Кобра и наложница

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вскоре после завтрака, в совершенно не положенное для визитов время, Кеннет подъехал в карете к дому графа Смитфилда. Дверь ему открыл дворецкий, на его суровом лице выразилось удивление. Не говоря ни слова, Кеннет сбросил ему на руки свое пальто и быстро проследовал в гостиную. Граф Смитфилд сидел у жарко натопленного камина и читал. Он поднял голову и вопросительно взглянул на герцога.

— Где Рашид? — требовательно спросил Кеннет.

Смитфилд отложил книгу в сторону, его голубые глаза расширились от удивления.

— Гуляет в парке. Бедняга все время сидит в комнате. Я велел ему подышать свежим воздухом. В чем дело?

— Я собираюсь свернуть ему шею.

— Успокойтесь, — повелительно сказал Смитфилд. Он позвонил и приказал принести бренди. Кеннет залпом опрокинул в себя первоклассный напиток; бренди и в самом деле подействовало на него успокаивающе.

— Теперь объясните, Колдуэлл, что вас так рассердило? — спросил граф.

Когда Кеннет закончил свой рассказ о ночном нападении и своих подозрениях, граф нахмурился:

— Вы уверены, что это Рашид?

— Абсолютно. Он ненавидит меня, — не церемонясь, сказал Кеннет.

Граф забарабанил своими длинными пальцами по подлокотнику кресла.

— Вы предполагаете, что он приехал сюда, чтобы продать ваше ожерелье вместе с золотом племени?

— Уверен. Может быть, он еще не продал его. — Кеннет впился взглядом в глаза старшего друга. — Я хочу, чтобы вы позволили мне обыскать его комнату.

— И что будет, если вы найдете ожерелье? Что потом? Вы арестуете его? — голос графа был нарочито бесстрастен.

— Это я решу потом. Сейчас мне нужно попасть в его комнату.

— Хорошо. Третья дверь налево.

Кеннет стоял, гладя на пустой хрустальный стакан.

— Спасибо, очень освежает. Пить лучше на полный желудок, как сейчас. Впервые я сыт, с тех пор как выгнал повара.

— Вы прогнали Помера — лучшего в Лондоне повара-француза? — удивился граф.

— Я был вынужден это сделать. Его стряпня не годилась для моего желудка.

Граф нахмурил свои черные брови, как будто был чем-то озабочен.

— Кстати, Колдуэлл, о вашем дедушке. Скажите, чем он заболел так внезапно?

Кеннет задумался.

— Я припоминаю, что раз или два он жаловался на боли в желудке. А в чем дело?

— Ничего особенного, — сказал Смитфилд — Идите в комнату Рашида. Боюсь, я должен вас оставить. У меня назначена встреча с адвокатом. Можете уехать, когда все закончите. Но торопитесь. Возможно, Рашид скоро вернется к себе.

Обстановка комнаты Рашида не удивила Кеннета. Почти все свободное место занимала роскошная дубовая кровать с балдахином, богато украшенная резьбой и покрытая ярко-зеленым шелковым покрывалом. Возле кровати на роскошном ковре лежала свернутая постель и подушка. Рашид спал на полу. Кеннет осторожно выдвинул ящики высокого полированного комода и внимательно все пересмотрел. Он тщательно обыскивал комнату, пока наконец не нашел то, что искал в свертке около постели. Личные вещи Рашида.

Кеннет рывком развязал сверток и вывалил содержимое на ковер: здесь был маленький кошелек с английскими монетами, ножницы и нечто, переливавшееся золотом в лучах солнца. Кеннет поднял золотое ожерелье. Это было именно то, что он искал. Волна гнева поднялась в нем.

Он вертел в руках это драгоценное изделие мастеров Древнего Египта. Его отец был убит, пытаясь добыть его или нечто подобное. Однако зачем Рашиду понадобилось воровать его? В отместку за оскорбление Джабари? И не была ли эта месть также причиной того, чтобы попытаться убить Кеннета?

Рашид был великолепный воин. Он мог победить Кеннета сегодня ночью, мог заставить его сражаться за свою жизнь. Но вместо этого он лишь ударил Кеннета в низ живота и убежал. Вряд ли в этом был смысл.

Неважно. Он совершил кражу. Поэтому Кеннет мог арестовать его.

Но арест Рашида ляжет пятном на честь Джабари и всего его племени.

Но он ничем им не обязан.

Нет, он обязан им всем.

Раздираемый противоречивыми чувствами, он положил ожерелье на место. Герцог Колдуэлл желал засадить Рашида в тюрьму. Воин племени Хамсинов решительно протестовал против такого публичного бесчестья. Он не мог допустить ареста Рашида.

«У меня есть долг перед Джабари. Я оскорбил шейха, своего брата перед отъездом. По правде говоря, — убеждал он себя с мрачным юмором, — целый год я старался забыть, что я из племени Хамсинов. Но в глубине души меня томит желание восстановить свою дружбу с ними, скакать вместе с ними по пескам родной пустыни. Я не желаю позорить племя, которое было моей семьей. И, кроме того, это огорчило бы Бадру».

