, чтобы тебя касались мои ошибки.

Слова Ноны заставляют меня посмотреть на неё. Фигура девушки наполовину утопает в кустах дикого барбариса. У меня приоткрывается рот, когда я замечаю, что за ним темнеет узкий проход, уводящий прямо в скалу.

— Скажи им, что потеряла меня из виду, — произносит Нона жалостливо.

— Ты же не собираешься… — начинаю я, но резко поворачиваюсь на шум.

Из леса показываются ближние.

Сбавив шаг, они проходят между деревьями и приближаются, смотрят на меня откровенно изумлённо, и я чувствую, как краснеют щёки, отчаянно хочется забиться в тот тёмный проход, который скрывается за кустами барбариса.

— Что произошло? — ошеломлённо спрашивают эдемы. — Габриэлла, где Нона? Почему она убегала?

Я не сразу понимаю, что они смотрят только на меня, но, когда слышу своё имя, осознание очень медленно, но всё же наступает. Оборачиваюсь лишь на мгновение, намеренно не глядя в сторону барбариса, но и так понятно: Ноны уже нет.

Моё сознание судорожно пытается придумать ответ и сформулировать свои вопросы, однако из-за деревьев показывается Аврея. Волосы спутаны, щёки покрывает румянец, авгура тяжело дышит. Погоня далась ей непросто. Её взгляд шарит в поисках преступницы, однако находит только меня.

— Габриэлла, — окликает она, глядя со смесью тревоги и растерянности.

«Хотя бы не со злобой», — мелькает в моей голове.

— Куда она ушла? — требовательно спрашивает авгура, но я отвечаю вопросом на вопрос:

— Что произошло?

Аврея тяжело выдыхает и отворачивается от меня, догадываясь, что я ничего не скажу, даже если знаю. Авгура обращается к ближним, отдаёт приказы одному, потом другому, но я даже не концентрируюсь на словах, потому что пытаюсь отдышаться, чувствуя, как болезненно сдавило грудь. Словно со стороны наблюдаю, как ближние, получив наставления, проходят мимо меня и направляются к подошве горы. Кто-то из них скрывается в деревьях, видимо, решив подняться по склону. Другие осматривают каждый куст, но до дикого барбариса пока никто не добрался.

Я не знаю, сколько в пещере ходов, получится ли у Ноны уйти прежде, чем ближние обнаружат, где она скрылась, что будет, когда или если её догонят… Лишь краем сознания я понимаю, что часть ближних отправилась искать мою подругу едва ли не в горы, а мы туда стараемся не ходить.

Стоит ли мне доверять Ноне настолько, чтобы сейчас не открыть эдемам правду? Ведь ближним не доверять у меня точно нет ни единой причины… Почему вообще я решила, что на Нону стоит полагаться? После всего, что происходило в прошлом? После того, что происходит сейчас?..

К реальности меня возвращает голос Авреи:

— Ты знаешь, куда она ушла?

Ближние разошлись, и только я слышу вопрос авгуры, который она уже задавала.

— Что произошло? — как и в прошлый раз, говорю я.

Замкнутый круг.

Аврея сжимает губы.

— Ты знаешь, как поступить правильно, — произносит она назидательно. — Ты не раз старалась выручить подругу, но должна понимать, что у всего есть предел.

— Что она сделала? — требую я ответа с несвойственным мне упрямством.

— С этим стоит ещё разобраться, — говорит Аврея, а затем вновь наставительно произносит: — Ты должна осознавать, что тебе как никому нельзя отклоняться от верного пути, ведь ты…

Я невольно морщусь: так не люблю ставший уже традицией разговор, который сейчас пытается начать авгура.

Она замечает выражение моего лица, но от необходимости объясняться меня спасает низкий объёмный голос, который раздаётся прежде, чем из леса показывается его обладатель:

— Оставь её.

Гилар.

Авгур появляется рядом с нами. Мои брови удивлённо приподнимаются: обычно он носит длинные плащи из ярко-зелёных листьев, что придаёт мужчине таинственности, но сегодня он одет, как обычный эдем — в рубашку и штаны, и это очень непривычно. Длинная борода заплетена в косу, а пушистая золотая шевелюра собрана в хвост. Не совсем обычно, но Гилару идёт.

Только его взгляд остаётся прежним. Серо-зелёные глаза смотрят на меня привычно хитро.

— Уверен, если бы Габриэлла что-то знала, она сказала бы нам. — Авгур переводит взгляд на Аврею. Его бархатный голос обволакивает, и я делаю глубокий вдох и выдох, чувствуя, как постепенно успокаиваюсь. — Совершенно ясно, что Габриэлла просто пыталась догнать подругу и выяснить, что произошло. — Хитрый взгляд возвращается ко мне. — Верно?

Я не решаюсь спросить, почему Нона вообще решила убегать от них или почему фантом Гилара появился, игнорируя волю моей подруги. Тем более, что внутренний голос робко подсказывает, что ответ я всё равно не получила бы.

— Мы хотели того же, — примирительно добавляет авгур, хотя от меня он так и не получает ответа.

— Ступай к Близнецам, Габриэлла! — требование Авреи заставляет меня на неё взглянуть: женщина смотрит на меня сердито, но голос звучит отстранённо. — Мы отыщем твою подругу и со всем разберёмся.

Нона так ведёт себя не впервые, но последний случай был слишком давно, чтобы я с лёгкостью вспомнила, как противно чувствовать себя причастной к её выходкам. Особенно когда Аврея едва не испепеляет тебя взглядом.

Я неохотно киваю ей, а потом — уже более спокойно — Гилару и направляюсь в сторону Воронки, чувствуя на себе взгляды авгуров. Хорошо, ещё Верховной здесь нет, иначе я бы уже сгорела со стыда. И вместе с тем, ощущаю неприятное чувство от возникшей недосказанности. Почему просто не объяснить мне, что случилось в этот раз? Загадки в нашем Фрактале — не в чести, и любому другому эдему на моём месте наверняка тоже было бы неприятно оставаться в неведении.

«Но у Ноны есть тайны, — ехидничает внутренний голос. — Её ты ведь не осуждала. И у тебя есть…».

