Колоски

Глава первая Мечты сбываются

— Райнэ, на-райе! Мы собрались здесь по весьма прискорбному поводу: вчера вечером сбылась мечта. Это была хорошая мечта, скромная и ненавязчивая. Она существовала долго, и никому, ни одной живой душе, не мешала жить так, как этой душе хотелось. Она просто была. А теперь она сбылась, и её не стало. Увы. Она могла просуществовать ещё долгие годы, и все мы были бы этому только рады, потому что, когда мечта есть — это хорошо. Без мечты жизнь становится пресной, некоторые даже и не представляют себе такую жизнь — без мечты. И она скрашивала бы жизнь не одному поколению наших потомков, но — увы, нашлись злопыхатели, и мечты, нашей мечты не стало! О! Эти злодеи поступили коварно! Они не пытались дискредитировать нашу мечту, или сделать из неё жупел! И запретной не пытались они сделать её, ведь тогда многие из нас смогли бы сохранить мечту в душе своей, и мечтать тайно! Нет! Не пошли эти злодеи по такому простому, но сомнительному пути, а сработали наверняка: затратив уйму средств и времени, они претворили нашу мечту в жизнь. И вот, до конца претворённая и навеки сбывшаяся, лежит она перед нами. Какое горе! Земля тебе пухом, вода тебе шалью, вечная тебе память, мечта наша! Оплачем же её, райнэ!

— Как бы тебе объяснить… Нас потому часто и называют нежитью. По большому счёту мы не живём, хоть и существуем. Мы просто есть. Мир проходит мимо нас, не затрагивая нашей сути. Люди, эльфы — все меняются с течением времени. Люди быстро, эльфы в десятки, сотни раз медленнее, но меняются. Вы можете обидеться, озлобиться, а можете стать мягче и добрее — а мы не можем. Мы статичны. Мы можем изменять Мир, а он нас — нет. В этом и наша сила, и наша слабость. Посмотри на Грома, вспомни, что он тебе рассказывал. Он древнее, чем можно себе представить в здравом уме, но при этом он такой, каким был в день поднятия во Жнеце. И запомнил он из бытия на удивление мало. Он до сих пор помнит жену и детей, помнит свой Бриз — то, что было важно для него при жизни. А шесть тысяч лет, что были после, растаяли, как туман. Лягушонок что-то всколыхнул в нём из тех времён, но именно из тех, из живого прошлого. Это ассоциация в памяти, понимаешь? Он нёс его на руках, как ребёнка, когда спасал. Нёс достаточно долго, чтобы ассоциация сработала, и возник отклик. Но не эмоциональный отклик, это выверт сознания, причисливший эльфа к той его семье, из Бриза, фокус психики — но не более. И Грому всегда будет тридцать девять. Всегда, понимаешь? Ему уже шесть тысяч лет тридцать девять, и следующие шесть тысяч лет ничего не изменят. Нет, он многому научился — кузнец Гром мечником не был, да и знания новые появились — но! Это развитие интеллекта, сбор навыков, а взгляд на мир остался прежним, и останется, как бы этот мир ни изменился — а это уже слабость. Неспособность к адаптации — огромная слабость, даже притом, что немногое в Мире может нам повредить. И это не от того, что Гром ординар, ле Скайн, по сути, такие же. Я не меняюсь, Лиса. Изменяется твоё восприятие меня, потому что меняешься ты. И я бессилен, вот что я пытаюсь тебе объяснить. С любым другим человеком или эльфом я могу сыграть, изобразить что угодно — тоску, страсть, ревность, негодование, пылкую и вечную любовь — но именно изобразить. Это будет от ума, просчитанный сознанием ход, проще говоря — враньё. Но ты Видящая, с тобой это не прокатит, так я и не пытаюсь! В одном ты со мной всегда можешь быть уверена: я никогда не буду пытаться тебе врать. Да, кристальная честность зачастую равна глупости, тебе ли не знать — но, что же делать? Я нежить, Лиса. Не надо требовать от меня того, чего у меня нет, и быть не может. Я считаю тебя своей и оберегаю от всех прочих — но не из ревности. Стоит тебе сказать «нет», и я отступлю без слова, если такова твоя воля — но не из уважения к ней или из собственной гордости. Я сделаю для тебя всё, что хочешь, если это физически возможно — по крайней мере, постараюсь — но всего лишь потому, что пока хорошо тебе — будет хорошо и мне. И человеческая мораль здесь ни при чём, не работает она с ле Скайн. Мастер Корнэл любит порассуждать об истинной любви, он считает, что она доступна всем, и нам в том числе. Я никогда не спорю, но считаю это самообманом. Иллюзией. Не удивляйся, создавать иллюзии — свойство любого разума, даже напрочь лишенного эмоций, а не только отрицательных, как у нас. И кто я такой, чтобы лишать моего хорошего друга Корнэла его иллюзий? Это было бы жестоко, тебе не кажется? Но, думается мне — то, что он принимает за истинную любовь — просто дружба. Настоящая, но всего лишь. Голод по общению с определённой личностью, ты наверняка понимаешь, о чём я, ты ко всем друзьям так относишься. А любовь — нечто другое, я помню, был же и я когда-то жив. Твой брат прав: жизнь со мной — сделка, и я тебе сразу об этом сказал. Сделка обоюдовыгодная, но до тех пор, пока ты, и только ты одобряешь и принимаешь её условия. Я не могу решать за тебя. Не из-за того, что ты жива, а я нет. Не в праве, мол, мёртвые решать за живых — это чушь, постоянно решают. А потому, что чисто человеческая поговорка «насильно мил не будешь» для ле Скайн верна на все триста процентов, ты же понимаешь. И я не знаю, что делать, Лиса. Ты говоришь, что твоя хандра не имеет ко мне отношения, но, поверь: всё, что тебя хоть как-то касается, имеет ко мне самое непосредственное отношение. Тебя не устраивает этот мир? Скажи, как его переделать — я постараюсь! Но, увы, не из человеческой любви, а потому, что я эгоист и прагматик до мозга моих старых вампирских костей.

Вот такой вот монолог, исполненный в лучших традициях — с бережным держанием за руку, всё всерьёз, проникновенным тоном. И это спустя три года совместной жизни! Лиса не знала уже, смеяться ей или плакать. А всего-то — ляпнула, что хочется большой и чистой любви! Никогда она не говорила с Доном о любви. Никогда. Никогда не спрашивала, любит ли он её — примерно знала, что услышит в ответ. А тут вот сорвалось с языка — вот и получила на всю катушку. Хоть бы не так серьёзно всё это излагал, чесслово! Как лекцию прочитал! Ещё говорит, что не меняется — а где же знаменитое чувство юмора? С молоком выпил? С кашей точно не съел — не едят вампиры кашу! Да знаю я, почему ты со мной живёшь, и зачем я тебе нужна, тоже знаю, но, чесслово — я ещё знаю и то, почему Я с тобой живу. А вот ты этого не знаешь. И не узнаешь, потому что я тебе не скажу. Потому что ты, бедный, не будешь знать, что же тебе делать с этими моими признаниями. Как бы не получилось, что я ещё больший эгоист и прагматик, чем ты. Потому, что для вампира такие взаимоотношения естественны, такова его натура, а вот для человека… Даже с учётом того, что Видящая, и то нехорошо. Нда-с, циник вы, благословенная Мелиссентия дэ Мирион. А что делать? Хандра — да, имелась, и действительно никак Донни не был в ней виноват. Маялась Лиса уже целую зиму какой-то невнятной тоской по чему-то непонятному ей самой, вроде бы большому, светлому и несбыточному. Этаким смутным недовольством — то ли собой, то ли окружающими, то ли всем вместе. И сама себе боялась признаться, что ей просто-напросто… скучно.

За восемь лет одинокой жизни она привыкла каждый день брать с бою, и выигрывать его — сжав зубы и упрямо прищурившись, всем напряжением сил. Наперекор судьбе, вопреки проклятому Дару, который ей эту судьбу диктует. Не пытаясь самой себе что-то там такое доказать — глупость какая! — а ради двоих детей, которые от неё зависят. Именно потому, что зависят и именно от неё, самой-то, честно говоря, было совсем всё равно, и жить не очень-то и хотелось. Но Птичка с Никой — вот они, и она старалась изо всех сил. Чтобы всё — не хуже, чем у других, а может и лучше. И научилась не жить, а выживать, и гордилась своим умением. А потом в несколько сумасшедших дней, когда разум и эмоции не успевали за событиями, и не хватало уже сил выдерживать постоянную смену радости и страха, жизнь вдруг изменилась капитально. Вдруг стало много денег, из-за этого исчезла масса проблем, и появилось свободное время. Пару лет она была растительно счастлива, будто плавала в блаженном киселе, в постоянной эйфории. У детей теперь было всё, только пожелай, а она смогла посмотреть Мир. Где она только ни побывала! И на берегу океана, и в горах, и в лесу бывших на-райе, ушедших на покой! Нет, в Квалинести их, конечно, не пустили, но и без того было здорово. И ещё много где побывала, Дон постарался. И постепенно поняла, что общее связывает эти места. Ей там совершенно нечего было делать. Поглазеть, конечно, интересно, попробовать на зуб, на ощупь — и… и всё.

