Коктейль для троих

Глава 11

Облокотившись на невысокую изгородь, Мэгги закрыла глаза, с наслаждением вдыхая чистый деревенский воздух. Стояло позднее утро, небо было ярко-синим, и теплый весенний воздух уже нес с собой запахи лета. Мэгги невольно вспомнила о тех временах, когда хорошая погода поднимала ей настроение, заставляя чувствовать себя полной сил, и тяжело вздохнула. Как все изменилось. Теперь, стоя посреди принадлежащих ей полей, куда она вышла погулять с коляской, Мэгги не испытывала ничего, кроме давящей усталости.

Ей почти не приходилось выполнять тяжелой работы, но спала она мало, урывками, и это не могло не сказаться. Мэгги и сама замечала, что в последнее время стала раздражительной, издерганной, нервной. По ночам Люси просыпалась каждые два часа и просила есть, а Джайлсу с его ответственной и сложной работой был необходим отдых. В результате почти все ночи Мэгги проводила в детской, где, сидя в кресле-качалке у окна, она кормила дочь и вполглаза дремала, пока малышка не начинала плакать снова. Только когда за окнами начинало светать, Мэгги брала девочку и, натыкаясь на стены, брела назад в спальню.

– Доброе утро! – жизнерадостно приветствовал ее бодрый, выспавшийся Джайлс.– Как себя чувствуют мои любимые девочки?

– Замечательно! – неизменно отвечала Мэгги.

Что толку было жаловаться – ведь, в конце концов, Джайлс не виноват, что он не женщина и не может кормить грудью. Потом Джайлс целовал Мэгги и говорил, что она отлично справляется и что все его знакомые просто поражены тем, как замечательно у нее идут дела.

– Если кто и достоин звания Лучшей Матери Года, так это ты,– сказал ей Джайлс однажды вечером.– Впрочем, я всегда это говорил!

Он так искренне восхищался ею, что Мэгги просто не хватало мужества его разочаровать. В глубине души она даже немного гордилась своей стойкостью и умением убедить Джайлса, что все идет отлично. Однажды Мэгги подслушала, как Джайлс сказал по телефону кому-то из друзей, что его жена восприняла материнство так же просто и естественно, как рыба – воду, и ее сердце исполнилось гордостью. Поэтому она просто передавала девочку мужу, а сама ныряла в еще теплую постель, готовая разрыдаться от счастья. Эти утренние полчаса были ее спасением.

Правда, заснуть Мэгги удавалось редко, но даже смотреть, как Джайлс играет с девочкой, было ей очень приятно. Каждый раз, когда Мэгги встречалась с ним взглядом, она чувствовала такую любовь, такую нежность, что на глаза сами собой наворачивались слезы.

Потом Джайлс одевался, чистил зубы, завтракал и, поцеловав обеих, отправлялся на работу, а Мэгги оставалась одна на многие и многие часы. Никаких особенных дел, кроме как ухаживать за дочерью, у нее не было, и со стороны ее жизнь могла показаться до неприличия беззаботной…

Тогда почему же она уставала так, словно каждый день отрабатывала по две смены на литейном заводе? Почему даже самое простое дело казалось ей невероятно трудным и сложным? Усталость застилала глаза, туманила голову, и Мэгги часто казалось, что теперь она до конца дней своих обречена сражаться со сном и ломотой во всем теле. Она всегда была энергичной, жизнерадостной женщиной, умевшей с юмором относиться к любым жизненным трудностям, но теперь та, прежняя Мэгги осталась далеко в прошлом. За несколько недель она превратилась в измотанное, загнанное, едва держащееся на ногах существо, способное расплакаться из-за пустяка и до полусмерти пугавшееся того, что раньше бы ее только рассмешило.

Буквально накануне Мэгги потратила целое утро, чтобы привести в порядок себя и Люси и съездить в ближайший городок – прикупить кое-каких продуктов, детского питания и приобрести для себя приз – огромную порцию сливочного мороженого. По дороге ей пришлось остановиться на заправке, чтобы там зайти в дамскую комнату и покормить Люси. Ровно через минуту после того, как она добралась до магазина, Люси начала кричать. Люди стали оборачиваться, и Мэгги, покраснев, как вареный рак, не знала, куда деваться от стыда. Она пыталась успокоить Люси, но вопли девочки становились все громче, и вскоре Мэгги стало казаться, что на них смотрит весь магазин. Дело кончилось тем, что какая-то женщина подошла к ней и со знанием дела сказала:

– Он, наверное, голоден, бедняжка!

