Когда струится бархат

Глава 14

— Теперь уже недалеко. — Хельвен успокаивающе положила руку на рукав Адама, с тревогой глядя на него. По неестественной посадке в седле нетрудно было догадаться, что раны причиняли ему боль.

— Со мной все в порядке. — На лице Адама промелькнуло бледное подобие улыбки. — Немного ранен и устал. В Торнейфорде я быстро поправлюсь.

— Не надо было так скоро собираться в дорогу. — Хельвен не успокоили его слова. Самая серьезная рана Адама была не смертельно опасной, но достаточно серьезной, чтобы столь пренебрежительно относиться к ней, как он. Дул сильный ветер, свинцовое небо беспрестанно осыпало их потоками мелкого дождя. Адам все время стремился ускорить передвижение. — Ведь не нам, а Варэну надо успеть за семь дней покинуть страну.

— Хельвен, я уже объяснил, почему надо торопиться, и прекрати эти выяснения. — Адам крепче прижал колени к бокам Лайярда. Хельвен прикусила язык и бросила гневный взгляд в его удаляющуюся спину. По ее мнению, которым пренебрегли, им следовало задержаться в Лондоне, чтобы раны Адама затянулись и силы восстановились. Однако его извечное упрямство, ворчливость и раздражительность по отношению к лечебным процедурам, часто свойственная натурам с крепким здоровьем, взяли верх. Он заявил, что сыт по горло городской жизнью, а особенно бестолковой сутолокой при дворе, что его собственные проблемы в приграничье уже подходят к точке кипения, и с ними нужно разобраться без промедления. Разбираться предстояло, во-первых, с валлийским пленником, во-вторых, с его влиятельным братом, и в-третьих, с владениями молодой жены.

Они переправились через речушку и проскакали деревню со сбившимися в кучу домишками под нависающей громадой небес. Какой-то мальчишка с рогаткой у пояса поднял камешек, явно замышляя безрассудный поступок, но был вовремя замечен всполошившимся отцом, тащившим на согбенной спине вязанку хвороста для домашнего очага, и награжден оплеухой. Затем всадники обогнали повозку, за которой тащился целый караван навьюченных пони. Возчик держал путь в Шрюсбери с ночлегом в Освестри. Вскоре путники уже здоровались с управляющим имением, встретившим их верхом на крупном черном коне возле самого замка. Новость об их прибытии опередила путников, так как вперед был заранее отправлен гонец, и обитатели замка вышли поздравить хозяина и его молодую супругу.

Хельвен улыбнулась и поблагодарила встречавших, по очереди вглядываясь в их глаза, светившиеся бесхитростным любопытством. Адам был молчалив и ограничился кивком головы, избегая смотреть на людей. Они въехали вверх по небольшому склону, и Хельвен все время с беспокойством поглядывала на Адама, возвращаясь мыслями к свадьбе, состоявшейся четыре дня назад в то самое утро, когда они покинули Виндзор. Снова, как и в прежних ее отношениях с Адамом, все условности и обычаи были отброшены за ненадобностью. Их обвенчали в монастыре Святой Анны-в-Поле, настоятельницей которого была Эмма, вдовствующая сводная сестра отца Хельвен, а следовательно, тетка невесты. На церемонии, на которой в роли священника был Джон, свидетелями выступили близкие родственники, а зрителями оказались тридцать монашек. По окончании поспешно устроенной и непродолжительной свадебной пирушки молодые супруги оставили гостей завершать церемонию, если такое понятие вообще было применимо в данном случае, а сами по непреклонному решению Адама отправились в путь к его поместью.

В дороге они провели четыре ночи, и брачные отношения еще даже не вступили в силу. Адам был слишком болен и измучен долгими часами, проведенными в седле, чтобы воспользоваться благами своего нового статуса. К тому же ни о каком уединении на ночевках не было и речи. Молодые спали вповалку вместе со свитой в больших залах домов, принявших их на ночлег, и главным образом старались потеплее закутаться в накидки и улечься поближе к теплу очага.