Я поспешно прогоняю эти мысли, покидая Гористый венок и останавливаясь напротив хижины целителей. Вокруг никого нет, а все голоса остались далеко, за горой.

«Почему ты ей помогаешь?» — неистовствует мой внутренний голос.

Лишь несколько секунд требуется, чтобы дать ответ — тот же, что и всегда в подобных ситуациях: «Потому что мы две девчонки, связанные судьбой и общими секретами».

В Воронку я не собираюсь.

Осмотревшись внимательнее, захожу во двор, расположенный под хижиной целителей, и иду насквозь. Выхожу через вторую калитку и иду мимо задних дворов строителей, ювелиров и художников. В окнах хижин видно эдемов, но, к счастью, все заняты своими делами, и я не ловлю на себе ничей взгляд, пока поспешно прохожу вдоль ограды, а потом ныряю в редкий лес вокруг здания пайдейи.

Здесь уже облегчённо выдыхаю, ведь сегодня дети отдыхают, и мне не приходится красться с опаской, как ихневмону — к корытам сегодня утром. Ещё увереннее себя чувствую, когда до слуха доносится шум воды. Я прохожу по узкому коридору между двумя отвесными скалами, и оказываюсь на площадке, окружённой со всех сторон горами.

Здесь свет кажется приглушённым из-за леса, густо покрывающего склоны. Мой взгляд обыскивает пространство, но не находит ни одной живой души, и я наконец выдыхаю по-настоящему облегчённо, чувствуя себя гораздо спокойнее в закрытом пространстве.

Я позволяю себе посмотреть на Водопад, из-за которого в кольце гор стоит оглушающий шум, воздух насыщен водяными парами, и над озером поднимается лёгкое марево.

Я ни разу не была в пещерах, где Нона время от времени скрывается. Но если не ошибаюсь, то выбраться моя подруга может только здесь.

* * *

Проходит не меньше получаса. Я сижу на камне, опустив руку в воду. Иногда поднимаю её и замечаю, как вода стекает сквозь пальцы.

Полчаса — достаточное время, чтобы прокрутить в голове одни и те же мысли по многу раз и прийти к выводу, что моя жалость однажды сыграет со мной злую шутку. А может, я помогаю Ноне по совсем другой причине?..

Я должна отправиться в Воронку. Если меня здесь найдут, я смогу сказать, что просто хотела помыться, но нет никакой вероятности, что моя подруга здесь появится. Авгуры могли давно вернуться во Фрактал и не найти меня. Бабушке могли рассказать, что я пыталась то ли догнать Нону, то ли помочь ей сбежать.

В любом случае нужно возвращаться.

Сквозь шум воды пробивается кашель. Я осматриваюсь и вижу, как из-за кустов папоротника показывается Нона. Она держится за грудь, как будто ей нечем дышать, но кашель постепенно прекращается, и девушка, с самого начала поймав мой взгляд, наконец-то приближается и говорит:

— Похоже, ушла.

Я ждала её достаточно, чтобы теперь быть готовой произнести единственно верные слова.

— Объясни мне нормально, что произошло. Иначе я в этом больше не участвую.

— Хорошо, — соглашается Нона, чувствуя мою решимость. — Я расскажу.

Однако взгляд девушки передвигается мне за спину и становится испуганным, я ощущаю, как мои плечи сводит от напряжения и чьего-то пристального внимания.

— Фортунат? — сдавленно произносит Нона, словно из её лёгких выбили весь воздух.

Его приближения не почувствовала ни одна из нас. Как мы не заметили и приближения Авреи в Гористом венке…

Я оборачиваюсь: эдем переводит удивлённый взгляд с меня на Нону.

— Фортунат, пожалуйста, — начинает моя подруга. — Ближние устроили преследование. Погоня была спланирована заранее. Это неправильно. Так нельзя. Мы так не поступаем с эдемами.

Мы не знаем, что сказать, и Нона спрашивает жалобно:

— Что вам сказали авгуры?

— Ничего! — отвечаем мы с парнем одновременно.

Мне больше сказать нечего, но Фортунат продолжает:

— Я вернулся во Фрактал, и мне сообщили, что тебя не могут догнать и поговорить. Никто не знает, что произошло. Кроме авгур, разумеется. Но они слишком встревожены, чтобы объясниться. Что ты сделала? Нарушила какие-то правила?

Нона сжимает губы.

— Да.

— Зачем ты убегаешь? — не понимает Фортунат и, сам того не ведая, повторяет слова, которые я уже говорила подруге. — Давай поговорим. Они поймут, что бы ни произошло, и всё простят, если понадобится.

Губы девушки превращаются в совсем тонкую линию.

— Я не жалею о содеянном и не раскаиваюсь.

Хотя неизвестно, о каком проступке речь, отчаяние и боль в голосе заставляют моё сердце сжаться.

— Потому что теперь знаю правду, — добавляет Нона, и тревожное предчувствие болезненно колет мою грудь.

— О чём ты? — напряжённо спрашивает Фортунат, однако Нона отвечает не внятно:

— Вы не поверите мне. Я должна показать. Но не могу, потому что авгуры этого не допустят. Поэтому я должна уйти из Фрактала, хотя бы на время. Помогите мне это сделать.

— Что ты говоришь?!

Я рвусь к ней, но она отступает, как от огня, переводя взгляд, полный страха, на Фортуната, чьи плечи напрягаются, а позади него в воздухе появляется пока ещё едва заметный лиловый образ.

— Не откликайся. Пожалуйста, — просит Нона, отступая обратно к пещере, откуда пришла.

Я хватаю её за руку, потому что не хочу отпускать, вновь не получив ответов. Парень замечает и узкий проход, на который с тоской поглядывает Нона, и то, как я цепляюсь за ладонь подруги.

— Прошу вас, поверьте: я ничего не сделала, — едва не горестно шепчет девушка.

Мы с Фортунатом переглядываемся. Похоже, он, как и я, понятия не имеет, что случилось, но в его взгляде я читаю собственные мысли, которые уже приходили ко мне не раз: «Стоит ли доверять Ноне после всего, что происходило? Ведь ближним не доверять точно нет ни единой причины…»

Нона прогнала фантом Гилара. Я проигнорировала приказ Авреи. Если Фортунат прогонит и её фантом, всем нам троим не избежать неприятностей.