Оказавшись на берегу океана в первый раз, она была потрясена. Два дня зачарованно сидела на скалах, глядя вдаль, слушала прибой и крики птиц. На третий день собирала камушки и скакала в волнах. На четвёртый быстренько искупалась и улеглась загорать с книжкой. Всё.

Зелёная луна в горах и переливы света в изломах льда вблизи вершины останутся в её в памяти, наверно, навсегда, по крайней мере — надолго. И скалы с кажущейся головокружительной невесомостью уходящие в небо. И покров облаков, оставшийся под ногами и лежащий ватным ковром, комковатым и неровным. И яростные, неистовые краски заката НАД облаками, чистейшие и прозрачнейшие, внизу такого не увидишь. Величественно, безумно красиво, но… повторить не хотелось — уж больно холодно. И мышцы потом болят — все, о каких и не подозревала, что и существуют-то такие в организме!

Тропический лес эльфов запомнился влажной духотой, вкусом незнакомых фруктов и опасливыми взглядами обитателей. Как быстро отошли эти бывшие на-райе от своих мирских привычек! Правда, потом опасаться их перестали, и создалась та атмосфера лёгкости и изящества, из-за которой люди и тянутся к эльфам, но… Опять интереса Лисы хватило всего на пять дней. Красиво, спору нет — все эти каскады зелени, и сумасшедшее буйство цветов, и поющие ручьи — и что дальше? Даже о поставках фруктов договориться ни с кем не удалось, потому что, блин, экспериментаторы хреновы эти эльфы, и что у них в следующий раз вырастет, даже они сами предсказать не могут — какие уж тут поставки! Как поставят… Объясняй потом посетителям, что вот эта толстая и короткая синяя колбаса в зелёную точечку — почти то же самое, что позавчерашний зелёный шарик в лиловую крапинку. А нехорошо вам, благословенный, было от красного бублика, который в жёлтую полосочку…

А приёмы и балы во Дворце — вообще, извините, караул! Не для человеческих ушей, глаз и носа. Как-то всего слишком много — и звука, и цвета, и запаха, поэтому быстро утомляет, и хочется домой. Вот Дворцовый парк — приятное место, но… Там тоже абсолютно нечего делать. Всё уже сделано, приложения сил не найдёшь, и не старайся. И сделано гораздо лучше, чем может человек. Вот в этом-то и дело.

И Лиса со страшной силой похвалила себя за то, что отказалась от предложения Дона, которое он сделал буквально через неделю после своего возвращения — продать корчму и переехать в Столицу. Средства, мол, позволяют. А Лиса отказалась, хоть тогда и не смогла внятно ответить — почему. Вот не хотелось ей, и всё. И только побродив порталами по Миру, смогла озвучить то, что раньше ощущала подсознательно: в отличие от всех остальных мест, здесь, в «Золотом лисе», она была нужна. Рола с помощью Зины, своей старшей дочки, и новой официантки Ольги запросто справлялась с корчмой в отсутствии Лисы, но каждый раз при её возвращении с таким облегчением вздыхала и провозглашала Славу Жнецу, что Лисе даже совестно становилось за свою отлучку. Да даже и без учёта корчмы — это был дом, а в собственном доме всегда дело найдётся, даже если деньги девать некуда. И отказалась. И даже дровяную плиту ломать не дала. Летом, конечно, жарко от неё, но по холодам в самый раз. И запах дыма очень правильную ноту добавляет. Как же так: корчма — и без дыма? А на лето — да, на лето можно эту новомодную купить, на печатях, которая звуком как-то там греет. А переезжать — да ни за что. Ну, и ещё была причина не уезжать из Найсвилла, но о ней Лиса предпочитала пока не распространяться.

Жить с Донни оказалось легко и просто, зря она нервничала. И какая-то особая забота была ему совсем не нужна, Дон и сам о ком угодно мог позаботиться, спасибо, только не жалуйтесь потом, ладно? Когда почувствуете себя со всех сторон Доном озабоченными… А от Лисы ему нужно было всего лишь чуть больше, чем просто хорошее отношение. Это было просто — его не за что было не любить. Он был неизменно добродушен и внимателен с Лисой, всегда очень заботился о её душевном равновесии. Лиса понимала, почему он это делает, но, всё равно, было приятно. А прошептанное им с охотничьим радостным азартом короткое «Моё!», вместе со стальным, но бережным объятием, каждый раз накрывало Лису сладкой жутью, и окончательно ей становилось наплевать — зачем, почему… И где. Вот совсем, хоть на площади! Но в выборе места и времени Дон всегда был аккуратен, и, хоть выбор и бывал неожиданным, ни разу не пришлось Лисе покраснеть под чужим любопытным взглядом. На растаявшую и забывшую себя Лису дозволялось смотреть только Дону. А со стороны он и вообще казался идеальным мужем! Да, вампир, да, каратель, и что? Не вас же карает, а бандитов? Он где-то тут был, позвать? Сами ему и скажете… А вы, случаем, не бандит, нет? Уверены? А ручку позвольте? Я, понимаете ли, Видящая — так, случайно, по совместительству. Нет? Не хотите? Ну, куда же вы так резво?

А вот гардероб Лисы в первый же месяц жизни с Доном претерпел значительные изменения. Строгие платья с глухим воротом рядом с Доном не выживали категорически и погибли одно за другим, осталось только одно, самое нарядное, которое Лиса не надевала, устрашенная судьбой остальных. И столь любимые Лисой узкие юбки по фигуре мгновенно превращались под его когтями в пучок ленточек, прикреплённых к поясу. Не считая штанов, уцелело только то, что можно быстро скинуть или легко задрать — юбки солнце-клёш, свободные блузки, зато их Дон накупил Лисе целый десяток. Выбрал сам, на свой вкус, и поставил Лису перед фактом. Изверг! Тиран! Сатрап! Да, из очень приятных на ощупь материалов, наверняка дорогих запредельно, расцветки и рисунка изящнейших, но совершенно одинаковых по фасону.

— Но мне не идёт! — стонала Лиса. — Я в них, как грелка на чайник! Я ж и в двадцать лет тростиночкой не была, а уж теперь-то и подавно…

Но Дон заявил, что она ничего не понимает.

— А-я-яй, Лиса, ты забыла всё, что я тебе тогда говорил! У тебя точка зрения человеческой женщины, но я-то не женщина, да и не человек. Уж поверь мне, так гораздо лучше. А совсем без одежды ты всё равно красивее. Чем хоть в чём угодно! Сними эту ерунду, вот так, иди сюда, встань перед зеркалом, Смотри, какая ты красивая! Во-от, и во-от… И не смей смущаться, ну, пожалуйста! — Дон в зеркале не отразился, груди поднялись будто сами. Лиса всё равно смутилась и покраснела, но и засмеялась. Только Дон мог так сказать — и приказать и попросить одновременно. — И сбрую эту выкини, не мучай тело! Или убери, если жалко, но чтобы на тебе я эти орудия пытки больше не видел! Я понимаю, кружева красивые, но разве можно так над собой издеваться? Смотри, как врезалось, даже след остался! Бедная тушка! — он гладил и целовал этот розовый след на белой коже, и было очень странно чувствовать на себе его руки, его поцелуи, но не видеть его в зеркале, металлического они тогда ещё не купили. — Раз уж ты себя без трусов не мыслишь, я тебе сам куплю — правильных и много, чтобы не жалеть, всё равно разорву! Главное — скажи, когда кончаться будут. Уж когда я жену трусами обеспечить не смогу — сам в Госпиталь пойду да попрошу, чтобы упокоили! Я ещё понимаю — мех, и кожу оттенить, и приятно, но на мех я тебя лучше уложу. На рыжий. Иди сюда… — и на свои три комплекта действительно красивого нижнего белья Лиса теперь могла любоваться только отдельно от себя, иначе они тоже перестали бы существовать: Дон не знал пощады. Только брюки почему-то никогда не обижал когтями. И даже объяснил. Удачные штаны, мол, не часто попадаются, по себе знает. Пусть живут. Правильно Роган говорит: чудовище!