Хельвен вдруг обнаружила, что Адам сдержан и замкнут, как будто снова отступил за неприступный барьер отрочества. Он практически не разговаривал с молодой женой, даже глазами они встречались всего на короткий боязливый миг. Не будь Хельвен так озабочена физическим состоянием мужа и не сомневайся в своих наблюдениях за его действиями, она бы уже давно принялась поддразнивать его своим хорошо отточенным язычком.

Временами Адам чувствовал на себе взгляд Хельвен, но уверял себя, что стоит обернуться, как она сразу станет разглядывать развеваемую ветром гриву ее кобылы и не поднимет глаз, пока он не отвернется. Давая выход раздражению, Адам пришпорил Лайярда сильнее, чем требовалось для въезда в ворота замка, и в отместку испытал такой сильный толчок, от которого чуть не вскрикнул — нестерпимая боль огненной молнией обожгла все тело. Стиснув зубы, он перетерпел, со свистом втягивая в легкие спасительный воздух.

Его приветствовали охранники, и конюх уже мчался принять поводья Лайярда. Адам с такой силой схватился за дубовую луку седла, что резной узор впечатался в ладонь. Никто еще не сообразил помочь Хельвен слезть с седла, как та уже соскочила на землю и поспешила к мужу. Боль Адама поутихла, сменившись локальной и переносимой пульсацией. Он ощутил во рту кровь от прикушенной губы и приоткрыл глаза, чтобы увидеть рядом Хельвен.

— Я знала, что надо было еще на денек задержаться в Шрюсбери! Посмотри, кровь даже проступила на тунике!

— Успокойся, пожалуйста. — Адам оглядел многолюдный двор замка. — Или ты хочешь, чтобы мои люди подумали, что я привез сварливую мегеру?

— Адам, это вовсе не пустяки! — возразила Хельвен, чувствуя, как глаза увлажняются подступившими слезами. — До сих пор тебе очень везло. Но и сейчас ты можешь получить заражение крови или столбняк, а то и умереть, потому что пустил все на самотек! Ну как не браниться на тебя!

— Тогда уж делай это, когда мы наедине, а не при всем честном народе. Я согласен, что поступал неблагоразумно, но не хочу оповещать об этом каждого. — Он прикоснулся к щеке жены и заметил, что та слегка покраснела, а в глазах появился хорошо знакомый зеленоватый блеск, в котором он был готов утонуть хоть сейчас.

Адам поудобнее устроился в кресле с высокой спинкой, прикрыл глаза, стараясь совладать с мучившей его болью, и снова открыл глаза. Перед ним стоял Майлс, протягивая чашку с вином пополам с виски. Адам сумел изобразить искаженное подобие улыбки.

— Да мне вовсе не так плохо, как кажется. Просто тело затекло в седле.

— Как серьезны твои раны?

Адам выпил несколько глотков и почувствовал, как шотландское виски обожгло желудок, будто он проглотил горячие угли.

— Не смертельны, но побаливают. На всю жизнь останется рубец от бедра до ребер. Я столько всего натворил в Виндзоре, что досталось не только моему телу.

— Суд-поединок — это всегда огромный риск, — заметил Майлс.

— Да, разумеется, однако ты еще не знаешь и половины новостей. — Адам бросил взгляд в сторону Хельвен. Она стояла спиной к мужчинам и тихим шепотом разговаривала со своей служанкой Элсвит, распоряжаясь тем, как распаковывать дорожные сундуки.

Майлс тоже посмотрел на Хельвен.

— Поссорился с ней? — задумчиво поинтересовался старик, вспоминая подавленное настроение внучки во дворе замка.

— Похуже ссоры. — В самых общих чертах Адам изложил Майлсу суть недавних событий.

Старик поджал губы.

— Тогда понятно, почему ты так спешил уехать и не закатывать долгий пир для придворных стервятников.

— Я был сущим идиотом. — Адам опустил взгляд в чашку, которую сжимал в ладонях. — И если бы так не спешил очертя голову добиться своей цели, то не имел бы стольких неприятностей, верно?

