Князь из будущего ч.2

Глава 41

Январь 627 года. Новгород.

Гигантское, наспех собранное государство, вело себя своенравно, словно не желая подчиняться странному изгибу судьбы, где рабы и господа если не поменялись местами, то уж точно стали равны. Оно бурлило, словно какое-то странное варево в гигантском котле, куда нерадивая хозяйка набросала всего без разбора. Чудовищный погром, который устроили осенью оставшимся в степи сильным племенам всадников, замирил степь. Но надолго ли? Часть побежденных племен откочевала за Дунай, присоединившись к Кубрату, некоторые ушли за Альпы, в Италию, а оставшиеся приняли свою новую судьбу, и своего нового повелителя. Отрезанная голова великого кагана лучше всяких слов говорила о том, кто теперь тут главный. Степные племена истощили свои силы в бесконечных войнах, лишивших их самых сильных и самых храбрых. Хринги, стоявшие по всей Паннонии каждые 15–20 миль, были взяты штурмом и сожжены, а их содержимое на множестве телег поехало в хранилища Солеграда, Новгорода и в причерноморские степи. Там тоже было немало золота, привезенного из десятков набегов и войн. Войско Самослава выросло в том походе. Мелкие кочевые народцы, которые почуяли ветер перемен, пронесшийся по степи, поспешили присягнуть новому кагану, и с превеликим удовольствием примкнули к его армии, чтобы поживиться добром тех племен, чьего имени еще совсем недавно страшились. Гордые аварские ханы надели на шеи серебряные цепи и вошли в состав высшей знати столь же огромного, сколь и рыхлого княжества. Никто не понимал, как теперь будет строиться жизнь, уж больно разные порядки были в степи и в лесах, но пока все замерло в мирном равновесии, какого не было в этих землях уже несколько столетий. Ханы покорно склонили головы, но в глубине души решили жить так, как жили их предки, с опаской поглядывая на нового повелителя. Глядишь, все еще повернется в другую сторону.

А пока суть, да дело, десяток степных вождей прискакал по льду Дуная на поклон к новому государю, который назначил заседание Боярской Думы, где присутствие жупанов было строго обязательным. Авары, многие из которых когда-то бывали в этих местах с набегами, не скрывали своего изумления. Непривычное многолюдство этих земель поразило их до глубины души. И Дунай, и его притоки были густо обсажены деревушками, которых за день пути можно было встретить не один десяток. А уж Новгород, построенный на стрелке рек, окруженный со всех сторон водой, и вовсе раздавил их. Как будто ханы не в словенских лесах оказались, а в землях Империи. Словенская и германская речь вперемешку с латынью римлян из Бургундии и греческим говором константинопольских мастеров начинали превращаться в какой-то совершенно новый, причудливый язык, который жадно хватал отовсюду незнакомые прежде понятия, приспосабливая их на местный лад.

Как? Когда это случилось? Почему на их глазах полудикое племя, до дрожи пугавшееся самого аварского имени, набрало такую силу? Как они могли не увидеть этого? Что теперь будет с их рабами-словенами, которых велено было весной отправить на юг, к развалинам Сингидунума? Те места запретили занимать всадникам, их распашут тяжелыми плугами, вывернув наружу девственные пласты столетиями нетронутой земли. Всех паннонских словен и германцев уже пересчитали по головам крепкие юноши с ухватками бывалых воинов, и стали собирать под началом старост, обещая снабдить инструментом и зерном для долгого пути. Совсем скоро степь, что была пастбищем для сотен тысяч коней и баранов, превратится в бескрайнее пшеничное поле, оттесняя всадников все дальше и дальше в неудобья.

Большая палата, в которой кругом расположились скамьи, была увешана гобеленами, привезенными купцами из самого Константинополя. Приятное тепло и потолки без малейших признаков копоти удивили непривычных к такой роскоши степняков, равно как и воздух, в коем не было осточертевшей за зиму сажи, от которой тяжелой горечью першит в горле. Степные владыки сели наособицу, завистливо поглядывая на разодетых в меха и парчу словенских жупанов. На головах у тех были надеты высоченные шапки из меха, невиданные степняками ранее. Князя еще не было, и ханы негромко переговаривались.

— Шапки! Шапки-то какие! — ткнул Онура хан племени тарниах Айдын. — Ты видел?

— Да! — протянул Онур. — Хороши шапки! Когда же это они у нас под боком так разжиреть успели, а?

— И не говори, почтенный Онур! — согласился Айдын, стеснительно оглядывая свою весьма скромную по местным меркам одежу. — Где были наши глаза?

