Кобра и наложница

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В тот же день, но значительно позже Кеннет пришел в шатер шейха на обед. Он привычно расположился на ковре. В шатре бедуина в английском костюме он чувствовал себя неудобно, но знакомые с детства вещи и звуки облегчали его положение: легкий ветерок из пустыни, острый запах еды от ярко горевших костров, мелодичный смех женщин. Он почувствовал голод, когда Элизабет и Кэтрин стали вносить в комнату и ставить на низенький столик одно блюдо за другим. Джабари насмешливо изогнул бровь, увидев, какими глазами Кеннет смотрит на многочисленные блюда и тарелки. Жареный барашек с рисом. Восточные сладости. Груды кусков пресного хлеба и кислое молоко. Чеснок. Кеннет вдыхал ароматы кушаний, витавших над дымившимися тарелками. После целого года сидения на одних только мясных блюдах, густо политых сливочной подливкой, он почувствовал, что к нему вернулся аппетит.

— Мы подумали, что тебе доставит удовольствие поесть кое-какие из твоих любимых кушаний, — прокомментировал это изобилие на столе шейх.

Кое-какие. Кеннет встретился взглядом с шейхом и увидел в его глазах прежнее выражение. Комок подкатил к горлу. Этот взгляд говорил больше, чем какие-либо слова.

«Добро пожаловать. Добро пожаловать домой».

Кеннет постарался не обнаружить своего волнения, когда шейх отломил кусок пресного хлеба, окунул его в подливку и протянул ему. Обычай требовал первым угощать гостя. Кеннет съел предложенный кусок и вздохнул от удовольствия.

Тарик сидел на юбке своей матери и широко раскрытыми глазами смотрел на еду. Между Рамзесом и Кэтрин сидели двое годовалых малышей — девочка и мальчик, очень похожие друг на друга своими темными волосами и яркими зелеными глазами. Это были Фатима и Асад, их близняшки.

Элизабет взяла треугольный кусок пресного хлеба, намазала его йогуртом и дала Тарику. Ребенок стал рассматривать его с серьезным видом археолога, изучающего пирамиды, затем бросил его в лицо своему отцу. Белое липкое пятно поползло по черной бороде Джабари.

— Пу! — счастливо закричал Тарик.

— О да. Сынок. Будущий вождь моих людей, — сухо сказал Джабари, вытирая лицо чистой салфеткой.

Тарик выпустил слюни, Элизабет самодовольно улыбнулась.

— Дайте ребенка мне. Я помню, что делал ваш отец в таких случаях. Он по-арабски велел мне есть, и это были первые арабские слова, которые я выучил. — Кеннет наклонился вперед и взял ребенка.

Когда он усадил малыша к себе на колени, тот удобно устроился в его теплых и нежных руках.

Внезапно Кеннет почувствовал острое желание иметь своего собственного сына с большими шоколадными глазами, как у Бадры. Маленьким кусочком пресного хлеба он поддел немного риса.

— Ешь, — твердо сказал он по-английски и повторил еще раз. Тарик открыл рот. Кеннет всыпал ему в рот еду. Малыш с важным видом стал разжевывать пищу. Кеннет самодовольно усмехнулся.

— Просто покажите ему, кто главный, — посоветовал он.

Родители Тарика восхищенно переглянулись. Но в следующее мгновенье их сын выплюнул свою жвачку, забрызгав все лицо Кеннета непрожеванным рисом.

— Ешь! — пробормотал он по-английски.

Джабари и Элизабет выглядели довольными. Тарик выучил новое английское слово!

— Спасибо, Кеннет, — сказала Элизабет.

— Всегда рад служить, — ответил Кеннет, вытирая клейкие рисинки, прилипшие к его щекам.

Тарик соскочил у него с колен и поковылял к близнецам, которые жевали кусочки хлеба. Остановившись напротив Фатимы, он выхватил хлеб у нее из рук. С самодовольным видом, подражая отцу, плюхнулся на ковер и стал есть. Элизабет недовольно подняла брови, но Джабари повелительно поднял руку.

— Подождем, — тихо сказал он. — Я хочу посмотреть, что они будут делать.

Взрослые замерли в ожидании, наблюдая за детьми. Фатима, не мигая, уставилась на Тарика зелеными глазами, а потом схватила в свой маленький кулачок прядь соломенных волос Тарика и дернула изо всей силы.

