Кобра и наложница

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Бадра почувствовала такое облегчение, как будто в душный знойный день пронесся неистовый порыв ветра, и от свежего воздуха стало возможно дышать.

Она закрыла глаза, потом снова открыла их, боясь, что Кеннет ей только привиделся. Он нежно приветствовал ее.

— Жасмин? С ней все в порядке? — с надеждой спросила она.

Кеннет приложил палец к губам. Он посмотрел на евнухов, стоявших на страже в дверях, и резко приказал им:

— Оставьте нас.

Когда они ушли, он выжидательно посмотрел на нее. Под его мрачным взглядом ее вновь охватила дрожь дурного предчувствия.

— Твоя дочь в безопасности вместе с Джабари.

Бадра застыла. Она сделала усилие, чтобы уловить смысл его слов.

— Твоя дочь — Жасмин. Ты все это затеяла из-за нее?

— Она моя сестра… — пыталась возразить она.

Но все ее возражения исчезли под его испытующим, проницательным взглядом.

— Нет, Бадра. Твоя дочь. У нее твои глаза, твой маленький упрямый подбородок. И еще то твое признание насчет материнской любви. Это твоя дочь от Фарика. Я знаю. И Джабари тоже знает это.

Она снова забеспокоилась.

— Он знает? Я боялась рассказать ему об этом. Когда-то Джабари сказал, что будет считать врагом любого ребенка Фарика и будет вынужден убить его.

— Джабари сказал такое очень давно и в гневе. Он никогда бы не причинил вред твоему ребенку. Тем более такой чудесной смышленой девочке, похожей на тебя, — нежно объяснил он.

Сосредоточенно-внимательный взгляд голубых глаз Кеннета встретился с ее глазами. Он вынул что-то из своего кармана. Это была золотая пектораль Аменемхета III. Бадра громко, прерывисто задышала.

— Почему ты пыталась украсть это, Бадра? Для Рашида?

Она в замешательстве нахмурила брови.

Кеннет мрачно добавил:

— Рашид пытался убить меня в Лондоне, когда я спал.

— Рашид не стал бы убивать тебя, — возразила она. Помолчав, Бадра вспомнила, как Кеннет с Рашидом чуть было не сцепились в антикварном магазине.

— Возможно, он просто хотел ранить меня, чтобы убедиться, что я еще воин. Он просил тебя сделать это для него?

— Нет, он никогда об этом не просил! Он знал… он пытался защитить меня. Это Омар, владелец Дворца наслаждений. Фарик продал Жасмин Омару после того, как они сказали мне… — тут она запнулась, — сказали, что она… она умерла Омар хотел меня и использовал Жасмин, чтобы заманить меня. Ценой ее освобождения было мое возвращение сюда, в бордель. Другим вариантом была кража пекторали. Когда мне не удалось раздобыть ее там, в Дашуре, я была вынуждена отдать свою свободу в обмен на свободу своей дочери, — ее голос дрогнул. — Я прошу прощения. Я была в отчаянии.

— Почему ты ничего мне не сказала? Я бы помог тебе.

— Как бы ты помог? Набег, пальба из ружей, но все это только принесло бы вред Жасмин. Они угрожали, что продадут ее богатому покупателю, если я расскажу тебе. Я бы никогда не увидела ее снова, — тело Бадры содрогнулось от внутреннего, не вышедшего наружу рыданья.

Кеннет бросил пектораль на столик около кровати, взял ее руку и стал успокаивающе поглаживать ее.

Бадра понимала, что он не сможет вывести ее отсюда, несмотря на то что обладает необыкновенной храбростью. В борделе был внутренний двор, вооруженные евнухи охраняли все входы и выходы. Это была хорошо охраняемая крепость.

Она сказала ему об этом, мягко добавив:

— Я знаю, что это невозможно. Поэтому я, как ребенок, постаралась убежать. Но у меня ничего не вышло.

В глазах Кеннета засветилась решимость.

— Вызволить тебя отсюда — это вызов мне, вот и все. В ее душе мгновенно родилась надежда — и тут же умерла.