Тени в глазах парня появляются лишь на мгновение, но для меня этого достаточно: я уже знаю, как он поступит…

Фортунат оборачивается, и образ авгуры, хотя и остаётся лиловым, становится настолько чётким и ярким, что я могу увидеть не просто Аврею в полный рост, но даже различить пламя, бушующее в её глазах, пускай не цвета охры, а нежно-фиолетового оттенка.

— Не упусти Нону, — велит авгура таким тоном, что по моей спине проходит холодок. — И Габриэллу. Она ей помогает.

Взгляд Фортуната, ошеломлённый и разочарованный, останавливается на моей подруге, а потом перепрыгивает на меня. Только ни ошеломление, ни разочарование не исчезают…

Нона резко вырывается из моих рук, пытаясь убежать к пещере, и я даже не успеваю отреагировать, но девушка замирает, словно не может дальше двинуться. И вдруг я чувствую то, что застало её врасплох.

Чужие взгляды и мысли блуждают по нам, словно касаются физически. Пускай и притуплённо, но ощущаются эмоции ближних: вопрошающая растерянность, затхлый страх, колкое осуждение.

Я хочу стряхнуть всё это с себя. Спрятаться. Земля качается, и, похоже, в любой момент может разверзнуться, образовав бездну, в которую я упаду.

Нона оборачивается ко мне. Её взгляд нервно бегает, ладони дрожат. С ужасом догадываюсь, что произошло, но заставляю себя повернуться.

На площадку, окружённую горами, выходят эдемы — те, что преследовали нас от самого Гористого венка. Сначала их всего пятеро, но потом становится всё больше и больше.

За спиной — Водопад, впереди — другая стихия, и я понятия не имею, чьему строгому суду доверить свою жизнь, а главное: когда и как я стала подсудимой.

Люди замедляют шаг, пока не останавливаются полукругом. Они расступаются, и вперёд выходит Аврея. Это уже наша третья встреча за день, и судя по искажённому эмоциями лицу авгуры, эта будет последней на сегодня и самой не приятной…

Она смотрит на нас одновременно с горечью разочарования и радостью победы.

Проходит несколько минут. Молчание затягивается, и я не сразу понимаю, чего мы ждём. А потом… озарение, кого мы дожидаемся, ударяет, как гром.

Верховную авгуру.

Мои ноги подкашиваются.

Не знаю, что сделала Нона, но авгурам её проделки явно надоели. А я заступилась за подругу. Снова.

Стыд поднимается в моей груди, растекается по телу и просвечивается сквозь кожу, бросая меня в краску. Страх сковывает руки и ноги, сжимая их, словно плющ.

На этот раз подруге не избежать Народного суда.

Вполне возможно, что и мне тоже.

Я ощущаю присутствие нашей Верховной авгуры за несколько секунд до того, как она проходит между подданных.

Многочисленные цветы и ветви плотно укрывают хрупкое тело. Она не любит носить пустышки: предпочитает живые растения. Из-за этого её одежда шевелится и меняет форму. Авгура плывёт по земле так медленно, словно в запасе миллионы лет.

Делаю вдох и поднимаю взгляд.

Коса, отливающая серебром и золотом одновременно, как змея, сползает по плечу. Лицо выглядит молодым, но возраст выдаёт коса серебристого цвета — оттенка, какого нет больше ни у кого в целом Фрактале, и глаза, менее яркие, чем у других эдемов.

Я заставляю себя встретиться с женщиной взглядом. Того понимающего, которым она смотрела на меня утром, нет и в помине. Нежная улыбка, что украшала её лицо прежде, сейчас не касается губ.

В серо-зелёных глазах оседает разочарование. Взгляд вождя проникает мне в самую душу. Я слишком хорошо понимаю чувства, отразившиеся на лице женщины: моя подруга попалась. А вместе с ней и я. Не в первый раз.

Больше бабушка не будет читать нравоучения моей подруге. Сегодня она будет судить её, как Верховная авгура.

А заодно и меня — свою внучку.

ГЛАВА 4 (ГАБРИЭЛЛА). ЗА ГРАНИЦАМИ МИРА

— Народный суд? — шёпот Фортуната я слышу, словно издалека.

Что ожидает Нону? Общественное осуждение? Наказание? Нечто страшнее?.. А меня?..

Народный суд…

Если человек совершил незначительный проступок, к нему на определённое время могут приставить фантома другого эдема, который будет наблюдать за провинившимся. Это должно помочь стать лучше. Но если Народный суд посчитает недостойное поведение систематичным, эдему могут пригрозить временным отстранением от Истинной молитвы и праздников. Уже такого общественного порицания всегда оказывается более чем достаточно. Но существует и настоящее наказание…

За двадцать восемь лет после Великого Пожара такое случилось лишь однажды. Народный суд признал одного эдема настолько виновным, что его изгнали из Фрактала. С тех пор обвинение «Ты служишь мраку прошлого» негласно стало самым страшным из всех возможных.

Надеюсь, Иоланто убережёт нас, и сегодня эти слова не прозвучат вновь…

Эдемы окружают нас плотным кольцом, их взгляды и мысли врезаются в наши биополя. Шёпот, реальный и мысленный, окутывает со всех сторон. К горлу подкатывает ком, кружится голова, будто земля подо мной раскачивается.

Рядом с Авреей и Фликой появляется Гилар. Хоть его глаза и кажутся такими же хитрыми, как обычно, в них нет оживлённого блеска, к которому я привыкла. Лица старейшин не выражают никаких эмоций: черты словно застыли, не двигается ни одна мышца. Так хочется почувствовать их настроение, но они молчат, лишь переводят взгляды с Ноны на меня, а потом на Фортуната.

На лице моей бабушки вдруг появляется мимолётная эмоция, но я не успеваю разобрать, какая именно. Флика плавно оборачивается к эдемам, и в кольце гор раздаётся её властный голос:

— Мы сердечно благодарны за помощь каждого. Более мы не смеем задерживать вас, ведь у каждого достаточно не менее важных дел.

