Коктейль для троих

Глава 15

Поминальная служба состоялась через девять дней в церкви Святой Бригитты на Флит-стрит. Кэндис приехала туда задолго до начала церемонии, но оказалось, что почти все сотрудники редакции уже здесь. Стоя группками напротив входа и сжимая в руках букеты, они обменивались беспомощными, неверящими взглядами.

Точно такими же взглядами они обменивались всю прошедшую неделю. Ральф скончался через десять дней после того, как попал в больницу, и это известие потрясло всех. Сотрудники неподвижно сидели перед своими компьютерами не в силах поверить в то, что его больше нет. Многие, не скрываясь, плакали. Девчонка-курьерша, услышав страшную новость, истерически расхохоталась, потом разрыдалась так бурно, что ей пришлось вызвать врача.

Все девять дней в редакции беспрерывно звонили телефоны; по несколько раз на дню посыльные приносили огромные корзины цветов, которые скоро уже некуда было ставить, и в конце концов сотрудникам редакции пришлось взять себя в руки. Они принимали соболезнования и писали ответы на письма с выражениями сочувствия, стараясь избегать любого упоминания о возможном будущем компании «Оллсоп пабликейшнз», хотя в более или менее замаскированном виде этот вопрос присутствовал чуть не в каждой телеграмме или телефонном звонке.

Да и что они могли сказать? Со смертью Ральфа редакция осиротела, и что будет с ними дальше, никто пока не знал. Несколько раз в здании видели сына Ральфа – Чарльза Оллсопа, который проходил по коридорам с суровым выражением лица. Никто не сомневался, что теперь издательство возглавит именно он, но что Чарльз собой представляет и какую линию изберет, сказать не мог никто. На следующий день после того, как стало известно о смерти Ральфа, он обходил комнаты и знакомился с сотрудниками, однако никто не осмелился спросить его прямо, что же будет с журналом дальше. Впрочем, Кэндис – да и многие другие тоже – придерживалась мнения, что с этим лучше подождать хотя бы до похорон, а там, быть может, ситуация прояснится сама собой. Поэтому, несмотря на владевшее всеми горе, работа над очередным номером шла своим порядком – разве что в редакции почти не слышно было обычных шуток и смеха.

Засунув руки глубоко в карманы темно-лилового кардигана, Кэндис вошла в церковь и села на свободную скамью подальше от всех. Смерть Ральфа напомнила ей о том, как много лет назад она узнала о гибели отца. Кэндис хорошо помнила, как сначала она не верила, что папы больше нет, и как потом на смену потрясению пришло горе. Она долго надеялась, что однажды утром проснется и поймет, что все это был просто дурной сон, но этой ее мечте не суждено было сбыться. Пришел день, когда, глядя на заплаканное лицо матери, Кэндис вдруг с пронзительной ясностью поняла, что отец действительно умер и что их семья теперь состоит не из трех, а всего из двух человек. С осознанием этого пришло ощущение одиночества и страх. «Что, если мама тоже умрет? – думала тогда Кэндис.– Как мне тогда быть, что делать – ведь я останусь на свете совсем-совсем одна!»

Прошло какое-то время, и Кэндис начала успокаиваться, но тут ее настиг второй удар. Вскрылись отцовские махинации с чужими деньгами, и на нее обрушились стыд и унижение. Ей было очень трудно поверить, что папа – добрый, щедрый, веселый папа, которого она так любила,– на самом деле был самым заурядным мошенником и вором. Но факты были слишком очевидны, чтобы в них могло сомневаться даже ее любящее сердце, и это означало начало нового кошмара, который длился несколько бесконечно долгих лет…

Неловко смахнув набежавшую слезу, Кэндис опустила голову и протяжно вздохнула. Быть может, ей тогда было бы легче, если бы она могла поделиться с кем-то своими переживаниями. Но, увы, стоило Кэндис только упомянуть о прошлом, ее мать поспешно заговаривала о другом. Что касалось Роксаны и Мэгги – единственных людей, знавших о ее проблемах,– то сейчас Кэндис не могла посоветоваться даже с ними. О Роксане уже несколько недель никто ничего не слышал, а Мэгги…

Кэндис поморщилась. Она пыталась дозвониться Мэгги на следующий день после того, как умер Ральф. Ей хотелось извиниться перед подругой, хотелось поделиться с ней своим горем, но разговора не вышло. Не успела она представиться, как Мэгги сказала:

– А-а, это ты… Зачем ты звонишь? Вдруг я опять начну рассказывать тебе о своем идиотском ребенке? Знаешь, Кэн, у меня есть предложение: подожди, пока Люси стукнет лет восемнадцать, тогда и звони, о'кей?

