Коктейль для троих

Глава 8

Отдел подарков оказался небольшим, на редкость тихим и малолюдным. Обходя витрины, Кэндис прислушивалась к стуку собственных каблучков по паркетному полу и с сомнением разглядывала вышитые подушечки и фарфоровые кружки с надписью «У нас – девочка!». Ненадолго остановившись у стеллажа с мягкими игрушками, она обнаружила там довольно симпатичного плюшевого медвежонка. Кэндис даже взяла его в руки и улыбнулась, но, посмотрев на ценник, поспешно поставила игрушку обратно на полку.

– Сколько стоит? – спросила подошедшая сзади Хизер.

– Пятьдесят фунтов,– вздохнула Кэндис.

– Пятьдесят? – с ужасом переспросила Хизер и вдруг рассмеялась.– Такой уродец – и за полтинник? Нет уж, пойдем лучше куда-нибудь в другое место.

Когда они выходили из магазина, Хизер машинально взяла Кэндис под руку, и та почувствовала, что краснеет от удовольствия. Ей не верилось, что Хизер переехала к ней всего неделю назад – уже сейчас Кэндис казалось, будто они были близкими подругами с незапамятных времен. По вечерам Хизер готовила вкуснейшие ужины, а иногда они даже открывали бутылочку недорогого вина. И на каждый вечер Хизер придумывала какое-то развлечение. То она делала Кэндис массаж лица, то приносила видеофильмы и пакеты с попкорном, а один раз даже вытащила из буфета электрическую соковыжималку и объявила, что в кухне открывается фруктовый бар. Вспомнив об этом, Кэндис не смогла сдержать улыбки.

– Чему ты смеешься? – тут же поинтересовалась Хизер.

– Помнишь, как у соковыжималки лопнул ремень и мы хотели вызвать электрика, а нам посоветовали обратиться на фирму?

– О господи, конечно, помню! Ты еще сказала им, что у соковыжималки давно кончилась гарантия, а человек, с которым ты разговаривала, ответил, что соковыжималку с самого начала следовало застраховать у Ллойда.

– Как будто это уберегло бы нас от лопнувшего ремня! – фыркнула Кэндис, останавливаясь перед каким-то крупным магазином.– А это что у нас такое?

– Товары для детей,– ответила Хизер, поглядев на вывеску.– Как раз то, что нам нужно!

– Зайдем? – предложила Кэндис.

– Ты иди, а я тебя найду. Мне надо купить одну вещь… Это здесь же, только на втором этаже.

– Хорошо,– кивнула Кэндис.– Подходи, я буду в отделе, где продаются вещи для самых маленьких.

Они вместе вошли в магазин, и Хизер сразу направилась к эскалатору, а Кэндис побрела в глубь детского отдела. На часах было уже семь вечера, однако, несмотря на относительно поздний час, народа в магазине было не меньше, чем днем. Стараясь не толкать беременных, которые передвигались с медлительной важностью, то и дело замирая на месте и мечтательно глядя на детские колясочки и кроватки, Кэндис шла вдоль бесконечных прилавков. Наконец ее внимание привлекла вешалка с крошечными, как будто кукольными, платьицами. Все они были очень нарядными, с расшитым передом и пристегивающимся слюнявчиком. Свернув в ту сторону, она принялась перебирать платьица, внимательно их рассматривая.

– А вот и я! – услышала она голос Хизер.

– Как ты быстро! – удивилась Кэндис.– А я думала…

– Просто я точно знала, что мне нужно,– ответила Хизер и слегка порозовела.– Я… собственно говоря, я купила эту вещь для тебя.

– Что-что? – Слегка растерявшись, Кэндис безропотно взяла небольшой бумажный сверток, который протягивала ей Хизер.– Что ты имеешь в виду? Что значит – для меня?

– Это мой подарок,– сказала Хизер, серьезно глядя на нее.– Ты была очень добра ко мне, Кэн, и ты… изменила всю мою жизнь. Если бы не ты, я бы… Словом, все сейчас было бы по-другому.

Кэндис смущенно опустила глаза – ей было стыдно перед Хизер, которая понятия не имела о настоящих причинах, которые побудили ее быть доброй и щедрой. Если бы Хизер знала о том, что их дружба основывается на неспокойной совести, разве смотрела бы она на нее сейчас так приветливо и открыто?