Брови Авреи удивлённо поднимаются, но авгура быстро берёт себя в руки. Гилар задумчиво шевелит губами, отчего его борода приходит в движение. По толпе проходит шёпот.

— Поэтому прошу вас к ним вернуться, — непреклонно продолжает Флика, игнорируя всеобщее изумление.

Наступает неприлично долгая тишина. Эдемы переглядываются в нерешительности. Едва ли не физически я чувствую, как взгляды, обращённые к нам, вопрошают: «Как это — вернуться к делам, когда тут… такое?» Все прекрасно ощущают, что произошло нечто ужасное и постыдное, но никто не решается произнести хоть слово.

Если и случается Народный суд, то рассмотреть все обстоятельства и принять решение выпадает не только авгурам, но и жителям Фрактала. Однако у моей бабушки иные паны…

Спустя, казалось бы, целую вечность несколько человек неуверенно переступают с ноги на ногу, словно надеясь, что им позволят остаться. Флика молчит и терпеливо ждёт, когда её просьбу исполнят. Кто-то в толпе наконец первым отправляется во Фрактал. Будто жучки, которые не хотят покидать ароматный цветок и раскрывают крылья нарочито медленно, эдемы неохотно расходятся.

Я испытываю облегчение, но одновременно с этим сердце сжимается от гнетущего предчувствия. Несколько эдемов оборачиваются, прежде чем исчезнуть в туннеле среди гор. Каждый взгляд, с которым я встречаюсь, — это смесь растерянности и страха, чувства, слишком непривычного и чересчур сильного для эдемов…

В одно мгновение я словно теряю все силы, в висках пульсирует боль, ноги не слушаются, и, если бы не сильные руки Фортуната, которые подхватывают меня, поддерживая, я упала бы без сознания.

— Что с тобой? — в его шёпоте звучит тревога, но я лишь отстранённо бормочу, что всё в порядке.

Это далеко не так. Судя по тому, как губы парня сжимаются в тонкую линию, он это тоже понимает. Но вот в кольце гор остаются только авгуры, Нона, Фортунат и я, и напряжение, которое прежде охватывало меня лишь как предчувствие, превращается в почти осязаемую тяжесть на плечах.

Как только последний эдем исчезает в туннеле, все трое авгуров заметно преображаются. Флика приваливается к ближайшему большому валуну, устало прикрывает глаза и задумчиво трёт переносицу. Глаза Гилара превращаются в узкие щёлочки. Аврея посылает испепеляющие взгляды, от которых меня тут же бросает в дрожь. Ярко-красные волосы, суровый разлёт рыжих бровей, блестящие глаза — женщина пылает, и что-то подсказывает, что ни один ливень или океан планеты не сможет потушить этот пожар.

— Молодые люди, надеюсь, у вас есть достаточно веские аргументы, чтобы объяснить происходящее, — не открывая глаз, говорит Флика.

Пока звучит голос моей бабушки, Аврея гордо приподнимает подбородок, а её фигура едва не рвётся вперёд, словно женщине не терпится начать допрос. Раскосые глаза цвета охры смотрят с нескрываемым осуждением, и не только на мою подругу, но даже на нас с Фортунатом. В их желтизне я вижу чёрные вкрапления, похожие на пятнистую шерсть гепарда. Авгура, призванная оберегать наши устои.

Никто из нас не решается начать. Тяжесть тишины давит на лёгкие, и трудно дышать. Мы молчим так долго, что муравей, за которым я наблюдаю, лишь бы не встретиться с авгурами взглядом, успевает дважды добраться до одной и той же кучки веток и утащить несколько в норку.

Я не вижу, но буквально чувствую, как Аврея с Фликой переглядываются, а в следующую секунду слышу голос младшей авгуры:

— Правила Фрактала несложные, — рассказывает она, словно впервые, — уважать и любить ближних, заботиться об общем благе, участвовать в Истинной молитве, заниматься той деятельностью, которую ты выбрал совместно с ближними. — Она делает паузу, а я так и не решаюсь поднять взгляд. — Запреты тоже нетрудно запомнить. Нельзя играть со своей тенью. Мы почитаем Солнце, а в тени прячутся лишь призраки прошлого. — Вновь пауза. — Нельзя заплывать в океане дальше «камней», всем хорошо известного места, где под водой находится небольшая платформа. — Аврея снова непродолжительное время молчит, прежде чем продолжить: — Нельзя выходить за пределы Фрактала без особого разрешения, ведь там, как и в океане, можно повстречать корриганов.

Последнее слово женщина едва ли не выплёвывает, и я невольно поднимаю взгляд, но сразу же поспешно отвожу его: авгура напоминает костёр, из которого вылетают искры пламени.

— Время идёт, но твоё поведение, Нона, остаётся неизменным, — как только Аврея обращается к девушке, её голос становится намеренно мягче, но при этом таит с трудом сдерживаемую злость. — Даже дружба с внучкой Верховной авгуры не обязывает тебя стремиться к честности и благодарности, не обязывает быть откровенной с твоими ближними.

Нона даже не поворачивается в мою сторону, равно как и авгура, ведь они увлечены лишь друг другом, но мне хочется провалиться под землю, когда Аврея продолжает:

— Рядом с тобой находится такая эдемка, которая служит примером молодым девушкам. Любая другая хотела бы иметь такую подругу, а ты этого не ценишь.

По моему телу как будто ползут змеи: похвала Авреи пугает меня больше, чем её гнев. Я внимательно разглядываю свои запястья: фиолетовые вены, которые просвечиваются сквозь кожу.

Авгура понижает голос, когда говорит:

— Родителям Габи было бы стыдно, что у их дочери такая подруга, как ты.

Как я не люблю, когда напоминают, чья я внучка, а тем более, говорят о моих родителях!

Я ошеломлённо поднимаю голову и смотрю на авгуров. Аврея смотрит то на Флику, то на Гилара: оба они недовольно качают головой, намекая, что это было слишком.