Она бросила трубку, и Кэндис еще долго прислушивалась к коротким гудкам на линии…

Вспомнив об этом сейчас, Кэндис снова поежилась от унижения и стыда. Больше всего ей хотелось встать и уйти домой, чтобы предаваться самобичеванию в одиночестве, но она сдержалась. Сейчас не время жалеть себя. Оглядевшись по сторонам, Кэндис увидела вокруг множество лиц, на которых была написана одна и та же мысль, одна и та же скорбь. Элис с мрачным видом стояла возле колонны, в углу Хизер утешала плачущую Келли. С некоторыми Кэндис никогда не встречалась лично, но узнала по портретам – это были известные политики или издатели. У Ральфа Оллсопа было очень много друзей, и, как все хорошо знали, он очень не любил их терять.

Но случилось так, что они потеряли Ральфа…

Поднявшись, Кэндис одернула кардиган и хотела подойти к Хизер, но остановилась как вкопанная. В церковь входила Роксана. Ее лицо было темным от загара, золотисто-каштановые волосы волной падали на воротник черного пиджака, глаза прятались за темными очками. Она двигалась так медленно, словно была больна, но Кэндис решила – это потому, что Роксана, как и все остальные, скорбит о Ральфе.

Забыв о Хизер, Кэндис поспешила навстречу подруге. Она была уверена, что в отличие от Мэгги Роксана, которая никогда не была злопамятной, простит ее сразу.

– Роксана! – Второпях Кэндис споткнулась о ковер и чуть не упала, но сумела удержаться на ногах.– Прости меня, пожалуйста. Мне очень жаль, что все так вышло. Давай забудем все, ладно?

Она рассчитывала, что Роксана кивнет, они обнимутся и все сразу станет как прежде. Но Роксана некоторое время молчала, потом с видимым усилием проговорила:

– Что ты имеешь в виду, Кэн?

– Как же? – растерялась Кэндис.– Я говорю о той вечеринке в «Манхэттене». Ну, когда мы все наговорили лишнего. Я уверена, что никто из нас на самом деле не хотел…

– Мне наплевать, кто и что хотел! – резко перебила ее Роксана.– Неужели ты думаешь, что это имеет значение теперь?

– В общем-то…– Кэндис замялась.– Наверное, нет, и все-таки мне казалось, я должна… Кстати, где ты была?

– Путешествовала. Еще вопросы будут?

Лицо Роксаны словно окаменело, а по глазам Кэндис ничего не могла прочесть – они были скрыты очками.

– А как… как ты узнала?

– Прочла некролог в газете.– Она открыла сумочку и достала пачку сигарет, потом махнула рукой и спрятала ее обратно.– Я летела в самолете и увидела газету с его фотографией.

– Ужасно, правда? – пробормотала Кэндис: ничего более умного ей просто не пришло в голову.

Роксана долго смотрела на нее, потом кивнула и ответила просто:

– Да. Ужасно.

Ее рука снова скользнула в сумочку. Достав сигарету, Роксана зажала ее губами и попыталась прикурить, но руки плохо ее слушались, и ей никак не удавалось высечь искру.

– Чертова керосинка! – пробормотала она, крутя колесико.

Кэндис смотрела на эти манипуляции чуть ли не со страхом. Она еще никогда не видела свою подругу в таком состоянии. Роксана умела в любой ситуации оставаться спокойной; она прекрасно владела собой и встречала неприятности меткой шуткой, мгновенно поднимавшей настроение окружающим. Но сегодня она была словно не в себе. Например, ей даже в голову не приходило, что в церкви курить нельзя.

– Здесь не курят, Рокси,– мягко сказала Кэндис и, взяв подругу под локоть, повела к выходу.– Давай постоим снаружи,– предложила она.– Время еще есть.

Одновременно Кэндис лихорадочно соображала, что могло случиться. Казалось, смерть Ральфа подействовала на Роксану гораздо сильнее, чем на остальных. Но почему? Они никогда не были близкими друзьями. Конечно, Роксана знала Ральфа уже довольно давно, но то же самое можно было сказать и о других сотрудниках редакции. И все же никто из них не выглядел так плачевно, как Рокси. Она казалась раздавленной, опустошенной, уничтоженной.

– Дай, я…– Кэндис взяла у Роксаны сигарету, прикурила и вернула подруге.– Ну вот,– начала она,– теперь тебе будет…

Кэндис не договорила. Позабыв о сигарете, Роксана, словно загипнотизированная, уставилась на что-то за ее спиной. Кэндис обернулась. К церкви подъехал черный лимузин, и из него вышла элегантная женщина средних лет в черной шляпке с вуалью и аккуратным светлым пучком на затылке. Следом за ней из машины выбрался мальчик лет десяти, подстриженный как Кристофер Робин. Потом из лимузина вышла молодая женщина, также одетая в черное, и наконец последним показался Чарльз Оллсоп.