Тарик выронил хлеб и истошно завопил, хватаясь за волосы, но маленькая девочка крепко держала его. Ее брат Асад поднял хлеб, погукал и шлепнул им Тарика, а потом отдал его назад своей сестре. У Тарика был такой горестный и потрясенный вид, что Кеннет не выдержал и засмеялся, да так, что слезы потекли у него по щекам.

— Какая у вас дивная пара маленьких воинов, Рамзес!

Рамзес гордо улыбнулся:

— Они похожи на свою мать.

Потом они забросали Кеннета вопросами о его новой жизни. Он старался отвечать на них настолько дипломатично, насколько это было возможно, испытывая жгучее чувство тоски по всему тому, что было когда-то в их общей жизни.

Он страшно удивился, когда увидел, что Джабари и Рамзес убирают со стола, что гордый шейх и его телохранитель складывают для замачивания грязную посуду в большой таз. Кэтрин печально улыбнулась Элизабет.

— Он и посуду моет так же хорошо? — спросил Кеннет.

— Когда я укладываю Тарика спать, моет он. Джабари говорит, что мытье посуды бережет его уши. Посуда не вопит, — засмеялась Элизабет.

Немного позже, когда женщины пошли в свои шатры, чтобы уложить детей, Кеннет остался с Рамзесом и Джабари. Трое мужчин любовались звездами, усеявшими ночное небо.

Кеннет посмотрел на этих двоих мужчин, которых он считал своими братьями и которые были ему роднее кого-либо еще на земле. Они вместе сражались в бою, вместе проливали свою кровь. Их связала воинская дружба, борьба не на жизнь, а на смерть. Как он хотел снова быть с ними! Здесь, в своем родном окружении, он почувствовал, что с него как старая кожа, слезает мишура его лондонской жизни, все его обязанности и ответственность. Здесь он почувствовал облегчение.

Джабари положил свою руку ему на колено, ладонью вверх. Он и Рамзес переглянулись.

— Хепри?

— Конечно.

— Ты действительно хочешь быть связанным с нами, Хепри? Как брат? Согласишься ли ты пройти обряд посвящения в кровные братья?

Торжественный тон шейха подчеркивал серьезность вопроса. Кеннет не колебался. Он важно кивнул.

— Что ж, пусть будет так.

Трое мужчин с обнаженной грудью, одетые только в штаны цвета индиго, уселись на каменистую площадку для торжественных обрядов. Пламя костра бросало зловещие тени на их лица, покрытые пеплом сгоревших поленьев. Обряд, состоявший в нанесении особой татуировки, проводился в ночь накануне сражения.

Кеннет обхватил себя руками и уставился на огонь, в то время как Джабари взял в руки обрядовый кинжал и обтер его. Шейх поднял кинжал на уровень левого предплечья Кеннета.

— Ты уверен? — спросил он.

Кеннет повернул голову, чтобы посмотреть на него твердым, немигающим взглядом, гордо выпрямив спину.

— Никогда в своей жизни я не был так уверен. Я хочу быть твоим кровным братом.

— Очень хорошо.

Крепко прижав ладони к коленям, шейх стал произносить слова клятвы глубоким, мрачным голосом.

— Кровь на кровь, брат к брату, анх, священный крест — символ жизни наших предков, связывает нас на всю жизнь. Да течет мужество в наших жилах, да будут наши сердца отважными, да будут крепки узы, связывающие нас. Даже когда мы ослабеем и смерть придет к нам, то и тогда кровь каждого из нас будет течь в наших жилах, наша связь как братьев останется крепкой навсегда.

Кеннет скрипнул зубами, когда в его тело вонзился кинжал. Он старался пересилить боль, сохраняя равномерное дыхание, как этому учил его в детстве Рамзес, сосредоточившись на самом себе. Когда все было закончено с Кеннетом, шейх протер свою руку дезинфицирующей тканью и передал нож, на котором блестела кровь Кеннета, Рамзесу.

Рамзес подбадривающе улыбнулся, снимая напряжение торжественного момента.

— А! Впервые мой шейх вручает мне кинжал и велит пролить его кровь. Может быть, простого рисунка татуировки недостаточно? Может быть, нарисуем что-нибудь в качестве украшения? Как насчет любимого цветка твоей жены?

— Мы могли бы нарисовать карту Египта и тогда, если ты потеряешься, то всегда найдешь дорогу, — бодро предложил Кеннет.

— Рамзес, приступай к делу, пока я не нарисовал на твоем лице постоянную улыбку, — проворчал Джабари.

