Кодограмма сна - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сергей Валерьевич Агафонов (43) #42

43

Уборщица подала знак и бабка со страусовым пером начала читать первое стихотворение:

СВЕТ.

Вот стоит бутылка

Темного стекла.

Скована так светом

Тьма.

Вот стакан нечистый

Красного вина.

Скована так светом

Тьма.

Вот лежит газета,

А на ней еда.

Скована так светом

Тьма.

Мир, творимый словом.

Словом жизнь жива.

И в таком свет слове –

Бля.

– Я думаю, неспроста автор открыл свою книгу этим стихотворением… – подала голос после некоторого всеобщего молчания старушка в черевичках на босу ногу.

– Ну-ну, Федора, толкуй! – поддержала ее Елизавета Пална.

– Наш поэт считает, что этот мир, в котором и мы и он живем, погружен во тьму, раз поставил в начале книги такие стихи, и только его поэтическое слово, при чем любое, даже нецензурное, может высветить нечто. То есть автор приглашает нас в путешествие по нашему миру, но которого из-за то ли своей слепоты, то ли действительной погруженности мира в тьму, мы не знаем. Что же видят наши глаза, проясненные поэтом? Приметы пира нищих, устроенного в каком-нибудь грязном подъезде. Дальше, скорей всего, последует драка с поножовщиной и обезьянник в участке…

– Посмотрим… – засомневалась уборщица и кивнула старушке с волосатой бородавкой на носу. Та прочитала следующее стихотворение:

НОВЫЙ ГОД.

Наступил Новый Год

На декабрьский сугроб.

Зазвенел мерзлый месяц на небе.

И хоть был я не пьян,

Но от счастья упал

И поехал на заднем месте.

Начался звездопад.

Я подумал: "Пропал!

Где набрать мне столько желаний?

Вот бы сбылось одно.

И ты знаешь его

Немудреное содержанье…"

А друзья мои в дым.

Только я невредим

И душой, и лицом, и рассудком.

И бегу я один.

Ветер в спину гвоздит.

Совершать тороплюсь я поступки.

Иль на крышу мне влезть?

Иль на дерево сесть?

Или взять телефонную трубку?

И, прождав до обеда,

Дождаться ответа

И сказать тебе: "Доброе утро!"

– Вот видишь, Федора, – в дискуссию вступила бабушка, у которой вместо носа был поросячий пятачок, – в поэтическом мире Софронова есть место любви, а не только дешевому алкоголю и противоправным действиям…

– Это мы, возможно, узнаем из третьего стихотворения что там у него на самом деле есть… – остановила ее Елизавета, – У кого четвертая страница? Маруся, пожалуйста…

НОЖИК.

Лежит на кухне ножик

В зазубренах, тупой…

Ты корчишь себе рожи

Кабудто голубой.

Тибе не плотют денег,

Ведь ты такой дурак –

Ловил гондоном ветер

И не споймал никак.

А ножик, он хороший.

Он добрый. Он родной.

Ножик – это лошадь.

Он вывезет тебя.

– Как парень переживает! Как убивается! – всплакнула даже Маруся, – из-за чего? Из-за того, что баба не дала…

– Почему ты так думаешь? – удивилась Елизавета Пална.

– Правописание нарушено, уничижительно сравнивает себя с представителем сексуального меньшинства, собирается убить не соперника, не соперницу, не обоих вместе, а вообще… Типичный пиздострадатель. Что-то с ним будет дальше? Может ему все-таки кто-нибудь даст…

– Уже дали, – вступила в разговор старушка с очень длинными руками, поросшими рыжей шерстью, – у меня пятая страница. Читать?

– Разумеется, Маланья! – сказали все хором.

ЗИМА.

Перестань притворяться Богом.

Здесь под каждым деревом храм.

Под белой летучей кровлей,

В перекрестье морщинистых лап

Прячется настоящий,

Добрый, немного смешной,

Зимнее чудо творящий –

Бог мой…

– Слава Нафане, за ум взялся! Девку себе правильную нашел, на лыжах с ней катается, на богословские темы рассуждает… – загомонили старперки.

– Э, подруги, то зима… Мужика зимой завсегда на перину к бабе тянет погреться и про абстракции порассуждать. Другое дело, когда весна придет… У кого шестая страница? – попыталась успокоить товарок Федора.

– Я читаю… – подняла бабушка – носик пятачком руку, а вместо пальцев на ней копытце! – у меня еще и седьмая…

МАЙ.

Летала бабочка в саду.

Очки дрожали на носу.

И даль туманилась ай-ай.

Был месяц Май.

Чай стынет медлено е-е.

И тянет вот уже в постель.

А солнце высоко еще.

Болит плечо.

И снова я беру свой "бур",

И пороха запас, и пуль,

Компота горсть кладу в карман –

Белуджистан!

В моей душе идет борьба.