— Нет, ты не сможешь вызволить меня отсюда. Это слишком опасно. Никто не сможет спасти меня.

На лице Кеннета появилось его обычное выражение.

— Помнишь, что ты сказала, когда мы встретились в первый раз? Вспомни, что я сказал тебе.

На лице Бадры появилась слабая улыбка.

— Хамсины никогда не терпят поражение, — сказала она.

— Да. Ни тогда, ни теперь. Я найду выход. Но боюсь, это потребует времени.

— В твоем распоряжении целый месяц, — она перестала улыбаться и вздохнула. — Столько времени, сколько Жасмин будет находиться в безопасности. Все дело в ней.

Кеннет восхищался необыкновенным мужеством Бадры, и в то же время ему причиняли страдание нотки покорности в ее голосе. Комок встал у него в горле. Он видел, как она ценою своего тела защищает дочь от опасности, ее большие, шоколадного цвета испуганные глаза, полны решимости. А внутри ледяной глыбой застыл ужас, но она пересиливает себя и борется с ним ради Жасмин. Бадра была как разъяренная тигрица, защищающая своего детеныша. И она заставит себя стать ручной, покорной, тигрицей, захваченной в зоопарк, лишь бы спасти Жасмин.

Глубина ее материнской любви укротила Кеннета. Он нежно, чтобы не испугать, дотронулся до ее руки. Боже, она и без того была напугана — и холодна. Так холодна, так неподвижна, как алебастровая статуя. Она сидела на краешке кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пристально смотрела на него. В ее больших карих глазах метался вопрос:

«Что же дальше?»

Кеннет знал, чего хочет. Он хотел согреть ее изнутри и снаружи. Нежным поцелуем согнать страх с ее лица. Почувствовать ее влажные податливые губы, раскрывающиеся навстречу его чувственному поцелую. Он хотел рассеять все ее страхи, заставить гореть в напряженном ожидании, корчиться и стонать от исступления и восторга в его объятиях. Обнимать и целовать ее, чтобы сладкая впадина между ног стала влажной. Медленно погрузиться туда и чувствовать ее упругость.

Он хотел растормошить ее, чтобы она перестала сопротивляться ему. Чтобы его сердце перелилось в ее и чтобы она больше никогда не была холодна с ним. И когда, наконец, он возьмет ее на вершину блаженства, он хотел принять ее крик и начать все сначала, снова и снова неутомимо доказывая ей силу своей любви, пока она, обессиленная, в упоении не прильнет к нему. Только тогда он мог бы позволить себе освободиться от забот о ней. Только тогда она, забывшись в восторге страсти, избавится от страха и почувствует свою истинную женскую силу.

Но ему было нужно узнать правду, ту правду, которую, как он подозревал, она скрывала: настоящую причину, по которой она отталкивала его.

— Бадра, разденься для меня. И повернись. Я хочу посмотреть на твою спину.

Эти слова подействовали на нее как удар хлыста. Ее заставляли показать то, чего она стыдилась больше всего на свете. Показать изуродованную рубцами спину человеку, которого она втайне любила. О нет! У нее перехватило дыхание.

— Пожалуйста. Не проси меня делать это. Я не могу.

Мягко улыбнувшись, Кеннет дотронулся до ее щеки.

— Я не хочу нанести тебе вред, малышка. Но я должен знать.

Не двигаясь, она смотрела, как он стянул с нее вуаль. Когда его пальцы стали медленно развязывать атласные ленты, придерживавшие ее прозрачный халат, она схватила его руку своей дрожащей рукой.

Он без усилия стряхнул ленты и спустил платье с ее плеч. Оно легко упало, обнажив ее упругую грудь. Ее большие испуганные глаза встретились с его глазами.

— Пожалуйста, Хепри, — молила она, голос ее дрожал.

По ее щекам катились слезы. У нее упало сердце, когда она посмотрела ему в лицо. Кеннет положил свои большие теплые руки ей на плечи и повернул ее к себе спиною.

— Прости, — сказал он спокойно. — Но я должен увидеть это сам.

