Князь из будущего ч.2

Глава 40

Великий каган с удивлением смотрел на ровные ряды пехоты, выстроившиеся перед ним. Войско было отменно выучено, это он заметил сразу. И вооружение оно имело прекрасное. Но их было вдвое меньше! Войско это стояло перед западными воротами первого кольца гигантского земляного вала. Каган глубоко задумался, он давно уже перестал считать своих врагов идиотами. Слишком долго он жил на этом свете, чтобы делать такие глупые ошибки.

— В чем подвох, Величайший? — почтительно спросил Эрнак, который на поле боя забыл о своих обидах. Он вновь был опытнейшим воином, слепо послушным своему командиру. — Они совсем спятили? Да мы же их раздавим!

— Тут что-то происходит, Эрнак, — горько ответил каган. — И пока я не понимаю, что. Нами играют, я чувствую это. Смотри, они закрыли собой западные ворота хринга, как будто не выпускают нас. Они! Не выпускают нас! Они что, боятся, что мы сбежим?

— Мы что, не будем с ними биться? — испытующе посмотрел на него племянник.

— Ты смеешься? — криво усмехнулся каган. — У меня нет выбора. Если мы сейчас струсим, то меня зарежут собственные нукеры. Пощупай их, Эрнак.

— Хорошо! — склонил голову тот.

С гиканьем легкая конница бросилась вперед, осыпая словен ливнем стрел. Раздалась резкая команда, и пехотный строй закрылся щитами, словно черепичная крыша. Только острия копий торчали вперед, не подпуская к себе всадников. Тысячи стрел барабанили по дереву щитов, и лишь немногие проникали сквозь щели между ними, нанося легкие раны. Убитых почти не было.

Легкая конница схлынула назад, видя бессмысленность своих попыток. Раздалась команда, и сотни закованных в железо всадников поскакали вперед, опуская копья. Они сметут пехоту, как делали уже не раз. Не выдержит пеший словен вида несущегося на него коня и тяжелого аварского кавалериста с длинным копьем. Зачастую одного такого зрелища хватало, чтобы вражеское войско начинало разбегаться. Слишком страшно было видеть, как на тебя скачет твоя собственная смерть.

Раздалась резкая команда, и ряды пехоты раздвинулись. Вперед вышли воины, которые держали в руках что-то, похожее на ромейскую баллисту. Чудные луки, подумали всадники, очень короткие. И зачем они их на деревянное ложе прикрепили? Странно! Да и плевать им на них. Не пробьет стрела железный пластинчатый доспех.

Конница мерно набирала ход, опуская вперед длинные копья. Первый удар — самый страшный. Если сломать плотный строй пехоты, то любая армия превращается в толпу одуревших от ужаса селян, которых потом с веселым гиканьем и свистом будут рубить и бить булавами по их глупым головам. Земля дрожала от ударов тысяч копыт, а до словенского строя оставались двадцать шагов. Три удара сердца, и первое копье напьется крови. Авары не таранили пехотный строй, они врывались в него, закованные в железо, и рвали в нескольких местах. Не было в мире армии, которая устроит перед атакой тяжелой конницы. Все будет так, как было уже сотни раз.

Обиженное ржание коня похоже на плач. Для всадника, который считал коня другом, его жалобный крик становится кровоточащей раной на обнаженном сердце. Первый конь споткнулся и потерял ход, за ним второй, третий… Сусличьи норы? — мелькнула мысль у растерянных всадников. Или неглубокие ямки, которые словене были мастера копать, втыкая в их дно короткие острые колышки? На редкость подлый народ эти словене! Но вот остановился еще один конь, а потом еще один, а потом еще. А некоторые из них упали на землю, визжа от невыносимой боли. Ряды нападавших смешались. Когда атака захлебнулась в считанных шагах от пехотного строя, во всадников полетели странные, короткие стрелы, которые при стрельбе в упор пробивали доспех аварского конника. Опытнейшие воины посыпались на землю один за другим, ведь эти стрелы ранили их, прорываясь через нахлест железных пластин. Несчастные лошади отказывались идти вперед, и жалобно смотрели на своего хозяина, задрав вверх раненую ногу. Всадники с затейливой руганью выдирали из копыт острые железные иглы ромейских трибол[41], неведомо как попавших в эти земли. Даже армия императора почти не использовала эту коварную дрянь, чтобы не изранить собственных коней, но здесь, перед словенским войском ее было столько, что едва можно было поставить ногу. А со стороны пешего строя все летели и летели злые шершни коротких толстых стрел, ранивших и убивавших всадников одного за другим. Кое-где знатнейшие воины авар каким-то немыслимым чудом добирались до вражеского строя, но только для того, чтобы встретить перед собой непреодолимую стену из щитов, из-за которой их били длинными пиками.

