Колоски

Глава третья Поговорим?

— Та-ак! Хорошо, завтрак ты проспал, а потом? Ты поел?

— Д-да, тёть Мелисса! Не надо полотенцем!

— Ах, не надо? А что это ты ел, а? Если там всё нетронутое, а? И зачем ты мне врать пытаешься? А? До-он? Какого хрена? Вы мне полный дом детей натащили — ну, фиг с вами, я сготовлю — но вы хоть следите, чтобы они ели! Вон же, зелёные уже, как Лягушонок с перепою! Ну что вы ржёте-то, как не в себя? Не в себе… Тьфу! Чесслово, кролики лучше!

— Хомячки, — всхлипнул от смеха Дэрри.

— Хомячки? — не поняла Лиса. — Н-нет, хомячков… не было у нас хомячков. Крыса была. И выдра. И… Блин, хватит мне зубы заговаривать! Стас, Майя, Ника, Зора — марш обедать! Ещё раз не поедите — разгоню, нафиг! Сидите в Универе своём всё лето! Летать им! Ты жевать сначала научись! Так, а вам что — особое приглашение требуется? О, благословенные райнэ, могу ли я умолять вас… Бег-го-ом! — оба вампира и Роган, давясь от хохота, пошли обедать следом за детьми, подгоняемые полотенцем и безостановочной ворчливой скороговоркой Лисы, в которую просто невозможно было вставить ни одного слова: — Конечно, как же вам уйти-то? Придёт без вас злобный зверь хомяк, схомячит железки ваши драгоценные, как же вы без них жить-то будете?! Вот створожится смесь — сами же потом плеваться будете! Молоко-о вчерашнее, я-айца им не такие! Приходить вовремя надо! И всё будет такое! Так, куд-да?! А ну, руки мыть! Ну и магия, и что? Вот и помой руки после магии! Знаю я вашу магию, костный клей называется. Весь дом мне своей «магией» провоняли! Это ж надо было додуматься: такую пакость на моей плите варить! Да ещё и сжечь! Небось, магия ваша мне кастрюлю не отчистила! Песочком пришлось! Маги великие, тьфу! Только головы детям морочите! Нет, чтобы с мячиком побегать! Лето называется — целыми дням в халупе этой сидят — вон, и не загорели даже. Стас, не давись! Подавишься — ещё дольше выйдет! Майка, жуй нормально! Ну и что, что зубик выпал, а ты жуй на другой стороне! Ника, будешь прыгать на стуле — привяжу! Посмотри на Зору — сидит девочка спокойно и куша… Зора, у тебя совесть есть, а? А маме твоей рассказать, что ты не ешь, а собаку кормишь? Не на-адо? А по-моему так на-адо! Эта проглотина серая и так полведра потрохов слопала! В дверь же еле пролезает, не собака, а не пойми что! Серко! Это уж не Серко, а Жирко. Его даже Ухты всерьёз не воспринимает, спит на нём, как на матрасе, срам смотреть! Так, замолчали и едим, а то щас всех убью вдребезги! Да что ж вы ржёте-то?

Как-то так незаметно оказалось, что все — и взрослые и дети — к Жатве скучковались у Лисы. Ну, Ника и Зора — это понятно. Но потом Птичка и Квали, отработав практику, собрались на побережье и подкинули Лисе Майку, которая, кстати, ничего против этого не имела. А потом Донни, забежавший по какой-то надобности в Универ, столкнулся со Стасем, маявшимся без дела по летнему времени, и забрал его с собой в Найсвилл. И все они, естественно, толклись в пристройке — «помогали». Нет, так-то, вроде, и не страшно получалось: то Зина их шуганёт, то Рола. А сегодня в «Золотом лисе» случился день Осознания, и всё свалилось на Лису. Упс, однако. Четверо детей по возрасту, и ещё трое — по поведению, хоть одному уже больше шести сотен лет. Как-то это многовато получилось для одной Лисы, вот она и шумела больше обычного. И вот как с ними разговаривать? Она на них шумит, а они только ржут, как ненормальные. Вон, у Принца Дэрри уже пузыри молочные из носа пошли. Дохихикался! Свихнулись они все с этими полётами! И ладно бы только Роган, но и эти туда же! Им-то зачем? Перекинься в мышь и летай себе! Нет, говорят, это, говорят, совсем другое ощущение. Попробовала Лиса на себе это ощущение, дала себя уговорить, и спасибо, одного раза вполне достаточно! Есть масса более комфортных и менее травматичных способов расстаться с содержимым желудка! Лиса им так и сказала, что эта пародия на свободный полёт дискредитирует саму идею оного вообще, и её мечту в частности. Но на Рогана этот её пассаж не произвёл ровно никакого впечатления. К Жатве он ещё больше похудел, уже по собственному почину, и из-за небольшого роста похож был теперь на угловатого подростка со старым лицом и горящими одержимостью глазами.

Двенадцать лет назад он, чудом оставшись в живых, жить не захотел и два раза пытался покончить с собой. Не дали. Восемь лет тащил он на спине груз вины за смерть своих друзей. А четыре года назад опять случилось чудо: оказалось, что все они живы! И он ожил, он воспрянул! Целых восемь лет он не то, чтобы что-то изобретать — он и жить-то не хотел. А как только он смог думать о чём-то, кроме своей вины, появились новые идеи, правда, как сказал Дон, «не всегда корректные» — ну и что? Как же он был благодарен своим коллегам-магам, что заставили его жить! Но кошмары ещё долго навещали его, опять он стоял у разверзшегося портала и бессильно смотрел, как затягивает туда его друзей. Но теперь, проснувшись с криком, в холодном поту, он сразу вспоминал — все живы! И ехидно показывал язык ночной тьме, и кривлялся, и хихикал, неизвестно кому это адресуя — вот вам, вот, вот так-то, не получилось у вас, живы они, все живы, бэ-бэ-бэ! И плакал, но не от горя, как раньше, а от облегчения, и осенял себя серпом, и засыпал опять, бормоча «Благодарение». «Ступает Жнец Великий с серпом своим по полю своему…» А вечером, а в день Осознания — и с утра, можно было пойти в «Золотой лис», прямо к Лисе на тёплую кухню, засесть на табуретку поближе к бочке с сидром, там, в углу, и болтать с Лисой о том о сём, потягивая сидр, а иногда с Доном, если тот был дома. Правда, с Доном Лиса чаще всего выгоняла их в зал за столик, а это было чревато похмельем. Вампиры вино любят, но пьянеют слабо. А Роган любил коньяк, и пьянел сильно, хоть на закуску Лиса и не скупилась. И было там Рогану хорошо. Это была его семья, которую он так и не создал — как-то всё не до того было. Он их так про себя и называл — мои. И они его считали своим, по крайней мере, Лиса лупила его полотенцем без тени сомнения — какие ещё нужны доказательства? Вот только на фигуре такая жизнь сказывалась далеко не лучшим образом. Он, конечно, отбрехивался на подколки Дона, но сам понимал — разжирел, голубчик! Он и в молодости был полноват, а теперь… да-а… С другой стороны — ему уже шестой десяток пошёл, что ж вы хотите? И так бы оно всё и тянулось, если бы Дон не сорвал его из кельи Госпиталя в Поиск. И в первом же Поиске случайно брошенные случайным человеком слова о полёте совершенно перевернули ему мысли.

— Он же колдун. Улетел, поди-ка, — с огромной завистью сказал тогда у костра староста дикой деревни — как же его звали-то? Неважно. Важно то, что Роган вдруг понял — это возможно! И азартно набросился на идею. Меньше четырёх месяцев прошло — а сколько перемен! Дон, конечно, скотина — договорился с Детьми Жнеца, когда в ящик его отправлял, о пластике тела за его спиной и без его ведома! Но, надо признаться, был прав: толстый Роган летать бы не смог. Всё равно скотина!

Зато теперь Роган бредил полётом. Лиса сшила ему комбинезон из паучьего шёлка, а очки — скорее, маску с одним широким небьющимся стеклом — где-то у кого-то сделал для него Донни на заказ. И Роган в лётном костюме страшно нравился самому себе. Ну, ростом не вышел, да, зато весит теперь всего пятьдесят кило! Будь он дылдой, как Гром — фиг бы он столько весить смог! Скелет бы получился. А так всё в норме!