Чувствуя глубочайшее отвращение к себе, Кэндис вскрыла сверток. Внутри оказалась аккуратная бархатная коробочка, а в ней – изящная и тонкая серебряная ручка.

– Это, конечно, пустяк,– сказала Хизер извиняющимся тоном,– но мне показалось, она должна тебе понравиться. Ты сможешь писать ею свои статьи и интервью.

– Она мне очень, очень нравится! – воскликнула Кэндис, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.– Но, Хизер, ты не должна была…

Это сущий пустяк по сравнению с тем, что я хотела бы для тебя сделать.– Хизер взяла руку Кэндис в свою и крепко сжала.– Я ужасно рада, что встретилась с тобой в баре в тот день. И еще мне кажется, между нами происходит что-то… особенное. А ты как думаешь? Ведь мы с тобой знакомы всего несколько дней – учеба в школе, конечно, не в счет,– а мне кажется, что у меня еще никогда не было подруги лучше тебя… Тут Кэндис не сдержалась и, шагнув вперед, порывисто обняла Хизер. Она была глубоко, по-настоящему тронута ее словами.

– Я знаю, твои старые подруги меня недолюбливают,– продолжала шептать ей на ухо Хизер.– Но… для меня это не имеет значения!

Слегка отстранившись, Кэндис удивленно воззрилась на Хизер.

– Что ты хочешь сказать? Кто из моих подруг тебя недолюбливает? Почему?

– Я не знаю почему, только… Роксане, например, я определенно не нравлюсь. Но пусть это тебя не тревожит – я нисколько не обижаюсь.– Она слегка улыбнулась.– Каждый имеет право на свои симпатии и антипатии, Кэн.

– Но ведь это ужасно! – нахмурилась Кэндис.– Хотела бы я знать, в чем тут дело? Обычно Роксана подходит к выбору друзей достаточно строго, однако она журналист-профессионал и умеет хорошо скрывать, если ей кто-то не нравится. Или, наоборот, подчеркнуть…

– Ну, мне-то Роксана совершенно ясно дала понять, что я ей не нравлюсь.– Хизер покачала головой.– Тогда, в редакции, она посмотрела на меня так… красноречиво, что у меня не осталось никаких сомнений. Впрочем, возможно, она просто ревнует тебя ко мне. В этом случае можно надеяться, что со временем все наладится. Ты, главное, не расстраивайся! – поспешно добавила Хизер, заметив озадаченное выражение лица Кэндис.– Все это ерунда, мне не следовало тебе говорить…– Она снова улыбнулась – на этот раз виновато.– Давай поскорее купим платьице девочке Мэгги и пойдем наверх – там есть очень неплохой трикотаж для взрослых девочек. Я бы хотела, чтобы ты померила один костюм – мне кажется, он тебе подойдет.

– О'кей,– согласилась Кэндис.

Они купили для Люси прекрасное льняное платье с букетиками голубых незабудок на груди и попросили упаковать его в красивую оберточную бумагу. Все это время Кэндис продолжала хмуриться.

– Послушай, Кэн, я чувствую себя просто ужасно! – сказала Хизер, когда они уже шли к эскалатору.– Пожалуйста, не обращай внимания на все, что я тут наболтала. А еще лучше – забудь.– Она провела кончиком пальца по горестной складке на лбу Кэндис.– Не думай об этом, дорогая! Наверное, я все-таки ошиблась.

Роксана лежала на диване в одной майке, с удовольствием слушая негромкую музыку и ловя краем уха доносящийся с кухни звон посуды – там что-то стряпал Ральф. Он всегда готовил им ужин – отчасти потому, что (как он сам утверждал) ему это нравилось, отчасти потому, что Роксана не отличалась особыми талантами в этой области (с этим были согласны оба). Как бы там ни было, именно с этими неспешными ужинами вдвоем – в особенности после занятий сексом – ассоциировалось у Роксаны понятие о счастье. Она и в самом деле считала эти минуты самыми счастливыми, так как именно у себя в кухне, за столом, ей лучше всего удавалось обмануть себя, убедить, что Ральф принадлежит ей и что они наконец-то живут вместе, как нормальная семейная пара.