И мучает меня вина

За угнетенный мой народ –

Два пальца в рот!

И вот уже я на тропе.

Врага найду себе везде.

И вот он плачет бедный мой,

Пока живой…

Кот Васька мчится хвост трубой,

А на заборе скальп сырой.

Приносят гости сахар свой,

Но чай пьют мой.

Ржавеет мой велосипед.

Альтернативы ему нет.

Хоть на корню загнил редис.

Цветет ирис.

Молюсь египетским богам.

Мечтаю свой открыть шалман.

Скво охраняет мой вигвам.

Тара – парам.

– О, я теперь про пиздострадателя всю правду расскажу! – сделала серьезное заявление старперка, которую единственную действительно можно было назвать таковой. На ее шее на самом деле красовался шелковый красный галстук.

– Слово Алевтине! – поощрила ее Елизавета Пална.

– Этот мэн из самой инфантильной прослойки нашего общества. Его предки итээры. Всю жизнь пахали в ВПК как муравьи незаметные. Жили на всем готовом. А тут, блин, разгул частной инициативы приключился не с того не с сего. Госзаказ на оружие массового поражения приказал долго жить, а вместе с ним и материальное благополучие итээров. Хоть по миру иди. Для выблядков итээровских хоть в петлю лезь. Ну и пустились во все тяжкие. Кто в гангстеры подался, кто родиной торговать пристроился, а кто на дно опустился. Нашему автору не позволила в алкаша или "крутого" превратится странная аномалия. Любил парень не математику с физикой, а литературу с историей. По сему чудак стихи кропал с большим энтузиазмом, чем водяру глушил. Благодаря этому у нашего поэта маячило. Бабу какую-никакую себе нашел. Вырвался из каменных джунглей спального района, но попал в болото дачного пригорода. Хозяйство натуральное, досуг немеряный. Красавца понесло. Романтики захотелось…

– О чем я вам сию же секунду и расскажу! – вставила Федора.

В ПОЕЗДЕ.

Меня весна погонит на вокзал.

Все меньше тех, кто обо мне заплачет.

Едва оттаявший спешу туда.

Где может быть и ждет меня удача.

Давиться пивом, дымом сигарет, –

В который раз я убеждаюсь, – скука.

В кармане денег только на билет,

Но чемодан оттягивает руку.

Я в темный угол заберусь купе.

Вокруг студенты, пьяницы, торговки…

О сколько занимательных новелл!

Как жаль одни – и те ж у них концовки.

Вот дама роковая, вот валет.

Любовь у них замешана на спирте.

Им для развязки нужен пистолет.

Судьба же предлагает только триппер…

Наш поезд по колеса мчит в воде

Навстречу отступающему солнцу.

И я спокоен: счастья больше нет,

Чем плющить нос об грязное оконце.

– Ясно, наш автор жил где-то на востоке нашего обширного Отечества и ему стало не хватать работы духа… – включилась в обсуждение еще одна бабушка. Ее почти уже лысую голову венчал венчик из засохших полевых цветов.

– Странно, что он отправился за новым духовным опытом на Запад… – подала мысль Елизавета Пална, – поет же один наш бард про "…неверный лживый Запад!"

– Зря вы на Запад напраслину возводите! – возразила ей Федора, – мы живем здесь, поэтому ищем правду на Востоке. Восточные люди ищут правду на Западе.

– Он нашел ее на юге! – вскричала старперка в валенках, – это следует из моих 10-й и 11-й страниц…

В ГОРАХ.

Скалы – стены павильона.

Я разучиваю роль.

В фильме том, где я герой

И почти что вне закона.

Трудно слушать тишину

После рокота ручья.

Хорошо, что есть сова

В этом замершем лесу.

Вот сейчас взойдет луна

И косуля на поляну.

Я об этом не узнаю:

Я уже в объятьях сна.

Буду видеть сны, а в снах

Голубых пантер прыжки.

Их движения легки.

Как же я тяжел в бегах.

А потом увижу страх.

Добрый, глупый выручает –

До утра меня спасает…

Как же славно жить в горах!

– Согласимся, подруги, что это – Крым, – начала первой чтица в валенках, – окрестности Ялтинской киностудии. Только там отечественный инфант романтики может чувствовать себя в порядке…

– Не скажи, мать, – возразила ей Федора, – у меня о Крыме есть другая информация. Этот полуостров в Черном море издавна облюбовали летающие тарелки и там видели снежного человека…

– Бабы, точно, он – контактер… – прошепелявила старушка в митенках и стала нараспев читать:

ВСТРЕЧА.

Невелика цена кружки воды,

Горсти табаку – это не деньги.

Дайте скорее побольше жары.

И научите общению с Йети.

Кто еще кроме нас в этой ночи

Смотрит на пламя наших костров?

Несправедливо сиротство Земли.

Грустно ей быть лишь кочевьем скотов.

Кому еще кроме нас светит луна?