– Во-первых, это девочка,– довольно злобно буркнула в ответ Мэгги,– а во-вторых, я только что ее покормила!

На этом мужество окончательно покинуло ее. и, подхватив Люси поудобнее, она выбежала из супермаркета, провожаемая недоуменными взглядами.

Теперь, вспоминая вчерашнее происшествие, Мэгги снова почувствовала себя несчастной. Что она за мать, если не может даже съездить с ребенком в магазин? На обратном пути она видела, как другие молодые мамы спокойно ходят с колясками по улицам, смеются, болтают, заходят в магазины и даже сидят в кафе, в то время как их чада спокойно сопят рядом. Самой же Мэгги – особенно после инцидента в универмаге – даже страшно было подумать о том, чтобы зайти в кафе. Она боялась, что девочка тут же раскричится и все посетители будут бросать на нее негодующие, раздраженные, осуждающие взгляды. Именно так сама Мэгги когда-то смотрела на женщин, не способных успокоить своих орущих младенцев.

В больнице ее уверяли, что Люси – совершенно нормальная девочка, спокойная и ни капельки не нервная. Значит, все дело в ней самой. Она – Худшая Мать Года, которой нельзя даже доверить ребенка!

Внезапно на Мэгги нахлынули воспоминания о прошлой жизни, и они были такими светлыми, такими радостными, что ей захотелось упасть на землю и зарыдать. Но даже выплакаться как следует у нее теперь не получалось. Словно что-то почувствовав, Люси завозилась в коляске и негромко, жалобно захныкала. Мэгги сразу почувствовала, как одолевает ее привычная усталость, от которой буквально опускались руки. Плач девочки, то тихий и жалобный, то пронзительный и протестующий, преследовал ее ежедневно, ежечасно. Она слышала его и наяву, и во сне (когда ей удавалось смежить веки хотя бы на несколько минут); он мерещился ей в скрипе ставней, в песне закипающего чайника, в шуме текущей из кранов воды, в особенности когда она пыталась принять ванну. И скрыться, убежать от этих звуков ей было некуда.

– Хорошо-хорошо,– пробормотала Мэгги, склоняясь над коляской и устало улыбаясь дочери.– Домой так домой. Мне и самой надоело стоять на этом дурацком ветру.

Пойти с девочкой погулять ей предложил Джайлс, и, выглянув в окно и увидев яркое солнце и безоблачное голубое небо, Мэгги решила, что это совсем неплохая идея. Но теперь, с трудом волоча коляску по ухабистой, еще не до конца просохшей земле, Мэгги невольно подумала, что раз уж она вынуждена гулять с Люси, то предпочла бы, чтобы под ногами был сухой, ровный асфальт. Что хорошего в этой грязи, в пропахшем навозом воздухе, в колючих зарослях ежевики, которая так и норовит вцепиться в коляску или в куртку?

От толчков Люси окончательно проснулась и заревела во весь голос.

– Извини, родная,– сказала Мэгги, распутывая обвившуюся вокруг оси коляски колючую ежевичную плеть и вытаскивая из спиц колеса застрявшие прошлогодние ветки.– Потерпи, мы уже почти дома.

Но до дома оставалось еще добрых двадцать пять ярдов пересеченной местности, и к тому моменту, когда Мэгги, отдуваясь, достигла заднего крыльца, ее лицо блестело от испарины.

– Ну вот и все,– пробормотала она, извлекая ребенка из коляски.– Сейчас мы переоденемся, покушаем…

«Интересно,– подумала она, торопливо поднимаясь по лестнице,– можно ли приравнять беседы с месячным ребенком к разговору с самим собой? Если да, то это, несомненно, первый признак того, что я начинаю сходить с ума».

Люси тем временем вопила все громче, и по коридору, ведущему к детской, Мэгги уже почти бежала. Положив девочку на пеленальный столик, она развернула одеяльце и брезгливо поморщилась: комбинезончик был безнадежно испорчен.