— Говорят, все кто новому кагану служит, без войны богатеет, на торговле одной!

— Да как-то позорно это, — поморщился хан племени тарниах. — Каган и вдруг торговец. Может, он еще и деньги в рост дает?

— Ой, развеселил, — закатился мелким дробным смешком Онур. — Умеешь же ты пошутить, почтенный Айдын! Дома расскажу, там все со смеху лопнут. Каган деньги в рост дает… Я не могу!

— Глянь, баба среди мужей сидит! — продолжил Айдын, для которого местные порядки были еще внове. Он до этого и города видел либо снаружи, когда осаждал их, либо сожженными дотла. — Чего она тут делает? Бабе не место здесь!

— Говорят, ведьма это, — со знанием дела прошептал в ответ Онур. — Она самого кагана добро стережет. Сказывают, глаз у нее злой. Чуть замыслит кто покуситься на княжеское добро, так сразу мужской корень сам собой отсыхает.

— Да неужто отсыхает? — разинул в удивлении рот Айдын. — Страх-то какой!

— Люди так говорят! — важно кивнул Онур, который был в курсе всех местных сплетен. Любимая дочь постаралась. — Глянь, сколько золота и камней на себя нацепила! Точно тебе говорю, ведьма это!

— Богиня Умай, отведи от нас беду, — пробормотал про себя хан племени тарниах, теребя амулет на шее, одновременно жадно пересчитывая перстни на пальцах Любавы. Он шепнул своему соседу. — Хорош дворец у нового кагана, почтенный Онур. Куда лучше, чем у старого. Тот в избе деревянной жил, а этот словно ромей какой, каменные палаты себе построил. Холодно тут зимой, небось.

— Да ничего не холодно, — резонно возразил Онур. — Тут печи есть.

— Ну, если печи, тогда да! — согласился Айдын. — И копоти нет. А мне житье в юрте все равно больше по нраву, стены эти проклятые на голову давят. О, смотри! Князь пришел!

Бояре встали и поклонились, а ханы с небольшой задержкой последовали их примеру. Да и почему бы не поклониться новому государю?

— Доброго здравия всем желаю, почтенные бояре! — начал князь. — Начнем, пожалуй…

Заседание Думы закончилось, и бояре потянулись было на выход, когда князь попросил степных ханов остаться. Те переглянулись и расселись по своим местам, выжидательно глядя на нового государя. Они еще не понимали, как вести себя с ним, но резня, которую он учинил в землях хуни и огуров настраивала на серьезный лад. От тех народов едва половина осталась, а взрослых мужей и вовсе — не больше трети. Нечего воинам степи противопоставить новому хозяину, особенно когда у него за спиной маячит болгарская орда, раздувшаяся от захваченного золота и скота.

— Почтенные мужи! — начал князь. — Боги свели нас вместе, и теперь у нас одна дорога. Земли ваши я под свою руку беру навечно, а потому вы должны уяснить, что разбоя и войн между племенами я не потерплю.

— А если кто-то занял чужое пастбище? — хмуро засопел кто-то из ханов. — Как тогда быть? Терпеть?

— Если кто-то займет чужое пастбище, то отдаст свое, — парировал князь.

— А земли уар, огуров и хуни? С ними что будет? Там лучшие травы! — это был самый больной вопрос, и шеи старейшин по-гусиному вытянулись вперед. На их лицах было написано жадное любопытство.

— Эти земли я под себя возьму, — спокойно пояснил князь. — По праву войны. Вы свою долю добычей получили.

— А рабы? — не унимались ханы. — Рабы наши как? Ведь всех забираешь! Кто землю будет пахать? Кто будет собирать кизяк? Чесать шерсть? Пасти баранов?

— Эти люди не скот, — ответил князь. — У нас даже челядь из германских земель на правах литов живет. Люди эти на чужой земле трудятся, но свое имущество имеют. Что трудом нажил, то его.

— А твои служанки тоже не рабыни? — прищурились ханы. — Сколько палок о них обломали, чтобы они как покорны стали. Неужто отпустишь на волю?

— Батильду позовите, — не меняясь в лице сказал князь дьяку, сидевшему рядом с листом бумаги и чернильницей.

— Ваша светлость! — поклонилась запыхавшаяся служанка, обмирая от ужаса и плавясь под любопытными взглядами степных ханов. Аварами ее еще мать в детстве пугала, а тут вот они, прямо на нее смотрят. Непривычного вида темноволосые люди, кто с узкими глазами, кто нет, но все как один с длинными косами, куда были вплетены цветные ленты и какие-то веревки. Почти у всех черепа изуродованы любящими родителями еще в младенчестве, чтобы никто не посмел усомниться в знатности их отпрыска. На суровых обветренных лицах, обожженных степным солнцем и лютой стужей, было написано детское любопытство. Чего там князь такого удумал?