Но в глубине душе Роксана понимала, что они никогда не были нормальной парой и, возможно, никогда не будут. Она даже знала, кто был в этом виноват. Себастьян – малыш Себастьян, который появился на свет, когда его уже никто не ждал. И хотя Ральф признавал, что своим рождением его младший сын обязан случайному стечению обстоятельств, для него Себастьян явился благословением, даром небес. Но главное, Себастьян был еще слишком мал. Всего десять лет. Если точнее, десять лет, пять месяцев и семь дней.

Возраст Себастьяна Оллсопа Роксана знала с точностью чуть не до минуты. Его старшие брат и сестра ее не интересовали – обоим было уже за двадцать, у каждого была своя семья, да и Жили они отдельно от родителей. И только Себастьян все еще жил со своими отцом и матерью, бегал в школу, но до сих пор спал с игрушечным мишкой. Иными словами, он все еще нуждался в заботе и присмотре и (даже Роксана это понимала) был слишком мал, чтобы пережить родительский развод, не получив при этом глубокой психической травмы. «Я не подам на развод, пока ему не стукнет восемнадцати»,– так однажды сказал ей Ральф после третьего стакана бренди. И Роксана не посмела возразить, хотя это означало, что ей предстоит ждать еще семь лет, шесть месяцев и три недели.

Кроме того, через семь лет ей должно было исполниться сорок.

А ведь были времена, когда фраза «Я делаю это ради детей», не раз слышанная от близких и дальних знакомых, ничего для нее не значила. Теперь же Роксане казалось, что эти слова выжжены у нее на сердце каленым железом. Ради детей – ради Себастьяна – это уже напоминало приговор. Ее приговор…

Роксана прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания. Когда они с Ральфом впервые танцевали вместе, Себастьяну было всего четыре. Он спокойно спал в своей кроватке и не знал, что как раз в это время чужая (и не очень симпатичная) тетя глядит в глаза его отцу и начинает понимать, что он нужен ей больше всего на свете.

И даже раздумывает о том, как бы половчее прибрать его к рукам.

Тогда Роксане было двадцать семь, а Ральфу – сорок шесть, и ничто в мире не казалось ей невозможным.

Да, это было шесть лет тому назад – в театре «Барбикан», где Королевская шекспировская труппа ставила «Ромео и Джульетту». Два гостевых билета на премьеру, после которой должен был состояться прием, Ральфу прислали буквально в последнюю минуту, и он, не имея возможности пригласить жену, зашел в редакцию, надеясь найти себе попутчика. Роксана не только сразу же согласилась, но и не сумела скрыть своего энтузиазма. Ральфа это удивило. Как он впоследствии признавался, она всегда казалась ему глубоко рациональной и практичной, способной, но поверхностной, чуждой настоящим романтическим переживаниям. Но когда после финала пьесы Ральф повернулся к Роксане и увидел ее полные слез глаза, все еще устремленные на сцену, он был настолько поражен, что в его сердце шевельнулось какое-то странное, доселе неведомое чувство.

Впрочем, уже через минуту Роксана откинула волосы со лба, вытерла слезы и сказала в присущей ей неподражаемой манере: «Умираю от жажды! Как насчет того, чтобы угостить наемную работницу коктейлем?» Эти слова произвели на Ральфа впечатление едва ли не более сильное. Расхохотавшись, он пригласил Роксану и на прием.

Стоя в зале для презентаций, они пили шампанское с апельсиновым соком, обсуждали только что прошедшую премьеру и выдумывали разные забавные истории о других гостях, имевших неосторожность обратить на себя их внимание какой-нибудь примечательной деталью костюма или поведением. Потом ударил джаз, и в середине зала появились танцующие пары. Ральф колебался всего несколько секунд, прежде чем пригласить ее. И как только Роксана почувствовала его руки у себя на плечах и заглянула в его глаза, она сразу поняла, что отныне и навсегда он – ее судьба.

При воспоминании об этих минутах ее сердце снова – как и всегда – пронзила легкая, сладостная боль. Роксана знала, что никогда не забудет тот давний праздничный вечер, который стал одним из самых удивительных и чудесных в ее жизни. После первого танца Ральф ненадолго исчез, чтобы позвонить, но Роксана запретила себе даже думать о том, кому он звонил и что сказал. Потом Ральф вернулся к столику, за которым она сидела. Сев напротив, он посмотрел ей прямо в глаза и сказал негромко: «Мне бы хотелось уехать отсюда с тобой. В отель, например. Ты… не будешь против?»