— Возможно, — согласился Майлс, — но теперь по крайней мере ты отомстил за убийство Ральфа и заполучил ту, кого так желало твое сердце.

— Да.

Интонация Адама вынудила Майлса недоуменно приподнять брови. Помедлив, старик полез рукой в глубины своей туники.

— Я всегда предостерегал Хельвен, что глупо ходить по лесу в поисках деревьев, а теперь вижу, и ты вздумал бродить с другой стороны того же леса. И как же вы думаете встретиться? — сердито бросил Майлс, протягивая на обветренной и морщинистой от старости ладони искусно обработанный золотой предмет.

— Что это? — На миг зажмурившись от боли, Адам протянул руку и взял округлую застежку для накидки изящной саксонской работы. Застежка была выполнена в форме изогнувшегося волка, догоняющего собственный хвост, с глазами из маленьких красных сердоликов.

— Это принадлежало бабушке Хельвен, моей первой жене Кристен. Она была саксонкой, и брошь находилась в их роду с незапамятных времен. Я сам привез с севера эту штучку своей жене, прямо со смертного одра ее дедушки, после кровавой войны. Она дорожила этим предметом больше, чем любым из своих украшений, но не за красоту или изящество. Просто эта безделица для нас всегда символизировала новое начало. Я хотел подарить застежку Хельвен в день ее свадьбы, но сейчас подумал, что будет лучше, пожалуй, если она примет этот предмет в подарок от тебя, когда настанет подходящий день.

Адам поднял голову и встретил острый взгляд старика.

— Есть ли что-либо на свете, способное ускользнуть от твоего внимания? — невесело пошутил он.

— Поживи с мое, — столь же печально заметил Майлс. — Многолетний опыт никуда не денешь, а кроме того, я же знаю, что вы оба упрямее двух мулов. Я могу и не дождаться того дня.

Позади послышался шум, нарушивший наступившее молчание. Двое крепких на вид слуг наливали в ванну горячую воду из ведер. Когда снова наступила тишина, Майлс переменил тему.

— Здесь было так все спокойно и тихо, как в гнезде, покинутом ласточками. Ни слуха, ни звука от Давидда ап Тевдра, потерявшего своего юного брата.

— Знает ли он вообще, что парень у нас в руках? Ты уверен, что новость добралась до них?

— Два прошлых ярмарочных дня показали — валлийских физиономий там предостаточно. Все он знает, не сомневайся.

Адам нахмурил брови.

— Тогда чего ждет? Почему не появился?

Майлс развел руками.

— Может быть, Родри не представляет для них ценности. Возможно, братец хочет преподать мальчишке хороший урок, так сказать, нагнать страху. Все выяснить можно очень просто: объявить, что пленника публично повесят в один из ярмарочных дней.

Адам сверкнул глазами.

— Ты шутишь, конечно!

— Скорее, блефую, — с мягкой улыбкой признал Майлс. — Всего лишь способ проверить братскую любовь.

Адам фыркнул.

— А если этот блеф все воспримут за чистую монету? Что тогда делать? Повесить парня всерьез? Или показать всем, что мое слово ничего не стоит, и оставить его в живых?

— По крайней мере узнаем, стоит ли менять тактику действий. Если Родри ап Тевдр не годится на роль приманки, из него можно сделать превосходную пешку.

Адам пристально посмотрел на старика. Отношение пленника к своему старшему брату было неоднозначным, это выявилось еще во время его допроса, когда молодой валлиец едва оправился от ран. Если Давидд ап Тевдр решил не вступать в переговоры ради спасения жизни Родри, это никак не улучшит взаимной любви братьев.

— Думаешь, неплохо бы заменить Давида ап Тевдра на того, кто будет чуть более восприимчив к предложениям норманнов? — пробормотал он. — На кого-то, кто будет испытывать благодарность за то, что его подобрали на дороге и вернули к жизни, а не бросили подыхать от холода среди трупов, павших из-за его же безрассудства?