И отец из него получился прекрасный, вполне себе папа: никогда не раздражался, был весело-настойчив и терпелив с Никой, которая к нему искренне привязалась, да и с самого начала была в восторге, что её папа — вампир. Лиса первое время сомневалась в успешности его, как отца, боялась, что Ника его просто заездит. Все же знают, что вампиры не годятся в няньки, потому что без постоянного контроля со стороны не способны отказать детям практически ни в чём. А учитывая неуёмную фантазию некоторых детишек, это часто представляет опасность для жизни или здоровья самих юных фантазёров. На примере Грома это было хорошо заметно, Ника из него верёвки вила. Но и тут опасения Лисы быстро рассеялись: Дон воплощал идеи дочки… на словах, вполне логично и красочно доводя их до абсурда, после чего Ника, икая от смеха, отказывалась от идеи полёта на папе, перекинувшемся в летучую мышь, или поселения одного из новорожденных Зверят в пристройке за домом. А ещё Лису восхищал неиссякаемый запас салфеток для вытирания детского носа и резиночек для волос, которые Дон таинственным и волшебным образом доставал из воздуха.

Вообще же та первая зима прошла нервно. Лиса тосковала по Птичке, поступившей в Университет, хоть та и забегала ненадолго в дни Осознания. А особенно остро чувствовалось её отсутствие, когда надо было мыть или причёсывать Нику. Причёсывать её приходилось довольно редко, прямые белые волосы почти не спутывались, но, всё же, иногда надо было, особенно после похода в лес за грибами — полная голова палой хвои, паутины и сушёных листиков, дитя моё, где ты так умудрилась? И платком завязывать было бесполезно — от интереса и азарта грива Ники становилась дыбом, платок сползал, хорошо, если не терялся. Нянькой Ники в отсутствие Птички взялась быть Зина, но у неё не было Птичкиного терпения. А Ника, тоже тоскующая по сестре, капризничала и буянила, только Дон с ней и мог справиться, но Дон бывал дома не всегда. Да ещё, вдобавок, девочка лишилась почти всех своих «зверюшек» — Лиса категорически настояла на свёртке зверинца из-за отъезда Птички, и новых притаскивать Нике запретила. А кто лечить-то их без Птички будет? Вот летом сестра приедет, тогда и пожалуйста, а сейчас — извини, маме и кроликов хватает, за глаза и за уши. От них хоть польза есть. И с корчмой дел навалом, только успевай.

Дон, увидев в первый раз, как Лиса после закрытия корчмы обходит зал с пылесосом, удивился, почему она уборщицу не наймёт. Лиса раздумалась — а действительно, почему? И наняла. А через неделю поблагодарила, заплатила и отказалась. «Чистота» на пол и так навешена, а ради двадцати свободных минут в день терпеть в корчме чужого человека, который не поесть пришёл, а хозяйничать — нет! Не настолько это обременительное занятие — шваброй по углам потыкать. Это моя швабра и мои углы! А вот официантку новую взять пришлось. Прежняя, Кита, вышла к тому времени замуж и работать не собиралась, а Зина возилась с Никой — куда уж тут! Но Ольга, её и Птичкина бывшая одноклассница, оказалась расторопной и улыбчивой, и в «Золотом лисе» вполне прижилась.

Перед праздником Смены Года пришло приглашение во Дворец. Лиса сначала отказалась наотрез, потом задумалась. Ника полукровка, она будет жить долго, очень долго. Кто знает, как повернётся жизнь. Такие связи и знакомства всегда пригодятся девочке. И согласилась. Тем более, волноваться о том, что надеть, не пришлось. Дон просто принёс три пакета — для Лисы, для Ники и для Птички, приехавшей на зимние каникулы. Нике было сделано строгое внушение — не шнырять с визгом между танцующими, не кататься с разбегу по гладкому полу, сшибая всё на своём пути, не пытаться залезть на ствол-колонну, не… не… наверняка ведь что-нибудь забыли! — и они прошли порталом к парадной лестнице Дворца, влившись в поток гостей. И вот тут Лиса оценила наряд, приготовленный для неё Доном. Вроде бы кружевные, но плотные перчатки выше локтя, рукава, существующие отдельно от платья и подвязанные на плечах пышными бантами, невообразимая чалма вместо привычной косынки — Лиса смотрелась весьма экстравагантно, но не чужеродно в этой разноцветной расперенаряженной толпе на-райе с редкими включениями людей. Нику, чтобы Лиса не нервничала, Дон просто посадил себе на шею. И хорошо сделал, иначе Квали, торчащий из окошечка над входом и тянущий шею в попытке углядеть их, ни за что бы их не нашёл. А так — увидел, и попытался выдернуть из толпы, чтобы провести боковым входом, но Лиса решительно воспротивилась. Приглашение было официальное, вот пусть всё и будет официально — в жизни всё надо попробовать! И Квали смирился, и их имена выкрикнул мажордом, стуча жезлом об пол, только на «Риан Квали дэ Стэн» как-то споткнулся, и на Дона косился опасливо, но этого никто, кроме Лисы не заметил. Честно говоря, Лиса была слегка разочарована — ничего особенного. Ну, крикнули на всю округу «Мелиссентия дэ Мирион» — и что? И ничего. И был бал. Птичка с Квали куда-то упорхнули, Ника очень не хотела покидать папину шею — снизу видно плохо, и они поднялись на галерею. Там Ника влипла в перила и смотрела, не отрываясь, на кипевший зал. Там и нашли их Рэлиа и Риан. Король и Донни сразу отошли для разговора, а Рэлиа после нескольких ничего не значащих фраз осторожно поинтересовалась, не будет ли райя Лиса против того, чтобы приводить сюда Нику почаще? Лиса объяснила, что не против, но не может. Тогда не будет ли против райя Лиса, если она, Рэлиа, будет иногда приглашать сюда Нику? На день, на три? Ах, даже няня? Можно и с няней, ничего страшного. Лиса прикинула, как схватится за щёчки Рола от известия, что её дочь будет вхожа во Дворец, какие глаза будут у самой Зины — хихикнула и согласилась. И оказалась права — Рола была в восторге, а про Зину и говорить нечего. А Ника после третьего похода во Дворец стала называть Рэлиа бабушкой. Лиса сначала удивилась, причём настолько, что срочно, личкой, вызвала Квали — провентилировать ситуацию. Но тот заверил, что всё в порядке, это инициатива самой Рэлиа.

Вот так зима и прошла. Всё потихоньку утрясалось, входило в берега, успокаивалось. А седьмого Снеготая Гром прислал приглашение и печать портала в Парк Зверей — посмотреть на новорожденных Зверят. Пошли все вместе в ближайший общий день Осознания.

Когда Дон наотрез отказался становиться Большим, Гром ушёл из Руки, как и собирался, и стал в Парке Зверей бессменным смотрителем. За зиму он заходил несколько раз, рассказывал, как протекает у Зверей вынашивание, какие пристрастия появились в еде, какой скандал устроили Перворождённые в связи с ожидающимся пополнением, и как их успокаивали.

Выйдя из портала, Дон, Лиса, Ника, Квали и Птичка оказались перед железными воротами. В густой и высокой, в два человеческих роста, живой изгороди смотрелись они, как что-то чужеродное, не совсем уместное. Сплетение ветвей с красной листвой создавало над воротами надпись: «Парк КЭльПИ».

— А что это вообще значит? Парк Зверей — это понятно, а что такое КЭльПИ? — озадачилась Лиса. — Я уже не первый раз слышу это название, что это вообще?

— Это аббревиатура, — объяснил Дон. — Они же выведены искусственно. Был такой проект у Перворождённых по сохранению лошадей, как вида. От резкого повышения магического фона во время трёхсотлетней войны лошади стали вымирать, вот эльфы и попытались их переделать, чтобы они стали устойчивы к магии. Отсюда и название: конь эльфийский, полиморфно инверсированный. Но оно не прижилось. А Звери — это их самоназвание. Проект, как ты понимаешь, с треском провалился, а Звери остались.

— А мне Тихий говорил, что их создатель — дракон, — вспомнила Лиса. — Почему же эльфы сами за это не взялись?

— Видимо, их магия не годилась, ведь именно из-за неё лошади и стали вымирать, — пожал плечами Дон. — А его магия была другой природы, вот его и попросили. А он как созданул… созиднул… В общем, не то немножко получилось.