— Батильда, — ласково сказал князь. — Я доволен твоей службой, и отпускаю тебя на волю. Ты теперь свободна.

— Как? За что? Не гоните, ваша светлость! — по щекам женщины потекли слезы. — Да мне и идти-то некуда, сгинем мы вместе с сыном. Моего Хейно ромей Никифор на монетном дворе учит штемпели резать. Говорит, он лучшим мастером на всем свете станет. И княгиня наша добра, как святая Радегунда. Не гоните меня, Христом Богом молю! Некуда мне идти!

— Хорошо, — ответил князь. — Но ты теперь свободный человек, и живешь тут по своей воле. Уйти можешь, когда сама того пожелаешь.

— Спасибо! Спасибо! — бормотала служанка, выходя с поклонами из палаты.

— Эко диво, — презрительно ответил хан Айдын. — Да наши рабы тоже никуда не пойдут. Они в зимней степи и дня не протянут. Так что с нашими людьми, князь? Мы воины, нам без рабов никак нельзя.

— А ты их из похода привел? — спросил его Самослав.

— Нет, — растерялся тот. — Они всегда там жили.

— Тогда это не твои люди, а мои, — хлопнул Самослав по ручке кресла. — Но, раз вам без рабов никак нельзя, — развел руками князь, — то готовьте стрелы и арканы, батыры. По весне в поход за полоном пойдем.

— А куда? — раскрыли рот авары.

— За Дунай пойдем, — охотно пояснил Самослав. — У меня торговый путь до Константинополя проложен. От Сингидунума до самых Золотых ворот тот путь, шестьсот миль длиной, месяц дороги. Его от разбойных племен почистить надо. Забирайте челяди сколько нужно, а остальных я у вас за золото выкуплю, по честной цене. Если семья, да еще с малыми детишками, то плачу вполовину больше. Если крепкие сироты лет по восемь-десять, то по цене взрослой бабы заберу.

— Чудно, — затрясли в удивлении бородами ханы, в головах которых замаячили немалые барыши. Да и демоны со старыми рабами, они себе новых приведут. — Да раз такое дело, мы тебе их целые толпы пригоним. Нам это раз плюнуть.

— Тогда вот мои условия, — поднял руку князь. — Ромеев не обижать, поля не топтать, их дома не жечь, в полон брать только словен.

— Чего-о? — в полнейшем изумлении раззявили рты степные вожди.

— Того! — понятно объяснил новый владыка, который, по их мнению, был не в ладах с рассудком. — Если разорите там чего лишнего, из вашей доли добычи вычту. У меня с императором Ираклием мир, дружба и выгодная торговля.

— Великий Тенгри! — поднял голову вверх хан Айдын. — Что на свете твориться стало? Может, я всё-таки сплю?

— И рабов себе бесплатно забрал, и торговый путь от разбойников освободит. И наши ханы проглотили это. Всем хочется золота получить. Хитер! — задумчиво пробормотал Онур. — Может он и, впрямь, деньги в рост дает? Тогда какая-то совсем новая жизнь у нас в степи начнется. Спаси нас боги от такой напасти!

Ханы гурьбой выкатились из покоев, а к князю зашел хорошо одетый мужик с ухоженной бородой. Его плащ был из доброй ткани, но ни золота, ни парчи на нем не было.

— Староста Ступка, государь, — поклонился он. — Восьмая волость жупанства Моимира. Вызывали?

— Вызывал, садись, — махнул рукой князь, а староста неловко примостился на скамью, чувствуя себя крайне неуютно. Вроде бы не водилось за ним никаких прегрешений, а все равно боязно.

— Ты же у нас за усердие награжден был? — сразу перешел к делу князь. — Да и жупан тебя хвалит. Говорит, честно дела ведешь, родовичей не обижаешь и подати вовремя сдаешь без недоимок.

— Стараюсь, государь, — порозовел от похвалы Ступка.

— Дело есть для тебя, — продолжил князь. — Если справишься, быть тебе в новых землях жупаном, а сын твой старостой вместо тебя станет.

— Что сделать нужно? — Ступка жадно смотрел на князя из-под кустистых бровей. — Да я за такое дело в лепешку расшибусь.

— Я напротив римского Сингидунума новый город построить хочу, — начал князь. — Для этого я туда со всей Паннонии словен и германцев велел согнать.