— Мы ждали, когда же твоя совесть проснётся ото сна и даст о себе знать, однако планета совершает обороты вокруг Солнца, но ничего не происходит, — возвращается Аврея к прежней теме так уверенно, как будто не видела недовольства двух других авгуров. — Твои флюиды создают трещины в энергетическом поле, ты разрушаешь идеальный мир, в котором всем уютно и счастливо живётся. Ты, как и прежде, смеешь не являться на молитвы…

— Сегодня я была! — вдруг перебивает Нона, и мне хочется дёрнуть подругу за руку, чтобы она молчала. — И на Истинные всегда прихожу!

— … а если даже их не пропускаешь, — продолжает Аврея, словно и не слышала возражения Ноны, — то молишься вполсилы, с таким видом, будто это вообще не важно и тебе даже неприятно находиться рядом с другими эдемами. Когда ближние молятся вместе, то так выражают своё доверие, уверенность в чистоте друг друга. Общие молитвы не по душе только тем, кому есть, что скрывать.

В моей голове мелькает мысль, что это не честно, ведь Нона действительно молилась утром вместе со всеми, а если уже кто и пропустил молитву, то это я. Нужно заступиться за подругу, просто ради справедливости, однако моя дерзость сворачивается в груди клубочком, стоит представить, как грозный взгляд Авреи обратится ко мне.

Пока я, склонив голову, пытаюсь собраться с силами, авгура уже называет другой аргумент, и с ним, в отличие от первого, спорить гораздо труднее:

— Ты грубишь ближним. Сегодня утром на Главной поляне я стала свидетелем того, как ты разговаривала с Шейлой.

Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.

— Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.

Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:

— Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, — взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. — Но Шейла говорила непозволительно сердито.

От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться со мной хоть взглядом — сейчас, когда авгуры внимательно за нами следят.

— Это не оправдание, — отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. — Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.

Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя нас всех разом удивлённо выдохнуть.

— Это было бы недопустимо, — нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. — Совершенно невозможно.

Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций — только призыв к благоразумию. Его замечание — это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.

— Это было бы преступно, — распаляется Аврея, и её голос после спокойного тона Гилара звучит ещё более страстно. — К тому же, все мы знаем, почему Нона так болезненно реагирует на разговоры об инсигниях.

Мы все замираем.

Теперь голос авгуры сочился иронией и даже сарказмом.

Женщине это позволено, ведь она должна защищать наши устои, но я всё равно столбенею, слыша неприкрытую издёвку.

— Аврея, — тихо окликает Флика, лишь этим напоминая о грани, которую не стоит пересекать, но о чём идёт речь, понимает каждый из присутствующих.

Моя подруга заметно напрягается. Даже дёрни я её сейчас за руку, это не поможет. Внутри всё сжимается, когда она открывает рот, и я с ужасом жду, что из него вырвется, но на удивление Нона держит себя в руках и говорит как можно учтивее:

— В чём ещё меня обвиняют?

— Ты часто не даёшь своё согласие на галоклин, — Аврея приводит третий аргумент с готовностью: ход этого разговора она явно продумывала заранее.

Почему-то от такой мысли меня начинает мутить. Но, к моему удивлению, Нона облегчённо выдыхает:

— Вашим фантомам моё согласие не требовалось, — она говорит резко, но что-то в её тоне наталкивает на мысль, что дерзость наигранная. — Разве это не является нашим священным правом — отказаться от встречи с фантомом? Или авгура защищает лишь некоторые устои?

Ирония и сарказм в отношении авгуры точно недопустимы, тем более, когда их использует юная эдемка, тем более, когда у этой девушки история такая, как у Ноны…

На лице Авреи застывает удивление, а затем оно сменяется возмущением, словно старейшина стала свидетелем того, как во время молитвы какой-то болван начал громко бить в барабаны.

— Аврея, — тихо предостерегает Гилар, его голос звучит напряжённо. — Нона, выбирай, пожалуйста, выражения, когда разговариваешь с авгурой.

— Ты не оставила нам выбора, — Аврея буквально шипит, когда, игнорируя слова Гилара, изо всех сил старается сдержаться, но слова срываются с языка без осознанной на то воли. — Пропуск молитв, особенно Истинных, отказ от галоклина, грубое общение со своими ближними. Ты считаешь, этого мало для того, чтобы мы были в праве… — авгура вдруг замолкает, подыскивая правильное слово под внимательным взглядом двух других старейшин.

Но Аврея так и не успевает договорить — Нона щетинится, как обиженная химера и говорит невероятно быстро:

— Что сделать?! Подстроить всё нарочно, обмануть меня, проигнорировать моё нежелание принимать фантома и в итоге преследовать меня, как какого-то тальпа?!

— Нона! — восклицают одновременно все трое авгуров, а мы с Фортунатом потрясённо переглядываемся.

— Вы считаете, этого достаточно, — произносит Нона гораздо тише, но её голос словно трескается, и девушке приходится сглотнуть, только потом она может продолжить: — чтобы оправдать то, что как вы со мной поступили.

Я знаю, что Нона ни за что не заплачет, тем более перед авгурами, но боль в её голосе заставляет меня подойти ближе. Я не решаюсь её обнять, но хотя бы кладу руку на плечо на несколько секунд, а затем невольно отступаю, заметив, как Аврея приближается к Ноне. Её лицо не выражает эмоций, и я вдруг надеюсь, что она скажет несколько слов поддержки, но застываю рядом с подругой, когда до меня доходит смысл следующих слов авгуры:

— Я знаю, что где-то во Фрактале ты прячешь вещи тальпов, и этот тайник, оскверняющий наш дом, хранит память обо всех твоих проступках.

Авгура говорит неожиданно тихо, буравя Нону жёстким взглядом. Глаза жёлтые, как у сказочного дракона — огнедышащего, безумного зверя, ревностно оберегающего свои сокровища. Мне кажется, ещё несколько секунд — и из ноздрей Авреи появится дымок, предвещающий скорое пламя.

Я беспомощно смотрю на Флику и Гилара, но они, удивлённые словами третьей авгуры, не делают замечания из-за её злобного тона.

— Что ты сказала, Аврея? — переспрашивает мужчина.