Несколько мгновений Роксана молча смотрела на него, потом решительно опустила на стол бокал с очередной порцией «шипучки».

Она хотела разыграть свою роль не спеша, с достоинством, до конца сохраняя сдержанность, но стоило ей оказаться с ним в такси, как она почувствовала, что ее переполняет желание, сравнимое по силе только с тем желанием, которое выражал его взгляд. Их губы встретились, и Роксана не без юмора подумала: «Эге, я, кажется, целуюсь с боссом! Теперь меня ожидает продвижение по службе». Но в глубине души она знала, что это не так и что все происходящее слишком серьезно. А когда их поцелуй стал глубже, Роксана и вовсе потеряла всякую способность не только шутить, но и смотреть на вещи трезво.

Эта способность вернулась к ней только на следующее утро, когда она проснулась в отеле «Парк-Лейн» в одной постели со своим новым любовником, который был старше ее на девятнадцать лет.

– Бокал вина? – услышала Роксана его голос над самым ухом и, открыв глаза, увидела склонившееся над ней лицо Ральфа.

Он смотрел на нее с такой любовью, что она не сразу нашла что ответить и переспросила:

– Вина?

– Да, вина. Я захватил с собой бутылку шампанского, нужно только его открыть.

– Пожалуй, но только если оно достаточно холодное. Терпеть не могу теплое шампанское.

– Думаю, оно успело охладиться. Когда мы приехали, я положил его в морозильник.

– В таком случае оно наверняка превратилось в лед, и нам придется его грызть,– предположила Роксана, садясь на кровати.– Но все равно тащи его сюда!

Ральф вышел в гостиную и через пару минут вернулся с двумя бокалами шампанского, которое действительно едва не превратилось в лед. Во всяком случае, оно было настолько холодным, что у Роксаны заломило зубы.

– Твое здоровье! – провозгласила она, делая из бокала крошечный глоток.– Кстати, почему ты не на работе?

– Нет, сегодня мы пьем за тебя.– Ральф наполовину осушил свой бокал и, отставив его в сторону, уютно потянулся.– На утро у меня была назначена встреча с главным бухгалтером, но я решил никуда не ходить – дело того не стоит.

– Ага, понятно.– Роксана отпила еще глоток.– Ну и лодырь же ты!

По губам Ральфа скользнула легкая улыбка, он устроился в кресле поудобнее, и Роксана посмотрела на него внимательнее. То, что она увидела, ей не очень понравилось.

– Беру свои слова назад,– сказала она и нахмурилась.– Ты выглядишь совершенно измотанным.

– Просто слишком поздно лег вчера,– ответил Ральф, закрывая глаза.

– Ах так? – воскликнула Роксана, сразу приободрившись.– В таком случае на мое сочувствие можешь не рассчитывать!

Кэндис выпила еще вина и оглядела переполненный ресторан при супермаркете.

– Ну и ну! – воскликнула она.– Никогда бы не подумала, что вечером здесь может быть столько народа.

Хизер рассмеялась:

– Разве ты никогда не ходила по магазинам вечером?

– Конечно, ходила, но… Мне и в голову не приходило, что из этого можно сделать настоящую вечеринку. А здесь… здесь просто праздничная атмосфера! Можно подумать, все эти люди пришли сюда для того, чтобы спрыснуть удачную покупку, как мы.

– Или просто пообщаться,– вставила Хизер.

.– Да.– Кэндис задумчиво кивнула и отпила из бокала еще вина.– Знаешь, надо будет поговорить с Джастином – из этого может выйти неплохой материал для нашего журнала. Надо будет только подготовиться как следует: взять у людей пару-тройку интервью, сделать фотографии…

– Хорошая идея. Мне нравится.

Хизер сделала глоток из своего бокала. Перед ней на столе лежала картонная карточка меню и забытая официантом шариковая ручка. Машинально Хизер подобрала ее и принялась вертеть в пальцах, потом стала рисовать на оборотной стороне меню смешных лупоглазых человечков, похожих не то на телепузиков, не то на кальмаров с признаками базедовой болезни.