– Это, наверное, его жена,– догадалась Кэндис.– Конечно, это она – я ее узнала! У Ральфа в кабинете была ее фотография.

– Это Синтия, Чарльз и Фиона,– сказала Роксана ровным, бесцветным голосом.– И малыш Себастьян.

Она поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась.

Синтия Оллсоп внимательно оглядела сына и одернула на нем курточку.

– Сколько ему лет? – поинтересовалась Кэндис, разглядывая мальчика.– Я имею в виду, младшему.

– Не знаю,– пожала плечами Роксана и как-то странно усмехнулась.– Я… я перестала считать.

– Бедный мальчик! – сказала Кэндис, кусая губу.– Потерять отца в таком возрасте! Я полдню, мне тоже было нелегко, но я…

Она не договорила. Оллсопы медленно двинулись к входу в церковь. У самых дверей Синтия замедлила шаг и бросила на Роксану быстрый взгляд из-под вуали. В ответ та решительно вскинула голову и выпятила подбородок.

– Ты ее знаешь? – с любопытством спросила Кэндис, когда Оллсопы скрылись внутри.

– Никогда с ней не разговаривала,– покачала головой Роксана.

– Ага…

Кэндис озадаченно кивнула и погрузилась в молчание. Между тем в церковь входили все новые и новые люди, и это вывело ее из оцепенения.

– Может быть, пойдем? – предложила она, отчего-то робея.– Ты уже докурила?

– Я не пойду,– ответила Роксана, и Кэндис недоуменно покосилась на нее.

– Почему?

– Не могу.– Теперь Роксана говорила почти шепотом, а ее подбородок жалобно дрожал.– Не могу сидеть там с ними… С ней…

– С кем? С Хизер? – удивилась Кэндис.

– Кэндис! – сказала Роксана срывающимся голосом.– Когда до тебя наконец дойдет, что мне абсолютно наплевать на твою новую подружку?

Она сняла очки, и Кэндис, посмотрев на нее, едва не отшатнулась. Глаза у Роксаны опухли и покраснели, а под ними залегли глубокие темные тени, которые не мог скрыть даже толстый слой тонального крема.

– Да что с тобой, Рокси? – воскликнула Кэндис в отчаянии.– Я ничего не понимаю! С кем ты не можешь сидеть? – Она проследила за устремленным на дверь взглядом подруги, и тут ее осенило.– Ты имеешь в виду миссис Оллсоп? Но…

Ты не хочешь сидеть рядом с женой Ральфа? – Кэндис наморщила лоб.– Но ведь ты говорила… ты говорила…

Открыв от изумления рот, Кэндис впилась взглядом в осунувшееся лицо подруги.

– Не может быть! – вырвалось у нее. – Ты не…

Она невольно попятилась и, закрыв глаза, некоторое время стояла неподвижно, пытаясь перевести дух. То, что пришло ей в голову, было невероятно, невозможно, просто смешно! И в то же время…

– Не хочешь ли ты сказать, будто Ральф и ты…– медленно начала Кэндис и, открыв глаза, снова посмотрела на подругу. Увидев выражение лица Роксаны, она почувствовала, как у нее внутри что-то оборвалось.– О боже! – только и сумела вымолвить она.

– Да,– сказала Роксана, кивнув головой.– Ты все правильно поняла…

Сидя на диване в гостиной, Мэгги смотрела, как патронажная сестра записывает что-то в карте Люси, но мысли ее были далеко. Она думала о смерти Ральфа, о похоронах и о том, что сейчас, наверное, все ее коллеги собрались в церкви, чтобы отдать ему последний долг. На самом деле ей до сих пор не верилось, что Ральфа больше нет. Мэгги просто не представляла «Лондонец» без него. «Как-то все повернется теперь?» – думала она, совершенно забыв о своем намерении не возвращаться на работу в редакцию.

Прошедшие несколько дней стали едва ли не самыми тяжелыми в ее жизни. Сначала Мэгги поссорилась со своими самыми лучшими подругами, а теперь умер Ральф, и, возможно, сама редакция, которая оставалась единственным, что связывало ее с Роксаной и Кэндис, перестанет существовать в своем прежнем виде. Как и остальные, Мэгги понятия не имела, что предпримет Чарльз Оллсоп. Возможно, все останется как прежде, но нельзя было исключать, что в гору пойдет Джастин и ему подобные. В этом случае Мэгги не смогла бы вернуться в редакцию, даже если бы захотела.