На лице рыжеволосой авгуры появляется презрительная улыбка, когда она, не сводя взгляда с Ноны, повторяет всё тем же голосом, что и прежде:

— Я не была уверена, но теперь знаю точно: во Фрактале юная эдемка прячет вещи тальпов, которые приносит невесть откуда, а значит, пересекает границу Фрактал, хотя знает, что это запрещено.

Из моих лёгких как будто выбивают весь воздух.

— Ведь ты знаешь, верно? — теперь Аврея обращается только к моей подруге.

Нона молча смотрит на авгуру, и её взгляд не менее жёсткий и упрямый, чем тот, что принадлежит женщине.

— Это правда? — спрашивает Флика встревоженным голосом, делая к нам несколько шагов.

Я ведь предупреждала Нону, чем всё это кончится.

Судорожно глотаю воздух, стараясь сделать это так, чтобы не слишком выдавать своё сбивчивое дыхание. Фортунат встревоженно поглядывает на меня, как будто я могу упасть в обморок в любую секунду. Возможно, он прав.

— Нона, это правда? — Гилар повторяет вопрос Верховной авгуры, и на его лице я впервые вижу беспомощность.

Нона переводит взгляд с Авреи по очереди на двух других авгуров, а потом, приподняв подбородок, говорит:

— Вы рассказываете о медитациях, о связи с природой и другими галактиками, выстраиваете чёткие убеждения, в кого верить и как жить. — Нона чеканит каждое слово, а во мне нарастает предчувствие беды. — Вы держите нас в страхе рассказами о прошлом и странных существах, но при этом напоминаете, что кроме корриганов, никаких чудовищ на планете больше нет, ведь Солнце бережёт её жителей, и чудища в ловушке. Но зачем? Ведь у этого всего есть какая-то цель?

Ох, не стоило ей этого говорить…

— Я пытаюсь делать именно то, что нам велят с самого детства — жить по чувствам, доверять интуиции. Она меня явно не подводит, иначе вы давно поймали бы меня с поличным, верно? Нет доказательств моей виновности, — Нона обращается только к Аврее, и у той от гнева искажается лицо.

Моё сердце уходит в пятки.

— Нет доказательств? — шипит авгура, внезапно хватает руку Ноны и трясёт её так, что на мгновение кажется, будто кисть может просто оторваться.

Каждое слово Аврея произносит всё громче, пока шум Водопада не кажется совсем далёким, когда она визгливо кричит:

— А это, по-твоему, не доказательства?!

Я уже почти кидаюсь к подруге, как вдруг до меня доходит, что авгура пытается продемонстрировать.

Лента…

Я совсем забыла о новом трофее Ноны, который она показывала мне в Гористом венке. Почти прозрачная полоса на запястье. Её даже увидеть невозможно, если только не знать, что она находится на руке. Или хотя бы не чувствовать…

— Тебя поймали с поличным. Мы видели, как ты хвасталась тальповской безделушкой! И если мы не сказали этого сразу, не значит, что ты умнее всех!

— Довольно! — вмешивается Гилар, и это заставляет Аврею отступить, но он и сам смотрит на девушку ошеломлённо, словно видит впервые.

У Флики от изумления искажаются черты лица, а в глазах Авреи пляшет откровенная ярость, когда она начинает расхаживать из стороны в сторону, бросая на девушку злые взгляды, пока Гилар примирительно произносит:

— Нам не стоит испытывать такие сильные чувства.

— Она признаётся в своих проступках, — рычит Аврея, в очередной раз не обращая внимания на призыв авгура сохранять спокойствие. — Признаётся, что выходит за границу Фрактала, намеренно ищет и собирает там вещи тальпов, а потом прячет их, оскверняя нашу землю, оскверняя Иоланто!

Нона победоносно приподнимает одну бровь, похоже, совершенно не заботясь о своём будущем.

— Да, я была там, и видела достаточно, чтобы понимать, что за границами Фрактала всё не совсем так, как вы рассказывали…

Что?!..

Я не успеваю задуматься над её словами, как вмешивается Гилар:

— Нона, зачем это тебе? Ближние рядом. Ты всегда можешь обратиться за помощью. Если бы ты говорила о том, что тебя терзает, мы бы помогли. Зачем искать вещи людей, которые давно не живут на этой планете? Помнишь: начало там, где нет прошлого? Это означает, что мы не погружаемся в прошлое, но помним о том, что наши предки не отыскали верный путь. Мы же сумели это сделать, должны и можем быть достойными энергий Вселенной, чтобы создавать новый мир без жестокости и несправедливости. Именно этому мы учим наших детей с самого детства…

— И поэтому запрещаете даже говорить о прошлом, — бесцеремонно прерывает Нона, — рассказываете детям сказки о существах, которых никогда не было среди тальпов!

Замечаю, как растерянно и вместе с тем мрачно переглядываются авгуры, пока девушка страстно продолжает:

— Это всё выдумки про лесных отшельников и оживших деревьях, о волках, готовых растерзать на месте, и корриганах, что утащат под воду. Вы придумали этих существ, чтобы пугать эдемов, — обвиняет Нона, не давая возможности вставить хотя бы слово. — В прошлом было и хорошее. Но вы говорите о несуществующих чудищах и боитесь вспомнить о том полезном, что было у наших предков…

— Нет! — вдруг строго восклицает Флика. По её лицу блуждают тени, и я вздрагиваю, замечая в глазах опасный огонь, что не видела прежде. — Гилар уже напоминал тебе, что, находясь под защитой, мы не копаемся в прошлом, но память о минувших ужасах предостерегает нас от необдуманных поступков. Сказки пленят чудовищ, лишь пока мы платим дань нашей памятью. Стоит потерять бдительность — и чудища оживут.

Верховная авгура. Её слово — закон, и Нона притихает, застигнутая врасплох внезапной страстностью Флики.

В следующую секунду взгляд авгуры успокаивается так же быстро, как загорелся огнём, и она тихо говорит девушке:

— Милая, Гилар прав и в другом: если бы ты говорила о том, что тебя терзает, такие обстоятельства, как сегодня, не сложились бы. Мы можем решить всё мирным путём. Без необходимости тебя обманывать.

Все молчат, и Флика протягивает к Ноне руки.