Кэндис с интересом за ней наблюдала, чувствуя, как у нее начинает приятно шуметь в голове. И было отчего. Ожидая, пока освободится столик, они выпили в баре по порции джина с тоником и полбутылки вина. Кэндис поглощала спиртное быстрее, чем Хизер, к тому же она с обеда ничего не ела – только пила кофе,– а на пустой желудок вино подействовало сильнее.

– Странно,– неожиданно сказала Хизер, поднимая на нее взгляд.– Мы так быстро подружились, а ведь ни ты, ни я ничего друг о друге толком не знаем.

– Это верно,– усмехнулась Кэндис.– А что бы тебе хотелось узнать?

– Расскажи мне о Джастине,– попросила Хизер после небольшой паузы.– Он тебе все еще нравится?

– Нет! – решительно сказала Кэндис и тут же рассмеялась.– То есть я хотела сказать, что готова терпеть его в качестве редактора, но я… я не испытываю к нему никаких особенных чувств. Теперь мне кажется – то, что между нами было, просто ошибка.

– Правда? – небрежно поинтересовалась Хизер.

Честное благородное слово! – воскликнула Кэндис и попыталась приложить руку к сердцу, но едва не смахнула на пол бокал.– Знаешь, когда мы впервые познакомились, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Умный, образованный, просто приятный человек… Но я довольно быстро поняла, что заблуждалась. Стоит только как следует прислушаться к тому, что он говорит, сразу становится понятно, что Джастин совсем не такой. Ведь в девяноста пяти случаях из ста он несет совершенную чушь, а остальные пять процентов добирает общими словами, которые ровно ничего не значат.– Она осушила свой бокал и, отставив его подальше от края стола, добавила решительно: – По-моему, ему просто очень нравится слышать звук собственного голоса.

– А кроме него? Неужели у тебя никого нет на примете?

.– Сейчас нет,– ответила Кэндис почти радостно.– И я совсем не комплексую по этому поводу!

Возле столика появился официант. Он зажег стоявшую между ними свечу и стал расставлять по скатерти приборы. Дождавшись, пока он уйдет, Хизер спросила:

– Значит, мужчины для тебя не очень важны?

– Не знаю,– честно ответила Кэндис.– Думаю, что, когда на горизонте появится тот самый, единственный, он будет для меня всем. Но сейчас – нет… То есть я хочу сказать, я вовсе не теряю рассудок, когда вижу существо в брюках.

Хизер взяла бутылку и в очередной раз наполнила оба бокала. Потом она посмотрела на Кэндис, и ее глаза странно сверкнули.

– В таком случае что же важно для тебя сейчас? – спросила она каким-то напряженным голосом.– Чем ты дорожишь больше всего?

– Чем? – повторила Кэндис, разглядывая свой бокал.– Право, я не задумывалась… Своими родными, наверное, хотя, если говорить откровенно, в последнее время мы с матерью не особенно близки. Ну и подругами, конечно… в особенности Роксаной и Мэгги.

– Да,– кивнула Хизер.– Дружба – это действительно очень важно.

– Еще мне нравится моя работа,– припомнила Кэндис.– Я люблю журналистику, она значит для меня очень много.

– Работа, но не деньги? – уточнила Хизер.

– Нет, конечно, нет! Деньги для меня не особенно важны. То есть важны, разумеется, но не очень. Я хочу сказать, я не какая-нибудь материалистка.– Кэндис снова пригубила вино.– Вообще терпеть не могу жадин. И бесчестных людей тоже.

– А себя ты считаешь хорошим человеком? Прости, что я спрашиваю, но мне это очень любопытно.

– Я стараюсь быть хорошим человеком.– Кэндис смущенно улыбнулась и поставила бокал на стол.– И мне кажется, это у меня получается. Но не потому, что я сама такая замечательная, а потому что меня окружают добрые, честные люди. Рядом с такими людьми очень просто быть хорошей.

Она немного помолчала, разглядывая изрисованную Хизер карточку меню, потом спросила:

– А ты, Хизер? Что нравится тебе, чем ты дорожишь?

Последовала еще одна пауза, во время которой выражение лица Хизер странно и непостижимо менялось. Кэндис показалось, что она видит в ее глазах горечь, разочарование, даже злобу, но это, конечно, было не так. Кэндис решила, что во всем виновато ее слишком живое воображение, к тому же подогретое вином.