— Интересно, и у вас драконья кровь, и к созданию Зверей он лапку приложил — бодрый товарищ, всем бочкам затычка! — задумчиво позавидовала Лиса. — Куда ж он потом-то делся?

— Да кто ж его знает? Может, он до сих пор жив, — обнадёжил Лису Дон. — Как выскочит! — неожиданно дёрнулся он.

— Ай! — подскочила Лиса и засмеялась. — Псих!

— Привет! Чего это вы? — за открывшейся створкой ворот стоял Гром, всё так же коротко стриженый, в робе и босиком.

— Дядя Грро-ом! — Ника тут же повисла на нём и начала рассказывать обо всём важном, что произошло за то время, пока он не появлялся в «Золотом лисе» — для Ники важном. Гром её прервать даже не пытался, знал, что бесполезно, только рукой всем махнул, чтобы проходили, закрыл за ними ворота, и пошёл впереди, слушая свою Вояку. Так и вышли к озеру.

В воде, отгораживая собою отмель, стояли несколько Зверей. На мелководье плескались пятеро Зверят, размером с корову каждый, но на фоне взрослых Зверей они действительно выглядели малышами. Птичка умилённо разахалась, и они с Квали пошли посмотреть на них поближе — докуда пустят Звери. На берегу тоже стояли и лежали несколько сгустков мрака.

— А Тихий здесь? — издали попыталась разглядеть Лиса своего знакомого. Одна из чёрных фигур на берегу оглянулась и, скользнув с обманчивой неспешностью, вдруг оказалась рядом с двуногими гостями.

— Привет, сестрёнка! Твой щеночек?

— Привет! — обрадовалась Лиса. — Да, это Ника, наша дочка. Ника, поздоровайся, как я тебе говорила!

— Здра-аствуйте, багала… бал-глас-ловленный! — старательно, но несколько обалдело выговорила Ника. Её мало что могло привести в замешательство, но вот Зверю это удалось. На этом обязательную программу Ника сочла выполненной и предалась эмоциям: — Вот эт-то Зве-ерь? Вот такая вот зверюшка-а? Ого-го-о! — и она восторженно захохотала, прикрыв рот ладошкой и вытаращив глаза.

— Ка-ак? — офигел Тихий. — Я — кто? — Лиса хихикнула, мысленно передавая Тихому образ гигантской Ники, радостно тискающей Тихого, как мягкую игрушку, и не ошиблась:

— Дядя Гром, а можно, можно мне погладить его, зверюшку эту, ну можно? — повисла Ника на руке Грома, дрыгая от возбуждения ногой и не спуская горящих хищным азартом глаз с поразившего её воображение существа. «Погладить зверюшку» Тихого добило, он заржал, закидывая голову. Гром опасливо попятился, убирая Нику себе за спину, а Дон шагнул вперёд.

— Благословенный, — начал было он, — она ещё ребёнок, не сердитесь, пожалуйста, на неё…

— Что там у тебя? — подошли к Тихому Ужасу Пять Серпов и Мягкая Укоризна. Тот быстро передал, оба тоже зафыркали.

— Мужики, не напрягайтесь, всё нормально, — успокоила тем временем Лиса защитников. Мягкая скользнула к двуногим, отодвинула Грома мордой, оглядела Нику, фыркнула:

— Забавный щеночек!

— Дядя Гром, ну, можно? Ну немножко? — умильно подлизывался щеночек, дёргая смотрителя за руку и азартно блестя глазами.

— Приклеишься! — насмешливо фыркнула Мягкая.

— Ой! — растерянно оглядываясь на мать, захлопал глазами щеночек. Услышала! Мягкая фыркнула уже одобрительно.

— Повезло, — вздохнул Пять Серпов и отошёл. Вот и у Мягкой человечек появился, когда же ему-то повезёт?

— Благословенные, Тихий, вы с моей осторожнее: заездит на раз, у неё это быстро, — мысленно обратилась Лиса к обоим Зверям.

— Ой, да ладно! С нашими справляемся, а уж твоя никуда не денется, — отозвался Тихий, в то время как Мягкая подставила Нике лапу и склонила шею, отвернув голову. Ника оглянулась на Лису с такими глазами…

— Да иди, иди. Покатайся, раз зовут, — кивнула Лиса.

И с этого раза самой ужасной угрозой для Ники стало обещание не пустить её к дяде Грому, а вытащить её из Парка — самой большой проблемой. Понервничав пару раз, Лиса попросила Рогана сделать личные печати Ники, и вопрос был решён: Мягкая брала Нику зубами за шиворот и сдавала скандалящего ребёнка Лисе в открытый портал.

А к Зверятам в тот раз взрослые Звери их так и не подпустили. Не потому, что боялись за Зверят, а, как раз, наоборот. Симпатичный, пушистый и такой маленький на фоне взрослых Зверей, щеночек мог играючи изувечить человека, а то и убить — нечаянно. Так что, посмотрели издали, порадовались — и пошли гулять вдоль озера по Парку с Тихим и ещё двумя Зверями, имён которых Лиса не знала. Парк Зверей расположен был в южных землях ле Скайн, почти в субтропиках, и здесь уже царила весна, было совсем тепло, а на солнце даже жарко. Гуляли долго, хорошо — Лиса бутербродов захватила, и для Дона бутылку со смесью. Чавчик к ним так и не подошёл, не узнал, наверно. Да и то подумать — сколько времени-то прошло после знакомства! Хрюкнул из кустов неодобрительно и попу показал. Одно слово — свинья! Да какая здоровенная! Посмеялись, нагулялись, уже темнеть начало, когда домой собрались. Со Зверями всегда так, если можешь их слышать: расставаться не хочется. Но жить в Парке, как Грома, никто их не приглашал, да и вряд ли пригласит. Лиса потому и Нику никогда не ругала за скандалы при возвращении из Парка: знакомое состояние, на себе испытала!

А потом наступило лето, Птичка с Квали приехали в Найсвилл на каникулы, и Лиса с Доном, оставив на них Нику, распутешествовались вовсю, на целый месяц. Сначала было очень здорово переезжать из гостиницы в гостиницу и ничего — ну, совсем ничего! — не делать. Даже постель не убирать. Но через пару недель уже приелось, стало скучновато — города, они и есть города. И вот тогда Дон нанял проводника, и они сходили в горы. Нет, не вершины покорять, а так, погулять — но всё равно здорово было! Есть такая штука — сыпуха. Целый склон из мелких камешков. Встаёшь на неё — а оно всё и начинает ехать вниз. Правда, отругали Лису ужасно за такую забаву, потому что заканчивалась сыпуха пропастью, и дна не видать, а камешки всё сыплются, сыплются… Зато запомнилось лучше всего! Нет, здорово было, но холодюка, блин, в этих горах! А потом, вернувшись в Найсвилл, справляли свадьбу Птички и Квали, долго, недели полторы. И в «Золотом лисе» справляли, и во Дворце, и даже уже устали праздновать. Под серпы ходили в Столичном Храме, очень торжественно, и серп над Птичкой держал Дон, а над Квали Риан, и свет осиял молодых, Лиса даже всплакнула, а Рэлиа так просто ревела, успокаивать пришлось. И молодожёны уехали на побережье до начала занятий в Универе. И всё вроде бы было хорошо, но в первую неделю Жатвы Ника приволокла хорька со сломанной лапой. На собственной руке приволокла, обливаясь кровью и слезами. Ладонь оказалась прокушена почти до кости, и это за три недели перед началом подготовительных занятий в школе! И рука правая! И Птички нет, на побережье Птичка, Перелеска ваша мать! И Лиса сорвалась на крик. Всем досталось — и Птичке, и Квали, и Дэрри, который как раз зашёл к Дону в гости, и Жнецу, и матери Перелеске! В тот раз даже Дону не сразу удалось Лису успокоить. Но тоже как-то утряслось: хоря в клетку посадили, руку Дон Нике зализал, и следа через час почти не осталось, только розовый шрам подковкой. А потом начались занятия в подготовительном классе, и выяснилось, что Нику надо стричь чуть ли не налысо, потому что стоило вызвать девочку к доске — волосы вставали дыбом, и никакие ленточки и заколочки удержать их не могли. Соученики были в восторге, учителя в растерянности. Появились у девочки и две подружки, но не близкие — так, в школе пообщаться. Уж очень занятой особой была Ника вне школьных стен. И уроки надо сделать, и в Парк Зверей наведаться, и к бабушке Рэлиа во Дворец сходить, а чуть позже и ещё одно занятие нашлось. Ближе к весне Дон привёл в корчму своего друга, Мастера Корнэла. Тут же выяснилось, что из него у Ники тоже получаются неплохие верёвочки. Мастер и ахнуть не успел, а уже начал учить Нику фехтованию.