— Давай мы с тобой свяжемся и создадим галоклин.

Мгновение, когда два океана встречаются, но не перемешиваются.

— Ты ведь знаешь, что галоклин позволяет открыть свои чувства ближнему, но каждый остаётся собой, как не сливаются два океана в единый. Позволь мне заглянуть в твою душу, — мягко просит Верховная авгура.

— То есть галоклин будет односторонним? — спрашивает Нона. Несмотря на то, что вопрос оскорбительный, ведь все знают, что в душу авгуров нельзя напрашиваться, но тон девушки тёплый, немного даже желобный, и Гилар предупреждающе смотрит на Аврею, которой хочется всё-таки сделать справедливое замечание моей подруге.

— Не я сегодня отправилась на поиски прошлого, — с понимающей улыбкой объясняет Флика и приближается к Ноне.

Я молюсь Иоланто, чтобы девушка проявила благоразумие. В её глазах — страх, которого я не видела за весь непростой разговор. Однако Флика останавливается прямо перед девушкой и мягко берёт её ладони в свои. Я облегчённо выдыхаю, когда становится ясно, что Нона не собирается противиться.

Они не закрывают глаза, но взгляды становятся отрешёнными, а лицо Флики начинает отражать чувства, которые она испытывает. С каждой секундой выражение становится всё более мрачным, бабушка хмурится и болезненно охает, а потом вдруг её взгляд становится осознанным, как прежде, и в нём отражается страх. Она отступает от Ноны, опирается спиной на валун и обессиленно сползает по камню на землю.

Кроме провинившейся девушки, все мы поспешно подбегаем к Флике и поддерживаем Верховную авгуру, усаживаем на каменный выступ. Страх никуда не девается из её взгляда, даже когда бабушка смотрит на меня, а я сжимаю в руках её ладонь. Появляется вина, как будто это Флика — а вовсе не Нона — бродила вокруг Фрактала в поисках тальповских вещей.

Я не понимаю этот взгляд, но чувствую, как сердце болезненно ноет от неприятного предчувствия. Мы продолжаем смотреть друг на друга, пока Аврея подливает масла в огонь:

— От твоей души Верховной авгуре становится плохо. У тебя нет совести и чести, а ещё благодарности.

— Фортунат, прошу, принеси мне травяной чай из Фрактала, — просит бабушка, и парень, лишь на мгновение замерев в растерянности, уже в следующую секунду срывается с места и выбегает из кольца гор, скрываясь в туннеле.

— А вам скрывать нечего? — шепчет Нона, и на её лице появляется ехидная улыбка. — Обман, в котором виновны все вы.

Что?!..

— О чём речь? — спрашиваю прежде, чем успеваю себя остановить, и перевожу взгляд с бабушки на Гилара

Никто не обращает на меня внимания: авгуры смотрят только на девушку.

— Как ты можешь так разговаривать… — начинает Аврея, однако Нона вызывающе перебивает её:

— Обман, который может причинить много боли невиновному человеку. Легко завоевать уважение Фрактала, но с одной единственной ближней могут возникнуть проблемы, разве не так? — продолжает Нона, а Флика вдруг хватается за сердце, как будто ей больно.

Обычно её движения такие плавные, что бабушке может позавидовать любая молоденькая девушка. Однако сейчас я смотрю на Флику и впервые задумываюсь, что она стала свидетелем большому количеству оборотов вокруг Солнца. Лицо Верховной авгура как будто прямо на глазах покрывается морщинами, словно она несколько месяцев вообще не молилась. Когда бабушка поднимает взгляд, я вижу её усталую душу.

— Габриэлле вы не хотите рассказать правду? — продолжает Нона, а я, чувствуя, будто из-под меня пытаются выдернуть землю, бессознательно переспрашиваю:

— Какую правду?

В этот раз каждый слышит мой вопрос: я понимаю это по страху, который теперь горит не только в глазах Флики, но и во взглядах двух других авгуров. Их губы шевелятся, но слова так и не рождаются на свет.

Спустя долгую минуту, которая кажется мне едва ли не целым днём, Нона произносит:

— Боитесь, что ваш идеальный мир будет разрушен вашими же руками?

В это мгновение Аврея словно срывается с цепи.

— Юная дева! — восклицает она гневно. — Что это за разговоры?! Ты никак не совладаешь собой, потому что ты!..

Моё сердце уходит в пятки. Флика бросает на авгуру предупреждающий взгляд, но вместе с тем усталый. Аврея смущённо прячет собственный, а потом отворачивается, как будто ближайший склон горы кажется ей гораздо более интересным объектом для изучения.

— Почему я никак не совладаю с собой? — спрашивает Нона подчёркнуто вежливо, но со скрытым вызовом.

Гилар наконец говорит что-то примирительное, чтобы вернуть разговор в прежнее русло, но слова не доходят до моего сознания, а Нона перебивает его мягко, однако настойчиво, и обращается к Аврее:

— Почему же я никак не совладаю с собой?

— Аврея, — Гилар качает головой, взывая женщину не поддаваться на провокации.

Глаза авгуры кажутся ещё более яркими, а зрачок расширяется так стремительно, будто старейшина видит Великий Пожар во второй раз.

Нона не отводит собственного взгляда. И в этот момент я думаю, что плохо знаю девушку: мужества в ней гораздо больше, чем можно представить. Равно как и глупости. Но всё это я осознаю лишь краем сознания.

— Аврея, не стоит этого говорить, — произносит Флика, всё так же приложив руку к груди, и в её голосе кроется угроза.

Поздно. Нона горько улыбается, предвкушая то, что наверняка произойдёт. Флика повторяет предупреждение, но авгура уже произносит:

— Ты не простила своих родителей.

Наступает тишина.

У меня приоткрывается рот. Гилар тяжело вздыхает и поднимает глаза к небу. Флика устало прячет лицо в ладонях.

Аврея и Нона пристально смотрят друг на друга. По щеке девушки течёт слеза. Авгура вытягивается, как струна, так, что напрягаются плечи и шея, и со звенящим отчаянием в голосе наносит окончательный удар:

— Ты служишь мраку прошлого.