Кеннет отбросил спутанную массу темных волос ей через плечо. Она подалась от его прикосновения и попыталась повернуться. Но он крепко держал ее. Он положил свою теплую нежную руку на ее дрожащую спину, покрытую, как кружевом, паутиной мелких рубцов. Ее шея и щеки загорелись от стыда.

Бадра опустила голову, когда его пальцы заскользили по следам старых шрамов, память о которых до сих пор терзала ее.

— Чтоб он провалился в преисподнюю! — яростно произнес он. — Этот жирный ублюдок!

Ее трясло. Она закусила губы, воспоминания терзали ее так же, как удары терзают плоть. Теперь ее тайна была раскрыта.

В нем закипело раздражение.

Глубокие белые шрамы на нежной коже Бадры были свидетельством жестокости Фарика. Этот шейх Аль-Хаджидов, ее прежний хозяин, избивал ее. Жестоко. Бадра лгала ему. И ей было стыдно за все, что с нею произошло. Кеннет страдал от мученического выражения ее лица.

— Что еще он делал с тобой, Бадра? Он еще и насиловал тебя?

Слабый кивок подтвердил его подозрения. Кеннет подавил вздох гнева.

— Сколько лет тебе было?

Рыдания сотрясли ее плечи.

— Мне… мне было одиннадцать.

Он тихо выругался. Совсем еще маленький ребенок. Внутри у Кеннета все напряглось, когда он представил себе хрупкую девочку, которой она, по-видимому, была, с газельими глазами. Более! Сколько же ей пришлось вытерпеть, когда эта девочка постепенно превратилась в бледный призрак самой себя, молчаливый и измученный. Ее рыдания и крики ужаса и боли, когда Фарик бил и насиловал ее.

Черт побери! Почему он не понял этого раньше? «Потому что не хотел», — признался себе Кеннет. Он не хотел знать жестокую правду.

— Я сожалею, Хепри, — сказала она, дрожа и всхлипывая. — Джабари знал об этом, но я умолила его никому об этом не говорить. Я бы хотела доверить тебе эту тайну. Я хотела тебе сказать. Ты всегда защищал меня, оберегал на каждом шагу. Но мне было слишком… стыдно.

Ее сотрясала дрожь. Проникнутый глубоким участием, он начал ласкать ее голую спину, стараясь утешить ее. Ему было больно видеть, как она страдала.

«О Бадра, — сказал он про себя. — Я клянусь, что ты никогда больше не будешь так страдать от несправедливости, любовь моя».

В нем проснулась примитивная мужская ярость. Ярость и гнев воина. Он страстно желал, чтобы Фарик был жив, чтобы он мог прекратить ее страдания, заставив его на коленях вымаливать у Бадры прощение за причиненное ей зло… Хотя в жилах Кеннета не было ни единой капли египетской крови, он испытывал те же чувства острой необходимости защищать свою женщину, как это было с воинами племени Хамсинов.

Он подошел к ней и обнял ее. Бадра напряглась. Когда она заговорила, ее тело было таким же бесчувственным, как и голос.

— Итак, ты купил меня. И ты знаешь цену этой покупки. Я знаю, чего ты всегда желал. Если ты хочешь, пожалуйста, и давай покончим с этим.

Она скинула свое платье и шлепанцы. Обнаженная, сидя на кровати, она была готова взорваться. Если он дотронется до нее, она рассыплется, как стекло. Расстроенный, он взъерошил свои волосы.

Когда она почувствовала, что он не делает по направлению к ней никаких движений, она подняла глаза.

— Почему ты купил меня, Хепри?

Почему? Долгие годы ожиданий и мечтаний о ней. Во сне он вдыхал ее аромат и обладал ею в своих мечтах. Он так долго ее любил, он прикипел к ней.

Но он ничего не сказал ей об этом. Он водил рукой по постели, представляя себе, что касается ее нежной щеки.