– Я научилась ничего не любить и ничем не дорожить,– ответила наконец Хизер.– Потому что когда теряешь что-то очень дорогое – а происходит это, как правило, внезапно,– тебе бывает очень больно. Только что у тебя было все, и вдруг – ничего.– Хизер щелкнула пальцами.– Просто раз – и нет!

Кэндис почувствовала, как в ней снова просыпается острое ощущение вины. Ей очень хотелось продолжить этот разговор и, быть может, даже рассказать Хизер всю правду о себе и своем отце.

– Знаешь,– начала она неуверенно,– я никогда… никогда…

– А вот и наш ужин несут! – перебила Хизер, показывая куда-то за спину Кэндис.– Слава богу, я уж думала, мы здесь с голода помрем.

Отправив в рот последнюю порцию спагетти, Роксана положила вилку и вздохнула. Она сидела напротив Ральфа за своим крошечным кухонным столом, покрытым расшитой льняной скатертью. Верхний свет не горел, а из гостиной доносился приглушенный голос Эллы Фицджералд.

– Это было дьявольски вкусно,– заявила Роксана, шутливо прижимая ладони к животу. – А ты почему не ешь?

– Если хочешь, можешь доесть.

Ральф пододвинул к ней свою почти нетронутую тарелку, и Роксана, слегка сдвинув брови, снова вооружилась вилкой.

– Аппетита нет? – спросила она.– Или похмелье все еще дает о себе знать?

– Что-то вроде того,– ответил Ральф небрежно.

– Ладно, если я лопну – ты будешь отвечать! – предупредила Роксана.– Выбросить такую вкуснятину я просто не могу – это выше моих сил. Знаешь, когда я уезжаю в очередную командировку, мне очень не хватает твоих спагетти. Даже когда я была в Италии, которая, как известно, является родиной макарон, я не ела там ничего подобного.

– По-моему, ты мне льстишь,– заметил Ральф.– Любой шеф-повар в любом приличном ресторане способен приготовить спагетти в тысячу раз лучше.

– А вот и нет! – с горячностью возразила Роксана, отправляя в рот очередную порцию макарон.– Они там слишком увлекаются специями. Что написано в рецепте, то они и кладут, а ты подходишь к делу творчески. В твоих спагетти перца и томата ровно столько, сколько нужно – ни больше ни меньше.

Роксана быстро расправилась с остатками спагетти и, покачиваясь на задних ножках стула, поднесла к губам бокал с вином.

– И вообще,– добавила она,– я хотела бы, чтобы ты приходил ко мне каждый вечер, чтобы готовить «спагетти по-оллсопски». И то, что ты этого не делаешь, я считаю проявлением твоего крайнего эгоизма!

– Да, ты права, я – эгоист,– согласился Ральф – Во всяком случае, к тебе я отношусь крайне эгоистично. Я хотел бы, чтобы ты принадлежала только мне одному, поэтому специально кормлю тебя спагетти. От них ты растолстеешь так, что не будешь пролезать в дверь и не сможешь никуда выходить из квартиры.

– Почему это я не должна выходить из квартиры? – подозрительно прищурилась Роксана.

– Потому что по улицам рыщут алчные, голодные мужчины, которые живо умыкнут такое сокровище, как ты, стоит мне только на минуточку отвернуться.

Роксана негромко рассмеялась и отпила еще глоток вина.

– Нет, ты не эгоист,– сказала она убежденно.– И вообще, я просто пошутила. Отличное вино, между прочим.

– Да, неплохое,– согласился Ральф, после чего оба замолчали.

Некоторое время никто не произносил ни слова, потом Ральф обронил небрежно:

– Скажи, ты никогда не загадывала, где ты будешь, скажем, ровно через год? Ну, чем ты будешь заниматься и так далее?

– Почему ровно через год? – удивилась Роксана, чувствуя, как ее сердце начинает биться быстрее.– Что за срок такой?

– Ну, через три года,– поправился Ральф, экспансивно взмахнув рукой.– Через год, через три, через пять…

– Ты что, собираешься предложить мне новую работу? – осведомилась Роксана.