Он поморщился, представляя, как она будет поражена при виде своего телохранителя, которого увозят в тюрьму за воровство и за покушение на убийство его сиятельства герцога Колдуэлла.

Но если отказаться от ареста Рашида, значит Кеннет признает над собою месть Хамсинов. Надо все сообщить Джабари. Кеннет дотронулся до своей татуировки, чувство вины пронзило его. Враждовать с человеком, которого он когда-то назвал своим братом, будет нелегко. Но есть ли у него другой выход?

Только тюрьма здесь, в Англии. Он взъерошил свои волосы. Не оставалось другого выхода, как только вернуться в Египет и рассказать шейху обо всем, что здесь случилось. И доверить дело правосудию Хамсинов.

А что, если Рашид был не один? Это нужно было знать наверняка. На раскопках крутились контрабандисты. Кеннет решил срочно послать в Египет своего преданного секретаря Саида, чтобы тот разузнал все на месте. Затем надо обратиться к Виктору. Его кузен, опытный антиквар, мог оказать неоценимую помощь.

Он бесшумно вышел из комнаты и прокрался в холл.

Звуки музыки и пения коснулись его уха. Он похолодел. Сладостная мелодия заставила его замереть. Больше года он не слышал этого инструмента. Это было в другое время и в другом месте.

Это пела Бадра, аккомпанируя себе на ребабе. В нем проснулось желание. О, он не забыл ее сладкозвучный голос! Восхищенный и завороженный, когда-то он стоял возле ее шатра. Пойманный в шелковые силки ее искусства, он чувствовал себя беспомощным. Он мучился и страдал от невозможности обладать ею. Теперь же герцог и представить себе не мог, что когда-нибудь вновь услышит это пение. Но именно ее волшебный голос сейчас околдовывал его. Болезненные воспоминания о прошлом снова вернулись. Ее безыскусный голос сорвал мишуру со всех английских приманок. Роскошные гостиные, чопорные и блестящие, украшенные парчой, с натертыми до блеска полами, англичанки, холодные и бесстрастные, — все это исчезло.

Воспоминания жгли его: мягкое шуршание кожаных башмаков по песку, смех детей, болтовня женщин, сливающих козье молоко в бурдюки, звук затачиваемых о камень клинков.

Кеннет глубоко вздохнул, припоминая свои ощущения прошлой жизни. Запах жареного барашка, шипенье жира на углях, запах лошадей, свежий жасминовый аромат нежной женской кожи, жар пустыни в таких потаенных местах, о которых воин мог только мечтать.

Он дотронулся до своей татуировки. Да, он отказался от своего племени, он отрекся от самого себя, но он все еще хотел, чтобы его называли братом Джабари. Он не мог так же легко отделаться от своих корней, как легко он мог сбрить бороду или состричь волосы.

Кеннет открыл глаза. Песня Бадры вдруг стала заунывной, погребальной. Что исторгло эти наполненные горечью слова из ее прелестных уст? Он погрузился в родной мир арабских стихов:

Когда ты исчез и остался только тенью в моем сердце?

Моя душа скорбит от тяжести потери, потому что ты умер и оставил меня.

Я одинока в своем горе, слезы сожаления текут широким потоком

Глубоким, как Нил,

В котором я могу утонуть и больше не чувствовать боли,

Моя душа томится и страждет,

Я хочу увидеть твою нежную улыбку, которую ты когда-то дарил мне

Ты ушел навсегда, но ты все еще со мной,

Как живой ты стоишь предо мной,

Но ты призрак.

Кеннет положил руку на дверь. Он застыл без движения, полный сожалений о прошлом. Какие призраки мучили ее? Любила ли она его когда-нибудь? Он не хотел знать этого.

Кеннет тихо спустился по широкой лестнице, горя нетерпением поскорее оказаться в своем законном английском доме. Он больше не хотел быть свидетелем ничьих воспоминаний. Но когда он пересек холл и подошел к двери, она вдруг распахнулась и вошел Рашид. Его встревоженные рысьи глаза встретились со взглядом Кеннета. На какую-то минуту эти глаза вспыхнули, в них появилось что-то потаенное и загадочное. Но затем загадка исчезла, уступив место обычной для него враждебности.

— Добрый день, Рашид, — спокойно сказал Кеннет.

— Он был добрым, пока я не встретил тебя. Прочь с дороги.

От накатившего гнева Кеннет сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он выругался.

«Арестовать его», — требовал оскорбленный английский герцог. «Нет», — протестовал Хепри, воин Хамсинов, которым он был.

Легкие шаги раздались на лестнице. Кеннет обернулся. Это была Бадра. На лице ее было выражение глубокого страдания.

Кеннет с минуту смотрел на Рашида, потом, отбросив все воспоминания, решительно распахнул дверь и вышел на улицу. Его пронизал сырой холодный ветер с Темзы. Вскочив в свою пролетку, он велел кучеру трогать.