– Хорошо-хорошо,– проворковала Мэгги,– сейчас я тебя поменяю.

Проклиная свою неловкость и никуда не годные памперсы, она принялась расстегивать комбинезончик. К этому моменту Люси вопила уже как паровая сирена, почти не переводя дыхания, словно в ее маленьком тельце помещался неограниченный запас воздуха. В уголках зажмуренных глаз выступили крошечные слезинки, и Мэгги почувствовала, как ее собственное лицо багровеет от бессилия и горя.

– Потерпи, я должна тебя переодеть! – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

Грязный памперс Мэгги бросила на пол и потянулась за следующим, но на полке ничего не было. «Как же так? – подумала она, борясь с подступающей паникой.– Куда подевались все памперсы?»

Только тут Мэгги вспомнила, что, отправляясь на прогулку, взяла с полки последний, решив, что, когда вернется, откроет новую пачку. Но разумеется, она этого не сделала.

– Спокойствие! – громко сказала она, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы.– Главное – спокойствие…

Подхватив дочь на руки вместе с одеяльцем, Мэгги положила ее на пол, откуда она не могла никуда свалиться. Вопли Люси перешли в область ультразвука и вгрызались в черепную кость, словно сверло.

– Люси, перестань! – воскликнула Мэгги, чувствуя, что помимо собственной воли начинает повышать голос.– Перестань сейчас же! Я только принесу тебе новый памперс, и все. Понятно?

Выбежав из детской, она бросилась в спальню, где оставила новую пачку памперсов. Обнаружив ее совсем не в том углу стенного шкафа, куда клала ее накануне, Мэгги принялась торопливо вскрывать картонную коробку. Когда та наконец поддалась ее усилиям, Мэгги обнаружила, что каждый памперс упакован в плотный пластик.

– О господи!

Она принялась разрывать неподатливый пластик зубами и ногтями, чувствуя себя участником какого-то экзотического состязания на выносливость. Наконец ей удалось вскрыть пакет.

Прижимая добычу к груди, Мэгги ринулась обратно.

Люси корчилась на полу, заходясь в крике.

– Иду, иду! – пробормотала Мэгги, запыхавшись.– Уже иду, мой козленочек. Давай только сначала наденем подгузничек!

Наклонившись над ребенком, она поменяла подгузник так быстро, как только смогла. Потом, держа девочку одной рукой, Мэгги торопливо уселась в кресло-качалку и просунула руку под свитер, чтобы расстегнуть лифчик, но крючок, как назло, за что-то зацепился.

Негромко выругавшись от досады, Мэгги положила девочку на колени и стала помогать себе второй рукой. Люси по-прежнему вопила так, что закладывало уши, и все попытки Мэгги успокоиться ни к чему не привели. В отчаянии она рванула застежку изо всей силы.

– Да сейчас, сейчас! – рявкнула она.– Ну-ка, замолчи! Перестань орать, черт тебя возьми!

– Вовсе незачем так кричать на ребенка,– раздался от дверей знакомый голос.

Мэгги подняла голову и побледнела. На пороге стояла Пэдди и неодобрительно качала головой.

Держа в руке чашку кофе, Кэндис поглядывала через плечо мастера-наладчика на экран своего компьютера и старательно делала вид, будто что-то понимает.

– Гм…– пробормотал наконец мастер, оглянувшись на нее.– Скажите, на эту машину когда-нибудь устанавливали программу защиты от вирусов?

– Конечно. То есть я не помню,– ответила Кэндис и слегка покраснела.– Вы думаете, дело в нем? В вирусе?

– Трудно сказать,– задумчиво проговорил мастер и нажал несколько клавиш.

Пользуясь тем, что он отвлекся, Кэндис бросила взгляд на свои наручные часики и тяжело вздохнула. Была почти половина двенадцатого, мастера по компьютерам она вызвала, будучи совершенно уверена, что он все починит за несколько минут, но теперь похоже было, что дело растянется до вечера. Во всяком случае, мастер возился с ее машиной уже больше часа, и конца этому было не видно. Разумеется, Кэндис позвонила на работу и предупредила Джастина, что задержится, но в ответ услышала такое неодобрительное «гм», что сердце у нее невольно ушло в пятки.