И очень всё происходящее нравилось Донни. Он хорошо помнил Рогана двадцатилетним выпускником Универа, каким он пришёл в Руку дэ Стэн, и вид обрюзгшего, закабаневшего друга совершенно его не радовал. Зато теперь — приятно взглянуть! Глаза горят, изящество, стройность! И никакого коньяка — с похмелья не полетаешь! Хотя, нет добра без худа: к рейдам Поиска Роган стал относиться, как к неизбежной, но досадной помехе его полётам. Но отрабатывал честно, что да — то да. А иначе Дон бы с ним и не пошёл! Нельзя браться за такое дело, если не уверен в напарнике, как в самом себе. А Поиск давал результаты, правда — не такие блестящие, как в первый раз, но и не нулевые. Улов за пять раз, начиная с последней недели Травеня — три Видящих Истину, восьми, двенадцати и тридцати лет. С детьми проблем не возникло, они и так были изгоями в своих деревнях, а вот последняя… Неожиданно проснувшийся дар почти свёл мать троих детей с ума. Да и мужа её счастливым человеком назвать сложно. Была семья, была жена, и вдруг… Как это так: и не коснись её, понимаешь? Спрашиваешь — в чём провинился-то? А она бред какой-то в ответ несёт! Поколотил, конечно, пару-тройку раз, да и пошёл на сторону, ничего не поняв. Пусть сама, как хочет, если я не мил. Женщину забрали вместе с детьми. Корона не обеднеет! А Видящие, как опыт Лисы показал, не только в суде работать могут. Найдёт себе место, лишь бы себя бояться перестала, примирилась бы с новыми способностями.

А новых магов пока не обнаружили, новых слухов о «колдунах» по деревням не ходило. Один раз показалось было, что — вот оно. Но на проверку выяснилось, что это приукрашенный и перевранный рассказ о ярмарке в Пеньках, с их собственным участием. Кстати, Дэрри сказал — райн Барэк недавно обращался на пост, попросил ещё печатей! И ручеёк переселенцев слегка увеличился за последние пару месяцев. Жаль только, что слегка, но — лиха беда начало! Раньше травниц, сотрудничавших с на-райе, можно было пересчитать по пальцам. Пусть и не одной руки, но двух точно хватило бы — и это на все дикие деревни! А теперь процесс явно пошёл бодрее, и это радует.

А сам Принц Дэрри Дона очень забавлял. Дон оказался совершенно прав, говоря Рогану, что обязанности Большого Кулака Принцу страшно надоели, да и то — не для вампира это занятие, как ни крути. Нет у вампиров эльфийского терпения, и отношение к людям, даже у ле Скайн, несколько другое. Дай ему волю — и он с превеликой радостью поселился бы в Найсвилле, хоть бы и в той же пристройке, рядом с кроликами! А что пахнет — подстилку поменял — и не пахнет! И менял, и не раз, и кормил, и с удовольствием! Они же живые. И с детьми он общался очень даже охотно. Особенно с Майкой. Неувядаемые венки, сласти, игрушки сыпались из него, как из тучки дождик. И не получалось никак у него Майку одарить больше остальных — как-то странно это выглядело бы. Ника тут же спросила бы — почему только Майке, громко бы спросила, по-детски наивно и прямолинейно, и Лиса бы тут же всё поняла, и что бы тогда началось — даже и представлять себе этого Дэрри совсем не хотел. Вот почему-то. Поэтому приходилось ему оделять всех поровну. Но Дона не проведёшь! Он всё понял сразу, и вынужденная щедрость Принца очень его смешила.

— Дэрри, трепетный мой, она же Видящая, а ты — не я! — объяснил он своё веселье Принцу — И ей всего семь лет. Вот уж не ожидал от тебя такого, а-я-яй!

— А я на это и надеюсь, что всего семь лет, — поделился Дэрри своими планами. — Может, она ко мне привыкнет, и станет меня воспринимать как-то иначе? Дети, они ко всему привыкают…

— Та-ак, а это уже статья, мой Принц! — фыркнул Донни. — Кормлеца растим? Долго думал?

— Не кормлеца, а жену, — нахально отбрил Дэрри. — Тебе можно, а мне нельзя? И вообще, тебе не кажется, папенька мой во Жнеце, что близкие отношения с людьми у вампиров с точки зрения психологии сильно отдают педофилией? Лиса вроде и взрослая, но ты сравни свои шестьсот лет и её тридцать! А Майка уже к моим трём сотням совершеннолетней станет, так что кто бы говорил! Ха! — сделал глазами и ушёл, насвистывая.

Дон на такой пассаж только зубами клацнул от неожиданности. И даже как-то растерялся. Ответить было нечего, в чём-то Дэрри был болезненно прав. Довольно долго и неприятно Дон эту мысль обсасывал, но потом просто махнул рукой. Даже если и так — и что? Кто-то от таких отношений откажется? Да сейчас, ждите больше! Фигушки! Да и зачем лишать сына своего во Жнеце и просто хорошего парня Дэрри иллюзии надежды? Пусть тешится. И детям счастье. Только Лиса ворчала, что разгильдяйские вампиры конфетами и печеньем аппетит детям перебивают. Но это было наименьшее зло.

А наибольшее зло для Дона — Лисья хандра — развеялось как-то само собой. Просто некогда ей стало. Следить одновременно за корчмой, и за детьми, и за лётчиками, которые, по мнению Лисы, детей ничуть не лучше — где уж тут хандрить! Детям летать Лиса категорически запретила, даже в паре со взрослыми. И повторила свой запрет, поднявшись в воздух сама.

— Вот вырастете — и сворачивайте себе шеи сколько угодно! Хоть всмятку порасшибайтесь! А пока я за вас отвечаю — хрен! Не смейте мне нервы трепать, а то прям щас всех убью!

И детям оставалось только наблюдать с горящим глазами за кругами и петлями в небе над тундрой, да «помогать» старшим в бывшей Птичкиной звериной больнице за корчмой во время постройки очередного падолёта.

А падолет строили уже пятый. Зачем? Один затребовал Мастер Корнэл, очень заинтересовавшийся полётом без трансформации. Правда, появлялся он на полётах редко, слишком занятым существом был посол ле Скайн. А ещё один — ха! Старейшине Йельфу! И не за так! А за обещание открыть в землях ле Скайн школу падолётчиков! Вампиры посоветовались и решили, что Роган совершенно прав: осторожные перестраховщики эльфы просто отберут и запретят, так что к Короне соваться с этим не стоило. А вот отчаянно скучающие Старейшины ле Скайн должны были, по мнению Мастера Корнэла, уцепиться за идею руками и ногами! А потом запрещать будет поздно, об этом узнают все!

И — да! Старейшина Йэльф, посмотрев на полёты, а потом и попробовав один раз, теперь подпрыгивал от нетерпения и донимал Дона и Мастера Корнэла вызовами, на тему — скоро ли будет готов его личный аппарат? К постройке его друзья не допустили — секрет производителя. Да он не сильно и рвался, он не хотел строить — он летать хотел! А на вечеринке, что райн Гран устроил, Йэльф с таким таинственным видом расхаживал, что все на это внимание обратили и, естественно, с вопросами насели. Но он таинственно ухмылялся и молчал. Вот научится сам летать — тогда и расскажет и покажет. А пока пусть головы поломают — потом легче будет уговаривать школу открыть! Зато рассказал про забавное происшествие при эксперименте в Университете и записи райна Берта показал, которые передал ему через Донни райн Фрамин, жрец храма Жнеца Великого. Риан, конечно, дальнейшие эксперименты запретил, но тут речь уже не об экспериментах, а о спасении невинно пострадавшего подданного ле Скайн, пусть и ординара. А возможно, судя по этим записям — и о спасении целой планеты! Если там ещё есть, кого спасать. Даже один спившийся на крови вампир может представлять собой нешуточную угрозу для людей, а, судя по записям этого райна Берта, их там довольно много. Видимо тот, первый, наплодил детей во Жнеце, но не смог почему-то научить их правильному поведению. Почему? А кто ж его знает? Почему-то не смог. Забавно было бы, конечно, на такое посмотреть: толпа спившихся ординаров… Но неправильно! Все Старейшины сошлись на том, чтобы передать ноту протеста от Великого Дома ле Скайн Перворождённым в Квалинести, запрет Риана опротестовать, и как можно скорее пресечь создавшуюся ситуацию на той несчастной планете. Только непонятно — как. Такая прорва магэнергии, что была затрачена на эксперимент, не враз собирается, а просто открыть портал мало. Нужно его держать, чтобы все вампиры смогли откликнуться на Зов и добраться до портала. А уж здесь их — либо в ящик, либо в пепел. Но. Судя опять же по записям, займёт это довольно много времени: транспорт там развит слабо. А поддержание портала — процесс весьма энергоёмкий. Менее, чем первичный пробой, но тоже весьма и весьма. И где столько мощи взять, позвольте спросить? Вот в это и упёрлись, и ни о чём больше думать не смогли. Испортил Старейшина Йэльф вечеринку, как есть испортил! Не смешно! Зато уже не скучно! Хорошая задачка, на целую осень хватит, а может и дольше! А там и полетать можно.