— Ну Птички же нету, а папа занят. И мама, и дядя Гром! А мне же надо! И Птичка умеет, и папа, и мама, и дядя Гром! И дядя Квали, и дядя Дэрри! Все умеют, только я не умею! Так же неправильно? — логика была безупречной, и Мастер Корнэл сдался без боя.

В школе училась Ника, против ожиданий, легко и быстро, несмотря на то, что у полукровки, вроде бы, должно быть замедленное развитие. Но, видимо, сказывалось общение со Зверем, с Мягкой. Где-то Лиса об этом читала, о благотворном влиянии Зверей на развитие детей-полукровок. Так прошла и эта зима, и весна прошла, и лето наступило. Приехали Квали с Птичкой, стало шумно и радостно.

А летом, в Солнцежар, Дэрри притащил Майку. Вызывал-то он Квали, но Квали вместе с Птичкой были у Лисы, вот так и вышло. Ох, эта Майка! Ох, этот Дэрри! Ох, все они, чтоб их!.. Нет, жалко, конечно, девочку! Ведь полная голова вшей, как же можно? Уже после печати «от паразитов» неделю целую у неё Птичка дохлых гнид вычёсывала! Но… своих проблем, что ли, мало? У Лисы хватает, а вот Принцу, видимо, мало показалось! Нет, опять же, с какой-то стороны понятно — бесконтактная Видящая — это круто, и кто же знает, кого ещё в этих диких деревнях найти можно. Вот из этих соображений и закрутилось новое дело: у Дэрри родился новый проект по обследованию диких деревень на предмет поиска Видящих, Зовущих и потенциальных магов. Там им, мол, не жизнь, а здесь им, стало быть, жизнь. Тьфу! И ведь убедил Дона, сорвался Дон из Руки. Чаще, сказал, дома бывать сможет. Ага! Чаще! Сейчас! Как бы не так! Всю оставшуюся часть лета, осень, зиму и часть весны бегали они вдвоём, как нахлестанные, с кучей бумаг, причём, в основном Донни, потому что у Принца и так дел было, как всегда, невпроворот, и утрясали какие-то организационные вопросы — как же, новая служба Короны основывается — Поиск! Лиса уже ругаться последними словами начала, что это превращается в поиск собственного мужа в собственной постели, причём безуспешный — неделями не видит! Это называется — чаще дома бывать? Раньше хоть по вечерам приходил, а теперь? И даже Рогана выдернуть на это дело умудрились! Который за последние три года поперёк себя толще стал — ага, такому только и бегать! Вот, наверно, тогда-то и началась у Лисы хандра. Летом и осенью ещё было ничего, летом прыгали с Майкой, осенью Ника пошла в первый класс — это ещё была жизнь, с присущими жизни заботами и волнениями. А к середине зимы всё вошло в привычную колею, затихло — и Лиса взвыла от навалившейся тоски. Она вообще не любила зиму. В Найсвилле она была короткой, всего два месяца — Вьюжень и Снежень, но даже эти два всю душу вымотали. Да, в корчме тепло и светло, и народ толчётся — но это чужие люди! А свои, пусть и шебутные — только бы нервы Лисе потрепать! — все куда-то разбежались, разъехались, а она осталась. И никаких перемен, сегодня — как вчера, завтра — как сегодня, как три, четыре дня назад. И на крыльце вечером не посидеть, бездумно пялясь в закат — холодно. Всё замёрзло. И Лиса замёрзла. Где-то глубоко внутри себя. Будто ворочался в груди острый, холодный и неудобный кусок льда, и никак не таял, даже рядом с Доном, даже рядом с Никой.

Все куда-то бегут, жизнь кипит — а она… Как на дне ямы. Или при кормушке — заскочат к ней друзья на бегу, съедят что-то — и дальше летят, а ей остаётся только глазами их проводить. И спасибо ещё, что именно к ней заходят, могли в любой другой ресторан поесть зайти. Хорошо, что она корчму не продала, а то и вообще, наверно, никого бы не видела, сидя в шикарной и пустой столичной квартире. Вот и получается, что сама-то Лиса никому особо и не нужна. Даже Нике. У девочки нянек — целый Парк Зверей, и Мастер Корнэл, и бабушка Рэлиа. Знает ребёнок, что где-то там есть мама — и этого ей для душевного равновесия вполне хватает. Роган бывает чаще других, да только его больше халявный сидр интересует, коньяк и жаркое, а не тонкая организация душевного мира Лисы. И захандрила Лиса со страшной силой, даже полотенцем драться перестала, вот как.

Донни, конечно, заметил сразу. Постарался выкроить хоть какое-то время, чтобы Лису развлечь: сводил в театр, потом порталом на три дня на южный(!) берег — как разрешение-то достать сумел? Риана, наверно, напряг, как иначе? Лиса была очень благодарна, спасибо, спасибо, Дон, ты замечательный, но ничто её по-настоящему не радовало, и тоска не отпускала. Вот тогда и состоялся этот разговор.

— А сама-то как считаешь, что с тобой? — Дон сидел напротив Лисы за столом, положив голову на сложенные руки, и заглядывал снизу ей в глаза. — По энергетике я тебя уже проверил, всё нормально, заклятий не висит. И здоровье у тебя — хоть на выставку. Что с тобой, зверёк мой свирепый? Может, у тебя зимняя линька? Гром говорит, во время линьки даже у Зверей настроение портится, и у всех вокруг заодно, потому как от них, от линючих, до фига всяких интересностей огрести можно, в любой момент и до изумления! Может, это оно? Тогда просто подождать надо! Сменишь мех, и будет у меня зимняя Лиса, белая и пушистая! Нет?

— Не знаю, Дон, — вяло улыбнулась Лиса и уныло подпёрла щеку рукой, так, что вся физиономия на сторону уехала. — Просто тошно. Ты не думай, к тебе это никакого отношения не имеет. О таком муже можно только мечтать, я серьёзно, — грустно улыбнулась она на его фырканье. — Мне ж половина улицы завидует, что у меня такой ты. Я ж Видящая, вот и Вижу зависть их. Мне же не обязательно за руку держать, такое и в разговоре чувствуется, речь — это тоже контакт. Не чёрную, не думай, зла никто не желает. Просто… — неуверенно пожала она плечами, — знаешь, мне, похоже, просто делать нечего. Вот, как-то так. Да, Роле со мной спокойнее, но с корчмой она и одна прекрасно справится, это же понятно. Да и при тех деньгах, что у нас есть, это моё цепляние за корчму чуть ли не придурью выглядит. Каприз богатенькой райи. И Ника больше времени в Парке проводит, или ещё где-нибудь, чем дома. Понимаешь, я много кому нужна — но никому не необходима. Вот, как-то так.

— Ты мне необходима, — потянулся Дон через стол, осторожно, будто боясь отказа, взял Лису за руку.

— И мы оба знаем, зачем, — фыркнула Лиса. — Не надо, а? — но руку не отняла, вяло наблюдая, как Дон водит пальцем по её запястью, отслеживая жилки. Он часто так держал её за руку, нравилось ему, наверно.

— А где ж я ещё такую вкусную найду? — мурлыкнул вампир. — Но неизменно благодарен и всегда готов развлечь, завлечь и привлечь, куда и чем захочешь! — хитро улыбнулся он. — Что угодно благословенной райе? Песен? Мечей? Стихов? Ремонт?

— Не-ет! — взвыла Лиса, отдёргивая руку. — Только не ремонт!