– Кстати,– сказал Джастин,– Хизер просит, чтобы ты захватила с собой какую-то синюю папку. Хизер сейчас здесь, у меня. Хочешь с ней поговорить?

– Н-нет… То есть, мне кажется, меня мастер зовет. Пока,– поспешно сказала Кэндис и, положив трубку, с облегчением вздохнула.

Иметь дело с Джастином было все равно что медленно погружаться в океан, на самое дно, но в данном случае дело было не в нем. В последнее время ей стало тяжело общаться с Хизер, и сегодня утром Кэндис решила, что должна разобраться со своими мыслями и чувствами и избавиться наконец от всех сомнений.

Внешне они по-прежнему оставались дружны, но вопросы, на которые Кэндис не могла ответить, с каждым днем тревожили ее все сильнее.

Что, если Роксана и Мэгги правы и Хизер просто ее использует? Ведь она не только не делала попыток заплатить свою долю квартирных денег, но даже не заговаривала об этом. Кроме того, Хизер не поблагодарила ее за просмотренную корректуру, а ведь Кэндис убила на это несколько часов в ущерб собственной работе. И наконец, Хизер совершенно бесцеремонно присвоила ее идею статьи, посвященной вечернему шопингу как любопытному явлению в жизни общества!

При мысли об этом у Кэндис привычно засосало под ложечкой, и она закрыла глаза. Она понимала, что должна как можно скорее поговорить с Хизер об этом неприятном случае – поговорить вежливо, но твердо и выслушать, что она по этому поводу скажет. Кэндис от души надеялась, что это было просто недоразумение, однако утверждать наверняка она не могла. Кэндис понимала, что необходимо выяснить все раз и навсегда, а для этого достаточно просто намекнуть Хизер, что она поступила неправильно. Намекнуть и посмотреть, что она скажет.

Но Кэндис не могла заставить себя сделать это. Одна мысль о том, что ей придется в чем-то обвинить Хизер, наполняла ее ужасом. Ведь их отношения были такими близкими, просто идеальными! Так стоило ли рисковать все испортить – и из-за чего? Из-за пустяка, из-за идеи, которую Хизер могла высказать Джастину без всякого злого умысла, по простоте душевной. Откуда ей было знать, что он за нее так ухватится? Правда, Хизер могла бы упомянуть, что это придумала не она, но с другой стороны… С другой стороны, подумала Кэндис, Джастин так стремится поскорее отличиться, что мог просто помешать ей это сделать. Услышав ценное предложение, он наверняка принялся развивать его – он оглушил, заморочил Хизер голову красивыми словами, так что она могла просто-напросто растеряться и забыть упомянуть, кто настоящий автор идеи.

Это последнее соображение казалось Кэндис наиболее вероятным, больше всего ей хотелось просто забыть об этом неприятном случае, однако она понимала, что с Хизер все равно нужно поговорить.

– Вы загружали какие-нибудь программы из Интернета? – спросил наладчик.

Кэндис вздрогнула и открыла глаза.

– Нет… Впрочем,– тут же поправилась она,– один раз я попробовала, но у меня ничего не получилось. А разве это имеет значение?

Компьютерный мастер протяжно вздохнул, и Кэндис прикусила губу, чувствуя себя круглой идиоткой. Спас ее звонок в дверь.

– Извините,– быстро сказала она,– я на минуточку вас оставлю.

На пороге стоял Эд Армитедж. Он был в старой майке, шортах и сандалиях на веревочной подошве.

– Ага, я так и думал, что ты дома! Расскажи-ка мне о своей подруге,– начал он без всяких предисловий.– Об этой, о Хизер.

– А что тут рассказывать? – Кэндис почувствовала, что краснеет, и нахмурилась.– Мы просто живем вместе, только и всего. Как соседи.

– Это я знаю. Я имел в виду, откуда она взялась и что ты о ней знаешь. Какой у нее характер, привычки…– Эд громко засопел, принюхиваясь.– Ты, кажется, пьешь кофе?

– Да, а что?

– У тебя в квартире всегда так приятно пахнет! А у меня… у меня не пахнет, а воняет.

– Разве ты никогда не убираешься? – удивилась Кэндис.