Приговор ударяет по всем нам.

Она произнесла это. Авгуры позволили ей произнести серьёзное обвинение.

Пока я не могу вспомнить, как дышать, Нона страдальчески улыбается и бесчувственно говорит одно-единственное слово:

— Вот это и произошло. Чудесно.

Она поспешно смахивает слезу и срывается с места. Одна, две, три секунды — мы смотрим друг на друга, и девушка бежит прочь. С каждым её шагом чувствую, как утекает время. Но авгуры молчат. Они даже не двигаются с места.

— Нужно что-то делать, — несмело говорю я.

— Ты погорячилась, — грозно произносит Гилар, не обращая внимания на мои слова, обращаясь только к Аврее, и та устало приваливается к камню, как будто ужасные слова, сорвавшиеся с языка, лишили её сил.

— Мы все погорячились, — парирует она, — когда годами закрывали на такое безобразие глаза…

— Нет смысла упрекать друг друга, — обречённо говорит Флика, закрывая глаза.

— Каждый из нас когда-нибудь выберет приемника и передаст ему свои знания и навыки, — вдруг говорит Аврея.

Я слышу слова, но не могу перестать думать о том, что Нона убегает всё дальше и наверняка она направится за границы Фрактала, а мы не двигаемся с места, не пытаемся её остановить. Похоже, её бегство вообще никого не волнует…

— Мы думали, что знаем, кто ими станет, — я вдруг чувствую на себе взгляд Авреи. — Похоже, мы поспешили и ошиблись.

Мне ещё предстоит ответить авгурам, почему я не вернулась в Воронку. Я уже с ужасом жду этих разговоров с извечным вопросом Авреи: «Почему ты не отказываешься от Ноны? У вас разные судьбы, у вас разные родители, почему ты считаешь, что обязана ей и у вас много общего?»

Меня останавливает лишь мысль о том, что Флике плохо и нужен травяной чай, но я знаю, что Фортунат скоро принесёт его, и я могу на него полностью положиться.

Я разворачиваюсь на слабых ногах и с трудом заставляю их слушаться, когда направляюсь в туннель. Слышу позади крик Авреи и слабый голос бабушки, шаги Гилара, когда он бросается за мной, но я не останавливаюсь и даже не оборачиваюсь. Я должна двигаться, и я делаю это.

Я всегда любила бегать. И меня редко догоняли.

Ускоряю шаг, то и дело спотыкаясь, но мысль о том, что нужно вернуть Нону, придаёт мне сил. Я бегу, думая только о том, чтобы не сбилось дыхание.

Выбежав, я замечаю удивлённые лица ближних, которые всё ещё ждут перед входом в кольцо гор, смотрю на тех нескольких эдемов, которые скользят взглядом по склону. Проследив, куда они смотрят, я вижу фигуру Ноны, которая перескакивает с камня на камень среди кустарников, поднимаясь всё выше. Я окликаю её, но она оборачивается лишь на миг, а потом продолжает своё путь.

Я следую за ней, не позволяя себе остановиться и перевести дыхание. Первые несколько десятков шагов я преодолеваю легко, но склон становится круче, становится тяжелее дышать, я то и дело хватаюсь руками за ветви растений, мысленно прося прощения у Иоланто за грубость.

У подножья усиливается шум, когда авгуры выходят из кольца гор и отдают эдемам приказ вернуть и меня, и Нону. Но я по-прежнему не останавливаюсь, наоборот, рвусь вперёд, время от времени поглядывая вверх — на фигуру Ноны, мелькающую среди листьев. Голоса ближних кажутся совсем далёкими.

В голове настойчиво звучит вопрос Авреи: «Почему ты не отказываешься от Ноны? У вас разные судьбы, у вас разные родители, почему ты считаешь, что обязана ей и у вас много общего?» Действительно, почему?..

Я всегда знала, что наши истории совсем разные, но вместе с тем мы сами похожи. У нас не похожие судьбы, но они переплелись с самого детства. Рядом с Ноной я всегда напоминала себе, что ей труднее, а значит, сильнее должна быть я. Рядом с Ноной я всегда понимала, что она не сдержит раздражения и выскажет ближнему всё, как есть, а я промолчу, хотя разделяю мнение подруги.

Я будто пряталась за ней. О многих вещах наши взгляды сходились, но если Нона выражала чувства открыто, то я просто трусливо молчала. А теперь она стала предателем, который живёт мраком прошлого. Да, я никогда бы не искала и не собирала вещи тальпов, но я не рассказала авгурам о том, чем занимается моя подруга, хотя могла сделать это столько раз… А ещё… ещё я часто сижу в Аметистовой аллее перед могилой родителей и думаю: какой бы стала моя жизнь, будь они рядом?..

Если Нона и живёт мраком прошлого, то и я тоже.

Спустя несколько минут я вдруг осознаю, как далеко забралась подруга, а за нею и я. Эта мысль едва не физически ударяет меня под дых, и я останавливаюсь. Опираясь на ствол дерева, выглядываю из-за него, и у меня перехватывает дыхание.

Я вижу лес, а за ним — головы пальм, похожие на раскрытые ладони великанов, за рощей — пляжи, а за ними бескрайний океан. Вода в нём меняется от светло-голубой у берега до тёмно-синей вдали. Левее, за Муравейником, в центре Фрактала над зелёным букетом леса возвышаются переплетённые кроны трёх могучих дубов, а ещё левее, на севере, искрит и переливается оттенками фиолетового Аллея Иоланто. Следом, насколько простирается горизонт, раскинулись поля и степи, горбятся холмы, покрытые травой. Я кручу головой и вижу слева и справа горы, окружающие низину, в которой расположен город, с трёх сторон, подобно верным стражам. Самые высокие — на юге — остроконечные, гордые скалы, покрытые снегом. Молчаливые и зоркие наблюдатели, настолько величественные, что даже жутко. Белые горы.

Пахнет грибами, дождинками на траве и океаном.

Весь Фрактал у меня как на ладони.

Я никогда не видела поселение со стороны. Никогда не заходила так далеко в попытках защитить Нону. Но теперь я выхожу за пределы своего привычного мира и преодолеваю границы…