— Ну-у… Хочешь, я Венец Жнеца у Дэрри сопру? — засмеялся Дон. — Вещь полезная, тяжёлая такая, в хозяйстве всегда пригодится — вот, хоть грибки солёные придавить, он золотой, не окисляется, а Принц наш, Кулак с ушами, пусть поищет суетливо! Наблюдать забавно будет… Нет? Портал на Луну? Минуты три я его, наверно, удержу! Посмотришь на Мир свысока… Нет? А чего? Ты только скажи, а я тут уж сразу уж…

— Любви хочу. Большой и чистой, — вяло буркнула Лиса. И получила в ответ длинный прочувствованный монолог, чуть ли не лекцию о возможностях и недостатках вампирского бытия. И теперь сидела — и не знала, что ответить. Не потому, что боялась его обидеть. Вампиры вообще не обидчивы, они либо убивают, либо нет. Потому что, как объяснил Дон как-то раз, унизить или оскорбить может только тот, за кем мы сами признаём эту возможность: более умный, вышестоящий или, хотя бы, равный, так на то и есть «Суд Жнеца» — дуэль. А всё остальное либо скучно, либо просто смешно, если нет угрозы. А если есть — убил — и без обид. Но что она вообще могла бы сказать, чего бы он и сам не знал? Не в твоих силах, Дон, избавить меня от моего Дара, моего проклятия — Видения. А только так для меня может начаться другая жизнь. И не напрягайся, никуда я от тебя не денусь. Не из-за большой и чистой любви к тебе, а из полной безнадёжности в случае её возникновения. Сколько ни убеждай себя в невозможности ответного чувства с твоей стороны — это умом понимаешь, а сердцем всё равно ждёшь. Вот такая глупость несусветная. А ведь была глупость эта, была! Сейчас, глядя назад, понятно, что — да, влюбилась-таки двадцатилетняя дурочка и восемь лет вспоминала и оплакивала своего первого и единственного. И ты уж извини, Дон, но очень хорошо, что у меня были эти восемь лет — без тебя. Потому что восемь лет мечтала о том, как могло бы всё сложиться, если бы ты не погиб. И обижалась, и морду мечтала набить, скрытной заразе — потому что любила. Не тебя, к сожалению, а некий придуманный идеальный образ — но любила ведь! Настоящий же Дон оказался не сильно похож на того, в мечтах. Нет, это не разочарование, обойди Жнец! Какое может быть разочарование, когда ты обо мне так заботишься — но… многое оказалось не таким, как помнилось. Трёх лет вполне хватило, чтобы внятно ощутить, как это — жить с вампиром. Когда любые проявления сильных чувств вызывают только смех, пусть и восхищённый, очень быстро понимаешь, что влюбиться вот в ЭТО не просто глупо — самоубийственно. Любить и страдать от неразделённой любви — оно, конечно, жутко романтично, но не для меня! А других вариантов, кроме тебя, и вовсе нет, потому что я Видящая, а таких уникумов, как ты, Квали, Гром и Птичка — по всему Миру может штук двадцать и есть. Что же — искать, хватая встречных за руку? Так и в Госпиталь упекут! Да и меняются люди со временем, это ты прав. Вчера подходил, а завтра уже нет. Даже Роган за эти одиннадцать лет изменился, стал обжигать в Видении, почти как тогда Найджел. Это не гниль, просто особенность личности, но Видящей-то не легче! И что? Влюбиться в кого-то, кто со временем начнёт, как Ника и братец Вака, биться током, или резаться, как мастер Корнэл, так что хочется посмотреть на руку — нет ли раны, или ещё что похлеще, в Видении чего только не бывает — и страдать от невозможности даже взяться за руки? Спасибо, я лучше похандрю. Пройдёт. Примерно всё это Лиса подумала, но сказала Дону гораздо меньше. Не соврала, просто — зачем? Ещё одну лекцию выслушать?

— Пройдёт, Дон, ну что ты, чесслово, — сказала она Дону. — Это просто, знаешь… Зима, — пожала она плечами.

И ведь прошло! Через два месяца! Это был первый рейд их хвалёного Поиска. Дон исчез на неделю, и Роган не появлялся — и вдруг ввалились втроём с каким-то недоумком, и в каком виде! Недоумок, как Дон сказал — «куколка Фанни» — грязный и исцарапанный, Роган взмокший и распаренный, только Дон как всегда — чистенький и аккуратный, хоть и у костра сидели, по запаху понятно. Через пару часов, когда Роган только-только в себя приходить начал, опять Дон его выдернул. До вечера их не было, а потом явились опять втроём, на этот раз с мальчишкой грязным, да ещё и пса блохастого притащили! Все в пыли, чумазые, как гоблины, на этот раз и Дон такой же! Стирай, Лиса, тебе делать нефиг! Всех и отчихвостила! Нахалы бессовестные! Всё бы им в дом всякую пакость тащить! И ведь что обидно: тащат все, кому не лень, а разбираться с ней каждый раз Лисе приходится! Вот почему это так, кто бы объяснил?

А через неделю пришёл Роган со здоровенным свёртком. Шушукались они с Доном, шушукались, вышли во двор — и тишина. Через полчаса этой тишины Лиса бросила кухню на Ролу и пошла следом — приглядеть. Если дети тихо себя ведут — не к добру это, а Дон с Роганом ничем детей не лучше. И как в воду смотрела!

В саду перед крыльцом на замощённом обломками плитки пятачке стояла расставленная стремянка. К внешнему краю верхней ступеньки параллельно земле была привязана доска, с которой сиротливо свисала прилепленная оконной замазкой за верёвочный хвостик сломанная печать портала. Дона видно не было, а Роган топтался рядом, следил за чем-то в небе, бормотал себе под нос, вскрикивал, всплёскивал руками, ахал, охал, хватался за голову. Так и знала — хулиганят!

— Та-ак, — со свирепым обещанием в голосе протянула Лиса и потащила с плеча полотенце. — И чем вы тут занимаетесь?

— Лиса-а, — попятился Роган. — А мы тут это… Я, лучше, того, потом зайду… Через недельку… Или две… Ты это… — и попытался спрятаться за стремянку. Из-за крыши на большой высоте, входя в крутое в пике с разворотом, вылетело что-то большое, и явно не птичка. Впрочем, свист рассекаемого воздуха и дикий хохот с вершин мира был на земле прекрасно слышен и не оставлял места сомнениям. Очень уж знакомый это был хохот. Лиса поняла всё и сразу.

— Ах, вы!.. Я вам покажу стремянку в небо! — Роган забегал вокруг стремянки, отчаянно вереща:

— Не надо! Не надо полотенцем!

— На-адо, — с глубокой уверенностью убеждала его Лиса. — Вот женись, — полотенцем по спине, — и свою жену, — полотенцем по спине, — на верхотуру закидывай!

Тут Роган, споткнувшись, упал, на него упала стремянка, а с высоты вдруг что-то посыпалось: куски металлических трубок, обломки дерева, обрывки ткани… Лиса метнулась под защиту крыльца, а вот Роган, барахтавшийся под стремянкой, не успел. Острый обломок деревянной планки пронзил ему плечо, как копьё. Роган взревел, спихнул стремянку и почти уже встал, но в этот момент сверху прилетел ещё какой-то свёрток, мягко стукнул его по голове и упал в траву. Роган свёл глаза и свалился рядом, к счастью — на спину, иначе торчащий из плеча обломок пропорол бы ему плечо насквозь.

— Идиоты! — прошипела Лиса, бросилась было к Рогану, но краем глаза заметила ещё что-то большое и тёмное, опускающееся сверху, и спряталась опять под защиту козырька. Но это был Дон. Огромная летучая мышь, держа в задних лапах нечто непонятное, но явно сломанное, спланировала на лужайку, перекинулась, и Дон присел на корточки рядом с Роганом, проверяя пульс у него на шее. Неодобрительно покачал головой, подобрал свёрток, стукнувший Рогана по голове, как оказалось — с одеждой, развернул и стал натягивать штаны. Только тогда Лиса опомнилась, соскочила с крыльца и подбежала к бесчувственному телу. Под Роганом расползалась лужа крови, из плеча торчала деревяшка. Да, это не смертельно, но как же надоело-то! На работе им риска мало, что ли?

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — прошипела Лиса.

— Всегда! Но совсем на другую тему! — с улыбкой обернулся к ней Донни, надевая рубаху. Лиса зарычала. — Да брось ты, чесслово, ничего страшного, проклемается!

— А если бы ему не тряпками, а этой деревяшкой в голову попало, ты то же самое бы сказал? — гневно сверкнула глазами Лиса. Но Донни был абсолютно непрошибаем.

— В голову не опасно, у него там кость, — мило улыбнулся он. — И всё равно ведь не попало. А это фигня, три дня в ящике. Да не дёргайся ты так, у него и хуже бывало.

Вот как с ними можно, а? Им жить скучно, а ты себе нервы трепли! Ну, погоди, я с тобой ещё поговорю! И поговорила, как только Рогана забрали в Госпиталь. Разговаривал с Детьми Жнеца Дон, и что-то долго разговаривал. Наконец отправил и уселся рядом с Лисой на ступеньку крыльца.

— Дон, у тебя вообще мозги остались ещё? Ну, ладно Роган — сам виноват, если разобраться, а если бы в ребёнка попало? Да даже если в собаку! Не совестно было бы?