— Вот теперь все стало понятно, — горестно усмехнулся каган. — Глупый зверь кинулся на приманку, которую положил для него охотник. Скоро зверь лишится своей шкуры, племянник. Смотри, вот и конница пришла! А мы с тобой думали, где же она?

С двух сторон на воинов народа Уар неслась конная лава, охватывающая их кольцом. И если с одной стороны шли в конном строю полукровки и роды предателей, то с другой…

— Великие боги, помоги нам! Болгары! Кубрат привел сюда все свое войско! — выдохнул Эрнак, и невесело усмехнулся. — Что ж, прощай, дядя! Это будет хорошая битва. Может, о нас с тобой еще песню сложат.

— Не сложат, — коротко ответил каган, взяв копье у ближнего нукера. — Песню складывают о победителях. Да и некому будет ее теперь складывать.

Два часа спустя прямо на поле, усеянном телами воинов грозного когда-то народа, встретились правители земель, что раскинулись от предгорий Альп до реки Кубань. Два молодых человека разглядывали друг друга изучающим взглядом, пока с тел побежденных снимали доспех, оружие и украшения. Воины ловили разбежавшихся коней и добивали раненых.

— Выпить хочешь? — спросил Самослав, достав запечатанный кувшин.

— Наливай! — кивнул бритой головой Кубрат. Он выпил, удивленно крякнув. — Ты налил в кувшин жидкий огонь?

— Закуси, — протянул ему Само плошку квашеной капусты. — Жена солила.

— Хорошо, — зажмурился Кубрат. — Горячо внутри, никогда такого вина не пил.

— Еще хочешь? — спросил князь, протягивая ему кувшин.

— Потом, — выставил вперед ладонь хан, — в голове шумит. Сначала дела. Где моя доля добычи?

— Вон там стоит, — кивнул Самослав. — Ковры, мебель, светильники себе забирай. Там еще танцовщицы и музыканты, их я тоже тебе отдаю. Пусть все знают, что ты женщин кагана себе взял.

— Где золото и скот? — напрягся Кубрат. — У меня пять жен из знатных родов и десяток наложниц. К демонам это бабье!

— Золото тоже здесь. Три полные телеги тебе хватит? Каждую четверка волов едва тащит. Показать?

— Да!!! — вскочил на ноги Кубрат. — Покажи!

Они поскакали к лагерю, где под надзором княжеской охраны стояли телеги, набитые добром. Кубрат трясущимися руками открывал сундуки и запускал руки, не веря своим глазам. Они до самого дна были наполнены византийскими солидами.

— Тут лежат блюда, — подвел его к следующей телеге Самослав. — Каган переплавил часть золота и приказал сделать посуду, светильники, цепи и браслеты для воинов.

— Как я узнаю, что здесь половина? — спросил Кубрат.

— Можешь пересчитать, — с совершенно серьезным видом сказал Само. — Лет за двадцать справишься.

— Великие боги! — прошептал ошарашенный степняк. — Даже если ты меня надул, хитрый словен, я все равно никогда, никогда не видел столько золота сразу.

— Зачем мне обманывать собственного родственника, — с самым серьезным видом сказал Самослав.

— Родственника? — поднял брови Кубрат.

— У тебя же есть дочь?

— Конечно, — удивленно посмотрел на него Кубрат, — и не одна. Ты хочешь просватать одну из моих дочерей за своего сына?

— Хочу, — посмотрел прямо на него Само. — Мы же теперь соседи. Твои земли будут по ту сторону Карпат, а мои — по эту. Устье Дуная — общее. Мой — правый берег, твой — левый.

— Там обосновались «Семь племен», — испытующе посмотрел на князя хан. — Их как песка на морском берегу.

— Они — моя забота, — ответил Самослав.

— Что ж, я не скажу «нет», — ответил Кубрат после недолгого раздумья. — Мои жены рожают каждый год, так почему бы нам не породниться.

— Тогда пойдем, отметим это? — снова показал кувшин князь.

— Ты увел скот! — обвиняющее ткнул в него пальцем Кубрат. — И рабов! А они тоже стоят немало.

