Княжич (СИ)

Глава 14

Молчанов сидел в одиночной камере предварительного заключения, и задумчиво глядел в стену, на которой темнели пятна высохшей рвоты. Его, барона, и в гадюшник, куда обычно сажали особенно буйных арестантов, вроде наркоманов, пьяниц или бездомных. Вонь стояла слезоточивая, матрас на койке смердел тем, о чём даже думать не хотелось. Здесь и по нужде нормально невозможно было сходить.

Стоило подойти к дырке в полу, которая называлась туалетом, как тут же накатывали приступы тошноты. Оставалось только сидеть, терпеть, да думать о насущном. Князь без всякого документа велел задержать Молчанова, чтобы тот на время обыска никуда не сбежал, а сбежать хотелось. Он осознавал, что мастерскую найдут. И осознавал, что ничего хорошего его не ждёт.

«Ну, — размышлял он, — дело вряд ли закончится смертной казнью. В худшем случае — пожизненным сроком заключения. Но есть способ вообще избежать наказания».

Лязгнул замок, массивная дверь камеры открылась, и Молчанов увидел хмурого конвоира в форме законника на пороге.

— На выход, — велел конвоир.

Молчанов послушно поднялся с места, вышел из камеры, и с удовольствием вдохнул воздуха, который был куда свежее, чем рядом с сортиром. Конвоир заломил руки ему за спину, защёлкнул наручники на запястьях, и грубо толкнул его в сторону выхода: «Пшёл, урод!». Теперь все знали, что Молчанов сделал с дочерью, все его ненавидели. Пока его вели в кабинет для допросов, он ловил на себе косые взгляды законников. Хотелось сквозь землю провалиться, куда-нибудь в ад, но было страшновато. Черти, пади, тоже заждались, и затея проваливаться к ним раньше времени была сомнительной.

В кабинете для допросов ожидал князь. Интерьер немного изменился. На столе теперь стоял старый телевизор, рядом — кассетный видеопроигрыватель, а левее кассеты, которые Молчанов хранил в своих покоях. Его даже на стул не усадили. Конвоир пнул его по суставу, и он рухнул на колени, отбив их об жёсткий пол.

— Думаю, мне не надо спрашивать, что записано на эти кассеты? — Князь указал на проигрыватель с телевизором. — Или ты хочешь посмотреть?

Сердце барона заколотилось с удвоенным усилием, ладони от страха вспотели. Он дрожащим голосом произнёс:

— Я знаю, кто заказал вашего сына.

— Правда? — поинтересовался князь. — Тогда расскажи, сделай милость.

— А вы дадите мне амнистию? — робко спросил барон.

— Если расскажешь, тебя не будут пытать, чтобы добиться ответа.

— Это не справедливо, — сказал барон, и побледнел. — Смысл мне говорить, если вы всё равно меня накажете?

— Усади его на стул, будь добр, — попросил князь, и конвоир выполнил указание.

Князь встал, вытащил одачи-умбру из ножен, и подошёл к барону.

— Не справедливо, говоришь? — Князь занёс острие меча над коленом барона, и взгляд того сосредоточился на отточенном лезвии. — Я тебе покажу, что такое не справедливо.

Волховский-старший вонзил меч в ногу барона, и клинок пронзил её насквозь от колена до пятки. Барон взвыл от боли, задёргался, но конвоир крепко держал его за плечи. Всё, что копилось в кишечнике Молчанова несколько часов, мигом оказалось снаружи. Волховскому-старшему не впервой было пытать людей, так что от запаха он даже не поморщился.

— Не справедливо, это когда ни в чём не повинное дитя годами терпит настоящие пытки со стороны отца, — Князь слегка наклонил меч на себя, кровь из раны брызнула струйкой, и барон заорал, срывая голосовые связки. — Не справедливо, это когда отец накачивает родную дочь нектаром из демонических цветов, и превращает её в смертника. Ей даже не известно, что месяцев через семь, если не раньше, она умрёт. Как мне сказать девочке об этом? Может, ты придумаешь? А?

— Прекрат-тите! — прошипел он сквозь зубы, и стиснул их так сильно, что некоторые треснули. — Хва-а-а-ти-и-ит!

Князь выдернул меч, и смахнул с него кровь. Барон склонил голову, стал глубоко дышать, лицо его стало влажным от соплей и слёз.