— Я купил тебя потому, что хотел спасти. Спасти от всех этих скотов, потных и похотливых самцов. Я должен был тебя защитить от них — и от тебя самой… Чтобы ты перестала дрожать и стыдиться, что какой-то негодяй так надругался над юной девочкой, что превратил тебя в недоступную статую. Я хотел сделать так, чтобы ты перестала бояться… Я не знал, что надо было сделать на этих торгах. Я мог бы их всех убить. Но тогда эти евнухи причинили бы зло и тебе, и твоей дочери…

Воин Хамсинов был обучен дисциплине и строгому самоконтролю. Все эти умения нужны были ему сейчас. Нежно и очень бережно он будет успокаивать Бадру в своих объятиях, будет учить ее науке испытывать блаженство в настоящей любви, в объятиях настоящего мужчины. Но только тогда, когда она сама захочет этого. Когда она поймет, что он любит ее, и захочет, чтобы он любил ее. Не сейчас.

— Ты хочешь есть?

На ее лице отразилось недоумение. Поколебавшись, она ответила:

— Да. Очень.

— Хорошо. Оденься, а я велю принести сюда еду.

Он заказал роскошную еду. Это был пир султана. За все время их отношений он узнал ее вкусы. Целая армия слуг ходила туда-сюда, внося на вытянутых руках ее любимые блюда. На серебряном подносе был и жареный ягненок в рисе, и ваза со свежими апельсинами, виноградом, финиками и гранатами, корзиночка с еще теплыми сдобами из кислого теста под бело-голубой глазурью, большие ломти хлеба и изобилие разных восточных сладостей. Потом принесли сосуд для чая и чашки. Небольшую вазочку меда. Графин дорогого красного вина и два хрустальных стакана.

Они устроились на мягких бархатных подушках на полу друг напротив друга около низенького столика красного дерева. Кеннет раздавил губами виноградину. Сладкий сок потек ему в рот.

«Бадра подобна этой виноградине», — решил он.

— Я уверен, ты голодна, а здесь этой роскошной еды на двоих, — мягко сказал он.

Он заметил, как в ее глазах загорелся огонек интереса, когда она посмотрела на еду. Потом Бадра осторожно взяла один финик и надкусила его своими маленькими белыми зубками.

Ее присутствие возбуждало его. Он мог просто взять ее, у него было на это право. Он ведь купил ее, и еще он знал, что иногда она его желала. Но это был путь не для него. Бадра должна прийти к нему сама, теплая и желающая их близости. Он просто будет ждать. Необходимо время, чтобы отогнать ее естественные опасения и страхи, освободив ее от них. Он будет осторожно пробуждать глубоко запрятанные родники ее страсти. И когда они забьют сильной струей, тогда она покорится желаниям собственного тела, уставшего от одиночества.

Кеннет медленно съел еще одну виноградину, наслаждаясь ее вкусом, пока слуга наливал им чай и вино. Бадра сделала большой глоток и поставила свой стакан, продолжая смотреть на Кеннета, как пойманная в ловушку мышь наблюдает за коброй. Он отослал служанку, которая вышла также тихо, как и вошла.

Он слизнул капли сока со своих губ. Бадра смотрела на него, явно увлеченная его игрой. Он ничего не сказал, но внутренне улыбнулся.

Он вдыхал нежный запах жасмина, которым женщины намазали волосы Бадры, после того как вымыли ее. Этот запах дразнил его чувства. Тяжелая горячая кровь пульсировала у него в венах, больно распирая их. Вынужденный подавлять свое желание, он позволил себе облегчить свое напряженное состояние ожидания.

Подперев подбородок кулаком, он пристально смотрел на Бадру. Он хотел доставить удовольствие своим чувствам, наблюдая, как рассыпной волной накрывают ее длинные черные волосы, когда она склоняется над едой. Он хотел погрузить свое тело в притягательную теплоту ее объятий. Обцеловать каждый дюйм ее оливковой атласной кожи. Зарыться лицом в шелковую копну ее длинных локонов, заставить ее узнать всю силу его страсти.

Нет, есть ему не хотелось. Он мог только смотреть на нее и вдыхать ее аромат. Бадра. Пир чувств. Редкий сорт мадеры, экзотический и острый на вкус, как самое лучшее вино.