Райн Берт только что намылся до скрипа и сидел у себя в келье, распаренный и благостный, с целым кувшином компота. Некоторые святые подвижники в его мире совершали подвиг свой, отказываясь от омовений, и он тоже считал, что негоже сильно ублажать плоть свою. Но райн Фрамин объяснил ему, что здесь это неприемлемо.

— Видите ли, райн Берт, чем сильнее будет от вас пахнуть телом, тем тяжелее будет с вами общаться нашим братьям. Не потому, что они будут воспринимать вас, как еду — они, слава Жнецу, сыты. Просто у них очень чувствительное обоняние, и сильные запахи они переносят с большим трудом. То, что мы, люди, воспринимаем за сильный запах — для их обоняния вообще, как удар кувалдой! А про эльфов я вам уже рассказывал, эльфы-то различают как-то, где цветы, а где они сами, но на человеческий нюх разницы никакой. Поэтому у нас и цветочные духи не в ходу, а используются только сложные искусственные ароматы: никто не хочет пахнуть испуганным эльфом. Наилучший вариант — не пахнуть вообще ничем, но для живого существа это, конечно, недостижимо…

И райн Берт внял голосу рассудка. И его спаситель, райн Риннбар, перестал морщиться при разговорах с Бертом. А разговоров было много, каждый день. Теперь, когда Берт окончательно уверился в том, что на бессмертную душу его никто не посягает и даже в веру свою обращать никто его не собирается, верх взяла его природная тяга к знаниям. Его интересовало всё. Нет, он не впал в ересь. Совсем не собирался он СРАВНИВАТЬ новые знания с верою в Господа. А вот сведения о вампирах он очень даже сравнивал с тем, что было известно в его мире. И находил объяснения давно известным, но непонятным доселе фактам. Они не любят чеснок? Не любят, но не по мистическим причинам, а по вполне прозаическим — очень сильно и неприятно пахнет. Эффект такой же, как у человека, режущего лук: слёзы из глаз, резь, жжение и всё такое прочее, вот и всё. Осина? Это дерево? Помилуйте, благословенный, чепуха какая! Это что же, от занозы в пальце рассыпаться? Ах, в сердце? Да кому угодно кол в сердце — оно с гарантией, хоть бы и вам! Соль? Да, особенно морская и в большом количестве. Потому что легко «ионизируется», как сказал райн Риннбар. Что и заставило его после этого объяснять Берту основы физики. Когда незнакомое слово нашло своё место в голове Берта, стало ему понятно и то, почему эта самая ионизация разрушает поддерживающее заклинание, за счёт которого вампиры и существуют. Серебро? Да, очень опасно, поскольку прекрасный проводник не только для электричества, но и для магэнергии. Вытягивает и рассеивает, поэтому серебряных амулетов-накопителей не бывает, а вот предохранителей и оберегов — сколько угодно. Если облить вампира серебрёной водой, поддерживающее заклинание пострадает несильно и быстро восстановится, а вот если напоить, понадобится срочная замена крови, и то — если успеют. Раны же, нанесённые серебром, если только не в сердце или голову, лечатся простым иссечением пораженных тканей с последующим заживлением. Да, серебро из-за таких свойств не в почёте, металл неходовой, используется мало и неохотно. Ле Скайн вообще хотели провести запрет на добычу и использование, тем более, что все шахты — в их землях, но эльфы не дали, для чего-то там оно им необходимо. А солнечный свет опасен для спившихся на крови или только что поднятых ординаров, если при жизни они не были магами. Хоть и по разным причинам, но обе эти категории не имеют достаточно энергии для установки защиты, ультрафиолет входит в резонанс с поддерживающим заклинанием, и последствия плачевны… Что такое ультрафиолет, резонанс, проводник и электричество — объяснить после первой лекции по физике было уже просто, Берт тупым никогда не был. Ни разу в жизни не пошатнулся он в вере в Господа, но простые ответы, типа: «Так Господь задумал, не твоё дело, не вынюхивай!», всегда его раздражали. Зато теперь он с изумлением чувствовал, как чуть ли не со слышимыми щелчками встают на место у него в уме кусочки головоломки под названием «окружающий мир». За последнее время он узнал о мире больше, чем за всю жизнь! Никогда ещё не удавалось ему так глубоко вникнуть в замысел Господень, и увиденное вызывало ещё большее восхищение, чем обычно! А райну Риннбару было нестерпимо скучно, и, если бы не прямой приказ начальства — подружиться с Бертом, раз уж так вышло — сбежал бы в другой Храм, как Серп свят, сбежал бы от этого настырного и любопытного райна! Его даже от основной работы освободили, чтобы он мог отвечать на бесконечные вопросы об элементарных вещах! Остаётся только подосадовать на самого себя, что сунулся помогать этому Берту с его рукой. Но позволить в своём присутствии глупо истечь кровью живому существу — это тоже было бы неправильно. Не за тем он в Дети Жнеца пошёл. А так — как он и рассчитывал, засчитали первого спасённого! Его самого бы кто спас теперь от этого «спасённого»! Ну, хоть сегодня день Осознания дали — вот и слава Жнецу!

В дверь кельи деликатно постучали.

— Открыто! — отозвался Берт. На самом деле он всё ещё хитрил и перестраховывался, и каждый раз испытывал жгучую смесь разочарования с облегчением. Известно, что вампиры стараются выманить свою жертву наружу, потому что без приглашения хозяина не могут зайти в дом. А вот местные заходят, и ничего, хотя крест райн Берт в углу таки нарисовал и освятил, как смог.

— Райн Бертольд? Я надеюсь, что не оторву вас от каких-нибудь архиважных дел? — на пороге, улыбаясь, стоял вампир, который обещал ему… Много, чего обещал. Берт сразу его узнал, хоть тот и был сейчас вполне прилично одет, обут, и даже вихры эти невероятные, видимо, попытался расчесать и пригладить. Берт насторожился, поспешно соображая, а не сделал ли он что-то такое, за что его сейчас «прирежут, как бешеного пса». Он переводил Святое Писание, да, но об этом его попросил райн Фрамин… Нет, не будет он унижаться и оправдываться перед нежитью надменной! Вечно в сторону глядят, будто Бертольд мерзость невообразимая!.. — Да не напрягайтесь вы так, — хмыкнул незваный гость. — Я исключительно с дружеским визитом! Позвольте представиться: Донни дэ Мирион, — изящно поклонившись, вампир огляделся, но единственный стул был занят хозяином, и он непринуждённо уселся прямо на пол, скрестив ноги кренделем. — Ну что-о вы, право, райн Берт? — укоризненно протянул он, разводя руками. — Я же не только убить вас обещал, но и поговорить. Хотя, не скрою, не надеялся на такой исход! Совсем, совсем не надеялся. Совершенно не произвели вы тогда на меня впечатления человека, способного думать и задавать вопросы. Такой весь из себя самоуверенный и самодостаточный кре… э-э-э… человек. А тут райн Фрамин мне сказал, что вы чуть ли не дружбу с райном дэ Фрэнном свели, вопросы задаёте — я и обрадовался! Дай, думаю, навещу! Может, и я смогу на пару вопросов ответить, вдруг райн дэ Фрэнн не смог… Как ваша рука? — вампир болтал легкомысленно и непринуждённо, как на светском рауте, а Берт настороженно за ним следил и всё никак не мог поверить в отсутствие подвоха.

— С-спасибо, хорошо, — неуверенно выговорил он.

— Да бросьте вы, райн Бертольд! — насмешливо вздёрнул брови Донни. — Если бы я посчитал правильным вас убить — я бы вас уже убил, вот и всё. И положение ваше таково, что нич-чего бы мне за это не было! Забавно, правда? — райн Берт, как раз, ничего забавно в этом не нашёл и нахмурился. — Ну, не будьте же таким суровым! — ещё больше развеселился Дон. — Я с хорошими вестями, вам понравится!

— Да? — райн Берт чувствовал, что этот вампир чем-то отличается от остальных, чем-то неуловимым — но чем? И вдруг решился: — Кто вы? — подавшись вперёд, с жадным вниманием уставился он в лицо Дону. Как в холодную воду прыгнул: сначала страшно, а потом уже всё равно.

— Я? — весело удивился Дон, но потом задумался. — А знаете, я очень много, кто, — наконец сказал он. — Всё перечислять, боюсь, займёт немало времени. Впрочем, я к вам и пришёл, чтобы отвечать на ваши вопросы… Хорошо. Но давайте тогда переместимся в более удобное место, где можно что-нибудь пить и есть. И я расскажу вам всю свою жизнь. В ваших записях мне очень понравилось нечто, названное вами «тайна исповеди». Я исповедаюсь вам. Если хотите.

— Хочу, — решительно встал райн Берт.

— Я так и подумал, — кивнул Дон и открыл портал прямо из кельи.