— Самому нужны, — с каменным лицом ответил Самослав. — У меня своих коней почти нет, а рядом кочевники. Как я с ними воевать буду?

— Давай еще телегу золота и по рукам, — азартно сказал Кубрат.

— Четверть!

— Половину!

— Договорились, — кивнул Само, который был доволен сделкой. Забрать десятки тысяч голов скота за половину годовой дани ромеев — весьма неплохо. Он спросил. — Может, все-таки танцовщиц увезешь к себе? Мне такие танцы не нравятся, и музыка непривычная. Я под нее засыпаю.

— Танцовщиц заберу, — кивнул болгарин. — Мне же теперь вся степь завидовать будет. Жен кагана тоже забрал бы. Там молоденькие есть.

— Они мертвы, — с каменным лицом ответил князь. — И весь его род тоже.

— Разумно, — хан показал в хищной улыбке крупные желтоватые зубы. — Нечего оставлять за спиной злое семя. Я тогда остатки народа Уар за Дунай уведу, пусть моих баранов пасут.

— Забирай, — сделал широкий жест князь, и обнял его за плечи. — Пошли, отметим победу. Воины ждут.

— А кагана нашли? — напрягся Кубрат.

— Нашли, нашли, — успокоил его Само. — Его голову в корчагу с медом положили. Я ее остальным племенам показывать буду, а потом императору Ираклию подарю. Пусть радуется.

— Нам с тобой многое обсудить надо, сосед, — пристально посмотрел на князя степняк. — В каганате тюрок смута, им китайцы больше дани не дают. Новые императоры из династии Тан оказались очень неглупыми ребятами и отменными вояками. Там сейчас власть поменялась, принц Ли Шиминь убил братьев и отстранил от власти отца. А знаешь, что это значит?

— Что? — с любопытством посмотрел на него князь. Ему и в голову не могло прийти, что полудикий кочевник может вникать в такие материи. Он еще не осознавал единства Великой Степи, которая была подобна пруду, где волны от брошенного камня кругами расходятся во все стороны.

— Это значит, что бесплатного шелка больше не будет, — с сожалением сказал Кубрат. — Весь каганат тюрок держался на нем. От Великой Стены до самого Херсонеса шел торговый путь, где никто даже чихнуть не смел в сторону купеческого каравана. А теперь все! Степь, как в старые времена, снова начнет драться за еду. За скот и лучшие пастбища. Так что это золото мне сильно пригодится.

— Обсудим, — серьезно кивнул князь. — У меня есть пара мыслей на эту тему. Мне тоже нужно проложить свой путь в земли империи, и твоя помощь будет весьма кстати. Некоторые племена всё еще очень сильны. Не желаешь прогуляться со мной по тутошним степям?

— Ах, ты хитрый лис! Это будет стоить тебе немало, Само! Телега золота!

— Четверть!

— Половина!

— Договорились! Но ты не уйдешь отсюда, пока мы не сокрушим огуров и хуни, — протянул руку Самослав. — Скот и рабы мои, а все, что найдем в их хрингах, поделим пополам. По рукам?

В то же время. Лазика (совр. Западная Грузия).

Виночерпий императрицы водил по сторонам затуманенным болью взором. Его мучили уже несколько недель. Сначала, чтобы получить информацию, а потом просто потому, что Благочестивой Августе того хотелось. Она жадно смотрела на его истерзанное тело и, казалось, всеми порами впитывала его боль, упиваясь ею. Господь милосердный сжалился над ней, подарив здорового сына. И теперь малыш, которого назвали Ираклоном, находился на попечении толпы нянек и кормилиц, охраняемый сотней данов. Сам Сигурд Ужас Авар спал в его шатре, охраняя своим громовым храпом покой венценосного младенца. Тут был еще один немалый плюс. Пока рядом храпел Сигурд, ни одна из нянек, сидящих рядом с колыбелью, не могла сомкнуть глаз. Это было просто невозможно.

Мартина узнала всё, все имена, каждое слово и каждую мысль заговорщиков. Но только ее муж не дал делу ход, не рискнув во время войны развязать бойню в высших кругах империи. Виновных всего лишь отправили в ссылку на острова. Не ко времени это было, ведь только-только все стало налаживаться. Императрица приказала щедро наградить доместика Стефана, но новой должности пока не дала, молод еще.