Ральф слегка пожал плечами.

– Да нет, я просто интересуюсь.

– Никогда об этом не думала.

Роксана отпила еще глоток вина, надеясь, что оно поможет ей сохранить спокойствие. Отчего-то ей вдруг стало очень не по себе. По обоюдному молчаливому согласию они с Ральфом никогда не говорили о будущем, никогда не касались тех сторон жизни, одно упоминание о которых могло причинить обоим боль. Обычно они разговаривали о работе, о новых фильмах, о путешествиях. Изредка они сплетничали о коллегах или о нижнем соседе Роксаны, который казался обоим в высшей степени подозрительным: Роксана уверяла, что он – колумбийский мафиози-наркоторговец, Ральф же был уверен, что он – русский шпион, и собирался взять у него интервью для «Лондонца». («Скажите, как вы находите лондонские туманы? Не скучаете ли по московским снегам и медведям?») Изредка они вместе смотрели по телевизору дубовые американские сериалы и, давясь от смеха, обсуждали неумелую игру актеров, но даже когда на экране появлялся неверный супруг, изменяющий жене с коллегой по работе, они никогда не заговаривали о собственном положении.

Правда, давным-давно – в самом начале их отношений – Роксана чуть не со слезами просила Ральфа рассказать ей что-нибудь о жене, о семье, о его жизни вдали от нее. Каждый раз, когда он уходил, Роксану буквально трясло от горя и унижения. Бывало, она бросала ему самые страшные обвинения, ставила ультиматумы, но все было тщетно. Прошло порядочно времени, прежде чем она научилась вести себя так, словно каждый вечер засыпала в его объятиях. Это был просто инстинкт самосохранения, способ защитить себя от разочарований и боли. Благодаря такому самообману у Роксаны появлялось ощущение, будто из них двоих именно она ставит условия, а для нее это всегда было очень важно.

Подняв голову, Роксана увидела, что Ральф все еще ждет ответа, и лицо его при этом было таким, что она с трудом подавила дрожь внезапного и необъяснимого страха. Взгляд Ральфа был пристальным, сверлящим, словно от ее ответа зависела его жизнь.

Стараясь выиграть время, Роксана отпила еще глоток вина, потом поправила волосы и беспечно улыбнулась.

– Через год? – повторила она.– Что ж, если бы я могла оказаться, где захочу, я выбрала бы пляж где-нибудь на побережье Карибского моря. И разумеется, чтобы рядом был ты.

– Рад это слышать,– ответил Ральф, и его губы дрогнули в улыбке.

– А еще мне бы хотелось,– мечтательно добавила Роксана,– чтобы кроме тебя рядом оказалось штук десять официантов в белых тужурках, готовых незамедлительно исполнить любое наше желание, любой каприз. Они бы подавали нам еду и напитки, рассказывали забавные истории, но главное – они должны мгновенно исчезать, как только мы захотим остаться наедине с морем и закатом.

Отпив еще глоток из бокала, Роксана снова посмотрела на Ральфа. Ее сердце отчаянно билось. «Понимает ли он,– подумалось ей,– что я только что описала идеальный медовый месяц?»

Ральф продолжал смотреть на нее, и лицо у него было таким, какого Роксана еще никогда у него не видела. Внезапно он взял ее за руки и поднес их к губам.

– Что ж, ты этого заслуживаешь,– сказал он хрипло.– Ты заслуживаешь всего, чего бы ни пожелала!

Роксана почувствовала, как у нее перехватило горло. Она хотела что-то сказать, но Ральф не дал ей вымолвить ни слова.

– Мне очень жаль… Прости меня за все, Роксана,– пробормотал он.– Когда я думаю обо всем, что тебе пришлось пережить из-за меня, я…

Не надо извиняться и не надо ни о чем жалеть,– мягко возразила Роксана и несколько раз моргнула, чтобы избавиться от набежавших на глаза слез.

Перегнувшись через стол, она прижала к себе голову Ральфа и стала целовать его глаза, щеки, губы, которые тоже оказались мокрыми, солеными от слез.

– Я люблю тебя…– прошептала Роксана, чувствуя, как на нее накатывает волна жгучего, горького счастья.– Я люблю тебя, Ральф, и мы вместе. Это главное. На самом деле мне ничего больше не нужно.