— Вот, собственно, и всё, — закончил Дон двумя часами позже свой рассказ. Они сидели в крохотном ресторанчике неподалёку от Храма. Посреди зала журчал фонтанчик, у его подножия плавали красные и синие рыбки с ладонь величиной, в трёх апельсиновых деревьях, растущих прямо из пола, чирикали разноцветные птахи. Бертольд ошеломлённо молчал. Вопросы, которые он задавал райну дэ Фрэнну, затрагивали в основном рабочие, технические моменты, а Дон раскрыл перед ним внутренний мир вампиров — и Бертольд был потрясён. Все привычные понятия вдруг вывернулись наизнанку и теперь нагло ухмылялись ему в лицо. Будто острейшая бритва вскрыла какой-то отвратительный нарыв в душе, и сейчас шёл процесс очищения, но до чистой крови было ещё далеко. Дон окунул палец в вино, провёл по краю бокала, и хрусталь запел, вторя птицам и фонтану. — А шёл я к вам сегодня, чтобы передать вам приглашение на беседу с Йэльфом. Старейшиной Йэльфом. Вы ведь читали нашу историю? Помните, кто такой Йэльф?

— Первый… первый эльф? Но ему… Ему, что, восемь тысяч лет?

— Больше, — кивнул Дон. — До появления людей они не вели летосчисления. И он помнит Жнеца. Он сам его видел. Он с ним разговаривал. Он видел, как появились на свет все остальные Перворождённые. В войну его смертельно ранили, и он стал вампиром, чтобы не погасла его жена, Талиэльфи. И она с ним до сих пор. Видятся они нечасто, но, представьте, она всё ещё в радуге! Он один из Старейшин ле Скайн, ваш мир его заинтересовал, и он хочет вас видеть. Завтра вечером.

— Какая… какая честь!.. — растерянно пробормотал Бертольд.

— Да никакая не честь, просто ему скучно, — опустил его с небес на землю Донни. — Вы человек, вы себе и представить не можете, какая это скука, когда в Мире нет уже для вас ничего нового. И учиться нечему, вы знаете и умеете уже абсолютно всё, за исключением, может быть, того, что внушает ещё большую скуку во время занятия этим чем-то. Вопрос не в том, что заняться нечем, беда в том, что всё уже было.

Бертольд попытался себе это представить — и не смог.

— Наши тела при поднятии во Жнеце проходят через смерть и, естественно, сильно изменяются. Формула составлена так, чтобы удержать от распада личность, а приобретаемые телом качества — лишь побочный эффект. Органы сохраняются, но в полную силу работает только мозг и мышцы, остальное же весьма слабо или замедленно. Мы можем изобразить учащённое биение сердца, но тело наше в этом не нуждается, один-два удара в минуту для нас норма. А эмоции и переживания определяется именно телом, поэтому большая часть их нам недоступна. Когда-то вампиры могли получать эмоции из крови пойманной жертвы, но это было очень давно. Ещё до конца войны была разработана клятва ле Скайн, её даёт каждый новый поднятый. В ней, кроме прочего разного, присутствует обязательство не охотиться на разумных. Мы получаем кровь насущную от кормлецов, а они, увы, эмоциями не располагают. Никто не думал, что это вот так обернётся, но лучше уж так, чем война на уничтожение, это все понимают. Правда, некоторым приходится это объяснять, — усмехнулся Дон, и Берт как-то сразу понял, какие «доводы» грозили таким сомневающимся. — И инкубы ле Скайн ещё в лучшем положении, чем наши братья-ординары, мы получаем некоторые эмоции с энергией, которую собираем, а у них и того нет. Наше легендарное самообладание, от которого так млеют некоторые, определённого склада ума, люди — лишь миф, оно вынужденное. Исступлённо, неистово желать, как живые, для нас нереально. Нет новых впечатлений — мы скучаем, нет пищи — звереем, а томление по несбыточному нам чуждо. Мы помним, как это бывает у живых, но это и всё. Ещё чуть-чуть — и мы бы стали бесстрастны, что перевело бы наше существование рядом с живыми в разряд невозможного, более того — уничтожило бы саму идею поднятия. Интеллект, чистый, логичный, может осознать себя, как единицу, но обретение яркой индивидуальности, что считается личностью, без эмоций невозможно. Мы стали бы одинаковыми, понимаете? Единица среди единиц. Чистая логика почти не вариативна. Но поднятие сохраняет в нас память. События не происходят в пустоте, им сопутствуют краски, запахи, звуки. Это создаёт в сознании ассоциативные цепочки, связь с живым прошлым. Что при жизни сопутствовало чему-то плохому, опознаётся, как опасность, и следует реакция. Зато смешные парадоксы ощущаются острее, чем при жизни, это прерогатива разума. А их вокруг полно, жизнь вообще забавная штука! Правда, многие считают наше чувство юмора весьма… странным. Но, в отличие от многих ординаров, главное у ле Скайн — интеллект, и он, именно от недостатка эмоций, весьма требователен. А интеллектуальный голод хуже телесного, это чудовищная, поистине нечеловеческая скука. Почти каждый Старейшина хоть раз лечился от пьянства, неуёмная звериная жажда крови — единственное, что может заглушить вопли голодного разума, которому нечем заняться, и то не до конца. И это страшно, поверьте мне, райн Берт, — улыбнулся Дон, и Берту действительно стало страшно, такая уж это получилась улыбка. Впрочем, она быстро погасла. — Сейчас, глядя на Йэльфа и остальных Старейшин, я понимаю, насколько прав был Лаймон, отказавшись от поднятия. Он-то точно спился бы, никакой Госпиталь бы не помог. В результате мне самому пришлось бы его упокоить, а это было бы весьма досадно, — Дон замолчал, допил вино и бросил на столик пару когтей: — Уже поздно. Пойдёмте, райн Берт, я вас провожу. Надеюсь, я смог ответить вам, кто я такой. Кто мы такие.

Этой ночью Берт никак не мог заснуть, всё ворочался с боку на бок, вспоминая рассказ Дона. И ведь не жаловался вампир ни на жизнь свою, ни на не-жизнь, рассказывал, как роман читал — с насмешливой улыбкой, с иронией. А Берту почему-то плакать хотелось — так жаль ему было, так бесконечно жаль… А чего жаль — он бы и сказать не смог! В конечном счёте он все-таки встал, снял колпак со светляка и уселся перечитывать «Предания и легенды». Но читал уже с другим восприятием, не как сказки, читал, понимая, что всё это было, было на самом деле! И плакал святой отец Бертольд, сочувствуя нежити, и молился до утра своему Богу, прося простить и спасти их души, всё ещё живые и чистые в нечистых телах, ибо из любви к ближнему, а не ради себя шли они на… ПОДВИГ СЕЙ??!! Или это враг рода человеческого ему помыслы туманит? Райн Берт понял, что запутался окончательно, допил компот, помолился, и на этот раз ему удалось заснуть.

с задумчивой улыбкой негромко продекламировал Дон. Он сидел боком на мраморной балюстраде и смотрел вдаль. Пройдя в портал, они оказались на вымощенном белым мрамором пятачке, и Берт замер от восторга — такая открывалась отсюда красота. Даже ахнул.

— Да, я тоже люблю здесь сидеть, — Дон глубоко вдохнул ветер и с улыбкой вгляделся вдаль. — Здесь… вольно. Если хотите, можем задержаться, время есть, — и уселся на широкие перила. Склон горы уходил вниз величественными уступами, покрытыми где лесом, где цветами, и заканчивался широкой полосой джунглей. А ещё дальше, там, за зелёным плюшем вершин деревьев, блистал и переливался залитый закатным солнцем океан, сливаясь вдали с таким же золотым небом. Было тепло, хоть и ветрено, но Берта пронизала дрожь. Площадка, на которой они стояли, выдавалась вперёд, как нос корабля, и Берту вдруг показалось, что они парят над Миром, и сейчас порывом ветра их унесёт в эту сияющую даль, унесёт без возврата и надежд, и было в этом странное облегчение. Туда, в даль над океаном, далеко-далеко. Там ничего не надо оценивать и решать, там не надо думать и мучиться сомнениями в правильности своих оценок и поступков. Там можно просто плыть, плыть по воле ветра, и купаться в золотом сиянии, и никогда не возвращаться, никогда… А Дон к тому же начал негромко и задумчиво читать стихи:

До мистической дрожи созвучно это было тому, что сейчас видел и чувствовал святой отец. Так естественно вплетался бархатный баритон в голос ветра, поющего в скалах, и такое спокойствие приятия неизбежности своей участи звучало в нём, что суровый отец Бертольд, неутомимый и неумолимый охотник на нечисть, вдруг почувствовал, что сейчас расплачется, как сегодня ночью над пронзительно печальной историей Скинэльфа и Лайлльэльфи по прозвищу «Босы ножки».

— Пойдёмте, райн Берт, не стоит опаздывать, — Дон соскочил с перил и направился к широким мраморным ступеням лестницы, ведущей тремя пролётами вверх к белому портику входа, врезанного в скалу.