– Время от времени ко мне приходит какая-то женщина, но я почти никогда ее не вижу,– отмахнулся Эд. С вожделением принюхиваясь, он продвинулся в квартиру еще на полшага, бесцеремонно потеснив хозяйку.– Слушай, Кэн, может, угостишь меня чашечкой кофе, а?

– Хорошо, входи,– неохотно согласилась Кэндис.

В другое время она бы не пустила Эда и на порог, но сейчас благодаря ему у нее появился предлог не возвращаться к компьютерному мастеру.

– Кстати,– спросила она,– почему ты «так и думал», что я дома?

– Просто я видел, как твоя подруга уходила утром одна! – хохотнул Эд. Поглаживая себя по животу, он вошел за ней в кухню и тут же уселся на любимый стул Кэндис.– И тогда я сказал себе: ага, пора пить кофе!

– У тебя что, нет никаких планов на сегодня? – поинтересовалась Кэндис.– Скажем, съездить взглянуть на теткин дом, посмотреть телевизор или еще что-нибудь?

– Не сыпь мне соль на рану! – неожиданно огрызнулся Эд. Словно для того, чтобы наглядно проиллюстрировать свои слова, он потянулся за солонкой и принялся крутить ее в руках.– Этот проклятый отпуск сведет меня с ума!

– Интересно, почему же? – без тени сочувствия осведомилась Кэндис.

– Я просто подыхаю со скуки! – пожаловался Эд и, перевернув солонку дырочками вниз, начертал солью на столе инициалы «ЭА».– Сидеть дома – такая тоска!

– Все дело в духовных ресурсах и внутреннем содержании человека,– безжалостно отчеканила Кэндис.– Точнее, в отсутствии и того и другого. Вот почему ты не способен придумать себе занятие по душе.

– Не способен,– согласился Эд.– Например, вчера я был в музее. В музее, Кэндис, можешь себе представить?

– Нет, не могу,– сказала она, отнимая у него солонку.– А в каком?

– Черт его знает.– Эд безнадежно махнул рукой.– Там еще вдоль стен стояли такие мягкие кресла…

Кэндис несколько секунд разглядывала его, потом качнула головой и стала наполнять чайник. Эд ухмыльнулся и, встав со стула, принялся обходить кухню.

– А что это за ребенок? Чей? – спросил он, разглядывая прикрепленную к пробковой доске фотографию.

– Мой,– ответила Кэндис.– То есть я его спонсирую. Он живет в Кампучии.

– А как его зовут?

– Пинг Фуй… Нет, Пин Джуй,– поправилась она.

– И что, ты посылаешь ему подарки к Рождеству?

– Нет, в нашей благотворительной организации это не считается помощью.– Кэндис засыпала в кофеварку размолотый кофе.– К тому же наше западное барахло ему ни к чему.

– Черта с два! – хмыкнул Эд.– Готов спорить, ему до смерти хочется иметь игрушечного Дарта Вейдера. Кстати, ты когда-нибудь видела этого своего Жуй Фуя?

– Нет.

– Тогда, быть может, ты разговаривала с ним по телефону?

– Тоже нет. Слушай, Эд, может, хватит глупостей?

– Тогда откуда ты знаешь, что этот Жмых Пых вообще существует?

– Что-что? – Кэндис подняла голову.– Ну конечно, Пин Джуй существует! Вот же он!

Она показала на фотографию, и Эд снова ухмыльнулся.

– Ты слишком доверчива, Кэндис. Откуда ты знаешь, что всем так называемым «спонсорам» не показывают одну и ту же фотографию? Его только называют каждый раз другим именем, этого мальчишку, а денежки прикарманивают. Или, может быть, этот Чик-Чирик каждый раз присылает тебе свои расписки?

Кэндис только фыркнула. Иногда Эд нес такую чушь, что с ним и разговаривать-то не стоило. Сняв чайник с огня, она залила кофеварку горячей водой, и кухня наполнилась густым кофейным ароматом.

– Так ты не рассказала мне про Хизер,– сказал Эд, снова присаживаясь к столу.

– А что, собственно, тебя интересует?

– Во-первых, откуда ты ее знаешь.

– Она моя… старинная подруга,– туманно объяснила Кэндис.