Она сделала большой глоток чая. Потом попробовала еще финик и надкусила виноградину. Кеннет наблюдал, околдованный тем, как ее маленький язычок слизывает с губ жемчужинку сока. Он положил руки на полу своей одежды и вовсе не удивился, что там твердо.

Вдруг она тревожно взглянула на него.

— Кеннет, ты совсем не ешь. Почему ты на меня так смотришь?

— Мне нравится наблюдать за тобой, — он отпил глоток вина. Французское. Неплохо. Ее прелестный рот в форме бутона раскрылся.

— Ешь, — сказал он. — Ты, наверное, умираешь от голода.

— Я не могу есть, — она обхватила себя руками, оглядываясь вокруг своими встревоженными глазами. — Эта комната… и эти запахи.

Его брови изогнулись. Кеннет поставил свой стакан с вином и принюхался. Он так увлекся своими наблюдениями, что ничего не заметил. Теперь запах комнаты ударил ему в нос — запах дыма сигарет, застоявшийся запах старых духов и мускусный запах продажной любви. Он встал, подошел к зарешеченному окну, чтобы открыть его, и обнаружил, что оно заперто.

— Они запирают окна, чтобы мы не выпрыгнули. Если нам достанется такой хозяин, который вдруг будет плохо пахнуть.

Он вздрогнул и, посмотрев на нее, увидел, что она зажимает нос. Восхищенный ее очаровательным движением, Кеннет засмеялся. На губах Бадры в форме розового бутона появилась легкая улыбка.

Эти губы, такие полные и чувственные! Ему до боли захотелось прикоснуться к ним. Вместо этого он снова сел, налил себе вина и потянулся, чтобы налить немного и ей. Она накрыла свой стакан рукой.

Кеннет удивленно поднял бровь.

— Выпей немного на ночь. Это поможет тебе уснуть. Поверь мне.

Стакан слегка дрожал в ее руке, когда она взяла его. Бадра сделала большой глоток, потом откинулась назад. Ее губы были мокрыми от вина. Он желал ее так же отчаянно, как и много лет назад. Но теперь он не был нетерпеливым, горячим юнцом девятнадцати лет. Он обладал сдержанностью мужчины и честью воина. В воздухе почти физически ощущалось напряжение. Бадра смотрела в сторону, изучая роскошные персидские гобелены, которыми были увешаны стены.

— Почему ты оттолкнула меня, когда я просил тебя выйти за меня замуж? Сейчас я хочу получить правдивый ответ.

Она молчала. Потом тяжко и горестно вздохнула. Этот вздох безнадежности и одиночества полоснул его по сердцу.

— Как я могла выйти за тебя, Кеннет? После всего, о чем ты сейчас узнал? — сказала она совсем тихо. — Я говорила Джабари, что ты хороший человек, который заслуживает лучшей доли. Я знала, что никогда не смогу стать такой женой, которую ты хотел бы иметь.

— Такой женой, какую я хотел?

— Я не могу быть твоей женой, Кеннет, — прошептала она. — Я…. Я боюсь тех интимных отношений, которые объединяют мужа и жену. Я никогда не смогу насладиться тем восторгом, о котором мне говорила Элизабет… Я другая… Меня убили в одиннадцать лет. Мои чувства не родились, они умерли…

— О Бадра! — нежно сказал он, стараясь взять ее за руку.

Она отшатнулась и закрыла свое лицо дрожащими руками.

— Я никогда не хотела оскорбить тебя или нанести тебе вред, — говорила она сквозь прижатые к лицу дрожащие пальцы.

Целый год он пытался выкинуть ее из головы, но она все еще царила в его сердце. В глубине ее шоколадных глаз он разглядел боль и страх. Почему он раньше не замечал этого?

«Из-за своей гордости», — признался он себе с жестокой честностью. Он был унижен, потому что она три раза отказала ему.

Ему больше нечего было терять. Кеннет перегнулся через стол, когда Бадра отвела руки от лица. Он нежно взял ее за подбородок, заставляя смотреть прямо на него.