— Чьи… Чьи это стихи? — спросил Берт, едва совладав с голосом. Вампир удивлённо обернулся и пожал плечами:

— Мои, — просто сказал он и стал подниматься дальше, сделав приглашающий жест рукой. — И помните, райн Берт: только на «ты», а то и поколотить может! А за вопрос о возрасте просто убьёт. Не любит он об этом…

— А вот и наш грозный истребитель! — по мозаичному каменному полу, изображающему подводное царство, потирая руки в радостном предвкушении, шло к ним существо, в мире Берта невероятное. Ступив на трёхмерную прозрачную мозаику, Берт даже штанины поддёрнул — полное было впечатление, что там вода, и весьма глубокая. И что-то там, в глуби, вроде даже плавало и извивалось. Но при появлении хозяина дома забыл обо всём. Невысокий — подросток лет четырнадцати, хрупкий, но с завораживающей грацией в каждом движении, и лёгкая, свободного покроя одежда не в силах была скрыть эту пластику. Волна чёрных гладких волос ниже пояса, а лицо… «Я сплю. Этого просто не может быть», подумал райн Берт, чувствуя, как отвисает челюсть. Но дружеский тычок в плечо, которым радостно наградило Берта это чудо, оказался вполне ощутимым и даже очень. Попросту говоря, Берт упал, и, наверное, отшиб бы себе что-нибудь об камень пола, если бы Дон его не подхватил.

— Дед, ты не прав, — укоризненно пожурил Донни своего дальнего предка во Жнеце.

— Дед? — непроизвольно вырвалось у Бертольда. Он совершенно непристойно цеплялся за Донни и судорожно шкрябал ногами по полированному полу, пытаясь встать.

— А то! — хмыкнул Донни, аккуратно сажая его на пол. — Ну-у, если точнее…

— Не-не-не! Потом-потом, не хочу об этой гадости! — перебил его Йэльф и присел перед сидящим на полу Бертом на корточки. — Ты извини, райн… Берт? Берт, да. Как-то я не рассчитал на радостях! — осиял он Берта очаровательно-виноватой улыбкой. — Не зашиб? Нигде не болит? Нет? — Берт заворожено помотал головой. Какой же он красивый! Или… она? — Ты меня хочешь о чём-то спросить? Спрашивай, детка, не стесняйся!

— Ты женщина? — выпалил Берт, прежде чем понял, что говорит и кому. Но реакция оказалась непредсказуемой:

— А кто тебе больше нравится, душечка? — очень оживился Йэльф, с весёлым любопытством заглядывая Берту в лицо. Только в лицо, не в глаза.

— А… М-мне-э-э… — забуксовал Берт под неудержимый хохот Донни. — Я-а-а…

— А… Ой, прости-прости, забыл-забыл! Я же читал, тебе же нельзя, чтобы кто-то нравился, да-да… — замахал руками Йэльф. — Ну, как тебе не стыдно, детка, что ж ты ржёшь-то непотребно уж совсем? — укорил он Дона, но, вскакивая, тоже хихикнул. Невысокий, гибкий, рядом с ним даже Дон казался большим и тяжеловатым, а Берт и вообще почувствовал себя неуклюжим медведем. — Ну, вставай, вставай, дружок, ты живой, а пол холодный, простудишься ещё, — протянул вампир Берту руку. — Там у меня и столик накрыт, и креслица стоят, и ржать там ещё лучше, правда-правда! Там такое эхо! Как хихикнешь — прямо звон в ушах стоит!

Тонкая, с длинными пальцами рука оказалась сухой, прохладной и, вполне ожидаемо для Берта, нечеловечески сильной.

Подхватив Берта под локоток, Йэльф провёл гостей через высокую белую двустворчатую дверь в гостиную. Локоток он крепко прижимал к своей подмышке, потому что был Берту по плечо, и, заглядывая снизу вверх ему в лицо, на ходу объяснял:

— Люблю я почитать ерунду всякую, начну ржать — эхо и подхватит, и ещё смешней становится! Так и хихикаю часа по два над каждой строчкой! Очень выгодно, а то читаю я быстро, только начнёшь — а книжка уж и кончается, просто разорение на этих книжках, правда-правда! Такая чушь — и так дорого! А видеошар не могу смотреть, совсем не могу. Прямо тошнит, какую чушь показывают, и не смешно совсем!

Берт опасливо косился на своего провожатого и бросал беспомощные взгляды на Донни. Тоже нежить, но хоть знакомая уже. Красивый этот Йэльф, да, очень, но, видимо, откровенно чокнутый! Да и не мудрено: за восемь тысяч лет любой свихнётся! Дон ободряюще ему подмигнул и шепнул, наклонившись к уху, почти неслышно:

— Прикалывается.

Что это значит, Берт не понял, но Дон явно стремился его успокоить и подбодрить, и уже одно это Берта успокоило и подбодрило. Он перестал коситься и осмотрелся. А здесь действительно было хорошо. Большая полукруглая комната со сводчатым потолком и тремя закруглёнными наверху окнами, начинавшимися от самого пола, была почти пуста. Занавесок не было, из окон видно было только небо, а если подойти ближе — ещё и океан. Рядом с дверью вдоль всей прямой стены тянулся стеллаж с книгами, поднимаясь до потолка, у стеллажа приткнулась крашеная матовой зелёной краской стремянка, перед стеллажом разлапился большой низкий светло-зелёный диван с высокой спинкой. Примерно посередине — три зелёных мягких кресла стояли по сторонам накрытого белой скатертью столика. А на столике всё искрилось хрусталём и золотом, и блики отражались в голубом полированном камне пола. И всё остальное — простенки между окнами и потолок — было голубым, за исключением ослепительно-белых рам окон и четырёх золотых высоких канделябров на три светляка каждый, стоящих между окнами и в углах. В целом создавалось ощущение, что комнаты, собственно, и нет, а есть открытая площадка, по краю которой зачем-то поставлены три окна и канделябры.

— Нравится? — искоса заглядывая Берту в лицо, спросил Йэльф с такой надеждой, будто от этого зависела его жизнь. Дождался от Берта кивка с утвердительным мычанием и надулся от гордости. — Сам, всё сам! И мозаику на полу в холле сделал, и нарисовал, и положил, и здесь всё сам! И придумал, и сделал! Так забавно смотреть, когда приходит кто-нибудь и этак осторожно ногой пробует, не слишком ли глубоко! Утонуть в полу боится! — довольно хихикнул он. — Нет, книжки не сам, это я покупаю, и диван не сам. А остальное — всё я! А камень этот ещё и цвет меняет! Чтобы эффект не пропадал! Вот стемнеет — увидишь! Даже звёздочки появятся! А лестница? Лестница понравилась тебе? А? А? Тоже сам! А в ливень — знаешь, какой водопад красивый получается? У-у!

— Дед, кончай придуриваться! — плюхнулся в кресло и подобрал в него ноги Дон. — Райн Берт сейчас решит, что ты больной на всю голову, и разговаривать с тобой будет соответственно. Как с больным на всю голову. Тебе оно надо?

— Да что ты? Ну вот, вечно ты мне всё портишь! — надулся Йэльф. — Уж и поиграть нельзя, всё о деле, о деле… Может, хоть пока едим, похихикаем? Вот, смотри: ха-ха-ха! — громко захохотал он неожиданным басом. «Ха! Ха!», отозвались стены, Берт съёжился, Дон поморщился и недовольно покосился на Йэльфа. — Нет? Ну, как скажешь, — вздохнул Йэльф, и Берт поразился перемене, вдруг произошедшей с вампиром. Нет, он не стал менее красив, черты лица не изменились, но и мудрость веков не отразилась в его глазах. Зато отразилась вековая скука и сразу безнадёжно состарила молодое лицо. И стало неважно, мужчина это или женщина: какая разница, если это так же скучно, как и всё остальное… — Ты кушай, детка, кушай. А я постараюсь объяснить, зачем тебя позвал. А ты кушай, потом ты кушать уже не сможешь. Что ты так подскочил, бедненький? Да не съем я тебя, не бойся. Просто ты мне рассказывать будешь то, что в твои записи не попало, и кушать станет некогда. А вот уже потом я соглашусь удовлетворить твоё любопытство. Поэтому кушай, детка, кушай. Это всё — для тебя, нам и вина хватит.

И у Берта даже мысли не возникло усомниться в праве этого, с виду годящегося ему в сыновья, существа — называть святого отца Бертольда «деткой». Он послушно придвинул к себе тарелку с каким-то салатом и принялся усердно жевать, не различая вкуса.