Почему же я никогда ее раньше не видел? Я имею в виду – до того, как она к тебе переехала? – Эд с подозрением воззрился на нее.– И почему ты никогда о ней не упоминала?

– Потому что… Одним словом, обстоятельства сложились так, что мы на некоторое время потеряли друг друга из виду,– ответила Кэндис.– Мы вовсе не ссорились, просто… не встречались, понятно? А почему ты вообще об этом спрашиваешь?

– Не знаю.– Эд пожал плечами.– Почему-то твоя старинная подруга очень меня интересует.

– Тогда почему бы тебе не обратиться непосредственно к ней?

– Может, и обращусь,– ухмыльнулся Эд.

После этого в кухне на некоторое время воцарилась тишина. Наконец Кэндис поставила перед Эдом чашку с кофе, и он задумчиво отпил глоток.

– Ты ведь не против, нет? – нерешительно спросил Эд.

– Почему это я должна быть против? – парировала Кэндис, отбрасывая назад волосы.– Вы оба – взрослые люди и можете разговаривать о чем угодно.

– Гм!

Деликатное покашливание компьютерного мастера заставило обоих обернуться.

– Ну как? – спросила Кэндис.– Вы выяснили, в чем там дело?

– Вирус, как я и думал.– Мастер покачал головой.– Боюсь, он вам перепортил все, что мог.

– А нельзя ли его как-нибудь поймать? – с тревогой спросила Кэндис.

– Он давно уже перебрался куда-нибудь в другой компьютер. Эти современные вирусы – продувные бестии, они проникают в систему, портят программы и файлы и исчезают прежде, чем успеваешь поймать их за хвост. Все, что я могу в данном случае сделать, это попытаться спасти хотя бы часть документов. Что же касается программ, то их придется инсталлировать заново.– Компьютерщик с неодобрением покачал головой.– А на будущее, мисс Брюин, могу посоветовать лучше защищать свою систему от посторонних программ.

Мэгги сидела возле кухонного стола, готовая расплакаться от унижения, а ее свекровь колдовала возле плиты. Сняв с огня чайник, она заварила свежий чай, потом обернулась и посмотрела на плетеную колыбельку возле окна.

– Как крепко она спит,– заметила Пэдди. – Бедняжка, наверное, накричалась и устала.

Это был почти неприкрытый упрек, и Мэгги вспыхнула, но посмотреть свекрови в глаза не посмела, боясь снова встретить все тот же суровый, осуждающий взгляд. «Сама попробуй! – хотелось ей крикнуть прямо в лицо Пэдди.– Попробуй – и посмотрим, надолго ли тебя хватит, особенно если не давать тебе спать по ночам». Но вместо этого Мэгги продолжала молча смотреть в стол, покрытый веселенькой цветастой клеенкой. «Надо терпеть,– твердила она себе, крепче стискивая зубы.– Господи, дай мне силы не наорать и на нее тоже!»

После того как Пэдди застала ее на месте преступления, Мэгги удалось наконец покормить Люси. Сидя в детской, она чувствовала себя точь-в-точь как ребенок, которого наказали за какую-то серьезную провинность. Потом, держа девочку на руках, Мэгги спустилась вниз и обнаружила, что свекровь успела прибраться в кухне, сложить посуду в посудомоечную машину и даже вымыть пол. Она знала, что должна испытывать благодарность, но поселившееся где-то в глубине ее души мстительное существо продолжало нашептывать ей, что и это сделано для того, чтобы побольнее ее уязвить. Пэдди, несомненно, считала, что хорошая мать никогда бы не довела свою кухню до такого состояния. Хорошая мать должна успевать все, в том числе протирать дверцы шкафов, рабочие столы и плафоны установленных над ними светильников. О том, что бы могла сказать Пэдди, обнаружь она на кухне таракана или – страшно сказать! – мышь, Мэгги старалась не думать.

– Ну вот,– сказала Пэдди, ставя перед ней чашку со свежезаваренным чаем.– Сахар положить?

– Нет, спасибо,– отозвалась Мэгги, продолжая рассматривать цветы на клеенке.– Я стараюсь следить за своим весом.

– В самом деле? – Пэдди на мгновение замерла с заварочным чайником в руке.– А вот я, когда кормила грудью, ела чуть не вдвое больше обычного, иначе мои мальчики могли остаться голодными.