— А где Сингидунум этот? — осторожно спросил Ступка. — Я и не слыхал про такие места никогда.

— Тысяча римских миль на восток, — пояснил князь. — Если по реке плыть, недели за три доберешься.

— Так это же земли обров, — побледнел староста.

— Ты же ханов видел сейчас, — спокойно сказал князь. — Они присягнули мне. А город тот я Белградом назову, и там тысяча воинов стоять будет.

— А, ну раз так…, — с облегчением ответил Ступка. — А то страшно стало, государь.

— Туда тысячи человек сгонят, — продолжил Самослав. — Надо дома построить, поля распахать, зерно распределить. А как все на землю сядут и посеются, то сначала деревянную крепость поставить нужно, а потом и каменную.

— Непросто будет, государь, — теребил в задумчивости бороду староста. — Столько людей по местам расселить, да кормить их первое время, да скотиной обеспечить, да сохами…

— Там степь, — перебил князь. — Земля добрая, непаханая. Тяжелые плуги дадим, жатки, коней…

— Кому дадим, государь? С кого спрос потом? — нахмурился староста.

— С тебя спрос, с тебя! И с тех людей, кто старостами там будет. Там не рабы на землю сядут, а свободные люди. Они подать зерном давать будут. То зерно войску пойдет, а излишки потом ромеям продадим. У них половина земель разорена.

— А для чего город там, государь? — почтительно спросил Ступка. — Дикие же места.

— Там корабли разгружаться будут, — пояснил князь. — А потом купцы посуху в Константинополь товар повезут, и обратно. А крепость будет охранять те земли. За Дунаем неспокойно. Много туда племен ушло, они привыкли разбоем жить.

— А по реке разве нельзя товар провезти? — уточнил на всякий случай староста. — Она же до самого моря идет.

— Железные ворота ниже по течению, — с сожалением сказал князь. — Даны там едва прошли. Хотя, можно и рекой, только сложно очень, легко днище о камни разбить. Нужно русло, как свои пять пальцев знать.

— Понял я, государь, — склонил голову Ступка. — Могу я младших сыновей с женами и родовичей с десяток семей с собой взять? Из тех, кто потолковей.

— Бери, конечно, — кивнул князь. — Там люди нужны такие, чтобы к нашим порядкам привычны были. К тебе еще словен из-за Дуная пригонят. Весной поход будет.

— По-о-нял, — протянул староста. — Догадывался, что непросто будет, но чтобы так!

— Зато награда какова, а? — улыбнулся князь. — Знатным человеком будешь, и дети твои тоже, и внуки. Год — другой, и в шелк оденешься.

— Я все понял, государь, — встал староста. — Пойду я? Мне с большим боярином Лютом много чего обсудить нужно.

— Иди, — махнул рукой князь. — По теплу в путь готовься. Готовь инструмент, зерно и людей. Корабли дадим. Если леса мало будет, из словацких земель плоты пригоним.

Староста вышел, а князь глубоко задумался. С ханами авар пока все получилось. Он сыграл на их жадности и страхе. Пока они не смеют перечить ему, а потом должны будут почувствовать свою выгоду. Паннонские словене переселятся поближе к новому городу, создав вокруг него широкий пояс из деревень. Они распашут плодороднейшие залежные земли, расселяясь по бывшим аварским пастбищам. Срочно нужно строить крепость, а ручеек мастеров из Бургундии понемногу пересыхает. Франки спохватились, и просто перестали выпускать их из своих земель. Как и других мастеров, впрочем. Епископы взвыли, новые монастыри и церкви стало некому строить. Бригады каменщиков уезжали из Бургундии вместе с семьями, а оставшиеся взвинтили цены на свою работу. А ведь еще нужно отстроить Братиславу и пару крепостей в Баварии. Друг и деловой партнер Гарибальд тоже жаждет защитить свои богатства от хищных франков.

Что ж, придется учить своих. ПТУ организовать, что ли? — тоскливо думал князь. — Точно! ПТУ!

— Боярина Николая ко мне! — крикнул он служанке, а когда римлянин, руководящий Ремесленным Приказом, вошел в покои, спросил:

— У тебя мастер из Бургундии покалечился, помнишь?

— Помню, конечно, — удивленно кивнул Николай. — Домой его отправили на той неделе. Жаль, добрый мастер был, и человек неплохой.

— Догнать, вернуть, жалование положить, как прежде, — приказал Самослав. — Будет для нас новых мастеров учить.

— Святой Мартин, помоги мне! — раскрыл рот Николай. — А так что, можно было?