— Ну да. У парня есть голова на плечах, конечно, он нас не любит, но все же не пропитан закоренелой ненавистью. Я не считаю его безнадежным.

— Стало быть, мне всего-то и нужно свергнуть Давидда ап Тевдра и поддержать претензии Родри на освободившееся место. — Адам залпом осушил чашку и тяжко вздохнул. В голове пульсировала тупая боль, отдающаяся в глаза. — Сейчас я совсем не расположен к какой-либо борьбе. Кажется, залег бы спать на целый год.

— Можешь проспать пару дней, — одобрительно согласился Майлс. — Это, кстати, больше, чем обычно получают другие после женитьбы, согласись.

Адам опустил взгляд на блестящую застежку, которую держал в руке.

— Да, — голос прозвучал еще более утомленно. — Но ведь большинство других не сражаются на пути к алтарю, а также не берут в жены женщин, готовых убежать от них при первой же возможности.

Адам лежал на кровати на спине. Его раны были заново перевязаны, и, смежив веки, он смотрел, как Хельвен разбирает его сброшенную одежду. Некоторые предметы она откладывала отдельно, чтобы отдать служанкам для стирки, другие же можно было поместить в платяной сундук. Тело Адама было бессильно расслаблено, однако в голове, подобно запертым в клетку зверям, метались беспокойные мысли. Он у себя дома, и уже одно это должно принести чувство умиротворения и облегчения. На деле вышло совсем наоборот: Адам не мог выйти из нервно-раздраженного состояния и тревожно ожидал чего-то, как конь, почуявший перемену ветра.

Хельвен начала снимать испачканное в дороге платье, нижнюю тунику, затем короткую сорочку. Потом сняла с головы вуаль, подколола вверх косы и помедлила перед ванной, слегка подрагивая, пока служанка выливала в ванну еще одно ведро горячей воды.

Адам внимательно рассматривал налитые округлости груди, тонкую талию, крутым изгибом переходящую в роскошные, но не массивные бедра, впивался взглядом, словно в мишень, в место, где соединялись ноги — треугольник ярко-рыжих волос, таких же, как на голове. Он уже знал, как ее тело приникает к нему в избытке страсти. Мысли перешли из разряда ночных фантазий в воспоминания о реальном, яркие, но сейчас не менее мучительные, чем прежние мечты. Адам почувствовал прилив тепла и оживление в области паха. Тогда он прикрыл глаза так, что мог видеть лишь размытый и искаженный образ на фоне ночной свечи.

Хельвен отпустила служанку и шагнула в ванну в виде большой бочки со скамеечкой во всю ширину. Она присела на скамеечку и перевела задумчивый взгляд на постель и мужчину, лежавшего там.

— Адам, ты спишь?

— Нет.

— Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю для облегчения боли?

— Нет, спасибо.

— Адам, что с тобой?

— Ничего. А что должно со мной быть?

— Я не знаю. Я не могу разговаривать, когда ты меня постоянно отталкиваешь.

Хельвен вдруг заметила, что Адам больше не лежит пластом, а пытается сесть и смотрит на нее широко раскрытыми глазами, пылающими от возмущения янтарным светом.

— А разве это тебя удивляет? — резко бросил он. — Мне нянька ни разу не была нужна с тех пор, как я был шестилетним щенком. И вот сейчас меня тут нянчат, пеленают и ругают, как пищащего младенца. А стоит уклониться, ты или заламываешь руки, или впадаешь в плохое настроение!

В ванне колыхнулась вода, когда Хельвен схватилась за стенки, с яростью глядя на мужа.

— Это не я впадала в плохое настроение! — выпалила она сердито. — Если ты будешь себя вести, как шестилетний ребенок, то не удивляйся, если к тебе будут относиться соответственно! Ты должен быть благодарен за заботу, а не отталкивать меня, как будто я прихожу с тобой браниться!

— Благодарен! — задохнулся от возмущения Адам. — О какой благодарности можно говорить, когда я чувствую себя, как прокаженный, принимающий подачки из рук сердобольной покровительницы! — На щеках проступили яркие лихорадочные пятна.