И пока телохранитель вырезал знак на его плече, шейх мрачно смотрел на костер. Закончив, Рамзес вытер руку и передал окровавленный кинжал шейху.

Тот грустно посмотрел на своего телохранителя. Кеннет понял его затруднительное положение и засмеялся. Рамзес испустил тяжелый вздох.

— Может быть, мне нужен другой рисунок? — он вытянул вперед свои руки, каждая толщиной, как ствол мощного дерева, на одной была нанесена татуировка телохранителя, на другой — сложный по рисунку знак того, что он был женат. — У меня уже нет свободного места, — пожаловался он.

Шейх выгнул бровь.

— Всегда можно найти место на другой части тела, — многозначительно обнадежил он Рамзеса.

Рамзес весело обругал его. Кеннет рассмеялся, чувствуя радость от восстановленной дружбы и атмосферы товарищества. Наконец он чувствовал себя дома.

Джабари выбрал на руке Рамзеса место под татуированным знаком телохранителя. Закончив, он высоко поднял меч.

— Пусть этот меч, который обагрен нашей кровью, свяжет нас узами кровного братства, как изображение священного креста, символа жизни — анх, — на наших руках служит вечным напоминанием о нашем братстве на всю жизнь.

— Братство на всю жизнь, — как эхо, торжественно отозвался Кеннет.

— Братство на всю жизнь, — повторил Рамзес.

Шейх обтер кинжал и благоговейно вложил его в футляр из кедра. Кеннет запрокинул голову и посмотрел на небо. Его охватило чувство удовлетворенности: ему удалось восстановить все то, по чему он тосковал с тех пор, как уехал отсюда.

Рамзес подтолкнул его локтем и показал на круг на гладкой мускулистой груди Джабари. Алма — эта татуировка была сделана шейху в ночь накануне их набега на племя Аль-Хаджидов, чтобы вернуть священный диск.

— Ты помнишь, когда ему сделали эту татуировку? — спросил Рамзес.

Кеннет торжественно кивнул. Погруженный в воспоминания, он перенесся мыслями в ту ночь, когда воины пели и плясали около костра и шейху сделали татуировку. Подперев подбородок руками, он уставился на песок.

Наконец шейх встал. Они зашагали в лагерь. Кеннету было интересно, где его устроят на ночлег.

Кеннет был в шоке, когда Джабари, бросив на него извиняющийся взгляд, остановился перед шатром Бадры.

— Ее не будет до завтрашнего вечера. У Рашида не так удобно. Уже поздно, и я думаю, что тебе это подойдет. Если тебя это не устраивает…

— Ты можешь остановиться у нас, — сказал Рамзес.

— Нет, все в порядке, — он слегка пожал плечами. — На одну ночь это подойдет. На рассвете я уеду.

Он попрощался с ними, снял свою обувь и вошел внутрь. На столе сандалового дерева горела масляная лампа. Кеннет направился к кровати, отделенной занавеской от главной части шатра, и остановился.

Спальня Бадры. Он вдыхал ее аромат, свежий запах жасмина. На столике перед овальным зеркалом лежала серебряная щетка для волос. На просторной удобной кровати, застеленной чистыми простынями, высоко лежали шелковые подушки.

Ей всегда нравилось спать среди множества подушек.

Очарованный воспоминаниями, он закрыл глаза, припоминая их первую встречу, когда он спас ее от Аль-Хаджидов, а она навсегда похитила его сердце.

Он приподнял циновку на двери, чтобы впустить внутрь свежий ветерок, потом умылся, слил воду в кувшин для полива огорода и бросился на мягкую постель Бадры. И сразу провалился в глубокий спокойный сон, каким не спал с тех пор, как он уехал в Англию. Герцог Колдуэлл, бывший воин Хамсинов, видел во сне жасмин и пленительную, застенчивую улыбку.

Наконец-то дом.

Бадра заставляла их скакать с бешеной скоростью, потому что ей нужно было вернуться в Дашур как можно быстрее. Лунный свет разливался серебром по каменистому песку, когда она и Рашид тихо пробирались между шатрами.