Глядя, как сестра заносит в карту данные о росте и весе Люси, Мэгги снова вернулась в мыслях к тому давнему вечеру в баре «Манхэттен». Она возлагала на эту встречу такие большие надежды, но все обернулось отвратительным скандалом. Вспоминая грубые слова Кэндис, Мэгги понимала, что сказаны они были, скорее всего, просто в запальчивости. И все же ей до сих пор было горько думать, что Кэндис считает ее обыкновенной наседкой, которую не интересует ничего, кроме собственного ребенка. И это – после всех жертв и унижений, на которые ей пришлось пойти, лишь бы вырваться в Лондон на несколько часов! Право, стоило ли так стараться?

Когда в тот вечер Мэгги, все еще в слезах, вернулась в Гемпшир, Джайлс с орущей Люси на руках метался по всему дому. Мэгги поняла, что поспела вовремя: задержись поезд хотя бы на четверть часа, ее муж, наверное, попросту спятил бы. Только потом ей пришло в голову, что отец, который неспособен разогреть молоко и покормить из бутылочки собственного ребенка, не заслуживает ни жалости, ни снисхождения. Но тогда Мэгги почувствовала, что подвела Джайлса и что теперь он в ней окончательно разочаруется.

– Ну, как все прошло? – спросил Джайлс, когда Мэгги, наскоро переодевшись, села кормить ребенка.– Мама сказала, что ты звонила и что, судя по голосу, вы там веселитесь вовсю.

Мэгги ответила не сразу. Несколько мгновений она молча смотрела на мужа, не смея открыть ему правду и сказать, что вечер, которого она так ждала, закончился катастрофой. Наконец Мэгги через силу улыбнулась и сказала, что все прошло отлично. На самом же деле ей не хотелось даже вспоминать о том, что произошло. Сидя в уютном кресле-качалке с Люси на руках, Мэгги чуть не впервые за все время от души порадовалась тому, что находится дома и что рядом Джайлс и Люси – два самых близких и родных человека.

С тех пор Мэгги почти никуда не выезжала. Постепенно она привыкла к одиночеству, которое скрашивали ей только дневные телепередачи. В то утро, когда ей сообщили о смерти Ральфа, Мэгги долго плакала, потом решила позвонить Роксане, но никто не взял трубку. На следующий день позвонила Кэндис, и Мэгги до сих пор было стыдно вспоминать, как резко она разговаривала с ней. Не то чтобы она очень злилась на свою бывшую подругу, но удержаться от мести оказалось невероятно трудно, да и перенесенное унижение все еще не было забыто. Кэндис, несомненно, считала, что с рождением ребенка Мэгги превратилась в ограниченную, самодовольную, невыносимо скучную мамашу, про которую впору снимать юмористический телесериал. Кроме того, Кэндис явно не собиралась расставаться с Хизер, а это означало, что с ней ей интереснее и приятнее, чем со своими старинными подругами.

Дело кончилось тем, что Мэгги, пылая праведным гневом, швырнула трубку на рычаг, и лишь несколько минут спустя до нее дошло, что она натворила. Она окончательно оттолкнула от себя Кэндис, и теперь наладить нормальные отношения им обеим будет невероятно трудно, почти невозможно. При мысли об этом на глаза Мэгги снова навернулись слезы, и она подумала: «Бедная Люси, в последнее время я чуть не каждый день поливаю ее соленой водой! Ладно, допустим, я истеричка, но ребенку-то зачем страдать?»

– С четырех месяцев можно начинать прикармливать твердой пищей,– говорила тем временем патронажная сестра.– Детские каши продаются в любом магазине. Кроме того, можно давать протертое яблоко, грушу или что-то в этом роде. Причем лучше готовить пюре самим. Только предварительно вымойте яблочко кипяченой водой и снимите кожицу…

– Да,– сказала Мэгги.– Обязательно.

И она кивнула, словно автомат. На самом деле она почти не слушала медсестру, уповая на то, что свои рекомендации та все равно запишет в карту.

– Тогда с девочкой все,– сказала сестра и, закрыв карту, посмотрела на Мэгги.– Ну а как вы себя чувствуете? Вас что-нибудь беспокоит?

Вздрогнув, Мэгги подняла голову и покраснела. Она не ожидала, что сестра станет расспрашивать о ее собственном самочувствии.

– Нет,– сказала наконец Мэгги.– Меня ничего не беспокоит. У меня все в порядке.

– Муж вам помогает? Заботится?

– Он старается,– честно ответила Мэгги.– Он, правда, очень занят на работе, но делает все, что может.

– Это хорошо,– кивнула патронажная сестра.– А вы? Вы часто выходите?