— Зовите штатного целителя, — потребовал князь. — Приведите эту свинью в порядок. Нам предстоит долгая дискуссия, если он не разговорится.

— Нет! — взмолился барон. — Я расскажу! Я всё расскажу! Только исцелите меня! Мне очень больно!

— Лизе тоже было больно.

— Я всё скажу… Но не продолжайте! Умоляю! Не надо больше меня пытать!

— Я только разогреваюсь. И поверь, у меня есть возможность сделать с твоей тушей такие вещи, что нога покажется тебе раем. А ещё мы немного притупим болевые рецепторы, чтобы ты не вырубился в процессе. Если развлекаться, то по полной программе.

— Не надо!

Но к мольбам барона князь не прислушался. Когда привели штатного целителя, началось самое страшное. Через час Молчанов превратился в усмерть запуганную, совершенно безвольную и бледную марионетку, которая разучилась врать, и была готова выдать любую информацию, лишь бы боль закончилась. Он сидел, уронив подбородок на грудь. С уголка его губы свисала ниточка слюны, будто бы его обкололи сильнейшими наркотиками. От одежды осталось только изрезанное, окровавленное рваньё.

Конечно, правду из головы Молчанова можно вытянуть с помощью магии, но князь не отказал себе в удовольствии самолично наказать барона за преступления. И выпытать правду заодно.

— Теперь можем поговорить, — князь поместил меч в ножны. — Ты меня понимаешь?

— Да, — буркнул барон.

— Откуда в твоём доме дьявольский сад? Кто подельники? Кто заказал моего сына?

— Не знаю… Не знаю, откуда в моём доме дьявольский сад, — он говорил еле-еле, почти бормотал, но слова можно было разобрать. — Растеряев. Растеряев заказал вашего сына. П-пожалуйста… Убейте меня.

— Подробнее, — потребовал князь.

— Скала… Скала из каменной шестёрки — исполнитель.

— Кто помогает Растеряеву?

— Человек в маске… Семена дьявольских цветов распространяет человек в маске… Но мне он их не давал, я клянусь. Я его никогда не видел.

— Удивлён, что ты ещё в состоянии врать, — усмехнулся князь. — Но во всяком случае теперь ясно, откуда растут ноги, и кого нужно искать. Человек в маске, говоришь. Хорошо. Пожалуй, ты заслужил смерть.

Тогда барона и приговорили к смертной казни. Его бы казнили даже в том случае, если бы в доме не нашли дьявольский сад, усеянный опаснейшими растениями. Молчанова в последний раз видела барона, когда его вели к конвойной машине. Напоследок он бросил: «Лучше бы ты не рождалась».

Молчанова с Волховскими устроились в лимузине. Всем хотелось поехать домой и отдохнуть. День вышел довольно напряжённый.

— И что теперь, отец? — спросил Волховский-младший. — Что ты выяснил?

— Растеряев и его кодла связаны с психом в маске, который напал на тебя, — пояснил князь. — Я отправлю дружинников и законников на задержание.

— У нас есть основания для этого?

— Достаточно подозрения. Там уже следственный отдел и мои люди разберутся.

В дороге князь позвонил начальнику службы безопасности, и велел скоординировать действия с законниками. Сам он действовать пока не собирался, работы на сегодня было достаточно.

Теперь Молчанова входила в особняк Волховских скорее как член семьи, а не гость. Пусть временно, но это место стало для неё домом. И внутри, в просторном гостевом зале, она почувствовала то, чего не ощущала давно — уют. Ей нравилось всё. И пара кресел перед камином, над которым висел портрет матери Волховского, и роскошный красный ковёр на полу. Огонь в камине слуги поддерживали регулярно, так что поленья горели, иногда искрились и потрескивали.

Она села в одно из кресел, и разглядывала портрет, пока Волховские приводили себя в порядок. На портрете была миловидная девушка лет двадцати пяти примерно. Волосы светлые, взгляд жизнерадостный и бойкий. Худенькая. По пропорциям Молчанова прикинула, что мать Волховского была миниатюрной женщиной.

— У нас есть комната для гостей, — на пороге показался князь, одетый в домашнее. — Поселишься там. Это конечно не твои покои, но там вполне уютно. Сменную одежду слуги привезут утром, а пока тебе придётся ходить в пижаме моего сына. Положу на столик. Вымойся, приведи себя в порядок. Если хочешь забрать свои вещи из особняка…

— Нет, — тут же открестилась Молчанова. — Я не хочу туда возвращаться. Жалко, что особняк не сгорел.