Персидское войско по-прежнему стояло в Анатолии, опустошив плодороднейшие земли, но оно уже не наступало, потеряв своих лучших воинов. Победоносная персидская армия истощила свои силы, а «меч шахиншаха» Шахрбараз безумно устал за два десятилетия войны. Он уже успел состариться, воюя с ромеями. Завистники в Ктесифоне уверили шаха Хосрова, что его лучший полководец — предатель, и теперь он перестал наступать, получив от ромеев перехваченное письмо. То самое письмо, где ему был вынесен смертный приговор.

Ну вот! Изменник виночерпий вновь потерял сознание от боли. Молодая симпатичная женщина с сожалением встала с резного кресла, которое здесь стояло специально для нее, и пошла в свой шатер. Это ничтожество скоро умрет, его уже не хватает надолго. А она… А она пока так и не смогла утолить свою ярость, представляя на его месте совсем других людей.

Две недели спустя. Сингидунум. Ничейные земли.

— Мда…, — Самослав разглядывал руины сильнейшей когда-то крепости с разочарованным видом. Она переходила из рук в руки десяток раз. Готы, гунны, гепиды, авары, славяне грабили и жгли этот многострадальный город, а потом он неизменно переходил в руки ромеев, которые упорно пытались отстроить его заново.

Сейчас Сингидунум представлял собой печальное зрелище. Огонь уничтожил большую часть его построек, а мощные когда-то стены и башни никакого военного значения больше не имели. Это были руины, в которых жили остатки римского населения, которое по какому-то нелепому недоразумению все еще считало себя подданными императора. Впрочем, налогов они не платили, да и платить их им было нечем. Ремесла в городе не осталось, а люди эти жили тут только потому, что никому не было до них никакого дела. Их даже грабили редко, они и так были практически нищими.

А вот для князя Самослава это место имело огромное значение. Именно тут закончится путь караванов по Дунаю. Дальше они пойдут посуху через Наисс, Сердику, Филиппополь и Адрианополь[42] прямо в столицу. Этот путь был важен для него. Ведь китайского шелка больше не будет, а в Империи он есть, и прекрасного качества. Сто лет назад кто-то украл его секрет вместе с коконами тутового шелкопряда, а великий Юстиниан объявил государственную монополию на его производство. Пока эта драгоценная ткань шла в Галлию через Марсель, но получать имперские товары, прошедшие через половину мира и руки мытарей короля Хлотаря! Увольте! Цена ромейских товаров, которые потекут в Новгород полноводной рекой, будет втрое ниже, чем за них же, но полученных кружным путем, со всеми причитающимися взятками, пошлинами и грабежами обнаглевших от безнаказанности королевских графов.

— И зачем тебе эти руины? — совершенно искренне удивился Кубрат, когда они отошли на юг от бывших земель племени Уар.

— Город поставлю, — пояснил Само, — только не на правом, а на левом берегу Дуная. Не хочу с императором ссориться. Тут порт будет, склады, постоялые дворы и харчевни. Тут купцы будут останавливаться. Кстати, не хочешь свое золото в дело вложить?

— Чего? — выпучил глаза Кубрат.

— Я тут много всего построю, и это будут хороший доход приносить. Ты можешь в долю войти, и каждый год деньги получать.

— Я воин, а не торговец, — гневно выпрямился болгарин. — Не к лицу хану заниматься таким презренным делом. Мое дело — война!

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Самослав. — Я не такой гордый, как ты. Торгую понемногу.

— Не поймут меня, — пояснил Кубрат. — Нет чести в том, чтобы торговать. Презирать будут такого хана, а нукеры уйдут к более достойному.

— Да-а! — сочувственно протянул Самослав. — Тяжело тебе приходится. Но ты можешь деньги вложить, а я никому не скажу.

— Нет! — до боли сжал зубы Кубрат. — Духи предков все видят. Они не простят меня. Хан не может быть торговцем. Ни за что! Позор это великий!

— Ну, смотри, — пожал плечами Самослав. — Я предложил.

— Город-то как назовешь? — поинтересовался вдруг Кубрат.

— Белград, — ответил Самослав, который не стал придумывать ничего нового, и воспользовался привычным названием. — На левом берегу Дуная все равно ромеев почти не осталось. Так что, думаю, название приживется.

Князь был доволен. Он выгреб из аварских хрингов тонны золота, повторив то, что сделал в реальной истории Карл Великий, дав с его помощью толчок неслыханному процветанию, которое много позже назовут «каролингским возрождением». А Кубрат… Ну, что Кубрат? Зачем ему столько? Ему и так вся степь теперь завидовать будет. Одни танцовщицы чего стоят! Ни у кого таких нет!