— Тебе, наверно, уже рассказали, почему ты попал в наш Мир? — Берт вовремя вспомнил, что у него набит рот, и ограничился тем, что отрицательно помотал головой — Нет? Да что ты? Ага. Тогда начнём с начала. Двенадцать лет назад один маг сошёл с ума. Его ловили, он убегал. В конечном счёте, его убили, но где он скрывался, тогда не нашли. Нашли только четыре месяца назад, и обнаружили агрегат непонятного назначения. Долго крутили так и сяк, наконец, решили подать мощность на вход и посмотреть, что получится. Почему он оказался подключён к главному хранилищу магэнергии, уже разобрались, а нам и не важно, к делу не относится. Ты кушай, кушай, детка! — Берт поспешно зажевал. — Так вот. По расчётам получается, что открылся не один, а три портала. В один пролетел ты со своим носферату, второй открылся у нас — где-то в океане, а где это получилось в твоём мире — не суть важно. Его можно и вовсе не учитывать, место интересно только в плане географических координат. От нас к вам могло из него попасть только некоторое количество воды, а если от вас к нам, то оно тихо утонуло. А вот третий открылся у нас на севере, и в него прошёл в твой мир ординар Каспер дэ Лези. Поднят во Жнеце пятьсот лет назад в награду за спасение жизни своего на-райе, как бишь его… не суть. И вот это очень плохо. Потому что у вас нет Госпиталя, — объяснил он Берту, вопросительно поднявшему взгляд. — Ему будет нечего кушать, понимаешь, дружок? Ему придётся нарушить сначала один наш закон, а потом и многие другие, а потом ему станет всё равно и начнётся деградация. Его надо срочно вернуть, как можно скорее! Вопрос следующий: можешь ли ты начертить достаточно подробную карту, или хотя бы план твоего мира? Чтобы мы, наложив на эту карту получившийся треугольник, смогли хоть примерно определить, где очутился наш подданный? — Берт активно закивал. — Тогда прошу за мной, райнэ, — поднялся с кресла Йэльф.

В соседней комнате не было ничего необычного или примечательного, кроме большого стола с расстеленными географическими картами. Следующие полтора часа Берт пытался восстановить в памяти всё, что помнил из географии. Самое обидное, что это оказалось зряшным делом. Упёрлись в масштаб. Берт просто не мог сказать ничего вразумительного насчёт расстояний, только то, что дорога на лошадях вот отсюда и досюда занимает столько-то дней. А в карете будет дольше. А пешком ещё дольше. А вот тут вообще никто не знает, что находится. Вернее, кто-то, может, и знает, но не Берт. Тупик. Вот карту звёздного неба он нарисовал — это он знал хорошо, но могло ли это помочь, не смог сказать даже Йэльф. Потом Старейшина попытался заставить Берта вспомнить и рассказать всё, что тот помнил о чёрной магии, и выспросил о ритуале, который провёл уничтоженный носферату. И вот тут стало окончательно ясно, насколько слаб переводящий амулет, выданный Берту в тюрьме. Половину приходилось рисовать и объясняться чуть ли не жестами. Наконец Йэльфу это надоело.

— Нет, это просто издевательство какое-то! Так, где-то у меня тут было… О! — он покопался в ящике стола и вытащил моточек медной проволоки. — Бертик, детка, я надеюсь, ты не решишь, что я собираюсь тебя съесть, если я попрошу у тебя по одной капле крови на каждый амулет? — спросил он, не глядя на Берта, и быстро сворачивая проволоку в замысловатый узор. Берт похолодел. Вот оно! Начинается! — Ну, что ты, дружок! — на неуловимый миг поднял на него глаза вампир. — Это всего лишь переводчики! Тот, что у тебя на шее, сделан тоже на твоей крови, только очень уж топорно! — Берт схватился за свой новый крест. На крови?!! Вампиры переглянулись. Дон прыснул, а Йэльф вздохнул и посмотрел на Берта даже сочувственно, как на убогого и скорбного разумом. Как на дурака посмотрел, которого и жалко, и помочь нечем. Берт и почувствовал себя дураком и протянул палец, мысленно отвесив себе пинка. Захотят — съедят в момент, и спрашивать не станут, зачем же трусом себя выставлять? Йэльф работал быстро и умело. Через десять минут все трое уже повесили себе на шеи амулеты, и разговор пошел веселей.

— Кстати, можешь теперь попробовать ещё раз, может, что и выйдет, — с этими словами Йэльф протянул Берту пачку листов, в которых он с удивлением узнал свои переводы. Ах, вот кто «прилежно изучал» его труды! Йэльф неожиданно подмигнул, переглянулся с Донни и они оба необидно засмеялись. Берт, в конечном счёте, тоже криво улыбнулся. Попробует, как не попробовать! Тем более теперь, когда он знает, кому и зачем это надо. — Ладно, работаем! — и они стали работать.

Направляемый умелыми вопросами, Берт и сам удивился, как много, оказывается, он знает и помнит! Всё, что он когда-то читал или слышал о вампирах — всё это интересовало Йэльфа чрезвычайно. Предания, слухи, первые упоминания — всё. Почему-то очень насторожило его искушение Христа в пустыне, и он заставил Берта вспомнить всё до последнего слова. Берт удивился, и Йэльф объяснил, что это очень похоже на то, как подманивает жертву голодный ординар, по какой-то причине не способный передвигаться самостоятельно. Берт был шокирован, но… действительно, похоже, что ж тут скажешь! Теперь, узнав так много о вампирах, Берт это тоже видел. Донни быстро конспектировал, дублируя запись беседы на видеошаре, и в разговор не вмешивался. Через три часа Берту уже казалось, что его выжали, как лимон, и вспомнить больше ничего полезного не смог, как ни старался.

— И что же, ты сам хоть раз видел, как они превращались в туман? — нахмурился Йэльф.

— Два раза, — кивнул Берт. — Одного я всё-таки потом выследил и уничтожил, а второй — тот, что попал сюда. В предыдущий раз он туманом от меня и ушёл.

— Да что ты? Скверно, — озабоченно побарабанил пальцами по столу Йэльф.

— А что, мы это действительно умеем? — удивился Донни.

— Да обойди тебя Жнец когда-нибудь попробовать! — взвился Йэльф. — Это же полный распад личности! Не утрата с уходом в растительное состояние, как у кормлецов, а распад с сохранением дееспособности. Ты же понимаешь, весь смысл поднятия — удержание личности и интеллекта в первозданном виде, а после стадии тумана остаётся просто хищник! У тебя есть представления о нормах поведения, моральные, социальные установки — уж какие есть, но есть. Убери их — что останется? Мимикрирующий кровосос, упырь! Зомби и то лучше, они хоть послушные.

— А почему я об этом ничего не знаю? — возмутился Донни. — Опять блокировка информации?

— Ой, да что ты? Отстань, — скривился Йэльф. — Всё раскрыть и всем всё сказать, да? Замечательная идея!

— Не всем, а мне! — пожал плечами Донни. — При чём тут все?

— Ай, молодец! А сам-то не наелся ещё? В зеркало посмотри? Вот именно! Сколько мы с тобой уже говорили, а тебе — как об стену горох! Чтобы дойти до стадии тумана без ритуала, надо спиться окончательно и проспать пару сотен лет. И когда у нас последний такой случай был, не помнишь?

— Н-нет… — задумался Дон. Говорить о том, что он сам совсем недавно чуть было не стал «таким случаем», он, естественно, не собирался никому, тем более — Старейшине.

— Райн Фрамин говорил: больше трёх тысяч лет назад, — вспомнил Берт. И поймал себя на тщеславии. Он, святой отец, кичится тем, что смог вставить слово в разговор двух вампиров? Начал было читать в уме покаянную молитву, но тут же решил отложить до возвращения — уж очень интересные вещи обсуждались.

— Вот именно, — ласково кивнул ему Йэльф. — Теперь прикинь: ритуал на крови с использованием чужой жизненной энергии, причём однородной, так что заканчивается чаще всего смертью донора. А получишь в результате новый труп и неуправляемую, вечно голодную тварь. И зачем, скажи, распространять такие сведения? Чтобы кто-нибудь соблазнился и действительно попробовал? Со скуки?