– Д-да. То есть не то чтобы очень часто, но… С ребенком это нелегко,– сказала Мэгги и покраснела.

Ей очень не хотелось оправдываться.

– Понятно.– Медсестра сочувственно улыбнулась и поднесла к губам чашку с чаем, который предложила ей Мэгги.– А подруги у вас есть?

Эти слова поразили Мэгги, как удар молнии. Она не сумела сдержаться и со стыдом почувствовала, как на глазах выступили слезы.

– Миссис Дрейкфорд, что с вами? – встревоженно спросила медсестра, поспешно наклоняясь к ней.

– Ничего страшного,– ответила Мэгги, чувствуя, что слезы текут и текут по лицу.– Это… это сейчас пройдет.

Теплое весеннее солнце ласково грело плечи Кэндис и Роксаны, которые сидели на скамейке во дворе церкви Святой Бригитты и прислушивались к доносящимся из открытых дверей траурным мелодиям. Роксана смотрела прямо перед собой, но, казалось, ничего не видела, ничего не замечала. Кэндис изредка поглядывала на небо, на несущиеся по нему облака и думала о том, как же они с Мэгги были слепы. А может, просто Роксана с Ральфом были слишком осторожны? Целых шесть лет они вели тайную жизнь и ухитрились ничем не выдать своих чувств.

Но больше всего в рассказе Роксаны Кэндис поразило то, что эти двое действительно любили друг друга – любили сильно, самоотверженно, страстно. Она была потрясена, когда поняла, что, несмотря на всю свою насмешливость, непочтительность и даже некоторую черствость, Роксана оказалась способна на подлинное чувство, на настоящие, глубокие отношения.

– А как же все твои мужчины? – рискнула спросить Кэндис и получила в ответ пронзительный, чуть насмешливый взгляд.

– Кэндис,– сказала Роксана таким голосом, словно разговаривала с умственно отсталым ребенком,– не было никаких мужчин.

Теперь, глубоко затягиваясь сигаретой, Роксана говорила, не поворачивая головы:

– А ведь мне показалось, что я ему больше не нужна! Это был мой постоянный кошмар, и я решила – сбылось. Он велел мне ехать на Кипр и попытаться начать новую жизнь. Сама понимаешь, в каком я была состоянии. Он меня уничтожил…– Роксана швырнула сигарету в урну.– Несомненно, Ральф желал мне добра. Видимо, он уже тогда знал, что ему недолго осталось…

– Конечно знал! – выпалила Кэндис и прикусила язык, но было поздно.

Роксана всем телом повернулась к ней.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Ничего, это я так…– пробормотала Кэндис, от души жалея, что не откусила себе язык.

Но Роксану этот ответ не удовлетворил, и она продолжала пристально смотреть на Кэндис.

– Кэн, скажи правду! Ты знала, что Ральф болен? Откуда? Он тебе говорил?

Она явно старалась взять себя в руки, но ей это удавалось плохо.

– Нет, он мне ничего не говорил. Просто один раз, когда Ральфа не было, ему позвонили из Чаринг-Кросса, а я подошла к телефону. Но тогда я ничего не поняла. Это могло быть все, что угодно, вплоть до планового визита к дантисту, к урологу… Ну, я не знаю, чем еще болеют мужчины в таком возрасте.

– Когда это было? – спросила Роксана дрожащим голосом, и Кэндис попыталась вспомнить.

– Не знаю точно. Месяца два тому назад.

Она посмотрела на Роксану и поморщилась под ее взглядом.

– И ты ничего не сказала! – Роксана покачала головой.– Ни мне, ни Мэгги… Почему?

– Да что там было говорить? – удивилась Кэндис.– Я же сказала – я не поняла, что это так важно.

– И ты даже не задумалась, зачем Ральфу могут звонить из больницы? – продолжала гнуть свое Роксана.– Неужели ты даже не попыталась догадаться?

– Ну, может быть, мне и было чуточку любопытно,– призналась Кэндис, чувствуя странную неловкость.

Она твердо знала, что ни в чем не виновата, и все же ей было не по себе. Из церкви донеслись последние аккорды траурного гимна, потом зазвучала заупокойная молитва.

– Ты знала, что Ральф умирает, а я – нет! Роксана слегка тряхнула головой, словно стараясь привести в порядок мысли.

– Ничего я не знала! – воскликнула Кэндис.– Ты говоришь глупости, Рокси. Ну сама посуди: откуда мне было…

– Ты знала! – резко перебила ее Роксана.– И Синтия тоже знала. Весь мир знал, одна я… Где я была, когда он умирал? Грела кости в Ницце, в этой поганой Ницце возле их поганого бассейна!