— Да, про собаку я как-то… не подумал…. - озадачился Донни. — Но я же на наш сад всё прицельно скидывал, а у нас сейчас вроде и нету никого? Ты в доме была… Кстати, а зачем ты вышла? И почему Роган не успел убежать? Он же должен был увидеть, что я перекидываюсь, и понять, что сейчас всё вниз полетит? А?

— Ой, блин… — до Лисы вдруг дошло, что, не отвлеки она Рогана со своим полотенцем, всё закончилось бы вполне благополучно. Вот только признать это оказалось неожиданно сложно. За последнее время она так привыкла к тому, что всегда права, что она умная, а вокруг все… ну, не то, чтобы дураки, но… Она покраснела так, что, кажется, от щёк сейчас дым пойдёт, а эта зараза ещё и смеётся!

— Да не дёргайся, всё нормально! Ещё сама полетишь, только доработать надо!

Полетит? Вот на тех тряпочках с палочками? Это совсем не то, о чём она мечтала. В мечте о полёте она всегда чувствовала крылья — большие, полупрозрачные, сильные — свои! А это… Она настолько Дону надоела? Мог бы и просто сказать, зачем же избавляться так замысловато? А он, зараза, только ржёт, как ненормальный. Вампир, одним словом.

Роган явился на третий день к вечеру, весь преисполненный праведного гнева, и ввалился прямо на кухню, взъерошенный и шипящий, как болтушка на сковородке. А Лиса его и не узнала. И сказала с усталой досадой:

— Благословенный, будьте любезны, пройдите в зал, официантка подойдёт через минуту…

— Ну уж, нет, уж, ты мне скажи уж сначала, где муж твой! Где это чудовище? А? Где? — отощавший за три дня в ящике больше, чем наполовину, помолодевший и даже похорошевший, Роган был в ярости. Пока Лиса ахала и охала по поводу такого волшебного преображения, в дверях материализовался Дон:

— А чем ты недоволен, мой трепетный? Ну-ка, покажись! Строен, как кипарис! Неужто тебе прежняя тушка больше нравилась?

— Это была моя тушка! — яростно взревел маг. — Моя!! Личная!! Собственная! Сформированная надлежащим и своевременным питанием! Заботливым наполнением желудка исключительно вкусными и полезными продуктами! Как ты посмел?!! Лиса, дай сюда полотенце!!! Нет! Много чести! Вот это подойдёт! — тощий и стройный Роган осиротил кухонную швабру, ободрав с неё мокрую и грязную половую тряпку, Дон, восторженно хохоча, бросился от него во двор. Лиса только рукой махнула. Ну их в баню, бешеных! Дети хоть маленькие, а эти…

— Вот, смотри, как хорошо: почти догнал! И почти не запыхался! — Дон, посмеиваясь, приплясывал на верхней перекладине качелей. Внизу, под качелями, не отвечая, только яростно сопя, упорно подпрыгивал Роган, пытаясь хлестнуть его тряпкой. Наконец Дону забава надоела, он в кувырке ушёл Рогану за спину и обхватил друга, прижав ему руки к бокам.

— Роган, этот твой «падолёт» даже под моим весом развалился! Даже весь замагиченый. Я посмотрел твои выкладки, пока ты в ящике был. Целитель ты прекрасный, и огневик отличный, а конструктор и физик из тебя — как из меня грелка. Ты перепутал упругость с плотностью, а общий вес с удельным, так что результат не удивляет. А твои сто двадцать килограмм разнесли бы его на второй минуте! — увещевал он мага. — А теперь, по крайней мере, у тебя есть шанс. Но материал нужен какой-то другой. Дерево из каркаса надо исключить: ненадёжно. И парусина, даже эльфийская, слишком тяжела, совсем не годится.

— Р-р-р! — маг некоторое время ещё пытался вырваться, потом мозги всё же включились: — Не годится? А что тогда годится? — с досадой шмякнул тряпку оземь Роган. — Ну, что? Паучий шёлк? Я миллионер? У меня зверей в кармане тыщща? И не бывает он такими кусками!

— Не надо быть миллионером, надо иметь хорошие связи, — вкрадчиво сказал Дон Рогану на ухо, заглянул в лицо и отпустил, уверившись, что тот уже спустил пар и способен слушать. — Попросим у Дэрри.

— Не отдам! — тут же вызверился Роган. — Короне только дай! Засекретят — и фиг мне, а не полёты! Не позволят же ни за что! Чтобы люди летали — ха! — в сердцах пнул он ни в чём не повинный стояк качелей.

— Брось, мог бы уже понять: Дэрри не только Принц, но и неплохой парень, — подмигнул Донни, укладываясь животом на доску сиденья поперёк. Заперебирал ногами, закручивая верёвки в жгут. — Кроме того, это неплохой парень, которого тошнит от того, чем он вынужден заниматься. Скука, Роган, обыкновенная скука! — Он поджал ноги, сиденье закрутилось на месте. — Па-аберегись, зашибу-у-у! Ай, блин, чуть не слетел! Так вот, слышишь? Уверяю тебя, он на крови поклянётся молчать только для того, чтобы мы его взяли в дело! Да он и без клятвы болтать не будет. Что ж он, дурак, что ли? Он лучше тебя знает, с какой скоростью у нас игрушку отберут, если о ней станет известно. А вот шёлк достать — для него не проблема. И заклятья к шёлку лучше липнут, чем к парусине. Пойдём-ка, возьмём его личку и выясним, сильно ли занят сын мой во Жнеце. Эй-эй, тряпочку захвати, трепетный мой! Сам принёс, сам и оттаскивай!

— Ну, вот что, райнэ заговорщики! Развлекаться можете в пристройке, только кроликов пугать не смейте мне. Пустые клетки друг на друга туда, к стене, только так, чтобы сено брать можно было. А с испытаниями — чтобы я вас здесь не видела! Мне прошлого раза хватило! — вот такая она вредина, жутко непреклонная! Роган и Дэрри неуверенно переглянулись, но у Дона, оказывается, уже всё давно было продумано:

— А мы уйдём, Лиса! На крайний север, там никого нет, даже дикие деревни южнее! Очень удобно: и нас никто не увидит, и мы никого не зашибём, уж ежели что!

— Ежели что — это что? — подбоченилась Лиса.

— Это если я тоже ошибся в расчётах, — развёл руками Дон. — Вот смотри, скорость свободного падения…

— Нет уж, сам считал — сам и падай, — отмахнулась Лиса. — Только не забудьте, что один из вас перекинуться не может!

— А Дэрри на что? Вдвоём мы Рогана всяко подхватить успеем!

— Тьфу, психи бешеные! — сдалась Лиса. И работа закипела.

Дэрри сразу попытался прикинуть, как можно использовать «падолёт» в работе с дикими деревнями. И с огорчением должен был признать, что сейчас — никак. Разве что попытаться совсем убрать магию из конструкции и, кроме того, найти такой же лёгкий и прочный материал, как паучий шёлк, но дешёвый и доступный деревенским жителям. Вот тогда можно попытаться внедрить идею в умы людей — может, это произведёт какое-то изменение в их мировосприятии? Раздвинет горизонты? Может быть, человек, едущий в телеге, и тот же человек, летящий в небе — это два разных человека? И, хоть раз взлетев, он уже не захочет ползать, изменившись навсегда? А взлететь и с крыши можно, необязательно для этого портал лепить. Дон уже попробовал и рассказал: эта конструкция — совсем не то, что крылья летучей мыши, которыми нужно всё время работать. На ней можно парить, как чайка, что для мышки недоступно в принципе, ловить ветер, а в нём есть и восходящие потоки. А главное — не надо постоянно держать контроль над неразумным зверем, всегда пытающимся захватить власть над измененным телом! А это много, очень много. Нужно хоть раз испытать это на себе, чтобы понять — насколько. Так что — работаем! С отчётами Большой Кулак расправлялся теперь молниеносно, отмечая, в основном, перспективы для будущего Поиска — остальное свалил на трёх секретарей. И все вечера проводил в Найсвилле, в пристройке за корчмой. Дело продвигалось медленно, но и получалось нечто, весьма отличное от того, что Роган сляпал при помощи магии за считанные дни из деревяшек и весёленького ситчика.

Даже Лиса признала, когда позвали посмотреть. Металлически взблескивающий паучий шёлк туго обтягивал трубчатый каркас из сверхлёгкого сплава, производимого, к слову сказать, только в Донн Дроу для внутренних нужд, контрабандисты хреновы! Контуры стоящей посреди пристройки штуковины оставляли ощущение чего-то хищного и стремительного.

— А как же Поиск ваш? Столько бегали, пока оформляли — и что?