— Тогда, Бадра, ответь мне на другой вопрос. Ты когда-нибудь любила меня?

Слезы, блестевшие на ее глазах, делали их похожими на драгоценные камни.

— Как я могла не любить тебя? — Ее разбитый голос потряс его. — Твоя доброта, твое остроумие, то, что ты всегда ставил мои интересы и нужды выше своих… Твое острое чувство юмора и твоя храбрость. То, как ты всегда смотрел на меня с любовью, которая никогда не умрет. И все эти годы, когда ты сдерживал свою клятву никогда не трогать меня, несмотря на свое желание, — я же знаю, как тебе этого хотелось! И один поцелуй, который ты хотел украсть… О, много-много раз, лежа в своей постели ночью, я сожалела, что оттолкнула тебя.

Она остановилась и прижала руки к груди.

— Я знала, что никогда не смогу сказать тебе, что я чувствовала, я не могла ответить на твою страсть, а ты заслуживал любви страстной женщины. Поэтому я прятала свою любовь, как драгоценность. Я полюбила тебя с того первого момента, когда ты заставил меня рассмеяться. До того, как я встретила тебя, я была мертва. А ты оживил меня. Я мечтала о том, чтобы ты обнял меня своими сильными руками, научил меня не бояться. На всякий раз мои страхи, мой стыд мешали моим мечтам. Они боролись друг с другом, как звенящая сталь клинков воинов Хамсинов борется с врагами, но всегда побеждал страх, поэтому я отвергала тебя, хотя никогда не переставала любить…

Кеннет едва мог дышать. Как он мог все эти годы думать, что она не отвечает на его чувства и считает только своим другом? Он почувствовал, как его мечты вспыхнули искрами и разгорелись во всепоглощающее пламя. Она действительно любила его, и любила так же сильно, как и он ее. Она жила этим, лелеяла свою любовь, но оттолкнула его только потому, что думала, что не сможет со всей страстью отвечать на его страсть. Она любила его — но запирала свое сердце, у нее была дочь, был гарем, был ненавистный Фарик и исполосованная спина. И она была рабыней — а он унаследовал титул герцога! О, конечно, она не могла стать его женою, она была недостойна его.

Он оглядывался на ее жизнь, тянувшуюся, как бесплодные пески пустыни Сахары. Она желала любви и страшилась ее, создавая препятствия, чтобы отгородиться от его чувств, когда он из заботливого друга и верного защитника превратился в ее страстного поклонника.

Всеми силами он хотел, чтобы можно было повернуть время вспять. Тогда бы он стал настойчиво уговаривать ее, ухаживать за ней. Чтобы показать удовольствие, которое получают мужчина и женщина от физической близости, и развеять все ее страхи.

Кеннет нежно обнял Бадру, покачал ее на руках как испуганного, заплаканного ребенка.

Но она-то не была ребенком, она все еще дрожала всем телом, как норовистая кобыла, инстинктивно чувствующая присутствие жеребца-производителя. Он должен был щадить ее чувства.

— Никогда больше, — сказал он охрипшим голосом. — Я никогда больше не допущу, чтобы другой мужчина обидел тебя. До тех пор пока хоть одна капля крови будет течь в моих жилах. Я обещаю тебе, малышка.

Бадра улыбнулась сквозь слезы так, что у него защемило сердце.

— Я знаю, ты хочешь помочь, Хепри. Но существуют такие вещи, с которыми не поможет справиться ни твоя отвага, ни твоя сила. Ты не сможешь вызволить меня отсюда, даже если захочешь пробить эти стены. Тебе не одолеть эту крепость…

— Ты еще не знаешь, что будет, если я возьмусь за дело, — храбро заявил он.

На ее лице выразилось смущение, когда он встал.

— Куда ты собираешься?

— Обратно в отель. Рассказать Джабари, что ты в безопасности. — Он повернулся. — Но ты ни при каких обстоятельствах не должна покидать эту комнату. Я заплачу стражникам, чтобы тебя охраняли, пока меня не будет. Запрись хорошенько и жди только меня!

Он громко захлопнул за собою дверь и зашагал прочь.