Роксана негромко всхлипнула, и ее плечи затряслись. Кэндис с ужасом смотрела на подругу.

– Я должна была догадаться! – проговорила наконец Роксана каким-то чужим, хриплым голосом.– Ведь я видела, что он изменился. Ральф похудел, одежда висела на нем, как на вешалке, а я… Знаешь, что я думала? Я думала, он так плохо выглядит, потому что хочет уйти от жены – хочет, но пока не решается. Я думала, он хочет жить со мной, создать семью, может быть даже завести детей… А он просто умирал! Умирал и знал это.– Роксана немного помолчала.– И ты знала,– добавила она жестко.

Кэндис в смятении попыталась обнять ее за плечи, но Роксана оттолкнула ее руку.

– Я не в силах об этом думать! – воскликнула она.– Как мне теперь жить с этим? Все знали, кроме меня… Ты должна была сказать мне, Кэндис!

– Но ведь я ничего не знала про вас с Ральфом! – в отчаянии воскликнула Кэндис, чувствуя, что еще немного, и она тоже разревется.– Мне и в голову не приходило, что вы… Даже если бы я знала, что он умирает, я упомянула бы об этом разве что случайно.

Она снова потянулась к Роксане, но та отодвинулась и встала.

– Не могу я здесь оставаться…– прошептала она.– И видеть тебя не могу! Как ты могла так поступить со мною – знать и не сказать?

– Но, Роксана, я же ни в чем не виновата! – вскричала Кэндис.– Я не виновата, пойми ты наконец!

– Я знаю,– неожиданно согласилась Роксана.– Я знаю, ты ни при чем, и все равно я не могу тебя видеть. Прости…

И, не глядя на Кэндис, она выбежала из церковного двора.

Мэгги в последний раз вытерла глаза и отпила глоток свежего душистого чая.

– Ну, вот и славно,– сказала патронажная сестра.– Не беспокойтесь, Мэгги, молодые матери часто впадают в депрессию, это абсолютно нормально.

– Но ведь у меня нет никаких причин для депрессии,– слабо возразила Мэгги.– У меня есть муж, который меня любит, красивый большой дом за городом, и к тому же я могу позволить себе не работать. Нет, по-моему, у меня все хорошо…

И она оглядела просторную, прекрасно обставленную гостиную. Пианино в углу, фотографии на стенах, камин, французские окна, выходящие на ухоженную лужайку перед домом. Многие женщины могли ей только позавидовать.

Медсестра проследила за ее взглядом.

– Вполне согласна с вами, милочка, за исключением одного,– сказала она.– Вы здесь совершенно одна. Вы живете слишком уединенно, слишком изолированно, поэтому даже самые пустячные проблемы кажутся вам непреодолимыми препятствиями. Где ваши родители, дорогая?

– Они живут очень далеко, в Дербишире,– вздохнула Мэгги.– Зато моя свекровь живет всего в нескольких милях отсюда.

– Она вам помогает?

Мэгги собиралась уже сказать: «Да», но вместо этого пробормотала смущенно:

– Вообще-то… нет, не особенно.

– Понимаю,– тактично заметила медсестра.– Вы не очень ладите, правда?

– Нет, мы ладим. Просто, когда она приезжает, я чувствую себя никуда не годной матерью и полной неумехой,– откровенно призналась Мэгги и вдруг почувствовала, что ей стало как будто немножечко легче.– Она справляется с делами так быстро и ловко, а я… я все делаю плохо,– закончила она, тяжело вздохнув.

– Я совершенно уверена, что это не так,– без тени сомнения заявила медсестра.

– Но я говорю правду! – воскликнула Мэгги.– Я ничего, ничего не могу сделать как следует! – Она содрогнулась.– Когда я рожала, я даже не поняла, что у меня начались схватки. Это свекровь сказала, что мне нужно срочно ехать в больницу, если я не хочу родить в прихожей на коврике для ботинок. И она оказалась права, а я… я выглядела полной дурой! А еще у меня не получается поддерживать в доме идеальный порядок, печь ячменные лепешки и готовить пудинг по-шотландски. Однажды я меняла Люси подгузник и… Словом, я вышла из себя, и Пэдди застала меня с поличным. Она слышала, как я орала на собственного ребенка! – Мэгги горестно высморкалась.– В общем, она считает меня отвратительной матерью.

– Вы преувеличиваете, Мэгги. Безусловно, это не так.

– Нет, так! Я по глазам вижу! Каждый раз, когда Пэдди приезжает к нам, она смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Тебе бы в куклы играть, а не детей воспитывать, Мэгги Филипс!»

– Филипс – это, вероятно, ваша девичья фамилия? – уточнила медсестра.