— Так мы же башню дэ Форнелла нашли! В первом же рейде! А в ней машинка любопытная стоит, и, вроде бы, даже в рабочем состоянии, но что делает — непонятно. Вот ею сейчас все и занимаются, пытаются понять — что это такое и зачем оно вообще. Так что попросили до Цветеня больше ничего не находить, им и этого надолго хватит! А то — вдруг ещё что-нибудь нароем! Мы ж талантливые! — объяснил Дон.

— И вы решили талантливо свернуть себе шею, потому как простые человеческие способы вас, таких талантливых, конечно, не устраивают, — подхватила Лиса. — Кстати, талантливые! Вы это, конечно, симпатичную штуковину сделали, только в дверь она ни фига не пролезет. Вы прямо отсюда портал открывать будете? На свой дальний север? — ей ответил дружный душераздирающий стон отчаяния на три голоса. Талант талантом, а здравый смысл ещё никто не отменял. — Стену мне порталом своротите — убью на хрен! Всех и сразу! — щедро пообещала Лиса и ушла, задрав нахальный нос. А они остались.

И пришлось додумывать конструкцию, делая её разборной, практически — переделывать полностью, с нуля. Потому что Донни сказал, что Лиса права — всё должно быть компактно, иначе как же их прятать, такие дуры здоровые? Много же будет, не одна штучка. Только к середине Цветеня доделали.

Север встретил их неласково. Широкая, насквозь продуваемая равнина, насколько хватало глаз, была покрыта низенькими, ниже колена, стелящимися по земле деревцами. Ноги проваливались между пружинящими стволами, застревали, даже вампиры спотыкались. Дон категорически заявил, что ему тут не нравится, лучше уж тогда ещё севернее. Пусть лучше похолодней, но чтобы под ногами мох, что ли, да пусть даже снег со льдом, но не это безобразие. Вернулись, долго рассматривали карту, потом искали тёплую одежду для Рогана, который ещё в первый выход замёрз и сказал, что это здесь Цветень, а там его переименовать хочется. В Дубень. Лиса свои шмотки не дала, хотя на отощавшего Рогана они вполне бы налезли, а его собственные теперь болтались на нём, как на вешалке, хоть три раза заворачивайся. Летать в них как-то не хотелось — из них бы не вылететь! Пришлось срочно бежать в ближайшую одёжную лавку и покупать зимние вещи — это в разгар Цветеня! Хозяин лавки на них смотрел дико, только что пальцем у виска не покрутил.

— О! Самое то! — Дон довольно почавкал ногой в мокром мху, а Роган поспешно завешивался отвращающим заклятием от насекомых. Вампирам хорошо, гнус ими не интересуется, а на живого человека мгновенно налетела жужжащая туча. Они стояли в небольшой долинке, окруженной невысокими мягкими холмами. Деревьев здесь не было — только мох. Глубокий и мокрый. А подо мхом — оттаявшее болото. Дэрри попытался расставить стремянку — ножки тут же увязли на треть. А по карте здесь возвышенность, что же тогда в остальных местах? Пришлось перебраться на макушку холма, там оказалось посуше. Расстелили простыню, чтобы не потерять во мху детали, распаковали падолёт, собрали. Портал пришлось сделать большой, как для Зверей, иначе крыло бы не пролезло, и доску под портал крепить не на верхней ступеньке стремянки, а над ней, уже на поручни. Всё сделали, всё приготовили. И чуть не поругались. Дон и Дэрри пытались убедить Рогана, что первое испытание новой конструкции должен опять проводить вампир, но у мага горели глаза, и ничего он слышать не хотел. Вот как окажется, что что-то не так — и опять его полёт отложится на неопределённый срок! Нет уж! Уж я уж сам уж! Чтобы уж хоть раз, хоть и неудачный — да мой! А вы подстрахуете, зачем вы тут иначе? Друзья вы или кто?

И вот — свершилось!

Ноги его ещё стояли на ступеньке, и в портале земля была совсем близко, но за краем портала вид был совсем другой — с высоты километра открывалась широкая панорама болот, левее, в дымке, виднелось белое поле ещё не растаявшего льда, уходящее к горизонту, правее что-то темнело, наверное, лес. А основной проблемой оказался ветер высоты. Пока что Роган держался за стремянку ниже портала, а вот ещё чуть выше подняться — и держаться станет не за что! А сдувает уже сейчас! И вместо плавного начала скольжения, как объяснял ему Донни, уйдёт Роган кувырком, а этого даже паучий шёлк не выдержит!

И — не свершилось.

Как залез Роган на стремянку, ведущую в небо, так и спустился. И ещё минут двадцать ушло, пока опять сходили в Найсвилл, нашли подходящий шест и закрепили его так, чтобы отважного падолётчика не сдуло вверх тормашками с места старта. И только тогда Роган смог, наконец, держась за шест двумя руками, подняться в небеса. И замер в испуге. Да, он хотел! Он очень хотел! Но кто же мог знать, что это так страшно? А ветер сразу подхватил крыло, приподнял, попытался унести. Роган уже висел в воздухе, изо всех сил вцепившись в качающийся шест, и только бы не отпустить, только бы не отпустить, только бы… Но долго пребывать в ступоре ему не дали. Следом из портала вынырнул раздетый догола Дон:

— Отпускай! А то сейчас стремянка упадёт, её Дэрри еле удерживает! Парусность же! Давай-давай! — замахал он на Рогана руками. Пригляделся внимательней, заметил оловянный от страха взгляд мага и… выдернул шест вместе с цепляющимся за него Роганом из портала наверх. Наклонил вниз. И отпустил.

Так, с шестом наперевес, как рыцарь древности, и отправился Роган в свой первый полёт. И не планируя, а просто вниз головой. А падолёт не давал сбиться с выбранного курса, только вращение задал по оси падения. И клич у Рогана был вполне рыцарский — всех святых помянул:

— А-а-а-а! Матерь светла Перелеска, Святый Серп Жнецу под яйца-а-а-а-а! — только глаза были вытаращены совсем не по-рыцарски. Вот в левый глаз ему мошка и влетела, и заклинание не помогло! Обыкновенная мошка, но на такой скорости — как сапогом в глаз получил. И очень хорошо сработало! Истерика разом прекратилась, Роган даже попытался управлять полётом, но понял, что не представляет даже отдалённо, как это делается! Маг срочно переключился на Дона и стал тыкать в него шестом.

А Дон с хохоту и перекинуться забыл! Так и падал рядом с магом спиной вниз, дрыгаясь от смеха, пока его Роган шестом не достал. А как достал — тут падолётчика совсем беспорядочно закрутило, еле Дон его догнал и из штопора вывел. Но, даже будучи уже мышью, продолжал ржать неудержимо. Описав в воздухе пару неровных кругов, они скрылись из глаз за три холма от места взлёта. Дэрри, прибежавший с одеждой Дона к месту посадки, застал уже только самый конец представления. Избавившийся уже от полётной сбруи Роган, сидя в обширной луже талой воды, одной рукой держался за наливающийся вокруг глаза фингал, другой за сердце, а рядом, валяясь на спине, конвульсивно дёргалась, свистела и шипела во мху гигантская летучая мышь. Только падолёт все издевательства героически выдержал, ни одного повреждения заметно не было — хоть сейчас лети!

— Ты бы видел его лицо-о-о! — минутой позже рыдал от смеха Дон, натягивая штаны. — А как он ора-а-ал! А-а-а, я не могу больше! Хи-хи-хи-и-и! А какие были глаза-а-а! А-а-а, хахахаха! Ты налетался, трепетный мой?

— Я? — очнулся маг. И вдруг страшно возмутился: — Ты с ума сошёл? Да я и понять-то ничего не успел! Брык, швырк и бряк — и всё! Надо выше устанавливать, чтобы я хоть понять успел, как оно работает! Ты что же думаешь — я дурак уже? Что уж я — не понял, что это ты меня вёл? Всё я уже понял! Надо полтора километра ставить. Только штаны переодеть… — озабоченно пощупал он себя, и Дона опять согнуло. — Да не пошёл бы ты уже, дубина? — взвился Роган. — Это ж от мха мокрого, ты ж меня в лужу посадил, чудовище! — но Дэрри уже тоже ржал. Роган махнул на них рукой и открыл портал в Найсвилл — сухие штаны у Лисы попросить. Кто же в мокрых штанах летает? И вообще, одежду для полёта надо из того же шёлка шить — эту продувает насквозь, хоть и зимняя! И очки надо приспособить какие-то, осторожно потрогал он глаз. Небьющиеся. И вообще маску на лицо. Холодно там, наверху. И ветер. Зубы замёрзли, пока орал.