И для кого еще падают звезды?

И от чего появляется страх?

Хотя для него и причин нет серьезных.

У нас и всего-то есть хлеба кусок

И чай травяной на дне котелка.

Кто-то идет к нам легким шажком,

Смешок свой ехидный совсем не тая.

– А мне кажется, он просто попал в плохую компанию… – неуверенно пробормотала старушка в венчике, – из моего стихотворения так получается. Опять же 13-я страница…

БЕГЛЕЦЫ.

А беглецов и в чащах догоняли.

Ночь прекращает любую из погонь.

Но за деревьями вот уже светает.

Но это не жилье и не костер.

Луна взошла – деревья стали ниже.

Седые травы замерли волной.

О, Господи! Как это небо дышит,

Как будто тяжелобольной.

Деревни нет, а улица осталась.

Едва видны в траве две колеи.

В одной куда-то мышь бежала.

За ней летела следом тень совы.

Мерцают росы, звезды или слезы?

Куда же дальше? Утро впереди…

Ну будет солнце. Что же будет после?

В лесу поляна. На поляне мы…

– От себя бежит автор и его друзья, а не от правоохранительных органов… – уверенно сказала Елизавета Пална, – понимают, бродяги, что деньги кончатся, зима начнется, а инопланетники или там снежные люди так с гуманитарной помощью на выручку и не подтянутся. Как ни крути, по домам надо расходиться. Поиграли в хиппей и будет. Надо на работу устраиваться, либо в вуз. Послушайте…

АВГУСТ.

Ночь вдыхает в старый дом

Бабочек и свежесть.

Ходит кошка под столом.

Излучает нежность.

Яблоня скрипит в саду.

Яблоки роняет.

Утром я их не найду.

Кто их подбирает?

Может ветер их катает

По сырой траве?

А потом их забывает

Неизвестно где…

Может яблоки воруют

По ночам ежи?

Иногда я вижу утром…

Но не их следы.

Может это лис играет?

Яблоки гоняет…

Вот его огняный хвост

Среди звезд мелькает.

Может статься все они

В сговоре смешном?

Тогда всех их, сад и дом

Спрячу я в мешок.

Ночь останется в мешке.

И наступит утро!

Ну, а яблоки-то где?

Кто их все – же скушал?

– Возвращение на свою социальную нишу, видимо, было с хорошей примесью отчаянья, – заметила Федора, – ибо парень готов свой маленький пригородный мирок спрятать в мешок, чтобы отделаться от него, хотя бы так, если уж не удалось уехать…

– Да уж, наканунные настроения на лицо… – согласилась с ней старперка похожая на торшер, – внимание…

ОСЕНЬ.

Самые яркие краски.

Самые скучные дни.

Хочется детские сказки

Читать до самой зимы.

Хочется окна зашторить

И сидеть при свечах.

С кем-нибудь умным спорить

О невозможных вещах.

Плавают лица в тумане.

Тускло посуда блестит.

Тешась невинным обманом

Скворушкой сердце свистит.

Ночь далека и смутна.

Входит полуденный сон.

В сумерках будет утро –

Возобновит разговор.

Вряд ли он будет долгим.

Вряд ли помчится ввысь.

Снег за окном лег тонкий.

Необходимо пройтись…

– Вот и перевернута последняя страница… – вздохнула уборщица, – 11 стихотворений, 16 страниц – казалось бы, безделица! Ан нет… Перед нами прошла жизнь молодого человека, нашего современника на протяжении целого года. Приходиться признать, что лирический герой нашего поэта не отягощен ни трудом, ни учебой. Он не борется, а просто плывет по течению дней, хороня их равнодушно, как дети лепят козявки где попало. Теперь, мы, кажется, можем уяснить себе что кроется за названием "КНИГА МАЛГИЛ"! Я расшифровываю это так:

КНИГА МАЛеньких моГИЛ

Раздались было аплодисменты и выкрики одобрения, как вдруг, дверь в клуб с грохотом распахнулась… Бабки стали поворачивать свои черепашьи головы на шум, но ничего не увидели. Тут разбилось окно. С улицы в помещение с ужасным воем и пламенем ворвался Супер – пупер. У него на плечах со шмайсером в руках сидела Авдотья Стожарова. Она палила во все стороны, не жалея патронов. Воспользовавшись сумятицей, Супер – пупер повыхватывал у старперок листки из книги и странная парочка исчезла, умудрившись никого не убить и даже не ранить. Клуб, конечно, теперь требовал ремонта… Но Елизавета Пална и ее товарки махали вслед улетевшим платочками и наперебой повторяли сквозь слезы:

– Вот как надо неистово, до самозабвения любить шалости и маленькие безобидные шутки… Он прилетел, прилетел… Хотя никто и не верил, что он прилетит… И вот, вот… Снова улетел… Но он вернется, вернется, без всякого сомнения, как вернулся Кетцалькоатль…