Мэгги открыла рот, чтобы ответить, но не успела.

– Я вовсе не считаю тебя отвратительной матерью,– раздался от дверей тихий голос.

Повернувшись в ту сторону, медсестра и Мэгги увидели на пороге гостиной Пэдди. Ее лицо было бледным, как алебастр, и только на щеках и на шее пламенели ярко-красные пятна.

– Интересно узнать, Мэгги,– спросила Пэдди спокойно,– почему у тебя сложилось обо мне такое мнение?

Пэдди заехала к Мэгги, чтобы спросить, не нужно ли ей что-нибудь в магазине, и обнаружила, что входная дверь не заперта. Проходя по коридору, она вдруг услышала голос невестки, произнесший ее имя. Это заставило Пэдди остановиться и прислушаться. То, что она услышала, повергло Пэдди в шок, и хотя она несколько раз напомнила себе, что подслушивать непорядочно, уйти так и не смогла. Напротив, ее притягивало к дверям гостиной словно магнитом. Мэгги продолжала обвинять ее в неуважении, в черствости, в каком-то извращенном коварстве, и в конце концов Пэдди не выдержала.

– Мэгги, дорогая, ты – замечательная мама! – добавила она, и голос ее дрогнул от волнения.– Кто тебе сказал, будто ты… будто я…

– Я уверена, что это просто недоразумение,– вставила медсестра.

– Никто не понимает! – воскликнула Мэгги, вытирая мокрые щеки.– Все думают, что я какая-то двужильная, а между тем Люси почти не спит, и…

– Но ведь пять минут назад вы сказали, что девочка спит хорошо,– перебила медсестра и, заглянув в карту, сурово нахмурилась.

– Я сказала неправду,– жалобно всхлипнула Мэгги.– Но я соврала только потому, что все вокруг абсолютно уверены, что именно так должно быть. Однако Люси не спит, и я тоже не сплю… почти не сплю. Даже Джайлс не знает, и никто не знает…

– Но ведь я же хотела тебе помочь! – сказала Пэдди, косясь на медсестру.– Я же предлагала тебе посидеть с девочкой, я убиралась на кухне…

Да,– кивнула Мэгги.– Но каждый раз, когда ты убираешься на кухне или в комнатах, я чувствую себя полным ничтожеством. Каждый раз, когда ты приезжаешь…– Она поглядела на Пэдди.– Каждый раз оказывается, что я что-то делаю не так. Даже когда я хотела поехать в Лондон, чтобы встретиться с подругами, ты сказала, что гораздо разумнее было бы лечь пораньше спать, а не таскаться бог знает где.

– Я этого не говорила! – возмутилась Пэдди.

– Но ты так подумала! – парировала Мэгги.

– Я беспокоилась за тебя,– сказала Пэдди, и пятна на ее щеках стали еще ярче.– Я же видела, как ты устала и вымоталась. Я не хотела, чтобы ты переутомилась и заболела.

– Как бы там ни было, этого ты мне не сказала.– Мэгги подняла голову и посмотрела на свекровь.– А из того, что ты сказала, можно было сделать только один вывод: ты считаешь меня безответственной и легкомысленной, чуть ли не преступницей.

Несколько мгновений Пэдди молча смотрела на нее, потом тяжело опустилась на стул.

– Возможно, ты права,– сказала она устало.– Но мне и в голову не могло прийти, что ты так подумаешь.

– Я благодарна тебе за все, что ты делаешь,– пробормотала Мэгги.– Правда, благодарна, но…

– Похоже, вам обеим необходима эмоциональная и моральная поддержка,– снова вмешалась патронажная сестра.– Вы говорите, милочка, что у вашего мужа очень важная, ответственная работа?

– Да, он очень занят,– подтвердила Мэгги и снова высморкалась.– Было бы нечестно ожидать, что он все бросит и будет заниматься…

– Чушь! – вдруг резко перебила ее Пэдди. – Джайлс – отец девочки, а значит, он должен тебе помогать. Я бы сказала, он должен разделить с тобой заботы о вашем общем ребенке.– Она посмотрела на Мэгги неожиданно сердито.– Я всегда считала тебя современной женщиной, Мэгги! А ты вдруг начала вести себя как какая-то допотопная клуша.

Она фыркнула, и Мэгги неуверенно рассмеялась.

– В принципе, я тоже считаю, что мужчина должен брать на себя часть забот по дому. Но ведь Джайлс так много работает!

– Можно подумать, ты здесь прохлаждаешься! – возразила Пэдди и сурово сдвинула брови.– Знаешь, Мэгги, на твоем месте я бы давно перестала надрываться и попробовала подойти к проблеме разумно. Никто не может прыгнуть выше головы, а значит, и ты не должна.