— Всё равно неправильно, — упрямо нахмурился Дон. — Надо…

— Да что ты? Я тебе уже объяснял сто раз, что наибольшую угрозу обществу несут именно те, кто точно знает, КАК НАДО! Как должны жить все окружающие. Не уподобляйся, ладно? — Йэльф сказал это негромко и спокойно, но Дон вдруг завял на глазах, а Берт очень удивился. Такая мысль не приходила ему в голову. Наоборот, он считал всегда, что это очень хорошо — знать, как надо. И наставлять других на путь истинный — а как иначе? Йэльф заметил его растерянность и счёл нужным объяснить: — Непонятно? Ой, да что ты? Ай, детка, все знают, как оно надо, но у каждого есть ещё и «хочу». И совпадают они очень редко, чаще приходят в конфликт и мешают друг другу, и у одного человека, и между людьми. Поэтому в половине случаев выходит, как получится, ещё в сорока восьми процентах — как придётся, и только в двух случаях из ста — как надо. И в этом спасение Мира! Не понимаешь? Да что ты? Самое страшное — когда какая-то одна идея овладевает многими умами полностью. И начинает насаждаться силой. Силой мнения большинства. Неважно, какая, даже самая правильная, но силой! Самые опасные слова: «надо, чтобы все», именно они приводит к войнам. Законы природы вполне применимы и к обществу, каждое действие вызывает противодействие. И, пожалуйста — война. Разве в твоём мире этого не было? — Берт подумал, и не смог не согласиться. Ещё как было-то! И сейчас есть. Но ведь это война за правое дело! Не заметив, он произнёс последние слова вслух, и Йэльф опять ехидно скривился: — Ой, да что ты? И откуда ж ты знаешь, правое оно или левое? Для тебя — правое, а для соседа оно самое, что ни на есть, левое! Перворождённые когда-то рассуждали так же, как ты. И взялись творить добро, почти ничего не зная о людях. Это было ужасно, поверь мне, дружок. Хорошо — нашлась женщина, ты наверняка читал уже про неё, сумела объяснить, что так нельзя. Потому-то и мы, и на-райе стараемся не повторять той ошибки. Мы вмешиваемся в дела людей, да, но по минимуму. Следим, чтобы люди не изобретали опасных игрушек, которые им же и принесут основной вред, опасную информацию изымаем, ну и так, по мелочам. Но мы при этом не претендуем на то, что знаем, КАК НАДО. Мы только знаем, как НЕ надо, и делаем всё, чтобы свести вероятность появления этого «не надо» к возможно меньшим числам. Всеобщей пасторальной идиллии, конечно, не получается. Слишком мало и быстро вы живёте, слишком много желаний на единицу времени, ты понимаешь, детка? Вы просто не успеваете набраться опыта и научиться отделять стоящие стремления от ерунды, а иногда — и от опасности. Тут такой парадокс интересный: люди ведь очень не любят принимать решения, и. вроде бы, с большим удовольствием отдают кому попало это право — решать за них. Но стоит начать им советовать — тут же находится масса недовольных! Такое впечатление, что специально перекладывают ответственность, чтобы иметь возможность повозмущаться. Парадокс, право же!

— Дед, — завёл глаза Дон. — Ты всерьёз думаешь, что нашему гостю интересны твои изыски в человеческой психологии?

Берт хотел было сказать, что, как раз, очень интересны, но Йэльф уже спохватился:

— Да-да, ты прав. Так вот. Собственно, задача наша заключается в том, чтобы вовремя изъять самые опасные идеи, иногда — вместе с носителем, и мы не считаем это чем-то зазорным.

— И… никто не возражает?

— Бегут, детка, бегут, ещё как! Семьями. В дикие деревни, на север. А в третьем-четвёртом поколении бегут обратно, вот как смешно! Дикие деревни — с одной стороны, беда, но с другой — отдушина! Потому и не разрешаем Короне их искоренить, обойди Жнец! Для человека обязательно должно быть в мире место, куда он может убежать. Должен быть выбор. Всегда кажется, что где-то там лучше, что именно там — то, чего ему здесь не хватает. И убежит, и сам себя убедит, что это та самая свобода от навязчивого пригляда на-райе, и будет счастлив. А у внуков его начинаются те же проблемы, и они бегут назад — к библиотекам, целителям, видеошарам и хорошо освещённым улицам. И такой круговорот — это нормально, это правильно. К сожалению, эльфы это плохо понимают, да и среди нас не все хорошо. Печально это, но не удивительно, меж представителями одной-то расы взаимопонимание не всегда случается, а тут совершенно же разные существа! Никогда эльф не сможет мыслить, как человек, и наоборот. А есть ещё и мы, и у нас тоже свой взгляд на мир. Но Мир-то один, и надо хотя бы пытаться понять чужую точку зрения, хоть чуть-чуть!

— Да, я понимаю, — прошептал Берт.

— Понимаешь? Да что ты? Ай, молодец! Это хорошо, что понимаешь, а то встречаются такие экземпляры среди вас, с которыми разговаривать просто бесполезно. Объясняешь ему, рисуешь картину того, к чему приведёт воплощение его мечты, его игрушка или идейка — а ему плевать. Плевать ему, дружок, понимаешь? На всех и вся. Гордость первооткрывателя у него, доказать он хочет, бедненький, что-то там такое-разэтакое — себе, или ещё кому-то! И приходится изымать, а как иначе? Но мы не считаем себя в праве запрещать изобретать и думать, мы не диктуем, как люди должны жить. И они опять изобретают, иногда то же самое, что только что было изъято. Знал бы ты, сколько заклинаний каждый год приходится изымать, некоторые — ещё на стадии разработки! Потому что сколько-то лет назад они уже рассматривались и признаны опасными. Взрывчатку, например, по два-три раза в столетие изобретают, мы блокируем и пресекаем распространение, но — и только. А что делать? Это вот он у нас поборник всеобщей прозрачности, уж наелся полной ложкой, а всё не успокоится! — кивнул Йэльф на Дона, тот поморщился, но промолчал. — Ладно, проехали, детка. Убеждать мне тебя не в чем, да и незачем, большой уже мальчик, сам разберёшься. У тебя, наверно, были вопросы? Спрашивай. И закончим на этом.

Берт растерялся. Были у него вопросы, как не быть. Но сейчас ничего в замученную голову не приходило. Кажется, ему и без вопросов на всё ответили… А! Вспомнил!

— Жнец! — выпалил он.

— Что — Жнец, дружок? — не понял Йэльф.

— Райн Донни сказал мне, что вы… ты видел Жнеца!

— Ну, да… А! Я понял. Каким он был, да? Его звали Саймон, и это был огромный золотой ящер.

— Я… — Берт поперхнулся и долго хватал ртом воздух. А как же «по образу и подобию»? И это здесь вверх ногами!

— Да, метра три или четыре ростом, и хвост сзади, на него он опирался, когда стоял, а всё остальное вполне обыкновенное — руки, ноги. Только весь в чешуе, одежды он не носил. По шесть пальцев на каждой руке. Вот голова почти как у нас. По крайней мере, я помню лицо, а не ящеричью морду. И была у него ручная обезьянка, всегда сидела у него на плече. Мы все очень испугались, когда узнали, что он охотник. Что он убивает и ест мясо своих жертв. Это не укладывалось в наши головы. Как так — разумный, но убивает? Одно дело — животные, они так уж устроены, думали мы, но разум всегда найдёт альтернативу, — он невесело усмехнулся и покачал головой. — Как много времени нам понадобилось, чтобы понять, что против своей природы идти бессмысленно! Вампир пьёт кровь, но не убивает, а человек, чтобы поесть мяса, вынужден убить: вывести ходячий бифштекс у Перворождённых не получилось. Можно называть нас кровопийцами, а людей и на-райе трупоедами — и кто лучше? Да никто, просто мы разные. И сокрушаться по поводу своей природы так же бессмысленно, как и превозносить или гордиться ею. Попытки же насильно навязать свой образ жизни существам, по самой сути своей к нему неприспособленным, приводят к преступлениям просто чудовищным, ты мог это прочесть в «Хрониках». Можно и нужно стараться понять иное существо, но копировать чужое бытие — глупо, а подгонять чужое под свой шаблон — преступно. А если ты сильнее — ещё и подло. Да, кучи трупов, реки слёз, крови и дерьма — наш мир видал и такое. А у твоего мира это, судя по всему, ещё впереди. Или уже? Вот, видишь, детка! У всех свои особенности. На-райе, например, могут есть мясо только с тех ферм, где забоем скота занимаются ординары. Животное берут на взгляд, оно умирает счастливым, и в мясе не остаётся «вкуса страха», так они это называют. Людям всё равно, а на-райе его чувствуют. Потому что они тоже другие. Мы все разные, но все связаны. Не появились бы в Мире вампиры — и остались бы на-райе травогрызами, как Перворождённые! Нам, вампирам, не выжить без людей, а люди без пригляда на-райе, пусть и минимального, мгновенно превращают Мир в помойку и начинают за эту помойку воевать, превращая её уже в кладбище, это всё уже проверено! Двух тысячелетий вполне хватило. Не потому, что люди плохие, а потому, что так уж вы устроены, и что будет твориться в твоём мире лет через тысячу, мне и представить страшно! Но это понимание нам всем нужно было выстрадать, понимаешь, детка? Должно было пролиться много, очень много крови прежде, чем до всех всё это дошло. Лучше бы уж ординаров кормили, чем зазря кровь проливать! А тогда… Мы питались только фруктами, и нам было не понять, что Саймону мясо необходимо для жизни. Мы были ещё дети, понимаешь? Испуганные дети. И мы сбежали от него. Со временем его образ оброс домыслами, а мы не сочли нужным это как-то изменить. И для потомков он стал Жнецом Великим. Мы назвали его «Жнец», — пропел он, — что значит в переводе «Жизнь, распоряжающаяся смертью». Но если изменить тон и акцент, получится уже «Жар смертельный», поэтому некоторые умники ассоциируют Жнеца с Солнцем. В общем-то, не удивляет, я работал как-то раз в пустыне вместе с магами военного корпуса. Да, в пустыне, я не рассказывал? — заметил он удивлённый взгляд Дона. — Две тысячи лет назад мне и ещё нескольким из наших это ещё было интересно. Там с тех пор находится то, что ты знаешь, как «Тысяча озёр», красиво получилось, да? А была пустыня. Мы делали барханы выше раз в пять, в шесть, маги сплавляли их в камень, а вода в углубления между ними собралась потом сама. Так вот. Глядя на то, как несладко приходится под палящим зноем даже магам огня, я понял, почему Жнеца часто связывают со светилом, особенно в южных областях. Но мы помним. Двадцать семь Старейшин ле Скайн, наши жёны и сорок семь пар Перворождённых в Квалинести. Никто не знает, зачем ему потребовалось создавать нас — а он нас создал, я это знаю, я был первым и сам помогал ему выращивать Перворождённых. Никто не знает, куда он делся — пожив какое-то время в джунглях, мы поднялись однажды по лестнице, которую он выплавил для нас в скале. Боялись страшно, долго спорили, надо ли это делать, но поднялись — стыдно стало, что бросили его одного, даже не попытавшись поговорить. А он был люто, чудовищно одинок, но понять это, опять же, потребовалось время. Пока мы жили кучей, мы и представить не могли, что это за зверь — одиночество. А потом поняли — и пошли к нему. И никого не нашли. Даже пещера его исчезла. А лестница цела до сих пор, если хочешь — можем сходить и посмотреть. Правда, ничего интересного она из себя не представляет, на редкость уродливое сооружение — только что древнее. Ею, конечно, не пользуются, но иногда приходят посмотреть. Хочешь? Правда? Да что ты? Ай, молодец! Ты хороший любознательный мальчик! Приходи ещё как-нибудь, я тебе ещё многое рассказать могу!