— Не проблема. Купим тебе новые. Ладно. Распоряжусь подать ужин. Наверняка ты проголодалась. Или кусок в горло не полезет? Всё же, твой папа…

— Он мне не отец. — Нахмурилась Молчанова. — Туда ему и дорога. И… Спасибо. Извините, если я показалась вам грубой. Да, поесть бы хотелось.

Князь кивнул, попросил слугу подать ужин, а сам направился в свой кабинет. Он хотел уладить кое-какие дела перед ужином, но встретился там с сыном. Княжич задумчиво глядел в окно, провожал закат.

— Не ожидал тебя тут увидеть, — усмехнулся князь. — Осваиваешь кабинет?

— Хотел поговорить, отец.

Княжича присутствие Молчановой в доме немного напрягало. С одной стороны, вроде бы, правда выяснилась. Молчанова ни в чём была не виновата. А фиолетовые глаза в бою с наёмниками — лишь совпадение, которое возникло из-за барона. Если он действительно пичкал её нектаром, то объяснялась и внезапная сила, и взгляд смертника Рейгана.

Однако… Что-то во всём этом было не так. Можно закрыть глаза на одно совпадение, да. Но резня в «Куджире» и слова Попова не выходили у Волховского из головы. В случае с наёмниками Молчанова действительно защищалась. Но потом добровольно, если верить Попову, пошла в «Куджиру», и из-за неё пострадали невинные люди, не считая якудзу. К тому же, никто не отменял задачу добыть дьявольские цветы для экспериментов, а если князь всё уничтожит — растения будет не достать.

Не стоило в лоб говорить князю о сомнениях насчёт Молчановой, это подождёт. За цветы лучше просто узнать, что с ними будет. А вот Человеком в маске стоило поинтересоваться.

— Человек в маске сказал, что есть третий меч, — произнёс Волховский, и внимательно покосился на отца.

— Гм. — Выдохнул князь, и уселся в кресло, за рабочий стол. — С чего ты это решил?

Волховский уселся в гостевое кресло перед отцом.

— С того, что катана-умбра вдруг перестала отвечать на мой зов, — пояснил княжич. — Будто бы умерла. Или уснула. Ты ведь видел записи. Видел последствия магии, которую применил человек в маске.

— Если третий меч и есть, то я ничего не знаю о его существовании. Видимо, мне пора рассказать тебе, как именно эти мечи достались нашей семье.

— Человек в маске имеет отношение к этой истории? — поинтересовался княжич. — Он сказал, что знаком с тобой.

— Возможно. Я не могу сказать тебе точно, кто это. По вполне понятным причинам. Но в тот момент, когда мечи семьи Игараси достались мне, врагов у меня было много. Началось всё примерно сразу после войны, когда сопротивление американской армии было сломлено, а последних демонов уничтожили. Тогда Русско-японский конгломерат существовал лишь номинально, и значительного государственного слияния ещё не случилось. Как это всегда бывает после войны, остаётся много людей и много оружия, присутствие которых в мирной жизни необходимо контролировать, чтобы избежать роста преступности. В те годы, скажем так, мой род знатностью не отличался. Я был обычным потомственным военным, как твои дедушка с бабушкой, которых убили в боях при обороне Петербурга. Начинал я сержантом, и, когда пришли японцы с даром Кенши для наших бойцов, меня прикомандировали к господину Таоке, и господину Игараси. Они быстро раскрыли во мне дар, и уже вместе с ними, в первых рядах, я отправился в бой.

— Хочешь сказать, что половина знати Петербурга — бывшие военные ветераны?

— Разумеется. — Кивнул князь. — Многие из нынешних дворян ранее не имели никакого отношения к знати. В мире закончилась гегемония обеспеченных семей с многовековой историей, и началась гегемония тех, кто обладает даром к магии. Думаешь, почему Растеряев меня ненавидит? Этот жирный боров ни разу не бывал в бою. Корни его растут глубоко из развлекательной индустрии. Его древние предки держали цирки и популярные театры, затем семья Растеряевых занялась кинематографом, а после симулятором щупальца. Растеряева возмущал сам факт того, что я выбился из грязи в князи. Как он говорил, простолюдинам не положено находиться среди дворян. Вот мне и пришлось поставить его на место не самым приличным способом.

— Зубы и поребрик, — припомнил княжич.