– Но ведь другие женщины как-то справляются,– растерянно пробормотала Мэгги.– А у меня ничего не получается. Поэтому-то я и чувствую себя никчемной бездарью.

– Другие женщины справляются, потому что им помогают,– отрезала Пэдди.– К ним приезжают их матери, а мужья берут отгулы, чтобы посидеть дома с детьми и отпустить жену в парикмахерскую, к подругам или куда-нибудь еще.– Пэдди посмотрела на медсестру и добавила желчно: – Если не ошибаюсь, еще ни один муж не умер после того, как не поспал ночь, не правда ли?

– Нет, насколько мне известно,– улыбнулась та.

– Так вот, дорогая…– Пэдди снова повернулась к Мэгги.– Я считаю, тебе совершенно незачем тащить этот воз одной. До сих пор ты замечательно справлялась, но ведь любым силам есть предел.

Мэгги неуверенно улыбнулась.

– Ты правда считаешь, что у меня неплохо получалось?

– Ты справлялась даже лучше, чем я в твоем возрасте,– заверила ее Пэдди.

– Но ведь я не умею печь ячменные лепешки и булочки с корицей, и…

Пэдди некоторое время молчала, глядя на спящую Люси, потом посмотрела на невестку.

– Я умею печь булочки и печенье, потому что я старая, одинокая женщина, которой совершенно нечем заняться,– сказала она неожиданно усталым голосом.– А ты еще молода, Мэгги, и в твоей жизни найдутся вещи поважнее и поинтереснее булочек. Скажи, разве я не права?

Из церкви начали выходить люди, и Кэндис подняла голову, чувствуя, что все тело затекло от неподвижного сидения. Слезы ее давно высохли, но кожа на лице словно стянулась и стала шершавой и соленой, а из груди нет-нет да и вырывался судорожный полувздох-полувсхлип. На сердце у нее было тяжело: она никак не могла забыть слова Роксаны и ее гнев, который подействовал на нее угнетающе. «Не хочу никого видеть!»– подумала Кэндис и быстро встала со скамейки, чтобы уйти. Но не успела она сделать и двух шагов, как рядом с ней словно из-под земли возник Джастин.

– Можно тебя на пару слов, Кэндис? – холодно проговорил он, беря ее за плечо.

– Слушай, а потом нельзя? – спросила Кэндис хмуро и потерла лицо.

– Я и не собирался разговаривать с тобой сегодня,– ответил Джастин.– Я только хотел попросить, чтобы завтра в половине десятого ты зашла ко мне в кабинет.

Его голос звучал так официально, что Кэндис поневоле встревожилась.

– А в чем дело? – спросила она.

Джастин смерил ее долгим взглядом.

– Мы обо всем поговорим завтра,– сказал он внушительно.

– О'кей, завтра так завтра,– растерянно проговорила Кэндис, и Джастин, удовлетворенно кивнув, повернулся и отошел.

Кэндис проводила его взглядом, гадая, что могло понадобиться Джастину. Похоже, ее ждала выволочка, но за что? Никакой вины Кэндис за собой не чувствовала.

– Что ему было надо? – спросила Хизер, незаметно подойдя к Кэндис сзади.

Понятия не имею,– чистосердечно ответила Кэндис.– Он только сказал, чтобы я зашла к нему завтра утром. Похоже, у Джастина на уме что-то серьезное, но что? Быть может, ему в голову пришла очередная гениальная идея.– Кэндис пожала плечами.– Знал бы он, где у меня сидят эти его тайны мадридского двора!

– Да, наверное, ты права,– согласилась Хизер. Несколько мгновений она задумчиво разглядывала Кэндис, потом вдруг рассмеялась и обняла ее за талию.– Знаешь что? Давай кутнем сегодня, а? Пойдем куда-нибудь в приличное местечко, выпьем, поужинаем… По-моему, после сегодняшнего нам обеим необходимо развеяться, как ты считаешь?

– Принято! – Кэндис с облегчением вздохнула.– Я чувствую себя выжатой как лимон.

– Вот как? – Хизер немного подумала.– Я видела: ты разговаривала с Роксаной. Вы опять поругались?

– Вроде того…– Перед мысленным взором Кэндис снова возникло изможденное, осунувшееся от горя лицо Роксаны, и она невольно поморщилась.– Она сказала… Впрочем, не важно.

Кэндис посмотрела на улыбающуюся Хизер и почувствовала, что настроение начинает подниматься. «По крайней мере,– подумала она,– хоть одна подруга у меня осталось, а значит, в мире не все так плохо!»

– Нет, это действительно не важно,– заявила она решительно.