Конечно, Берт хотел! И они сходили порталом к лестнице Жнеца, и Берт сам, своими глазами увидел это странное сооружение, своими ногами потоптал древние ступени, а оттуда Йэльф открыл им портал в Храм, на площадку перед общежитием. Без маяка точнее не мог даже он.

— Пойдёмте, райн Берт, я вас провожу, и пойду уже домой, а то жена заругает, — улыбнулся Дон.

— Жена? — изумился Берт. Даже остановился.

— А то! — задрал нос Донни.

— А-а-а вы тоже… Чтобы она не погасла? — осенило Берта.

— Нет, ну, что вы, она человек! — развеял недоумение Дон. — И так на меня ругается! — он закатил глаза. — Шляешься, говорит, незнамо где, домой, как в гости заходишь! Надоело! Вот возьму и выгоню! И ведь выгонит, что ж вы думаете?

— Вас? — вампир покивал, весело вытаращив глаза.

— Она такая, она может! — усмехнулся он. У Берта перед глазами встало видение: роскошная комната, на полу пышный ковёр, на стенах гобелены и картины, на мебели позолота и бархат; величественная, неземной красоты женщина (другой он представить рядом с Доном не мог) указывает вампиру на дверь, и он, сгорбившись и уныло оглядываясь, идёт вон. Берт потряс головой, но они уже пришли.

— Я вижу, у вас ещё есть вопросы? — Дон сразу оккупировал единственный стул и умудрился вольготно развалиться даже на нём: сел верхом и растёкся грудью по его спинке, уперев подбородок в сложенные руки. — Спрашивайте, райн Берт, ещё полчаса у меня есть.

— А-а… — попытался сообразить Берт, какой бы вопрос задать. Мысли разбегались. Присел на край кровати. — Да. Вот. Этот Йэльф. Он ваш дед?

— Во Жнеце, райн Берт, только во Жнеце. Тот, кто поднял, считается отцом во Жнеце — или матерью. Дэйл, отец моей матери во Жнеце — внук Йэльфа. А Йэльф, таким образом, мой прапрадедушка.

— Но… А первый? Кто-то же был первым?

— Да. Человеческая женщина Мангерита. Её поднял, как говорят, последний дракон, но это предание, а как было дело по-настоящему — никто не знает. Или молчит. Она была ординаром, с неё и возник наш род. Пробыла она недолго, около пятисот лет, потом её упокоили в одной из стычек с недовольными. Это сейчас у нас тихо, некоторым даже скучно, а тогда времена были кровавые, нервные. Да вы почитайте. Вон, я смотрю, у вас хроники КРК лежат — там всё довольно подробно описано. Ещё что-нибудь?

— Э-э-э, да! Скажите, райн Донни, а вот… глаза? — Дон непонимающе задрал брови. — Я знаю, что не следует смотреть вампиру в глаза, и знаю, почему, — заторопился Берт. — Но здесь, у вас — всё наоборот! Не люди глаза отводят, а вы их прячете. Почему? — Дон поморщился, у Берта упало сердце. Кажется, он всё-таки умудрился задеть неудобную тему… И ошибся. В голосе Дона прозвучало чуть ли не сочувствие:

— Понимаете, райн Берт, когда кто-то ведёт себя… неадекватно или просто нелогично — возникает огромное искушение взять его на взгляд и заставить вести себя правильно. Но вот это как раз неправильно, принуждение — злейшее нарушение свободы воли. Разрешается это только в форс-мажорных обстоятельствах или для спасения жизни — человека или своей. Это часть клятвы ле Скайн. А если удаётся доказать, что сделано это было ради материальной выгоды — это уже преступление, карающееся стиранием личности. С учётом того, что у нас, кроме личности, ничего по сути и нет… Понятно, да? Вас ещё что-то интересует? Нет? Тогда я откланяюсь, пожалуй, — встал Дон.

Это я веду себя неадекватно и нелогично, понял Бертольд. И они прячут от меня глаза, потому что это я — я! — их искушаю! А они пекутся о моей свободе воли. О свободе изображать из себя недоверчивого и подозрительного дурака… Господи, прости меня, грешного, я с ними здесь с ума сойду…

— Райн Донни, скажите, они что — собираются открыть портал в мой мир? — Дон уже шагнул в свой портал, когда Берт, поглощённый переживаниями, сообразил задать этот вопрос.

— Если поймут, как это сделать, — обернулся Дон. — Хотите домой? Не сомневайтесь, о вас не забудут и обязательно вам это предложат. Только никто пока не знает, удастся ли это вообще. Спокойной ночи, райн Берт. Если ощутите настоятельную потребность поговорить, скажите райну Фрамину, я постараюсь навестить вас при первой возможности. Да, ещё одно. Надеюсь, нет нужды напоминать, что всё, доверенное вам, разглашению не подлежит? Не такой уж я радикал, как попытался представить меня Йэльф, просто любопытен от природы, — иронизируя над самим собой, развёл он руками. — Не люблю тайн, но не от общества, а от меня лично. Люблю всё знать, понимаете ли. Вы, как я заметил, тоже весьма любознательны, — усмехнулся он. — Но, учтите: ваше сотрудничество нужно Старейшинам, потому вам и отвечают на многие вопросы — информация за информацию. Но это не значит… Вы понимаете?

— Да… Спасибо вам, райн Донни! — спохватился Берт. Дон кивнул, портал погас, а Берт ещё долго сидел, уставясь глазами в белёную стену. В голове крутилось всё, увиденное и услышанное за этот вечер, но без осмысления. Слишком много оказалось этого «всего», думать Берт был пока просто не в состоянии, только перебирал в уме картинки. И, ах, чёрт побери, прости Господи, кажется, ему нравятся эти ребята! Какие воины Христовы получились бы! Бесстрашные, хладнокровные… мда… Буквально. Зато эти их «правильно-неправильно» — это так удобно! Какая жалость, что ему запретили проповедовать! Если бы удалось их убедить, что быть католиком — правильно… А может?.. Но нет, вздохнул Берт. Райн Донни тут же «устранит носителя опасной идеи», ни на миг не утратив ни унции своей любезной доброжелательности, тут сомневаться не приходится. А жаль! Ах, как жаль! По всему видно, что никаких чувств к вампирам его родного мира, как выяснилось — заурядным кровяным пьяницам, эти ребята не испытывают, а уничтожать их могут чуть ли не щелчком пальцев! Как было бы здорово, если бы они согласились очистить его мир от этой нечисти! Но об этом и мечтать нельзя. Или можно?