Хельвен стиснула пальцами деревянные края ванны — хорошо, что горло лежащего в постели мужчины оказалось вне досягаемости.

— Значит, нужно было наплевать на твои ранения? — прошипела она. — Подыгрывать твоей глупости и делать вид, что никаких ран нет? Адам, мне больно и тошно смотреть, до чего ты себя доводишь!

Внезапно весь гнев Адама разом куда-то улетучился. Он рухнул на подушки, чувствуя невыносимую боль в области лба. Пришлось крепко зажмурить глаза.

— Наверно, это так и есть. Просто я не могу остановиться, — утомленно признал он.

Хельвен закончила мыться, вышла из ванны и вытерлась льняными полотенцами. Потом накинула ночную рубашку и, завязывая ее у горла, промолвила столь же усталым голосом:

— Лучше бы ты согласился на одну из тех девиц, которых тебе подобрал Генрих. Со мной у тебя счастья не будет.

Адам отреагировал на эти слова движением бровей, но потом все же произнес:

— Мне придется жить, опасаясь этого. Ты закончила? Не стой там и не мерзни попусту, а забирайся-ка лучше в постель. — Он подвинулся, освобождая место.

Хельвен помедлила, не в силах разгадать его настроение. Тело Адама было напряжено, интонация голоса неестественная.

— Пожалуйста. — Он открыл глаза.

— О Адам! — Выражение в его глазах разом смело всякие сомнения, и Хельвен оказалась в постели рядом с ним, не успев даже опомниться. От волнения в горле встал комок. Хельвен склонилась над мужем и поцеловала его в губы. Сначала она хотела, чтобы поцелуй стал примиряющим жестом, знаком искреннего раскаяния за резкие слова, сказанные в запальчивости. Однако Адам крепко обхватил ее за талию, притянул к себе, поцелуй становился все крепче и глубже. Адам оторвался от ее губ только лишь для того, чтобы поцеловать нежную шею Хельвен, а затем, сдвигая ткань ночной рубашки, переместился еще ниже, к выпуклостям грудей.

От неожиданного натиска у Хельвен перехватило дыхание, она не могла представить, что усталость и слабость от ран оставили в муже столько неистовой любовной силы. Хельвен пыталась противостоять, но это привело только к тому, что вскоре она полностью оказалась под Адамом, а его колено уже проникло между ног. Учащенное дыхание Хельвен сменилось вскриком, когда Адам вошел в нее. В этот момент она еще не была готова, и энергичное вторжение причиняло заметную боль и неудобство. Хельвен закрыла глаза и перестала сопротивляться, превратившись в мягкую лужайку морских водорослей, послушную накатывающимся волнам. Чувственный инстинкт постепенно сделал свое дело, тело внутри стало подобающе влажным, боль отошла в сторону, а в голове немного прояснилось, снова стали возникать мысли. Хельвен осознанно изогнулась всем телом, стараясь подладиться под ритм движений Адама, и обхватила руками его поджарые бока. Адам хрипло и прерывисто дышал, и Хельвен стала постепенно ускорять собственные движения, помогая ему. Но и сама успела несколько мгновений покружиться в сладостном круговороте и ощутить до боли обжигающее удовольствие по всему пути его движений. Но времени для развития приятного ощущения ей не было отпущено, и до полной кульминации дело не дошло, так как Адам вскрикнул, крепко стиснул ее в объятиях, его тело стало сотрясаться в неистовых волнах оргазма. Хельвен слушала горячее дыхание рядом со своим ухом, чувствовала уколы щетины на своем горле и частые движения грудной клетки, моментами сдавливающие ее так, что она не могла вздохнуть.

— Адам, ты меня сейчас просто раздавишь.

Он даже не пошевельнулся, и Хельвен пришлось сильно упереться в его широкие плечи, пытаясь немного высвободиться.