— Да. — Кивнул князь. — Он слишком многое себе позволял. И, когда оскорбил моих почивших родителей, я не выдержал. Нисколько об этом не жалею. Уже потом Растеряев окрысился на то, что Царь-Император доверяет мне вещи, которые Растеряеву в жизни бы не доверил. Приблизиться к верхушке государства было не очень сложно. Войну я закончил в звании майора, и там мне поступило предложение перевестись в Царскую Службу Безопасности. Не просто так, разумеется. В ходе войны мне удалось сблизиться с Таокой и Игараси. Игараси в формировании конгломерата был очень важной фигурой, так что меня приставили к нему как сотрудника ЦСБ, чтобы я следил за ним. И следил за теми, кто пытается с ним взаимодействовать. А врагов, и американских сторонников в Японии хватало.

— Ты рассказывал, что его отравили японские сепаратисты.

— Но не рассказывал, как получил мечи. Случилось это за пару дней до того, как господин Игараси умер. Он чувствовал, что скоро ему конец. Во-первых старость, во-вторых — его семья постоянно страдала от покушений, как и наша. Сначала он забрал меч у своего сына, Рэнджиро Игараси, затем взял свой, и передал их мне. Чтобы я мог совладать с магией гравитации, господину Игараси пришлось проводить ритуал передачи силы. Он не особо сложный, но довольно болезненный. Заключается в обычном кровосмешении.

— Ты выпил его кровь? — Волховский вскинул от удивления брови.

— Нет, — ответил князь, и рассмеялся. — Порезы на ладонях, рукопожатие. Пока новый дар уничтожает старый, тебя колбасит так, будто бы ты стоишь под струёй огнемёта. Одарённые такие ощущения переживают едва-едва, а если попытаться передать дар простому человеку — это точно крышка гроба. Я подобное видел на войне, когда обычные бойцы убивали одарённых, чтобы забрать себе дар Кенши.

— Понятно. — Кивнул княжич. — А дальше что?

— Дальше я покинул Японию, — продолжил князь. — Игараси конечно был важной фигурой, но больше всего Царь боялся клинков-умбра, и боялся, что Игараси использует их против российской власти. Когда я ими завладел, то в слежке больше не было смысла. По возвращении домой меня сделали первым клинком Царя, который после слияния с Японией стал Царём-Императором, а затем вверили управление Петербургом в награду за мои достижения. И из страха перед одачи-умброй, разумеется.

— Выходит так, что проклятие семьи Игараси перекинулось на нас, — невесело усмехнулся Волховский. — Теперь все тоже хотят нашей смерти. Не жалеешь, что подписался на это?

— Честно? — задумался князь. — Немного жалею. Тогда я был моложе, гораздо глупее. Мне хотелось поскорее покорить все вершины мира. Сам знаешь, каждый простолюдин, хотя бы раз в жизни, мечтает оказаться среди дворян. Да только глупая это мечта. От простолюдина требуется мало. Ходи себе на работу, ешь, пей и живи в спокойствии. Если бы ты родился в семье простых людей, тебе бы не пришлось бороться за свою жизнь чуть ли не каждый день.

— Что мешает бросить всё и уехать?

— Я привык жить с последствиями принятых решений. Мечи наши, и от этого никуда не денешься. Бегство от проблем и отсутствие риска — не выход. Проблемы надо решать, и рисковать тоже, но с умом. Иначе проживёшь серую жизнь, и умрёшь в неизвестности. А ты вряд ли этого хочешь, раз намереваешься совершать научные открытия и обеспечить нашей семье хорошую славу.

— Ясно… Выходит, человек в маске — кто-то из бывших японских сепаратистов?

— Как вариант, — согласился князь. — И, вполне возможно, господин Игараси скрыл от меня существование третьего меча. И скрыл детей, которых у него может быть больше одного. Старый извращенец любил ходить по бабам, уж поверь. Но ты не переживай. Психа в маске мы найдём. Это вопрос времени.

— Хорошо. А что с Лизой? Ты планируешь навсегда её тут оставить?

— Месяцев на семь.

— Почему именно семь?

— Потому что через семь месяцев, или меньше, она умрёт, — прямо ответил князь. — Применение нектара оказывает на организм воздействие, которое не способны излечить даже самые умелые целители. Только сын, не говори Лизе об этом. Пусть хотя бы немного поживёт нормальной жизнью. Позже я сам всё расскажу, когда придёт время.