Она вошла в свой шатер и направилась к постели, улыбнувшись чьей-то беспечности. Кто-то оставил приподнятой циновку на двери, так что лунный свет и прохладный ветерок проникали внутрь. Не зажигая лампы, она быстро умылась и накинула мягкую хлопчатобумажную ночную рубашку, которую купила в Англии. Бадра мечтательно поглаживала ткань, чувствуя, что таким образом она хоть на немного приближается к Кеннету и его родине — то была ее невинная игра, связанная с затаенной мечтой когда-нибудь стать его женой. Она бы надела ее в свою первую брачную ночь. Кеннет будет нежно раздевать ее. Его лицо светится от счастья. Рубашка соскользнет к ее ногам, Кеннет наступит на нее, его глаза будут гореть голодным огнем. Он навалится на нее всей тяжестью своего мощного тела, искры желания в его глазах сменятся сумасшедшим блеском страсти, когда он грубо овладеет ею…

Бадра задрожала. Подошла к постели, подняла простыню и улеглась на матрас. Легкий вздох сожаления слетел с ее губ. Было ли что-то такое, что вызывало у нее отвращение при мысли о телесной близости с Кеннетом? Что, если бы она в прошлый раз разрешила Кеннету все? Если бы только она не была так напугана!

Вдруг она уловила знакомый запах сандалового дерева и мыла. Запах Кеннета. Она была настолько увлечена им, что ее рассудок стал проделывать с нею странные шутки. Но вдруг она расслышала чье-то глубокое ровное дыхание. Кто-то прижался к ней. Это было сильное мужское тело, своими изгибами повторявшее все линии ее изящной фигуры. Она застыла в ужасе и уже раскрыла рот, чтобы позвать на помощь Рашида и других воинов, когда услышала, как мужчина произнес во сне:

— Ммммм, Бадра.

Кеннет?

Она замерла. Мужчина обнял ее. Ее ужас сменился потрясением. Теплая рука скользнула по ее телу и легла на ее грудь. Мужские пальцы стали ласкать ее сосок. В ней проснулось желание. Женщина спрятала свое лицо в его волосы. Затылком она чувствовала его теплое дыхание.

Она застонала от удовольствия. Кеннет что-то пробормотал. Бадра поняла, что он спал и видел во сне ее.

Она лежала неподвижно, не делая ни одного движения, в то время как он плотно прижимался к ней всем своим телом. Она чувствовала напряжение его возбужденного члена. Тут же всплыли воспоминания о Фарике, но она решила отогнать их прочь.

Во сне он продолжал ласкать ее легкими нежными прикосновениями, возбуждая ее. Она попала в затруднительное положение. Если она разбудит его, он может разбудить других. Бадра не хотела поднимать никакого шума.

И в то же время она испытывала восхитительные ощущения, когда он нежно ласкал ее грудь, наполняя все ее существо сладким томлением. Кеннет продолжал спать, она молча лежала, и когда во сне он шевелился и обнимал ее, она повторяла все движения его тела.

Вдруг он перевернулся и откатился от нее. Бадра бесшумно соскользнула с постели и встала рядом. В лунном свете вырисовывался его четкий профиль, его чувственные, слегка полуоткрытые губы. Простыня прикрывала только нижнюю часть его тела, Бадра видела его обнаженную грудь, покрытую густыми темными волосами. На скульптурном бицепсе его правой руки четко вырисовывалось голубое изображение татуированной кобры.

Мужчина спал и видел во сне ее в своих объятиях. Его сильные руки манили ее, но у нее не хватило храбрости. Полная горьких сожалений, Бадра на цыпочках вышла из спальни и устроилась на ночлег в уголке главной комнаты шатра.

Кеннет проснулся еще до того, как первый бледный проблеск рассвета проник в шатер. И сразу ощутил запах жасмина. Он понюхал свои руки, которые как будто впитали этот аромат. Может быть, это был сон? Неужели он держал Бадру в объятиях? Обнимал ее? Может быть, эти чудные видения напомнили ему сладкий вкус ее губ?

Он оделся и в раздумье огляделся вокруг. Потом зажег лампу и тихонько подошел к занавеске, отделяющей спальню от главного помещения. Поднимая ее, он уже знал, что увидит за ней.

Свернувшись клубочком, Бадра лежала на ковре и крепко спала. Значит, это был не сон.

С минуту он смотрел на нее, на изящные линии ее щек, на ее сочные губы, стройную шею и круглые бедра. Потом повернулся и прошагал обратно в спальню, чтобы собрать свои вещи. На горизонте занимался рассвет, обещая еще один ясный день под голубым безоблачным египетским небом.

Кеннет оседлал, своего верблюда и исчез из лагеря Хамсинов так же тихо, как Кобра его тотема.