Она негромко фыркнула, и Мэгги почувствовала приступ самой настоящей ненависти к свекрови. Что, собственно, Пэдди хочет этим сказать? Что из-за собственного эгоистического желания не разжиреть, словно бочка, она недокармливает Люси? Или что ее грудное молоко недостаточно питательно?

Почувствовав комок в горле, Мэгги судорожно сглотнула.

– Ну а как вообще дела? – поинтересовалась Пэдди.

При этом она всем своим видом давала понять, что спрашивает исключительно из вежливости, потому что и слепому ясно: дела – хуже некуда.

– Хорошо,– коротко ответила Мэгги и отпила глоток чая.

– Наша малышка привыкает к режиму?

«Наша? Как бы не так! Это мой ребенок!» – хотелось крикнуть Мэгги, но она сдержалась. К тому же ни о каком режиме не могло быть и речи: она давно выбилась из больничного распорядка, установленного с помощью Джоан, а наладить новый у нее никак не получалось. Поэтому Мэгги сказала мстительно:

– Распорядок, режим – это все вчерашний день. В наше время врачи не рекомендуют приучать детей к кормлению по часам.– Она наконец-то подняла голову и посмотрела на Пэдди в упор.– Современная педиатрия придерживается мнения, что ребенка необходимо кормить, когда он этого захочет, и столько, сколько он захочет.

– Понятно,– кивнула Пэдди и снова усмехнулась: – Да, многое изменилось с тех пор, когда я была молода.

Мэгги не ответила. Отпив еще глоток чая, она отвернулась и стала смотреть в окно.

– Жаль, что твои родители не могли погостить подольше,– сказала за ее спиной Пэдди.

От этих слов Мэгги невольно вздрогнула, как от боли. «Неужели Пэдди непременно надо было наступить еще и на эту мозоль?» – подумала она. Родители Мэгги приехали всего на два дня, пока она лежала в больнице, и им не удалось даже поговорить толком. Но ведь ее родители еще работали, да и путь из Дербишира в Гемпшир был не близким.

И все же их отъезд Мэгги пережила очень тяжело, хотя и старалась улыбаться как можно беззаботнее. До сих пор у нее слезы наворачивались на глаза, стоило ей только представить лицо матери. А тут еще Пэдди пользовалась каждой возможностью, чтобы напомнить Мэгги о том, что родители фактически бросили ее одну без всякой поддержки.

– Они действительно не могли,– коротко ответила она.– Мои папа и мама много работают.

– Да уж,– заметила Пэдди и потянулась за печеньем.– Кстати, Мэгги…

Мэгги неохотно повернулась.

– Что?

– Ты не думала о том, что тебе нужна помощь? Может быть, стоит нанять няню?

Мэгги уставилась на нее так, словно ее ударили по лицу. Значит, Пэдди действительно считает ее никуда не годной матерью, не способной справиться с ребенком!

– Нет,– сказала она, из последних сил сдерживая слезы.– А почему ты решила, что это необходимо?

– Решать тебе,– пожала плечами Пэдди, не ответив на вопрос.– Хотя, с другой стороны…

– Я предпочитаю сама заботиться о своем ребенке,– сказала Мэгги дрожащим голосом.– Быть может, я делаю это не безупречно, и все же…

– О Мэгги! – воскликнула Пэдди.– Я вовсе не имела в виду, что ты…

Она смущенно замолчала, и Мэгги отвела взгляд. На несколько секунд в кухне повисла тишина, нарушаемая только сонным сопением Люси.

– Пожалуй, мне пора,– сказала наконец Пэдди.– Не хочу тебе мешать.

Мэгги пожала плечами.

– Ты мне вовсе не мешаешь.

Но Пэдди быстро собрала вещи, потом бросила на Мэгги острый взгляд.

– В крайнем случае ты знаешь, где меня найти,– промолвила она.– До свидания, дорогуша. Поцелуй от меня девочку, когда она проснется.

– До свидания,– равнодушно ответила Мэгги.

Она терпеливо ждала, пока Пэдди шла по дорожке; крепилась, пока свекровь заводила машину и выезжала за ворота. И только когда шум мотора затих вдали, Мэгги закрыла лицо ладонями и горько заплакала.