Мало-помалу, сквозь оцепенение улетевшего в райские кущи тела и возвращающиеся уколы и толчки боли Адам почувствовал, что Хельвен пытается переменить положение, собрал остатки сил и отодвинулся. Он повернулся на спину и со стоном закрыл глаза согнутой в локте рукой, в эту минуту не желая видеть Хельвен даже краем глаза. Нахлынули жуткие видения собственного отца, и никакие здравые мысли долго не могли пробиться в оцепеневший разум. Одно Адам понимал совершенно ясно: он только что совершил акт насилия над собственной женой. Или почти насилия, разница невелика. Особенно пугала полная потеря самоконтроля. Выходит, он может сорваться и натворить неизвестно что. И эта неизвестность, таящаяся в самом себе, делала положение почти безысходным.

— У тебя снова открылось кровотечение, да иначе и не могло быть! — с укором воскликнула Хельвен. — Зачем же было так торопиться? Если бы ты с такой же скоростью проглатывал свою пищу, то заработал бы жуткое несварение, и поделом!

Адам осторожно убрал руку с глаз. Захотелось взглянуть на Хельвен, но было страшно увидеть на ее лице отвращение. Адам рискнул и увидел на лице жены хмурое, даже раздраженное выражение. Однако взгляд, которым она встретила его взгляд, оказался задумчивым и оценивающим, не более. А то, чего он так боялся и в чем был совершенно уверен, напрочь отсутствовало и во взгляде, и в выражении лица. Не было никаких следов отвращения или неприязни. Хельвен поправила ночную рубашку, встала с постели и вытащила перевязочные материалы из ящика под жаровней. Затем вернулась, прищелкивая языком.

— Если бы ты только меня попросил, я бы тебе показала способ, при котором на твою рану не было бы давления.

В глазах Адама унылое выражение вмиг сменилось неподдельным удивлением. Он отбросил со лба влажные от пота волосы и внимательно посмотрел на жену. Впервые в жизни он услышал от женщины доказательства опытности и более высокой квалификации в деле постельных утех, чем у него. Проститутки, по крайней мере самые дорогие, услугами которых он изредка пользовался, поселили в нем убеждения совсем иного рода. Ласковые и льстивые, они неизменно спешили угождать любым его движениям, чувственно стонали и с восторгом отзывались о любовных талантах партнера. И все это было полнейшим обманом, мрачно думал Адам. Он никогда не имел более-менее постоянную любовницу, от которой мог узнать что-либо новое и интересное. Не было до сих пор.

Хельвен каким-то стеснительным движением приподняла плечи, то ли опасаясь упрека, то ли напуская на себя небрежный вид.

— Я десять лет была женой Ральфа. Человека, которому однообразие быстро приедалось, и он вечно искал новых ощущений. — Хельвен ловкими движениями перебинтовала ему рану.

— Как же верно сказал твой отец, — после небольшой паузы заговорил Адам. — Ты не умеешь выбирать себе мужей. Какие мы все ублюдки. — Он коснулся пряди волос, выбившейся из косы Хельвен. — Прости, если я сейчас вел себя скверно. Я очень боялся, и все эти события так меня измотали. Наверно, изголодавшиеся мужчины вообще не способны на праздник для двоих.

Хельвен часто заморгала и торопливо отвернулась. Снимая ночную рубашку, тайком промокнула нахлынувшие слезы. Ей удалось прорвать защитный слой напускного безразличия Адама и увидеть то, что скрывалось за ним. Но при этом она обнажила саму себя несколько больше, чем хотелось бы. Возникло чувство уязвимости и страха, так как теперь ее душа раскрылась перед Адамом нараспашку. Адам рассматривал жену со стороны, и Хельвен буквально чувствовала, как его взгляд скользит по ее спине. Тогда она порывисто потушила пламя ночной свечи, и в комнате внезапно наступил полный мрак. Но как только Адам привлек ее к себе, Хельвен покорно упала в его объятия и положила голову к нему на грудь.

Адам ощутил прохладу влажной щеки и, поглаживая жену по волосам, не мог понять, куда он попал, в рай или в ад.